Неберущаяся априори

               
     - А ведомо ли тебе, гад, - вопросил Жоффруа де Нумирапас, чуть привставая алым бархатом зада с твердокаменного постамента Залы инквизиции, распластавшегося ниц перед столь блистательным собранием нечестивцев стремнорожего, как лошадь Мугуруса, Константина Райкина, доставленного Шиловым без промедлений и тоже, - что город Бергамо наименован именно так в честь Нурсултана Назарбаева, да покроется его рука болячками ?
    - Грехи, - каялся с гранитного пола Райкин, усиленно и споро размышляя : пришло ли время отринуть и заветы или еще рано ?
    - А знаешь ли ты, вошь ничтожный, - прогнусел Панург Анатольевич из ослиного стойла, куда его поместили во избежание излишних претензий на престол, - что сам Рабле был мизераблем, пока не встренулся ему на таежистой тропе шишастый поросенок, немало претерпевший от Багза Банни, да хранит Аллах его дни и годы ?
    - Грехи, - подтверждал Райкин, неожиданно засмеявшись. На изумленный взгляд Жоффруа он ответил видом горделивым и осанистым, словно бухой Шойгу образца девяностых, рассекавший в китайском пуховике диких расцветок и с рожей, хоть прикуривай, возвысился и пояснил неуместный ситуации смех : - Вспомнил рожу Венсана Касселя.
     - Там еще сестра у него была, - заностальжировал в тихом и скромном вальсе Панург Анатольевич, развеваясь ушами по Зале, выкусывая под хвостом блох и мечтая втихаря о тете Вале Матвиенке, чей писаный гуашем портрет висел там, - грязные туристы и разврат в гейзерном озере.
     - Какого х...я ? - заорал Шилов, вскакивая с местоблюстительства в кожаной фуражке, также ожидающей переименования указом курултая в  " хуряжку ". - Я вам, отцы опасные, - он поклонился инквизиторам, тронув указательным пальцем пылевой слой на полу, - предоставил в плепорцию этого, - он пнул застонавшего в экстазе мазохизмы Райкина в область селезенки, - а вы ?
     - Мы, - не стал противоречить Жоффруа, щелкая перстнем и подзывая тем самым стражников, тут же введших в Залу цепных протопопиц Алехину и Толокно, гнусных и лишайных, словно покрытых мохом забвения от времен чемпионата, когда сам Белковский объяснял суть паса при игре в терц, но запутался и признался в любви к Невзорову, на что тот самокастрировался Шнуровым, символически и репутационно указывая сверчковое место тому ефрейтору, что опозорил седины Бэйли Джей, впрочем, сия чепуха не стоит словоизвержений и потому, милая Марта, перейдем сразу к моей Богине и музе.
    - Слыхали новость - ту, - подшибившись по - рязански Кремлем и шашкой командарма Жлобы, поинтересовалась матерая и блистательная Дита фон Тиз, идеализируя материализм своего вопроса наглядностью, у незабвенной троицы пресвятых кудес, подкравшись к оным со стороны порноискусства древности.
    - Дуня Смирнова замуж вышла, - заверещала Пикачу, высовываясь еврейско - югорской мордочкой из - под локтя молчаливой не по годам Бэйли Джей, держащей меня на своей чудесной груди силой магической формулы E 2 - E 4.
    - Да не, - поморщилась стриптизерша, законномерно подозревая некое дежа вю из п...цов, в целом и обще присущих проклятым степям и равнинам Поднепровья, ежели встать к Киеву задом, а к Харбину боком, - это новость из прошлого, а у меня из будущего. - Она оглянулась, будто пугаясь вероятностного Жоффруа, а он был вверху, но Дита глупа, потому продолжим. - Чисто такая инсайдерская информация из ведомства страха Кудрина.
    - Через пять лет экономика США станет политицким вопросом на заседании Государственной Думы великой России, - ответил я сурово и Дита побледнела. Зашаталась. И стала ожидать целесообразного Джо Дассена.
    Да только вот х...й ей ! Моя это сказочка, что хочу, то и придумываю. И будет поэтому не Джо Дассен, а воксал Достоевского в хаосе шизоманьячных френчей во имя красивой и всегда талантливой Моники Белуччи, почему - то не снижающей своего уровня за все эти годы, что я ее помню, а помню я ее еще со времен Софи Лорен. Древняя тетка. Как Мазари - Шариф или мозоли на голове Лукашенко.
Короче, выдержанная и настоящая, будто глоток воды в жаркий июльский день, когда в далекой и заснеженной России родился о семьдесят четвертом годе необыкновенный мальчик, сведший с ума все мировую сеть через сорок лет и три года.