И жизнь, и слезы, и любовь Киры V

         
                Глава шестая

                1               
               
Прошел  месяц.  Кира читала и перечитывала письмо, написанное  маминым почерком, на знакомых с раннего детства листочках из школьной тетради в косую линейку.  Зная характер мамы, которая никогда не умела кривить душой, Кира представила сколько  стоило ей душевных сил написать это письмо. Мама всегда была сдержана в выражении своих чувств, а тут Кире вдруг открылось: сколько в мамином сердце накопилось недосказанной к дочери материнской любви. «Я прошу тебя, Кира, простить меня, - писала она, - не раздумывая, приехать домой. Не лишай меня материнской радости поскорее обнять тебя, и прижать к своей груди, мою дорогую девочку, после такой длительной и опасной разлуки».

Кира тихо плакала, но это уже были не горькие слезы отчаяния, а, напротив, слезы радости. «И ещё я хочу откровенно признаться тебе, - продолжала читать Кира, - что я ещё не совсем свыклась с мыслью, что ты скоро станешь мамой, а я бабушкой, но я тебе обещаю, что буду хорошей бабушкой, буду любить внука или внучку и во всем помогать тебе». Кира улыбнулась – в этих словах вся мама, ее истинная суть: откровенно и немногословно, без лишних сантиментов. «Я не скрываю, - писала она, - многое для меня было неожиданным - и твое замужество, и, прежде всего  ребенок, казались мне не ко времени. Идет война. Я много передумала после того  злополучного письма - не знаю, что на меня нашло. Мне стыдно вспоминать о нем, и корить за него я буду себя всю жизнь. А ты, доченька моя, прошу тебя, забыть о том письме, как будто его и вовсе не было».
 
Кира отвела глаза от письма - теплое чувство к маме переполняло ее сердце. Она вспомнила как еще совсем недавно горько плакала на диване у  Евдокии Петровны, которая, успокаивая её, говорила  те же слова, что написала мама.
Она опять перевела взгляд на письмо: «Я не сразу поняла - это такое счастье, что ты возвращаешься с фронта, встретила там свою судьбу.Надеюсь, твой избранник достойный человек. Закончится война, он вернется и у вас уже будет своя полная семья. И ещё я хочу признаться тебе, - читала Кира, - во  многом я обязана Арсению Николаевичу, который открыл мне глаза... Он  просил написать тебе, чтобы ты не испытывала перед ним никакого чувства вины, тем более судьба Коли уже несколько лет остается неизвестной…»

Кира, задумавшись, отложила письмо и, вдруг, мелькнуло в голове:  за последние полгода она ни разу не произносила и не вспоминала имени Коли. Встреча с Кириллом, его любовь к ней и, зарождающееся в её сердце, ответное теплое чувство к нему, а главное их ребенок, незаметно отодвинули образ Коли в нишу памяти далекой прошлой мирной жизни.
 
И вот его имя,  произнесенное, как будто вскользь, неожиданно наполнило её сердце какой-то затаенной грустью и болью. Кира  разволновалась, застучало в висках:  “Судьба Коли уже несколько лет остается неизвестной.” “...Остается неизвестной”,- в уме повторила она. И тут же зародилась тревожная мысль: « А что, если Коля остался жив и вернется?” Кира была в смятении. Она вспомнила лицо Коли в тот день, на призывном пункте, когда   видела его в последний раз - его прощальный взгляд и прощальный возглас:
     -   Я обязательно вернусь!

Кира еще ниже опустила голову, сомкнула веки и услышала, как  внутренний голос беззвучно прошептал: “Нет! Не забыла ты Колю и любишь его, как прежде.”.
Это неожиданное самой себе признание лишило Киру душевного равновесия. Последние пол года у неё так спокойно было  на душе - она почти поверила в свою любовь к Кириллу. Она жила ожиданием рождения ребенка и надеждой возвращения Кирилла с фронта.
 
И вот, как будто из небытия, как наваждение,  вернулся к ней образ Коли. Мысль о том, что ее чувства к нему могут опять стать между ней и Кириллом насторожили и испугали ее: “А что, если я не смогу заглушить их в себе и не смогу из-за этого в полной мере ответить взаимностью Кириллу?"
Кровь прилила к голове, Кира услышала стук собственного сердца, мысли наскакивали одна на другую, путаясь в голове...И опять, словно озарение, как здравый смысл: “А почему меня должна пугать моя любовь к Коле?.. В моей короткой довоенной юности она была счастьем, светлой путеводной звездой... Война внезапно все изменила:  Коля теперь в прошлом, Кирилл в настоящем, а память осталась и с этой памятью, как говорила Евдокия Петровна, придется жить всю оставшуюся  жизнь”. Кира глубоко вздохнула и почувствовала, как  у нее отлегло от сердца…

                2
               
Письмо мамы многое меняло.  До его получения жизнь Киры из-за неопределенности напоминала сжатую пружину - Кира стояла перед выбором: оставаться в Ленинграде или ехать в Свердловск? Теперь все определилось, тем более Кирилл в последних письмах тоже настоятельно советует  ехать в глубокий тыл под крыло матери, где ей с ребенком будет наиболее надежно. Вместе с тем, учитывая беременность, Киру пугает утомительная с пересадками, далекая и долгая дорога...
               
Теперь  сомнения, сборы и, связанные с ними хлопоты остались позади. Пассажирский поезд “Ленинград - Москва” увозит ее по, восстановленной после  блокады, Октябрьской железной дороге, из Ленинграда в Москву, где предстоит первая  пересадка на пути в Свердловск.

Кира второй раз в жизни ехала в поезде. Первый раз весной 1942, когда ее отправили из Свердловска на фронт. Тогда это был вагон-теплушка в грузовом составе, а теперь плацкартный вагон пассажирского поезда. Как многое с тех пор изменилось не только в ее жизни, но на фронте и в стране. Тогда фашисты стояли на подступах Москвы, рвались к Ленинграду, а сегодня Красная Армия добивает их уже за пределами Советского Союза. Думая об этом, Кира с теплотой и тревогой вспомнила Кирилла. Последнее письмо он отправил уже из Польши.
 
Из Ленинграда она уезжала с легким сердцем. Полгода жизни в городе, пережившем страшные испытания блокады, явились важной вехой в жизни  Киры, в становлении ее характера и взглядов на происходящие события. Заметно возмужав, она многое поняла и переосмыслила, особенно на примере судьбы жильцов коммунальной квартиры в Фонарном переулке, названных Евдокией Петровной “вдовьим девичником”. Блокадное голодное и холодное лихолетье, потери близких не надломили силы духа ленинградцев, не убило в них  веры в победу и желания жить. Они выстояли не только потому, что были стойкими, но и потому, что были вместе, относясь  друг к другу с участливостью и добротой.
 
Доброту ленинградцев Кира увозила в своем сердце. Перед ее глазами возник образ женщины с погонами капитана со сморщенным, как печеное яблоко лицом, строгим и непроницаемым, но каким на самом деле у нее оказалось по-матерински доброе и щедрое сердце.

Улыбнувшись, Кира вспомнила пожилого старшину - интенданта Ленинградского училища связи, которого курсанты называли по сыновьи “батей.” На прощанье он подарил ей новый армейский вещмешок, в который вложил несколько комплектов летних хлопчатобумажных и зимних фланелевых солдатских портянок, сказав при этом:
     - В наше трудное время товарищ сержант запаса,- он смущенно улыбнулся в седые, прокуренные усы, - это для твоего  ребеночка будет находкой - лучших пеленок не придумаешь. Тронутая до слез Кира поцеловала его в щетинистую, пахнущую табаком, щеку.
 
В этот же день Кира тепло простилась со своими курсантками. “Милые мои девочки, вчерашние школьницы, - подумала Кира, - все они стремятся как можно скорее попасть на фронт, даже не подозревая через какие испытания им предстоит пройти в суровых  условиях фронтовой жизни.” Она вспомнила себя вначале войны такой же юной, наивной и как она рвалась на фронт. Перед ее мысленным взором прошла вся ее фронтовая жизнь.
Несколько дней тому назад, когда она пришла в госпиталь проститься с Соней, они вспоминали эти годы с улыбками и со слезами.
 
Молодой крепкий организм Сони за последние несколько месяцев справился с полученными при ранении многочисленными переломами, которые благополучно срослись. После освобождения от гипса, Соня свободно стала передвигаться с помощью костылей и хирург уверяет, что очень скоро она сможет ходить на собственных ногах и полностью вернуться к нормальной жизни.

    - Скажи, Соня, война скоро закончится, думала ли ты о том, чем будешь заниматься в мирной жизни, - спросила Кира, - у меня, например, кроме десятилетки, нет никакой  профессии.
    - Думала, Кира, и не раз, особенно после того, как почувствовала, что иду на поправку и ко мне вернулся вкус к жизни. Теперь главное чтобы поскорее закончилась война, вернулись наши мужчины. Тогда будем решать, - у Сони блеснули глаза. -
     - Знаешь, Кира, я раньше не знала, что можно быть такой счастливой. Гузеев пишет мне такие теплые письма. Я сейчас думаю только о нем и молю бога, чтобы он вернулся живым...Мы поженимся - я рожу ему двух мальчиков и двух девочек. Это и будет моей главной профессией.
Кира не перебивая, слушала с улыбкой Соню.
   - Ты же знаешь, - продолжала Соня, - я выросла в детском доме и всегда мечтала, чтобы у меня было много детей, которым бы я могла отдавать свою материнскую любовь - мне самой ее так не доставало в детстве.
Кира растроганно обняла Соню:
   - Я так рада, Сонечка, что ты чувствуешь себя счастливой, что идешь на поправку и сердце твое оттаяло и появился смысл жизни. Всей душой желаю тебе, чтобы мечты твои осуществились. Кира поцеловала  Соню:
    - Сейчас мы попрощаемся, но чтобы мы с тобой не потерялись в этом мире, вот тебе мой свердловский адрес. Обязательно напиши мне письмо с того места куда тебя после выписки из госпиталя отправят для восстановления здоровья.
    - Можешь не сомневаться, обязательно напишу. И я уверена, что мы никогда не потеряемся, потому что мы фронтовые подруги, а это, даже больше, чем сестры.
Соня отставила в сторону костыли и двумя руками крепко обняла Киру:
    - Счастливого тебе, Кира, пути. Будь осторожна, береги себя и своего ребенка.
Она  быстро смахнула набежавшую слезу, взяла в руки костыли и, опираясь на них, медленно, не оглядываясь, пошла в свою палату. Кира, молча смотрела ей вслед, пока  за ней не закрылась дверь.  “Вот и закончилась моя армейская жизнь”, - подумала Кира.

С особой теплой грустью Кира вспоминала обитательниц коммунальной квартиры в Фонарном переулке. Все они помнили Кирилла со дня его рождения, с любовью говорили о нем и для Киры за эти пол года стали по-настоящему близкими людьми. Евдокия Петровна навсегда останется в ее сердце тем ангелом-хранителем, который помог ей пережить самые тяжелые минуты отчаяния и душевного надлома.
 Когда, демобилизовавшись, она из солдатской казармы, вернулась в свою комнату, то была тронута тем, как они все  наперебой предлагали ей из своих скудных, сохранившихся гардеробов, тот или иной предмет одежды. И, даже Нина Георгиевна в последнее время стала смотреть на нее смущенным, потеплевшим взглядом.

                3               
               
За окном плацкартного вагона мелькали еще свежие следы войны: руины сожженных  деревень, зарастающие травой траншеи и окопы, зловещие останки брошенных вражеских орудий и танков, кроны обожженных берез с могильными холмиками под ними. Кира подумала, что где-то, может быть, совсем близко, под такими же березами лежат ее фронтовые друзья Ирина Константиновна и девочки-хохотушки Мила и Света. У нее защемило сердце и она не смогла сдержать слез. Сидящая напротив женщина, участливо спросила:
     -  Девушка, что у тебя стряслось?
     -  Я воевала в этих местах и вспомнила погибших подруг, - продолжая смотреть в окно, всхлипывая, ответила Кира.
     -  Тебе нельзя, милая, так расстраиваться. Погибших не вернешь, - она глубоко вздохнула, - а вот тому, кто у тебя сейчас под сердцем, волнения  твои ни к чему. На, возьми платочек - вытри слезы и успокойся. Радуйся, что осталась жива и скоро станешь матерью. Кира вытерла слезы, вернула платочек и с благодарностью посмотрела на незнакомую попутчицу.

Под равномерный стук колес скрипел старый вагон. С грохотом проносились встречные поезда, приветствуя друг друга прерывистыми паровозными гудками. Кира рассматривала озабоченные лица пассажиров вагона. Каждый ехал со своими радостями и горестями, заботами и думами. Еще продолжалась война и ее зловещая тень, как тяжелое облако, продолжало висеть над ними. Был июнь 1944 года,и у  многих  близкие продолжали воевать на фронте, судьбы которых оставались неизвестными, но  сердце каждого уже согревала мысль, что призрак долгожданной победы с каждым днем становился все  ближе и явственней.
      - Ну, что, милая, вижу ты успокоилась? - Теплый голос попутчицы прервал мысли Киры, - долго ли воевала на фронте?
      - Больше двух лет, - ответила она,глядя по-прежнему в окно. Женщина, глубоко вздохнув, покачала сочувственно головой, и, как бы между прочим, растягивая слова, спросила:
       - Муж-то есть...или..как? -  Кира встрепенулась, ее смутил такой прямой вопрос незнакомого человека. Густо,покраснев, она потупила глаза.
       - Ну чего так покраснела и глаза прячешь? Стыдно? А зря. Знаешь сколько сейчас вас...таких.  Кто вам указ? Такая красавица среди молодых мужчин... Небось много охотников было - дело-то житейское, хотя и на фронте. Женщина как-то лукаво, снисходительно улыбнулась. Нахмурившись, Кира подняла на нее глаза:
       - У меня есть муж. Офицер. Он воюет, - почти сквозь зубы, тихо проговорила она.
И, хотя в тоне  женщины не было никакого осуждения, Кире тяжело было продолжать этот разговор, но про себя  подумала, что у нее с Кириллом произошло все именно так, как предполагала ее попутчица. И она снова с благодарностью вспомнила житейскую предусмотрительность Ирины Константиновны, устроившей ее замужество с Кириллом.
        - Значит замужем... Матери твоей - отрада: у ребенка есть отец. А то сейчас ко многим матерям дочери с фронта возвращаются с  детьми в подоле...Безотцовщина, - она глубоко вздохнула и после короткой паузы добавила:
       - Сейчас многие любят говорить, что война все спишет. Но жизнь - то невозможно переписать. Так что , девочка, считай, что тебе и твоему ребеночку повезло. И дай бог, его отцу остаться живым.

И, хотя у Киры от этого разговора остался тяжелый осадок,  она с благодарностью посмотрела на собеседницу.
 
У нее было привлекательное, открытое, с мягкими чертами  лицо и живые глаза. Прямые и совершенно седые, с голубым отливом, густые  волосы были скреплены в пучок. “Как у балерин,” - мелькнуло в голове Киры... По виду ей можно было предположить не более сорока , но из-за седины она казалась старше.  Одета она была  элегантно и со вкусом. Однотонное темно зеленое платье, приталенное и расклешенное, подчеркивало ее стройную фигуру. Шею облегала легкая ажурная косынка, завязанная узлом, как на пионерском галстуке, а на голове маленькая шляпка-таблетка. И это, особенно,  бросалось в глаза на фоне изношенной одежды большинства пассажиров: со штопками, заплатами, у детей и подростков с чужого плеча. “Похожа на артистку”, - подумала Кира. На ней самой было платье-разлетайка для беременных, подаренное ей соседкой Серафимой Семеновной, сшитое ею же, из перелицованного поношенного летнего халата.

Рассматривая, поразивший ее, облик своей попутчицы, Кира,  встретившись с ней глазами, отвела взгляд в сторону, не решаясь первой продолжить разговор, хотя женщина ее очень заинтересовала, и прежде всего, необычностью  внешнего вида, особенно ранней сединой.

                4
               
Продолжали мерно стучать колеса. За разговорами не заметили, как за окном стали сгущаться сумерки. Вслед за паровозным гудком показались окраины небольшого городка. Сбавив скорость, заскрипев многочисленными тормозами, поезд остановился. Женщина выглянула в окно:
      -А вот и станция “Куженкино”. Советую посмотреть.
 Приподнявшись над столиком и облокотившись двумя руками, Кира выглянула в окно и  увидела здание  деревянного вокзальчика, напоминающего старинный русский терем.
       -Какая красота! - с изумлением воскликнула Кира,- вам знакома эта станция? Вы бывали в этом городе? - глядя в окно, спросила Кира.
       - Бывала и не раз. Мой муж родом из этих мест. До войны мы любили приезжать сюда из Ленинграда на отдых всей семьей - прекрасный лес, грибы, ягоды, речка, рыбалка...

Кире показалось, что голос женщины прервался. Повернувшись в ее сторону, Киру   поразило ее лицо: глаза были подавленными, от кончиков губ к носу обозначились тонкие, как паутинки скорбные линии. Киру озадачила такая резкая смена выражения лица женщины, но она не решалась спросить. Наступила тяжелая пауза.  Женщина, глубоко вздохнув, задержала дыхание. Кира увидела, что ее попутчице стоит больших усилий, чтобы не разрыдаться. Наконец, она выдохнула и единственная густая слеза поползла по щеке.
Кира поняла, что в жизни этой славной женщины произошло что-то непоправимое и ей так захотелось чем-то ее утешить. Она, молча, взяла ее руки в свои и крепко их прижала. И женщина, так же молча, ответила Кире благодарным рукопожатием. И, когда Кира, почувствовала ее к себе расположение, готова была спросить о том, что ее так расстроило, женщина, сделав попытку улыбнуться, вдруг прервала молчание:

    -  Мы почти целый день едем в одном купе, разговариваем и почему-то так не познакомились... Меня зовут Ниной, можно тетя Нина, можно Нина Сергеевна. А тебя?
- Я Кира, - ее лицо немного оживилось, - маму мою тоже зовут Ниной Сергеевной.
- Как славно - значит мы с твоей мамой полные тезки. Можешь меня тоже называть Ниной Сергеевной, - она вытерла со щеки слезу и продолжила:
    - Видишь ли, Кира, разве это не противоестественно, когда воспоминания о мирной счастливой жизни отдаются в твоем сердце болью. Все наделала война. Я не очень люблю жаловаться и чтобы меня жалели, тем более мало знакомые люди. Сейчас  у каждого что-то случилось... Но тебе , Кира, я могу довериться. Ты была несколько лет на фронте, о войне знаешь не понаслышке, видела смерть и теряла подруг.
 
Кира слушала ее,  затаив дыхание, боясь услышать самое страшное. Нина Сергеевна перевела дыхание, ей тяжело было  говорить.
      - Моей единственной дочери, моей девочке было бы уже шестнадцать. Было бы... Эшелон, в котором эвакуировали ленинградских детей, фашисты разбомбили в июле сорок первого,  - Нина Сергеевна на мгновение, собираясь с мыслями, умолкла.
Кира боялась посмотреть ей в глаза - у нее как будто все оборвалось внутри.
   - А потом, - услышала Кира снова ее голос, - началась блокада и все это время я ничего не знала о ее судьбе. И только недавно узнала о том, что  дочери больше нет.  - Нина Сергеевна глубоко вздохнула. - Нет ничего страшнее на свете, когда мать вспоминает о своем ребенке в прошедшем времени. И самое страшное то, что с этой тяжелой ношей придется жить дальше.
 Нина Сергеевна уже не скрывала слез. Кире стало безумно жаль эту едва знакомую женщину, безмерное горе которой было непостижимым для молодого еще не очерствевшего сердца Киры. Едва сдерживая свои слёзы, она села рядом с ней и обняла ее за плечи.

 Вагон качнуло и поезд, тронувшись с места постепенно, набирая скорость, удалялся от станции “Куженкино”, растворяясь в ночной мгле.

"Куженкино...Куженкино"… Промелькнуло в голове Киры. Если бы не знакомство с Ниной Сергеевной у нее бы в памяти никогда  не отпечаталось  это слово. Но теперь она надолго запомнит этот удивительный старинный вокзальчик - теремок и городок, ставший неотъемлемой страницей в жизни случайной попутчицы Нины Сергеевны. Она вспомнила ее слова: “Мой муж родом из этих мест” и тут же подумала: “Как сложилась его судьба в эти годы”? Нина Сергеевна как будто прочла ее мысли, а может быть ей впервые с того времени, как на нее обрушилось это страшное известие появилась потребность высказаться и облегчить свое сердце:
   -  Видишь ли, Кира, есть такая пословица: “Беда никогда не приходит в одиночку”.
Услышав это Кира, встрепенувшись, напряглась - ее испугал смысл этой пословицы.
     - До войны мы с мужем  были артистами балета кировского театра. - У Киры мелькнула мысль, что ее догадка оказалась верной. - На второй день войны он добровольцем отправился на фронт. К началу блокады я успела получить от него только одно короткое письмо... До недавнего времени ничего о нем не знала.
Нина Сергеевна глубоко вздохнула, а Кира, с тревогой затаила внимание.
Теперь уже знаю… Слава богу, живой.  У Киры отлегло от сердца:
     - Поздравляю, Нина Сергеевна! - искренне порадовалась Кира.
     - Спасибо, Кира. Спасибо...Конечно это самое главное, что живой… Вот только без обеих ног... Как тебе, Кира, такой расклад? - У Киры холодок пробежал по спине, а Нина Сергеевна сокрушенно покачала головой:
     - Молодой, высокий, красивый мужчина… и без ног, к тому же танцовщик. А танцовщик без ног - то же, что пианист без рук. 
Нина Сергеевна надолго замолчала и своей красивой изящной ладонью правой руки накрыла губы вместе с подбородком, сдерживая, подступающий к горлу ком . Кира видела с каким трудом она справлялась с вырывающимся наружу рыданием. Справившись, она промокнула носовым платком нос и продолжила рассказывать:
     - Сейчас он находится  в Сочи в военном госпитале. Скоро его должны уже выписать, но из госпиталя мне сообщили, что он категорически отказывается оформлять проездные документы домой в Ленинград, так как не хочет становиться обузой для своей семьи. Подумать только, обузой! Какое злое слово. Мужчины все-таки эгоисты. Все эти годы не было дня, чтобы я о нем не думала и не молила бога, чтобы он остался жив.
Нина Сергеевна прикрыла глаза и опустила голову:
    - Конечно я его заберу и привезу домой в Ленинград. А как же может быть иначе? Вот только ума не приложу: как ему открыться, что дочери у нас больше нет. И вся наша семья сегодня это только он и я, - она подняла голову и посмотрела в глаза Кире.  Ну, а завтра, - Кира увидела, как  у Нины Сергеевны посветлели глаза. Ну, а завтра,- повторила она: закончится война и мы с мужем еще не в таком возрасте, когда дорога аистам в наш дом уже заказана...

Кире пришли на ум слова Евдокии Петровны: “Война серпом прошлась по нашей жизни.”
Но вот найти слова утешения, или такие, какими бы она могла поддержать и подбодрить Нину Сергеевну, она не могла найти. Наверное, их просто еще не придумали...
                ***

В Москве Кира и Нина Сергеевна вместе переехали с Ленинградского вокзала на Казанский и дальше их дороги разошлись:  Киру из Москвы увозил пассажирский поезд “Москва-Свердловск”, а Нину Сергеевну “Москва- Адлер”.
               
Как часто такое случается с попутчиками в пассажирских поездах: встретились, познакомились и расстались, забыв друг о друге. Но бывает и такое, когда, даже кратковременная встреча оставляет в душе заметный след. Кира глубоко прониклась судьбой Нины Сергеевны. “Вот у кого надо учиться силе духа,- думала она, - выпавшие на ее долю страшные испытания: потеря дочери, увечье мужа не лишило ее смысла жизни и надежды на  будущее.

                5


На десятые сутки после отъезда из Москвы Кира, сидя у окна плацкартного вагона поезда “Москва - Свердловск”,  увидела знакомые окраины родного города и сердце ее учащенно забилось. Здесь ничего не изменилось: те же закопченные деревянные бараки, одноэтажные домики, палисадники, покосившиеся заборы, размытые липкой грязью дороги.
Прерывистыми натужными гудками паровоз извещал о прибытии в столицу Урала. Большинство пассажиров с чемоданами, баулами и котомками сгрудились в тамбуре, готовясь к выходу. Кира продолжала сидеть, жадно вглядываясь, в мелькавшие за окном, знакомые городские кварталы... А вот и вокзал, построенный в начале века в причудливом архитектурном стиле с обветшалыми за время войны стенами и поблекшей, осыпающейся  красноватой краской.
 
Кира старалась представить себе внезапную встречу с мамой. Она не могла сообщить ей телеграммой точный день и время прибытия в Свердловск. Пассажирскому поезду приходилось на запасных путях и перегонах стоять по несколько часов, пропуская товарные  поезда с грузом стратегического военного назначения.

Подъезжая к вокзалу, поезд заметно снижая скорость, наконец, заскрипев тормозами,   остановился. Кира закинула за плечи, подаренный старшиной, армейский вещмешок, взяла в руки небольшой фибровый чемоданчик, подаренный ей Евдокией Петровной и, дождавшись когда большинство пассажиров схлынули, медленно пошла к выходу. Кондуктор забрал у неё чемодан и помог спуститься на перрон.

 Вокруг царила типичная для больших  городов привокзальная сутолока. Прежде чем пойти к трамвайной остановке, Кира хотела позвонить маме с телефона- автомата, но увидев, что возле будки с телефоном собралась большая очередь, решила ехать домой. 

Был полдень, недавно прошел легкий теплый июльский дождик, воздух был напоен озоном. Кира с удовольствием вдыхала воздух родного города. У нее было приподнятое настроение и радость возвращения в него переполняло ее сердце. При посадке на трамвай ее пропустили вперед и какой-то пожилой капитан помог занести чемодан. В переполненном вагоне ей уступили место. Кира смущалась от такого непривычного внимания.

Свердловский трамвай также как и Ленинградский, громыхая и звеня, натужно двигался по знакомым свердловским улицам со скрипом и лязгом, поворачиваясь на перекрестках.  Город совсем не изменился, разве что людей в военной форме стало очень много. Кира смотрела по сторонам, рассматривая пассажиров, попадались знакомые по городу лица. Во время, спохватившись, она узнала свою остановку. Опять кто-то помог, поддерживая под руку спуститься по ступенькам на на тротуар…
 
Родной подъезд дома. Лестничная площадка второго этажа, входная дверь общего коммунального коридора. Над дверью  шесть кнопок от звонков. Кира ставит на пол чемодан, находит знакомую кнопку, нажимает пальцем и ... одновременно с прозвучавшим, приглушенным отзвуком, пронзительного звонка за дверью в комнате мамы, неожиданно почувствовала резкую поясничную боль и тяжесть внизу живота…
Открыв двери, мама всплеснула руками:
     - Кира! Доченька! Девочка моя, родная! Почему не известила меня телеграммой о своем приезде?.. Погоди!..А что случилось? На тебе лица нет. - Кира прильнула к ней:
     - Мама!..Мамочка! Мне кажется… у меня началось...вызывай скорую.

                (Продолжение следует)