1.
Лето стояло жаркое. Вода в речке прогрелась так, что и мелкой рыбешки не было видно: всё хвостатое плавающее запряталось в корнях кустарника, густо разросшегося вдоль береговой кромки.
Маленькая Алёнка плескалась в этой речушке со странным названием Вихра и носилась по деревне с детишками. В течение дня она забегала попить-поесть, но возвращалась домой только вечером, вместе с коровами, бредущими на вечернюю дойку.
Каждый вечер тётушка Шура, мамина сестра, встречала у калитки свою корову Марту, а потом шла её доить в сопровождении подпрыгивающей рядом босоногой племянницы. Алёнка подставляла под струю кружку и причмокивая пила пенящееся теплое молоко, облизывая вкусные молочные усы.
Мама и папа Алёнки, братья и старшие сестры остались в городе: родители и две сестры работали, остальные на летних каникулах по очереди опекали самого младшего Сережку, которого еще нельзя было отправить в деревню.
Хозяйство тётушки мычало, хрюкало и кудахтало. На огороде росла всякая-всячина и сладкая клубника. Главным на дворе был драчливый красно-черный петух, отгонявший от дома всех незнакомцев и даже званых соседей. Смирялся он только в присутствии тётушки. Собаку тётушка Шура не держала. Алёнка побаивалась крылатого охранника — петушиный гребень не раз мелькал перед ней. Но петух не предпринимал никаких попыток воинственными нападками обозначить своё превосходство. Казалось, тётушка Шура запретила ему даже взгляд направлять в сторону девочки.
Мужа тётушки убили на большой и страшной войне с фашистами. Она жила одна в стареньком домике, помогая, чем могла, своей младшей сестре с её многочисленным потомством.
Вот и Алёнку, которой шёл четвертый год, уже второе лето она забирала к себе. Девочка росла смышленой, и тётушка Шура не раз с улыбкой вспоминала, как Алёнка читала передовицу в «Правде», а соседки смеялись до слёз, глядя на кудрявую малышку, хмурившую брови и важно проговаривавшую: «Пле-е-ну-у-м Ц-ы-ы-К-э К-э-П-э-С-э-С-э». Сама Алёнка не понимала, что это такое - «Пленум ЦК КПСС». Непонятность этих слов делала их важными в ее глазах, впечатление дополнялось образом председателя колхоза Бориса Фомича, стоящего на крыльце конторы под красным щитом с белыми буквами «СЛАВА КПСС!».
2.
Алёнке всё нравилось в деревне: и тётушка, которая по утрам жарила сырники, и соседские дети, и походы в лес за ягодами и грибами.
Иногда, правда, нападала печаль. Заигравшихся девчонок и мальчишек вечером созывали домой их родители. Они кричали на свой лад - «Олька, домой», «Васька, сейчас же, чтоб был дома». И Алёнке тоже хотелось услышать мамин голос: «Алёница, пора домой!». Но мама была далеко, в городе.
Сегодня соседский Мишка подшутил, показывая на горку за речкой: «Алёнка, твои родители приехали, вон, видишь, идут». И она поверила. Девочка мчалась к мосткам, перекинутым через речку, не обращая внимания на цеплявшиеся колючки. А когда добежала, увидела, как люди вошли в дом на другой стороне речки, а, значит, это не ее папа и мама. Алёнка
села на бережке, натянула на коленки короткую юбочку и, прилагая все усилия, чтобы не заплакать, стала себя уговаривать:
- Они приедут... Следующий раз... Обязательно...
Но слёзы сами потекли из глаз. Девочка размазала их грязными кулачками и, вздохнув, тихо поплелась к дому.
Молоко было не вкусным, наверное, от жары. Алёнка умылась в тазике водой, прогретой дневным солнцем, и забралась в постель, на печку, которая летом редко топилась.
На печке был ее «дом». Она играла здесь «в дочки-матери»: пеленала в тётушкин платок старую куклу с оборванными рыжими волосами, пела ей колыбельную «Тополя, тополя, в город мой влюблённые...», иногда выговаривала своей Люське за непослушание и читала ей книжки. Зимой Аленка научилась читать — папа принёс Азбуку, с помощью сестер и старшего брата она одолела за месяц алфавит и теперь читала всё, что попадалось под руку. Ей очень понравилось читать самой — не нужно было просить старших, которые были заняты своими делами и уроками, а в книжках оказалось так много интересного, хотя часто и непонятного.
На сеновале, устроенном под крышей дома тётушки, она нашла две книги - «Кавказский пленник» и «Евгений Онегин». Ей понравились картинки, нарисованные в «Кавказском пленнике»: красивая девочка с длинными косами, дяденьки на лошадях, горы. А в книжке «Евгений Онегин» оказались стихи, которые Алёнка очень любила. Написал их Пушкин, сказки его она знала, читала уже про золотую рыбку, про царя Салтана. Стихи в «Евгении Онегине» были взрослые, таких стихов Алёнка еще не читала. Там на сеновале, в углу, лежали еще журналы: «Вокруг Света», «Крестьянка», но сказок не было. И она решила читать стихи полюбившегося ей Пушкина, посвящая одновременно и свою любимую Люську в сложности человеческих отношений.
- Алёнка, ты спишь? - тётушка приподняла край занавески, закрывающей от посторонних глаз лежак на печке.
Девочка прикрыла глаза. Она не собиралась обманывать добрую тётушку, просто хотела немножко помечтать, представляя, как будет радоваться папа, что она выросла, а мама, вкусно пахнущая духами, возьмет ее за руку и поведет умывать лицо, приговаривая: «Алёница, ну что ж ты такая грязнуля у меня».
- Спит, - решила тётушка. - Намаялось дитё. Что-то папка с мамкой не едут - продолжала она разговаривать сама с собой. - Звонили в контору, обещали приехать. Видно, приедут совсем уже забирать тебя на зиму.
В дверь тихо постучали. И тётушка пошла открывать.
- Ляксандра, ти будешь ты на Петра свою девку крестить?
- Ой, Надюша, не знаю. Вроде б папка с мамкой должны это сделать.
- Их дождесся! Сбагрили тебе девку и — поминай как звали. А председатель разрешил мне Ветерка запрячь — крёстной меня позвали к Кондратьевне, внучка её Ваньку повезём крестить. Годик мальчонке уже, а нехристь. А твоей Ленке уже три. Носится как малец. Крестить её надо. Давай, заодно и ее окрестим. Мне что одного, что двоих — всё равно.
- Ладно, завтра решим. Алёнка спит уже. Иди, я дверь на чепок закрою.
Но Алёнка не спала, она натянула одеяло на голову, как часто делала, когда хотела спрятаться от темноты и от странных разговоров. Ей было непонятно, куда хочет везти ее соседка тётя Надя, почему малыш Ванька «нехристь», а тётушка боится что-то сделать с Алёнкой, потому что это «что-то» должны сделать её мама и папа.
За печкой послышалось шуршание, чиркнула спичка — тётушка зажгла маленькую лампочку с живым огоньком. Такой лампочки у них в городе не было. А тётушка её иногда зажигала, когда вдруг выключался свет - «вырубало подстанцию», как она говорила.
- Господи! - услышала Алёнка и подумала: «С кем это она опять разговаривает?»
Тихонечко, стараясь не задеть Люську, она отодвинула краешек занавески и увидела, что тётушка стоит на коленях, на маленькой тумбочке горит лампочка с живым огоньком, а за ней — прислоненная к стене картина. С печки было плохо видно, что на ней нарисовано. У Алёнки дома в городе тоже висели картины. Она больше всего любила «Мишки в сосновом лесу». Но были еще «Гибель Помпеи» и «Космонавт В.М.Комаров». Все эти названия Алёнка сама прочитала и все домашние картины давно внимательно рассмотрела. А что за картина у тётушки? Она её никогда не видела.
- Господи, - опять произнесла тётушка и тихо продолжила, - подскажи, что делать, как быть? Бедное дитё не крещеное! А и вспомнят ли её родители об этом, когда заберут её в город. Старших-то всей кучей крестили, когда Хрущев закончился. А у нас сейчас церковь открыли. Батюшка, не то Михаил, не то Леонид. Но, говорят, хороший, не пьёт. Может, правда, отвезти ее на Петра, да окрестить? Что же она нехристью ходит. Прости меня, Господи, если в чём согрешила. Матерь Божия, Николай Угодник, помолитесь обо мне, грешной, и дитё Алёнку не забудьте, хотя и не крещена она.
Тётушка, не поднимаясь с колен, коснулась правой рукой своего лба, живота и плеч. Потом встала, взяла картину, поцеловала и, приподнявшись на цыпочки, поставила ее на полочку в углу, слегка прикрыв белой кружевной шторкой. Задув огонек, она улеглась на скрипучую кровать.
Алёнка зажмурилась, уткнулась носом в подушку, опять натянула одеяло на голову и стала погружаться в сон, удивляясь, что еще столько народу живет в доме тетушки, а она никогда никого не видела.
Утром, когда тётушка погнала корову в поле, Алёнка спрыгнула с печки, подставила табуретку, забралась на нее и потянула в сторону кружевную шторку, расшитую красными цветочками. Шторка всегда висела, но тётушка ее не трогала. А может и трогала, только Алёнка не видела.
С картины, прикрытой шторкой, на нее смотрел дедушка с добрыми глазами со странной шапкой на голове, похожей на корону, в одной руке он держал книжку, а пальчики другой руки сложил так интересно, что она попыталась повторить. За этим занятием ее и застала тётушка.
- Алёнка, ты что там к Николаю Угоднику пристаешь?
- Я не пристаю, я смотрю картину.
- Это не картина, а икона.
- А где Господь и Матерь Божия?
- Ах, ты же проказница, подслушивала, значит! Ну, тем лучше. Давай, завтра поедем с тётей Надей на лошадке. Может быть тебе понравится.
- На лошадке? Поедем! - захлопала в ладошки Алёнка и сползла со стула. Её почему-то не пугало, что ехать надо, чтобы что-то сделать с Ванькой и с ней, заодно. И она помчалась на улицу с желанием поделиться новостью о предстоящей поездке.
3.
Стояло раннее июльское утро. Только что прогнали стадо на пастбище. Солнце потихоньку выползало из-за горки, обещая еще один жаркий день.
...Ветерок был красивой рыжей лошадкой. Он мотал головой, отгоняя надоедливых мух и топал ногами, собираясь тащить за собой телегу, в которую погрузились тётя Надя, маленький Ванька на руках у своей мамы, его старший брат Мишка, их папа, тётушка и Алёнка.
Тётя Надя взяла в руки вожжи, хлестнула краем Ветерка, и телега покатилась, пыля и вздрагивая на ямках.
Алёнке казалось, что прошло много времени, прежде чем телега въехала в большой поселок. Лошадка сошла с дороги и остановилась у дома с крестом. Такие кресты были на кладбище, возле которого Алёнка иногда играла с деревенскими детишками. Тётушка говорила, что там похоронены её дедушка и бабушка, они умерли давно и поэтому Алёнка их никогда не видела.
- Это церковка Петра и Павла, деревяньненькая, но хоть такая, - пояснила ей тётушка, показывая на дом с крестом и добавила тихо: - Каменную-то Успенскую «каруселят»: то склад, то клуб, то не понять что — плачет о них Матерь Божия.
...Внутри церковки было красиво: на голубых стенах висело много картин, или, как их называла тётушка, икон. Вдали от входа, в центре - сказочные двери, из которых, казалось, вот-вот выйдет волшебник. В церковь всё входили люди. Хотя Алёнка пока не знала, что за красавица с малышом на руках нарисована на иконе или кто эти дяденьки в сандалиях на других иконах возле сказочных дверей, ей всё здесь нравилось. На одной из икон она вдруг увидела Николая Угодника и улыбнулась ему как хорошему знакомому. Алёнка уже собралась расспросить тётушку обо всём, но тут за сказочными дверями послышался громкий голос, а у окна запели две тетеньки. Потом из этих сказочных дверей вышел необычно одетый дяденька - все шёпотом называли его «Батюшка» - и стал красиво петь и читать стихи. Батюшка ходил по церкви, размахивая дымящейся чашечкой на цепочках, из которой шёл запах конфет. А когда сказочная дверь закрылась, немного погодя Батюшка вышел из другой двери и опять читал стихи и пел, а люди ему подпевали.
Алёнке стало интересно, что же там, за сказочной дверью. Она заметила, что никто, кроме Батюшки, не входил в эту дверь. Наверное, все уже знали, что там. И Алёнке тоже захотелось узнать.
Улучив момент, когда Батюшка опять стал дымить «конфетами», она пошла к «другой» двери - та была поменьше сказочной и девочка сама смогла бы ее открыть. Только она стала ножками на ступеньку, как появилась тётя Надя и подхватив Аленку на руки, вернула на место. Но не тут-то было - дева решила не отступать. Пока посередине церкви устанавливали большой бак с водой, она вновь направилась к манящим её дверям. Вдруг, откуда ни возьмись, появился Батюшка в своих блестящих одеждах и сверху прозвучало:
- И куда это чудо направляется? Чьё дитя?
- Моё, Батюшка, моё, - тётушка потянула Алёнку за руку.
Они подошли к баку, где уже стояли другие тётеньки с детьми. Батюшка зажег свечи - такие же свечи ставила тётушка возле икон — и начал читать книжку вслух, повторяя слова «Бог», «Господь», «Слава», «Аминь». А потом стал поливать детей по очереди водой из бака, говоря: «Крещается... Во имя Отца… и Сына… и Святага Духа». Дети начали плакать. «Странно, - думала Алёнка, - чего они плачут? Здесь так жарко, а водичкой так хорошо обливаться. Наверное, плакать нужно», - решила она.
Крепко держа девочку за руку, тётя Надя подвела ее к баку, а та стала шмыгать носом, пытаясь выдавить слезу. Но ничего не получалось: ей было хорошо, и почему-то хотелось улыбаться, а не плакать.
- А ты-то чего? То в Алтарь рвешься, то плакать, как маленькая, собралась? - решил успокоить крещаемую Батюшка.
- Но, ведь, все плачут, - возразила Батюшке удивленная Алёнка.
Батюшка рассмеялся, потом взъерошил её кудряшки и нараспев проговорил: «Крещается раба Божия Елена...». Водичка трижды пролилась Алёнке сначала на голову, потом за шиворот, а ей хотелось, чтобы её посадили в этот бак и поливали, поливали... Как цветок...
И Алёнка почувствовала себя цветком, когда Батюшка стал рисовать крестики душистым маслицем на лице, ручках, ножках. А дети прекратили плакать и удивленно поглядывали друг на друга, принюхиваясь к необыкновенному аромату. Тётушка с улыбкой прошептала Алёнке: «Какая ты духмяная!». А тётя Надя с высоты своего огромного роста неожиданно пробасила, как Батюшка: «Аминь!».
Завершилось всё настоящим хороводом: детишки, лица которых сияли от маслянистого пахучего миро, не спеша двигались за таким же сияющим Батюшкой вокруг блестящего бака. Они еще ничего не понимали, но необычный праздник среди икон и горящих свечей отражался таинственной новизной в их распахнутых глазках.
...Уходить из церкви Алёнке не хотелось. Она еще долго стояла, глядя на волшебные двери, за которые почему-то некоторых детей носили, а ее так и не пустили, говоря, что девочкам туда нельзя. Почему нельзя, никто не объяснил, но Алёнка больше не пыталась в них войти, а только рассматривала, стараясь всё-всё запомнить. Вышел Батюшка. На нем уже не было блестящей одежды. Одет он был как папа — в брюках и рубашке. «Значит, - решила Алёнка, - и мой папа может быть Батюшкой.» Эта мысль её обрадовала. И она представила как папа ведёт её в сказочные двери. Он, ведь, папа, он разрешит.
- Пошли, раба Божия Елена! - заговорил Батюшка. - Церковь пора закрывать.
Он взял её за руку и вывел на улицу.
Народ уже разошёлся и разъехался, у церкви под деревьями стояла только их телега. Ванька спал на руках у своей мамы, папа его вместе с Мишкой поил Ветерка, а тётя Надя и тётушка что-то искали в своих сумках.
- Принимайте дитя Божие! - обратился Батюшка к тёте Наде.
- Да, видать, Божие — из церкви уходить не хочет, - проговорила тётушка.
Батюшка сложил пальчики как Николай Угодник, провел ими по лбу Алёнки, спящего малыша Ваньки и даже Мишки и зашагал по улице, проговорив напоследок: «Ангела-хранителя вам... Все мы Божие...».
Наскоро перекусив нехитрыми крестьянскими припасами - хлебом, салом с луком, яйцами — и запив всё колодезной водой из алюминиевого бидончика, все погрузились на телегу. Тётушка повязала Алёнке косынку до самых глаз, приказав запрятаться в сено от палящих солнечных лучей.
- Но-о-о! - хлестнула поводьями тётя Надя и Ветерок поспешно зашагал в обратный путь.
...Солнце еще было высоко, когда вся компания въехала в деревню. Несмотря на усталость от дороги и жары, в доме тётушки накрыли стол. Народу прибавилось. Тракторист дядя Вася притащил гармошку и все дружно начали петь: «Парней так много холостых, а я люблю женатого...».
На небе уже появились первые звёзды, когда соседи стали расходиться по домам. Тётушка принялась мыть посуду, а Алёнка забралась на печку и попыталась рассказать своей Люське всё, что она сегодня видела. Но всего было так много, что девочка не заметила, как заснула, шепча и прижимая к себе куклу.
4.
Утром следующего дня, накормив своё хозяйство и отправив корову в стадо, тётушка вернулась в дом и застала девочку стоящей на коленках в углу, под полочкой с вышитой кружевной шторкой.
Сложив на груди ручки маленькая Алёнка говорила, обращаясь к Великому Святому:
- Николай Угодник, будь всегда со мною, даже когда мама и папа заберут меня с печки и увезут в свой город.
Тётушка Шура вытерла накатившуюся слезу, взяла Алёнку на руки, прижала ее к себе и вдруг почувствовала, как бьётся детское сердечко, из которого только что вышла первая молитва к Святому Угоднику Божию.