– Остановись, тебе – незачем к нему подходить.
Я застыл, хотя при этом вздохнул облегченно. Даже не вздрогнул от неожиданности и не испугался того, что кто-то в этом гиблом месте вдруг появился за моей спиной. Потому что сразу понял – голос живого человека. Настоящего. Мне казалось, я его уже целую вечность не слышал и услышать-то не надеялся. Но главное, я его узнал. Мой вчерашний провожатый. Я не стал себя задавать дуратский вопрос: «Откуда он здесь взялся». Взялся, и слава Богу.
Остановившись метрах в двух, я старался не смотреть на торчащую из ложбины руку и тупо пялился на унылые серые кроны толстых деревьев, с нелепо торчащими толстыми уродливыми сучьями, без единого листочка и окутанные какой-то, столь же сероватой, мглой. Не то чтобы боялся, нет. Просто вот ощущение – кого я там, в этой ложбине, увижу…
Он не спеша обошел меня. В той же самой видавшей виды потрепанной телогрейке и в замызганных, темно-коричневых из-за грязи, кирзачах, в прежней кепке, надвинутой на самые глаза. Подошел к телу, обдав меня смешенным запахом солидола и папирос. Сел на корточки. С минуту смотрел. Молча. Потом встал и, не дотрагиваясь до тела, и не оборачиваясь, почти шепотом произнес:
– Пошли.
– А этого-то, – чуть ли не себе под нос пробормотал я…– и неуверенно махнул рукой в сторону лежащего.
Что именно «этого», я уточнять не стал, а он не ответил, чему я, признаться, обрадовался. Мне еще никогда не приходилось закапывать или куда-то там тащить покойников. «Если это вообще покойник» – отчего-то пронеслось в моей голове.
Как ни странно, по лесу мы брели довольно долго. Мне оставалось только удивляться – сколько я пробежал-то по нему почти в забытьи. Дороги не помнил совсем. Несся как во сне. Да и как раньше не грохнулся – тоже оставалось для меня непонятным. Лес не был дремучим, но ни наезженной колеи, ни троп в нем не виднелось. Вся эта серая, какая-то нелесная, будто инопланетная земля – ну, я не знаю, какого-то серо-болезненного цвета – по другому и не скажешь, сплошь и рядом была изъедена корнями, словно подземными извивающимися змеями. Мерзкими и готовыми вот-вот вырваться наружу, обвиться вокруг ног и утащить в преисподнюю. «Если я вообще еще не в преисподней» – подумалось совсем некстати. И я с опаской посмотрел на слегка ссутуленную фигуру провожатого.
Ни одного зеленого дерева, пока мы брели, я так и не встретил. Так, иногда попадались редкие островки пожухлой травы, не пойми кем примятой. Ни птиц, ни зверей, не было, как не было даже намеков на них. Тишина. Я даже не могу ее объяснить. Ненашенская какая-то. Ее не прерывал ни привычный мне с детства, в наших рязанских лесах, грохот товарняка вдали, ни гул машин с далекой трассы. Я ловил носом воздух. Тоже какой-то нездешний. Вроде сырой. Но сырость эта мне напоминала клочья окутывавшего меня утром тумана.
Пока шли, мое дыхание приходило в норму, потный свитер начинал неприятно липнуть к спине, а сердцебиение понемногу устаканивалось, мало-помалу в голове сами собой вырисовывались вопросы: «Что это за лес такой странный и почему я как-то “невзначай” прибежал к тому местe, где лежало тело. Почему мы оставили его гнить в этом странном лесу? Куда вообще сейчас направляемся?».
Когда я, зачем-то таращась на верхушки деревьев, утопающих в клочьях серого марева, в очередной раз споткнулся и все-таки грохнулся, больно саданув себе левое колено, мой провожатый – я все еще так и не выяснил его имени, да и лица тоже толком не разглядел, впрочем и не стремился – произнес, не оборачиваюсь:
– Поторопимся, смеркается.
Я так и оторопел, даже остановился, то и дело нагибаясь и потирая ушибленное колено, хорошо хоть башка не очень болела после падения. Мне в голову не пришло ничего лучшего как пробормотать:
– Как это, смеркается? Сейчас же утро должно быть.
Вместо ответа я услышал настойчивое:
– Поторопимся.
Я поторопился, продолжая бурчать: «Блин, здесь даже время другое».
Март 201. Анискино. Чкаловский