Трагифарс в стиле сюр.
На сцене хор.
На просцениуме протагонист, одетый по моде конца 19-го века. Это Фрейд.
Говорит сдержанно, скупо, с достоинством:
Каждому видятся сны, но не все их к рассвету припомнят,
Только провидец и врач могут загадку постичь,
Я же решил подобрать всем сновиденьям отмычку,
Пусть даже пьяный школяр судит о них без стыда.
Я, как уставший мужик, жизни код разгадавший достойно,
Вправе проветрить себя, чуть посвободней вздохнуть.
Жажду по миру пройтись, оценить полноту ощущений
Тех, кому правду открыл мой многомесячный труд.
Ну-с, так с кого же начнём, может глянем в глубины анналов,
Пыль со страниц отряхнём и обнаружим подвох.
Кто тут у нас кандидат на почётное место героя,
Кто дал похабству почин в литературных кругах?
уходит.)
Хор:
Жизнь человеческих тел тяжела, коротка и обидна,
Только лишь детство прошло, молодость ставит капкан.
Тут и любовная блажь, и погоня за толстой мошною,
Жажда себя показать – было бы что предъявить.
Горестный свой гороскоп должно реально исполнить,
И от планиды своей смертный не сможет сбежать.
Только ты вздумал прожить, малым умишком играя,
Тут же за каждый твой шаг небо ответку пришлёт.
Доброе дело творишь или злобу какую задумал,
Всё на Олимпе узрят, взвесят, оценят, учтут.
Чем бы на сцене ни тряс, скоро уйдёшь за кулисы,
Там-то тебе режиссёр выскажет свой приговор.
Аплодисменты не в счёт – что тут толпа понимает,
Нынче любой идиот, жаждет сужденье иметь.
Логика есть у небес, ну совсем непонятная людям,
Любят овца и осёл мудростью мир попугать.
С жаром козлиный народ пьесы начнёт обсужденье,
Разные контра и про с визгом пойдёт утверждать.
Трагиков то возносить, то бросать на расправу галёрке,
Автора с яростью звать, яблок гнилых не жалеть.
Слов не проронит Олимп, автор держится, дурь презирая,
Долго придётся ему мудрого критика ждать.
Да и дождётся ли он? Нить прервут неподкупные Мойры
В самый нежданный момент, знать его нам не дано.
Значит шагай – поспешай к своему неразумному счастью,
Ржавчина давних побед – нам утешительный приз.
Хор исчезает.
Эписодий 1
Софокл толкает инвалидную коляску, в ней сидит царь Лай.
Лай:
Эй, дубина, стоп машина!
Задержись на пять минут,
Здесь в корзине есть маслины,
Отдохнём и дальше в путь.
Я какой-то весь уставший,
Весь уставший и не вставший,
Будто бульники таскал,
Перепил вчера я страшно,
Рухнул спать ничком на пашню
И чертей всю ночь гонял…
Софокл:
Многих, кажется, поймал…
Лай:
Я, пожалуй, отдохну…
Мы уже прошли сегодня
Чуть не 10 волостей,
Взмокли органы в исподнем,
Жаждут низменных страстей.
Может встретится в дороге
Обаятельный еврей,
Всем известный волоокий
Дружелюбный доктор Фрейд.
Был он там в далёкой Вене
Со свояченицей мил,
Обличён женой в измене,
Долго падал на колени,
Балаболил, что не жил,
А как родственник дружил.
Но жену не убедил...
Затаился крокодил.
После книжкою похабной
Возмутил мильоны душ,
Будто я, такой всеядный,
Был родной мамане муж.
Я мозгами скоро тронусь,
Горе горькое кляня,
Все орут — Эдипов комплекс!
Перст направя на меня.
Я к нему заехал, помню,
Турпоездку оплатил,
Не застал мерзавца дома,
А иначе бы побил.
Говорили, он уехал
Новых фактов поднабрать,
Разминулись, но для смеха
Здесь надеюсь повстречать…
Он в Нагорном переулке
Пациентов принимал:
«Эй, мадам, сымайте юбку,
Залезайте на диван,
Или, милая подружка,
Выбирайте раскладушку…
…
Не стесняйтесь, я добрый мужик,
Помогу вам спустить панталоны
И проверю ваш умственный цикл…
Нынче много на свете учёных,
Все несут свой диплом, как икону:
МГУ, ПТУ и Сорбонна,
Только жизнь наша слёзы и стоны,
При таком отношеньи казённом,
Забывают интимную зону…»
…Грех, конечно, но безбожник
Каждой бабой дорожил
И, забыв про осторожность,
Предавался страсти ложной
Каждой многое вложил,
Он в бореньях изнемог,
Кувыркался сколько мог,
Был он прав? Скажи, Софокл!
Софокл:
Если девка раком стонет,
Дорог мне девичий стон,
Подведение итогов
Оставляем на потом.
Все церковные припевки,
Горы книжек и газет,
Всё ничто в сравненьи с девкой,
Исполняющей минет.
Лай:
Мудрый ты, хотя и юный,
Путь прямой тебе в Совмин,
На других, пожалуй, плюну,
Кандидат теперь один...
...Благодари за доверье, противный...
Софокл:
Свято надежду храня на исход в положительном смысле,
Царский престол берегу, не позволяя себе,
Ни на казну посягнуть, ни на девку, что в кухне грохочет,
Ибо насквозь патриот, делу отчизны служу...
Спросишь о чистой любви, так и тут я фанат дисциплины,
Свой половой агрегат крепко в напряге держу,
Ибо ослабь на чуток, и в позицию вновь не вернётся,
Воображенье бужу, вслед помогая рукой.
Лай:
Знаешь, с кого брать пример, вот я здесь целиком без изъянов,
Тоже немало прошёл, прежде чем бабу сыскал,
Но отыскать, сударь мой, это всего лишь полдела,
Курву завёл под хомут, так теперь стереги круглодневно,
Трудно её удержать в скобках супружеских дел.
Всё мне Олимп подарил: честь и трон с ежедневным питаньем,
Нежных бесстыдниц любовь, если так можно сказать…
Но в молодые года манят юнца приключенья,
Скушен отеческий дом и ненавистен покой.
Море зовёт молодых, предлагая то бури, то битвы,
Я исключеньем не стал, и, так сказать, понеслось…
В море ещё ничего, а на суше кабак и невесты,
Не успеваешь порой до родника доползти,
Член боевой сполоснуть, а уж бабы толпой наседают,
Тянут портки расстегнуть, орган любви пожевать…
…Уходило много сил с каждой новой встречей,
Я в одном порту ловил, а в другом излечивал.
Так и сгинул бы, но тут подвернулась акция –
Дух Элладу охватил милитаризации.
Мужикам пришёл приказ – воевать и точка,
Зарыдали жены всласть, заскулили дочки.
Чтобы старшим не дерзили, всем по морде отгрузили,
Только жаль не помогло, им что попа, что хайло.
Чудный повод подвернулся – Трои принц, эротоман.
На чужой жене споткнулся, соблазнил и содрогнулся,
Залетел в её капкан. И работа закипела,
Сучка знала своё дело.
Софокл:
Говорят про тех кобыл,
Чёрт, подлец, в жену чужую
Ложку мёда положил.
Лай:
Возмутились греки с понтом, засверкали их штыки,
И толпой на зов архонтов потянулись мужики.
Зуб давно имели греки на чужую цитадель,
Не смыкали ночью веки, отрабатывали цель.
Как славяне сели в Трою дань с проезжих собирать,
Так искали мы героев всё по новой разыграть.
И теперь нашёлся повод всей оравою насесть,
Наглецам начистить морду и самим там пить и есть.
Собралась царей орава, всяк с дружиною своей,
В море места было мало от двух тысяч кораблей.
Всех как есть в своей поэме дед Гомер пересчитал,
Мандельштам, потом проверив, от восторга зарыдал.
Чуть не десять лет стояли мы в пределах той земли,
Обжились, забаловались, огороды развели.
Разных девок к нам прибилось, на халяву налетай,
В шалашах жратва варилась – только миску подставляй.
А в шатрах от женщин голых перехватывало дух,
Не забыть тех дней весёлых и забавных групповух.
Много было сцен потешных, пьяных драк и баловства,
Но довольно безуспешно шла война для большинства.
Торговали понемножку с осаждённою братвой
И от скуки было тошно, каждый занят был собой.
Одиссей, тот не ленился, дом публичный нам открыл,
Брал за вход весьма прилично, но зато трепак лечил.
Лишь одно нас выручало – контролировать пролив,
Проплывавших огорчало появленье мер таких.
Что везли? Из Крыма сало, зерновые да меха,
Ну и девочек немало – что поделаешь, ха-ха!
А обратно из Антальи голопузое бабьё,
Нам кричат, что нагулялись и мужьям рога везём.
Пляски, песни с матом шквальным, из горла сосут вино,
Или просто, сняв купальник, тычут в самое оно…
…Брали мы с них по чуть-чуть,
Чтоб пресечь разговоры про рэкет,
Остальное – ништяк,
Так, обывательский лепет…
Много больших кораблей проводили мы в Понт и к Дардану,
Следом неслись катера, нас от души матеря.
Так и тянулась война и хотелось подольше, побольше,
Пусть хоть лет тридцать идёт, как на китайской земле.
Софокл:
Воевали вы не кисло, всем сумели доказать,
В жизни нет другого смысла, кроме жрать и возлежать.
Лай:
Но вожди загоношились, возжелали орденов,
Чтоб в своих владеньях вшивых отличаться от козлов.
Хитрость с доблестью смешались, запылал великий град,
Бабы с золотом достались тем, кто был и так богат.
Я домой вернулся в Фивы, что уж лучшего желать,
Где бы мог я жить счастливей? – папа-царь, царица-мать,
Уйма девок шаловливых, приходилось девок драть…
…Перекинулся папаня, мать в молитвах и слезах,
Так меня царём назвали в молодых ещё годах.
Тут я мощно развернулся, положенье помогло,
Пару раз я промахнулся, в остальном всегда в дупло.
Софокл:
Но тебе в родимых Фивах уважуха и почёт,
Расскажи, как стать счастливым, мне хронически не прёт…
…Чтоб я ни делал – всё ошибка, неверный шаг – и западня,
А поглядеть – одни улыбки дарует добрая родня…
…Куда ни кинь унылый взор, кому нужны мои поэмы,
Я мирозданью хмырь и вор, что излагает жалкий вздор,
Решая жизни теорему.
Тут не помогут мама с папой,
Душа певца – закрытый двор,
Наградой будет злобный хор
И по сусалам грязной лапой.
Лай:
Но всё ж по жизни быть поэтом
Не самый худший из проектов.
Шагай смелее, мальчик мой,
Своей пятой дави микроба,
Микроб визжит, тебя корит,
Но для небес неправы оба.
Софокл:
Что было дальше, продолжай …
Лай:
Свой семенник доведя до резерва почти нулевого,
Стал о семье помышлять, думой себя изводить,
Кто будет после меня охранять городские пределы,
Семь знаменитых ворот на ночь засовом скреплять?
Шляется туча шпаны от фригийских границ до Итаки,
Гипербореи к тому ж вновь припереться хотят.
О московитах молчу, чтоб на порог не явились,
Лживо клянясь на кресте, якобы лишь на часок.
Я от подобных забот как от мороза продрог.
Так на мои аргументы что мне ответишь, Софокл?
Софокл:
Ох, много в мире всякой рвани, неистребим грядущий хам,
Придут древляне и кривляне, нас всех размажут по полям.
Лай:
Я твёрдой линии держался, искал подругу по себе,
И, наконец, такой дождался, нашёл её в такой дыре,
Где девки честные остались без лишней мысли в голове.
В тринадцать лет нежна как персик, зад берегла, и детский рот,
Пощупал я младые перси, решенье принял: подойдёт!
Что потом? Я врать не буду, загремел я в переплёт,
Все сплелись в кромешном блуде, отличиться каждый смог,
Всё смешалось: кони, люди, с ученицей педагог.
Видно в девках натерпелась до мозолей между ног,
Очень девочке хотелось нагуляться, видит бог.
Хор:
Уйми свой хилый всхлип, Эдип, пока по рылу не попало,
Ты влип в историю Эдип, каких история не знала.
Нарушил ты законы гор и тишь лесов, где бродит эхо,
Чем нам теперь смывать позор с топографических рельефов?
Ты повидал немало пип, тебе любая тварь – невеста,
Но помни, грешник, что Олимп карает жёстко грех инцеста.
Мы от рождения чисты, грехи к нам позже прилипают,
Ползём по жизни, а коты, агенты ада, наблюдают.
А за котами свой надзор – микробы, пауки и крысы,
А им выносят приговор гнуснопрославленные лисы.
Чуть-чуть девчушку прихватил – так сразу вой и разговоры,
Своё последнее «прости» прошепчешь, лёжа под забором.
Кругом враждебные глаза следят за каждым нашим шагом,
Но выход есть – уйти в леса и никого не видеть рядом…
Одна опасность, что лесов не хватит между полюсов…
Эписодий 2
Эдип и Тиресий
Эдип:
Что, Тиресий, хрен повесил,
Что глядишь из-под очков,
Не поёшь похабных песен
С примененьем бранных слов.
Ты же всё-таки мыслитель,
Охранитель чистоты,
А не просто праздный зритель
Распалённой наготы.
Нарядись эффектно, мощно,
Подбери себе фасон
И в ремонт оформи срочный
Рваный дедовский гондон.
Тиресий:
Тягостны серые дни в непрестанном раденье о хлебе –
Труд, отравляющий жизнь – наш неизбывный удел.
Разве что ночью вползёшь на когда-то желанное тело,
Семя уныло прольёшь, сердце на ключ заперев.
Ну, а наутро всё то ж: как волы под ярмом ненавистным,
Режем в земле борозду, каплями пота смочив.
Дума изводит тебя: для чего, почему и доколе?
Но не приходит ответ, лишь мычанье над полем воловье,
Так и ходи до межи, до лозы виноградной соседской,
После назад повернёшь и проклинаешь богов.
Мнится порой – рыбаку доля полегче досталась –
Ветер ласкает лицо, невод послушно ползёт,
Там серебрится кефаль от щедрот Посейдона-кормильца,
Коли с добычей отец, сытою будет семья.
Но в неожиданный час налетит по-разбойничьи ветер,
Мигом сорвёт паруса, чёлн предавая волне.
Тут уже невод забудь, успевай догрести до причала,
Там, где у кромки воды горько рыдает семья.
И в безнадёжной мольбе тянут бессильные руки
В поисках хрупкой ладьи в чёрных от гнева волнах.
Боги без скорби глядят на распад человеческой плоти:
В море утонет рыбак, пахарь на землю падёт,
Солнечным острым лучом Гелиос клюнет страдальца;
Тело, увидев, вдова, криком истошным взорвётся –
Как ей детей поднимать, чем ненаглядных кормить,
И в дополненье к сему кто ей заполнит пещерку
Прячется там бабий ум, где же ещё ему быть.
Явится вскоре во двор ростовщик,
С ним свидетели ложного иска,
Скажет вдове: «Не горюй, жалко, что нет мужика,
Он мне ячмень задолжал, обещался вернуть прошлым летом,
Как предлагаешь решать данный хозяйственный спор?
Видишь, свидетелей двух я прихватил для порядка.»
«Б-ы-ы-ло! – завоют лжецы, – мы подтверждаем сей факт!»
Руки вдова разведёт:
«Чем же могу я свой долг оплатить, может, нивой,
Что окормляет семью или куриным яйцом?»
«Поле оставь при себе, яйца дитям на питанье,
А вот дочурка твоя сможет, пожалуй, помочь. –
И шаловливой рукой в старческих пятнышках бурых
Как бы случайно заденет отроковицы задок
Или невинную грудь. –
– Может портки простирнуть, если желание есть.
Вечером девку верну целой, не бойся, мамаша,
Я не творю беспредел, на хрен проблемы искать.»
Силы вдова соберёт и промолвит, сама испугавшись:
«Мне про какой-то ячмень муж ничего не сказал.
Не было в доме зерна, я бы, наверное, знала,
А потому отдавать я ничего не хочу.»
«Я что, по-твоему, вру? Заговорилась ты тётка.
Может он этот мешок мимо хозяйки пронёс,
Доброй соседке какой сбросил, шутя, на подворье,
Ну и конечно тебе как-то забыл доложить».
«Да, позабыл доложить, – загогочут свидетели, лыбясь, –
Ты походи по дворам, может чего и найдёшь».
Жизнь человеческих тел тяжела, коротка и обидна,
Только увидишь рассвет, время закат провожать.
Новое горе пришло, в кабалу попадает вдовица,
Телом дочурки своей будет долги отдавать.
Хор:
Надоели люди людям, все желания отбиты,
И своих соседок груди мнут совсем без аппетита.
Эдип:
Я у Полиба-царя сыном законным считался,
Вдруг мне злодеи кричат – ты же не принц, а бастард,
Жалкий подкидыш ничей, служишь забавою царской,
Я об ту пору портки начал впервой надевать.
Девок любил погонять по берегам и предгорьям,
Первые мысли зашли в мой неокрепший чердак.
Здраво тогда рассудил, наблюдая за смутой людскою,
Логику я применил, лишнее враз отрубив.
Практикой стал проверять выводы праздных рефлексий,
Сами судите о том, слыша признанья мои.
Софокл:
Может ты вывод какой сделал из детских раздумий?
Эдип:
Да уж, конечно, не зря голову в лапах сжимал,
Мудрость бессильна, а юная дурь всемогуща,
Свой половой агрегат прочно в напряге держу,
Ибо ослабь на чуток и в позицию вновь не вернётся,
Тут хоть иголкой коли, хоть иссоси до конца.
Воображенье бужу, вслед помогая рукою,
И результат налицо, даже порой на лице.
Много порочных атак предпринимал я ребёнком,
Дырки в сортирах вертел, возле купален всплывал,
В книгах картинки искал, что заставят краснеть сутенёра,
Но в очерствевших сердцах кто пониманье найдёт…
Чувствам утратив контроль, я хозяйской козы домогался,
Но бородатая дрянь больно рогами дралась,
Да и к тому ж, как назло, буйный ревнивец явился,
Некий козёл-стрекозёл ближнего стада игрец,
Мрачно следил он за мной, стоило мне отвернуться,
Вооружённой башкой бил мне в доверчивый зад.
Лай:
Чем завершил ты борьбу со своим непоседливым удом?
Эдип:
Горько признаться – досель не одолел я его…
Вот и брожу молодой, на старушек свой пыл извергая,
Так хоть немного на хлеб с квасом себе соберу.
Лай:
Знаю я способ иной, часто к нему прибегают
Отроки в нежных годах, да и немало мужчин
Коли карьерный свой рост жаждут всемерно ускорить…
Ты догадался, малыш, что мне приходит на ум?
Только лишь с целью помочь твоему несомненному горю,
Ближе ко мне подойди, ах ты упрямый какой…
Эдип:
Руки, мужик, убери, лапай вон зад секретарский,
А в отношеньи меня, рыло своё береги.
Лай:
Сердце моё растопил ты рассказом о горьких несчастьях,
Так подойди, наконец, тогу подальше отбрось,
Я дотянусь, наконец, до твоих полушарий игривых
Сладко нам будет с тобой, как ветеран говорю.
Раньше в походах своих я немало попробовал хлопцев…
…Ближе, мальчик, подгребай, не волнуйся, и не трусь,
И представь, что ты в Париже или радостный индус.
Софокл:
У индусов масса плюсов, чтоб кому ни говорить,
Глянут утром в Камасутру и давай с женою жить.
Но сначала басурмане пожелают свет пролить,
Сунув ей под сари харю, одобрительно завыть.
Или, взяв в аренду катер, вдоль по Гангу вдаль плыви
И закидывай фарватер капюшонами любви.
Эдип:
Ты хотя бы для примера о пристойном доложи,
Знай своим химерам меру, плотский искус придержи.
Лай:
Жил я помню на Таити,
Изучал у местных тити,
Залезал рукой под свитер,
В узкий сфинктер попадал,
Знал бы ты, каких открытий
Я добился на Таити,
Ты б не бегал от соитий,
А, напротив, помогал.
Вот я к тебе снизошёл, приласкаю мошонку и чресла,
Ну и поглубже зайду, коли в жизни есть подвигу место.
Эдип:
Старая сволочь, отзынь, или врежу по полной программе.
Лай:
Радость доставлю тебе, да и денег прибудет в кармане.
Эдип:
Старый козёл, получай!
(бьёт Лая. Софокл убегает.)
Вот это мирно посидели, пора и ноги уносить,
Найти б сейчас какие щели, чтоб переждать и пережить.
(уходит.)
Конец 1 акта.
ВТОРОЙ АКТ
Хор:
Пан дни и ночи не спал, всё за нимфой пугливой гонялся
И, наконец, в лопухах, девку сопя огулял.
Случку одобрил народ, сочинили обрядные песни,
Ставили детям в пример, строго веля подражать.
Славное было житьё, расцвела в ту эпоху Эллада,
«Время златое» поэт позже тот век вспоминал.
Смело природный свой долг мог поселянин исполнить,
И никаких там препон, ни уставов, ни кодексов грозных,
Мирно решался вопрос, у сторон не рождалось упрёков,
Но, как известно, Добро – жертва всемирного Зла.
Злыдни попёрли из нор, чёрной завистью мир наполняя,
Некто по кличке Драконт мозг повредил дуракам,
Принят был волчий закон, что нельзя на родных покушаться,
Близких нельзя соблазнять, ибо потомству вредит.
Ну, а потом началось – и соседскую бабу не трогай,
Школьных детей обходи, тему интима закрой…
Оледенела земля, в ужас придя от запретов,
Как наказанья ввели, стал наш народ вымирать.
Против природы пойдёшь, так она тебе пуще ответит,
Уйма примеров тому, но дураки гнут своё.
Лживое слово «мораль» возвели в идиотскую норму,
Постные рожи свои стали под двери совать.
Тут, говорят, не моги, не целуйся, не плюйся, не лапай,
А переступишь черту – в ссылку, а то на костёр.
Эписодий 1
Хор:
Уйми свой хилый всхлип, Эдип, пока по роже не попало,
Ты влип в историю, Эдип, каких история не знала.
Нарушил ты законы гор и тишь лесов, где бродит эхо,
Как нам теперь смывать позор с топографических рельефов?
Эписодий 2
Встречаются царь Эдип и мудрец Тиресий.
Эдип:
Что, Тиресий, хрен повесил,
Что глядишь из-под очков,
Не поёшь похабных песен
С примененьем бранных слов?
Ты же всё-таки мыслитель,
Охранитель чистоты,
А не просто праздный зритель
Распалённой наготы.
Тиресий:
В Фивах ты избран царём за победу над чудищем злобным,
Робок был местный народ сам против зверя идти,
Кто нам его удружил, и откуда зверюга явилась
Пусть изучают жрецы и кандидаты наук.
Все ожидали, что ты будешь царём справедливым,
Что не обидишь вдову и сироту оградишь.
Лай был царём до тебя, до того, как в скитанья пустился,
Он не вернулся домой, даже письма не прислал.
А у несчастной вдовы жизнь изогнулась вопросом,
С кем ей теперь проживать, надо ли верность хранить.
И хорошо, ты, Эдип, обратил на вдовицу вниманье,
Баба она ничего, в силах супруга согреть.
Жалко, ты стыд потерял, время проводишь в притонах,
А о проблемах молчишь, будто не смотришь вокруг.
Морок наш город настиг, бабы больше детей не рожают,
Куры яиц не несут, даже лоза не цветёт,
Да и продуктов теперь хрен где без блата получишь,
Сделай хоть что-нибудь, царь, снова спаси наш народ.
Эдип:
Ты мне, старик, подскажи, где тут сука-собака зарыта,
И почему небеса вдруг обозлились на нас.
Тиресий:
Слухи в народе идут, страшный грех искупить нам придётся,
И называют к тому ж имя виновника бед.
Эдип:
Так назови же его, что ты мумукаешь, дядя,
Быстро за бейцы возьмём, пусть уберёт за собой.
Тиресий:
Даже не знаю, как быть, что сказать, не имея поддержки,
Так в трибунал угодить можно без лишних хлопот.
Впрочем, преступный субъект
Виноват и в другом преступленьи,
Мамку родную он взял в жёны, нарушив закон.
Эдип:
Немудрено, что Олимп взвыл от подобного хамства,
Я понимаю – сестра… или дочурка…но мать!!
Может тот тип – психбольной, на такое, пожалуй, решится,
Разве тупой наркоман или бродяга лесной…
Тиресий:
Нет, это наш гражданин
И, притом, не простой, а почтенный,
Мне б не хотелось сейчас имя его называть.
Эдип:
Вече давай созовём, наперёд заготовим остраки,
Выгоним гада из Фив, зад батогами согрев.
Женщин и тех привлечём, пусть изучают законы,
Вот, кстати, кто-то идёт… это идёт Иокаста,
Честная мужу жена, правда слегка поддаёт…
Эписодий 3
Качаясь, появляется Иокаста, сильно пьяная, в растерзанном виде, поёт:
Где, где моя мама
В городе Иокагама,
Ну, а я люблю соседа
В гости к маме не поеду…
Обращается к Тиресию:
Что ж ты, дедушка Тиресий,
Забываешь прорицать
И в трактир на Красной Пресне
Не заходишь девок мять.
Раньше был весёлый малый,
Ни одну не пропускал,
Да и я порой скакала
На тебе…
Тиресий:
…Когда стоял.
А когда был орган мягок
И любви не обещал,
Ты просила кучу бабок,
Чтоб залезть на пьедестал.
Настрадался я с тобою,
Хорошо, покойный Лай
Не сердился с перепоя,
Не устраивал нам хай.
Впрочем, что там было в прошлом
Без причин не вспоминай,
Все вы бабы просто кошки,
Всем сметану подавай.
Иокаста:
Мечтает женщина о друге,
Он не обманет, не предаст,
Возлюбленной, а не супруге
Отдаст нахлынувшую страсть.
Отринет пошлые оборки,
Вдохнёт нектар и в тот же миг,
Раздвинув розовые створки,
Засунет розовый язык.
О женщина, дождись награды,
Есть ожиданию предел,
Твой друг устало рухнет рядом,
Прославя буйство голых тел.
Эдип:
Я сейчас узнал немало
Из дискуссии друзей,
Как жена моя давала
На пределе скоростей.
Я-то был всю жизнь доверчив,
О народе помышлял,
А жена мне острый перчик
Тайно тыкала в анал.
Но всё равно к тебе привязан,
Поверь, сегодня я не лгу,
Разлив грудей, проказы таза
Хочу постичь, но не могу.
Иокаста:
Скажи, самец, что нами движет,
Какая страсть питает связь?
Она сосёт, он жадно лижет,
Валетом бешеным сплетясь.
И почему с тобой, бродяга,
Мне сразу стало как с родным
И даже если с кем-то лягу,
Кончаю с именем твоим.
Эдип:
Ты, Тиресий, бей в литавры,
Собирай честной народ,
Освети картину явно,
Кто драл в зад, а кто в перёд.
Вечно слышу недомолвки,
Поздно правду узнаю,
Что по Фивам бродят волки,
Ублажая плоть свою.
Надоели люди людям,
Все желания отбиты,
И своих соседок груди
Мнут совсем без аппетита.
Тиресий уходит. Слышны крики толпы и голос Тиресия:
Граждане города Фивы! Услышьте моё откровенье,
И обретя вновь покой, мудро примите решенье.
Горе наш полис гнетёт, обозлились бессмертные ныне,
Мало приносим мы жертв, молимся мало за них,
Славу не Зевсу поём, а царю, дорогому Эдипу,
Будто помимо богов нам он свободу вернул,
Освободил от оков, что чудовищем были надеты,
Честь и достоинство нам твёрдой десницей вернул.
Мы не спросили тогда кто он, откуда явился,
Не до анкет было нам, ужас жил в наших сердцах,
Храбрость не в моде была,
Всяк дрожал, афедрон прикрывая.
Лишь бы спасти свою жизнь каждый из нас помышлял.
Но, как известно, в миру нету бесплатного сыра,
Боги прислали нам счёт, видно придётся платить.
Было видение мне, морок закончится страшный,
Если изгоним того, кто, посягнув, отнял жизнь
Старого доброго Лая, чьё тело в пыли перекрёстка
Люди чужие нашли и, немедля, о том донесли.
Скрылся его секретарь, звался как помню, Софоклом,
Но на него не грешу, он лишь поэт, а не тать.
Вот он явился теперь постаревший, но всё же безгрешный
И сообщил, что злодей – нами же избранный царь.
Хор издаёт крики ужаса.
Только на этом, друзья, список грехов не закончен,
Отцеубийца-Эдип, пишет мне доктор один,
Он ДНК изучил, кал подобрав у Эдипа,
И выделенья слюны с тела различных подруг,
Тех, кого Лай привлекал дома паркет подмести.
Как мудрецы говорят, долго по жизни прошлявшись,
Где Афродита прошла, тут же хитон задирай
Или роддом открывай в смысле гражданского долга…
Стало известно, что Лай вместе с женой Иокастой
Не пожалели дитя, сына-первенца боги им дали –
Милость Деметры спасла плод их взаимной любви.
В Дельфах оракул шепнул, вырастет мальчик убийцей,
И на родного отца руку поднимет, гневясь.
Как тут семью укреплять и на мебель кредиты потратить,
Ежели страшный финал ждёт молодую семью.
И порешили они, воле богов не переча,
Мудрый найти компромисс, детскую жизнь сохранить.
Был он законный сынок, стал безымянный подкидыш.
В доброй бездетной семье крышу и пищу нашёл,
Так и прожил до усов, царского корня не ведал,
Но по судьбе роковой всё же взошёл на престол.
Отцеубийца наш царь, ложе с преступницей делит,
Мать его – сыну жена, проклят навеки их дом.
Что нам теперь предпринять, голосуйте фиванские люди,
Я предлагаю изгнать чёртову эту семью.
Чтоб недомолвки унять, вот вам свидетель надёжный,
Он подтвердит мой рассказ, так начинай же, Софокл.
Эписодий 4
На сцене Тиресий. Является Софокл и обращается к хору.
Софокл:
Правда не всем по душе, только речи мои безупречны,
Был я в тот час роковой рядом с покойным царём.
Он меня сильно любил, называл добродетельным сыном
И по прошествии лет трон обещал передать.
Мы в благородных мечтах проводили свободное время,
Каждый оставшийся грош царь обещал разделить
Меж горожан-земляков, не забыв ни младенца, ни старца,
Если я стану царём, выполню Лая завет.
Ну, а разбойник Эдип незаметно с дубиной подкрался,
Скрытно напав на меня, тяжкую рану нанёс,
После наш царь-гуманист жертвою стал негодяя.
Я же, спасая живот, жил инвалидом в Коринфе,
И накопив на билет, прибыл вам правду открыть,
Кое-что дал Одиссей, правда проценты назначил,
Город, надеюсь, потом весь мой ущерб возместит.
Эдип (про себя):
Страшная правда твоя не даёт мне надежд на спасенье,
Предупреждали меня, думал, что нет, пронесёт,
Вот и печальный финал наших игр против воли Олимпа ,
Что ни задумают псы, волки всегда похитрей.
Дня мне теперь не прожить после такого позора,
Вряд ли кто руку подаст или отвесит поклон.
Мир ненавистен мне стал,
Это Фрейд мне судьбу напророчил,
Жаль я не встретил его, не обломал подлеца.
Тиресий:
Сам себе казнь назначай, если брезгуют боги и люди,
Выбрать верёвку тебе или секиру сыскать,
Смрадом несёт от тебя, чад бесчестья заполнил наш город,
Прочь от фиванских ворот, выродок царских кровей.
Лавры давнишних побед все давно потускнели, истлели,
Время пришло отвечать за актуальное зло.
Сладко ли было тебе на мамашином теле вертеться,
Позу искать поверней похоти ради своей.
Ты, Иокаста, признай, часто ль страсть кипятком приливала
И заставляла тебя Ы-Ы-Ы от восторга рычать.
Иокаста:
Женщине что ни подай, всё на секс повернёт не краснея,
Сына созрел аппарат, в дело его запускай.
Кто ей наденет замок на кипящее похотью лоно,
Ваши законы вразрез с волей природы идут.
Жизнь – размноженья процесс,
Даже камни желают дробиться,
Пишут закон мужики, самок сгоняя в гарем,
Нам остаётся молчать, подчиняясь обычаям диким,
Только терпеть и хитрить, тайно о мести мечтать.
И, завершая виток, дальше ползти по спирали,
Чтобы в назначенный час снова к началу прийти.
Махнув рукой, поворачивается и, уходя, поёт:
По закону жить им проще,
Погляди на дурака,
Он не тащит тёщу в рощу,
Не зовёт сноху в стога.
Бережёт на брюхе сало,
От волнения не спит,
Прячет нос под одеяло,
И мочало теребит.
Тиресий:
Дозвольте растленного типа
Презреньем навек наказать,
Орать до последнего хрипа
Эдипу: «Эдип твою мать!»
Эдип (решительно):
Зря оголтелый народ ожидает, подученный Фрейдом,
Будто я муки принять из-за позора готов.
Наш очистительный век возвратит освежающий хаос,
Люди вернутся к корням, станут крест-накрест блудить,
Слово свобода взойдёт вновь к первозначным значеньям,
Цепи надуманной лжи напрочь с людей отряхнув.
Так уберите скорей ножницы, гвозди, иголки,
Не собираюсь ослов личным уродством смешить.
Также престол не хочу тёмным болванам оставить,
Кто не согласен скажи, рыло своё подставляй.
Что до супруги моей, так и здесь я сторонник свободы,
Пусть выбирает сама, с кем ей сподручнее спать.
Вы, диссиденты мои, дорогие Софокл и Тиресий,
Будете омут мутить – выгоню напрочь в тайгу.
Вы иностранный заказ порываетесь точно исполнить,
Нашу народную власть свергнуть на радость врагу.
Всем возвращу я назад первобытное время златое,
И заблуждения дурь будет забыта как сон.
Ветер подует порой, искривляя стремнины теченье,
Но успокоится зыбь, тотчас как ветер уснёт.
Так и законы людей искажают законы природы
Лишь на короткий момент, вечность слегка насмешив.
Знал я подробно из книг пресловутого доктора Фрейда
Ваших интриг круговерть, ишь ты нашли дурака
Пост мой врагам уступить из-за такой чепухи.
Кричит хору:
Слушай фиванский народ! Всё, что враги тут орали,
Гнусная ложь, клевета с целью престол захватить,
В этом признались они и за ложь в трибунале ответят,
Их показанья уже у прокурора в руках.
Я же поздравить хочу коллектив с несомненной победой
И отменяю закон о наказаньях за связь
С близким родным существом,
Если кто нам действительно дорог,
Радуйтесь счастью, друзья, время объятий пришло!
Крики восторга и одобрения.
На сцене появляются фигуры в одежде разных эпох: три богатыря, мушкетёры, попы, крестоносцы, Алёнушка, крестьяне, Пушкин, политрук, рабочий и колхозница, Ленин на броневике, Маяковский, космонавты и другие символы культурно-исторического субстрата. Пляшут, обнимаются, непристойно жестикулируют. Затем берутся за руки, образуя длинную цепь, и поют хором:
Мы поедем, мы помчимся в венерический диспансер
И отчаянно ворвёмся прямо к главному врачу,
И поверьте, что напрасно называют триппер страшным,
Он не страшный, он прекрасный, я тебе его дарю-ю-ю!
На сцене появляется громадное число «21». Крики: «Очко, Очко!»
Восходит картина зада с анальным отверстием. Вся толпа, крича, «мы победили, у нас очко!», бросается туда и исчезает.
Занавес.
Москва – Митино, 2018, март-декабрь.