Средь множества проживающих на белом свете людей встречаются, бывает, и порядочные. И не понарошку как все, а изнутри. Природа сего явленья мало изучена, хотя многие человеческие мудрецы рассказывали, что вот, дескать, мы изучаем. Расскажут, да и сделают скобрные такие физиономии, прямо как-то жалко их становится. Что ж, мы вполне разделяем эту ихнюю скорбь, ибо мы тоже, увы, предпринимали попытки. Однако секрет так и остался для нас секретом, так и стоит, неприступный и гордый, застёгнутый на все пуговицы фасонной своей полишинели.
Всем этим делом живо интересовался Левтолстой. С разных сторон тщился подобраться к разгадке. То с литераторской стороны подползёт, то с вегетарьянской, то вообще как-нибудь наобум. Воображалось ему, что у любого человека сидит где-нибудь в печёнках некоторая метафизическая сущность, эдакий гений благообразия. У всех сидит, да. Только наружу не у всех вылазит. Специально надо его оттудова выманивать, стервеца.
Недурная гипотеза, кстати. Не дурней других. Тем более Левтолстой и своего личного гения выманивал несколько раз наружу. Не сказать, чтоб это было приятно. Личный гений Левтолстоя оказывался почему-то женского полу. Ну или условно женского. Выглядел гений натуральною классною дамою из уездного института благородных девиц. Это весьма удивительно, поскольку, при всём очевидном благородстве своём, Левтолстой девицею отнюдь не являлся и намерений таковых не имел.
Явившись на неосторожные призывы Левтолстоя, дама немедленно принималась благоухать суровым полотном и самого отвратительного качества серым мылом из лавки бр. Сеитовых, по полкопейки за брусок.
Собою дама была не особенно хороша. Фигура – кафедрой, туалет строговат даже для казармы… Из-под картофельного цвета капора осуждающе белеет постное, недоброе лицо, губы плотно сжаты, рот вроде бы молчит пока, но уже упёрлось в самое нёбо горько-клейкое слово «целибат». Вот же пакость какая. Долой её гнать, долой!
Содрогаясь и отплёвываясь, Левтолстой упихивал классную даму обратно в нутро и возвращался к работе. Но тут уж, извините, хрен. С уходом дамы душа и тело приходили в такое приятное возбужденье, что заниматься становилось невозможно. Душа взлетала серебристою капустницей и порхала вокруг вприсядку, а тело сначала ударялось в сладостные потягушечки, а после принималось требовать различных глупостей: яблочка, молочного киселя, вишнёвого взвару, живых, горячих и нежных женских прикосновений, бессмысленных шепотков на ушко, щекотки, блаженного пыхтенья… Ах ты ж! Ах! Какая уж тут, к свиньям, работа? Всё, пропал день...