В кубрике они проживали вчетвером: хохол Толька, русский Серёга, мордвин Мишка и Дятел. Какой национальности был Дятел – не определялось. Он был на четверть хохлом, на осьмушку молдаванином, на микрон белорусом и на всё остальное – мамкиным любимым сынком.
Дятел вечно лез во всё и всем мешал. Над ним подшучивали, и он страшно обижался, разворачиваясь к сокубринцам пятой точкой, на которой неизменно (какие бы штаны он ни надел) маячила хоть маленькая, но дырочка.
-- Пропёрдываешь? – завидев её, хохотали ребята. И он снова обижался, но снимал штаны и штопал коварную приживалку.
Никто и не догадывался, что в душе Дятла зреет месть. Он засыпал с мыслью отыграться на обидчиках, с нею же просыпался и думал, думал, думал…
Больше всего он держал зло на чистокровного русского – Серёга был подтянут, строен и достаточно силен. Не то, что сам Дятел, который висел на турнике колбаской все три курса, так и не нарастив мышечную массу на своих тонких и отчаянно веснушчатых с рыжей волосней руках. Он завидовал Серёге во всем – в умении говорить, ходить, стоять, находить себе в самоволках девушек и даже… спать. Он смотрел на него, как на эталон, в то же время примеривая к сокурснику ту или иную мстительную конфигурацию. И случай представился.
Выпал он на самое сокровенное время утренней помойки. На толчках невероятным образом оказались все трое. Места не хватило только ненавистному Серёге. Дятел сидел между двумя дующимися и держал в руках газетную полосу.
-- А ты, Серёг, можешь взять, и смять эту бумажку со всей своей силы так, чтобы не осталось ни единого не измятого сантиметрика? – приторно-вежливо спросил он у ждущего своей очереди товарища.
-- Ну, могу, -- ответил Серёга и выхватил у Дятла газету.
Молниеносным движением он сжал клочок в своей ладони и с силой довёл зажим до скрипучего звука.
-- Вот.
Расплывшись в блаженнейшей улыбке, на виду у замерших в известной опорожнительной позе любопытно глазеющих товарищей, Дятел, не подымаясь с толчка, взял газетку и, развернув её к окну, придирчиво осмотрел.
-- Ага… -- протянул он улыбающимся ртом и добавил, -- пасиб тебе, Серёг… Мягонькая получилась…
Хохот, который разразился с трёх сортиро-посадочных мест, мог бы, наверное, затмить по децибелам рев самолетной турбины. Икая и давясь от смеха, хлопцы выскользнули из туалета и в неистовой ржачке пустились в кубрик.
Только через несколько минут появился Серёга. Красный то ли от гнева, то ли от душившего его смеха, он процедил сквозь зубы:
-- Ну ты, Колька и Дятел.
В воздухе на несколько секунд повисла тишина…
-- Лан, Колян, пошли завтракать, -- словно приветствие ротному гаркнули три задорных юношеских голоса, и четверка покинула кубрик, из которого лесная птица, не прощаясь, улетела в прошлое…