Шаг первый: Киев - Ирпень
Пятого ноября 1986 года из Центрального военно-медицинского управления пришло распоряжение: «Полковника медицинской службы Лаврова И.Е. командировать в научный центр Министерства Обороны в г. Ирпень УССР на временную должность старшего научного сотрудника для проведения исследований и выработки практических мероприятий по защите личного состава, принимающего участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Срок прибытия к месту назначения 10 ноября с.г.». Седьмого ноября я отметил свое 50-летие и на другой день на поезде Ленинград – Киев выехал в Ирпень.
Поезд подходил к перрону вокзала. К концу пути я остался в купе один и, глядя в окно, думал о том, с чего начнется моя работа в научном центре Министерства обороны. Центр был создан исключительно в интересах обобщения опыта ликвидации последствий радиационной аварии и выработки конкретных мероприятий по защите личного состава. Командировка не была для меня неожиданной. Напротив, с первых дней чернобыльской катастрофы я донимал начальство рапортами, в которых убеждал, что неразумно меня, врача-радиолога, прошедшего через ряд аварийных ситуаций, держать на бумажной текучке. И только спустя некоторое время я узнал, что мне в этом «помогли» друзья из ЦВМУ, с которыми я в 1984 году проходил высшую квалификационную подготовку в Военно-медицинской академии по радиационной патологии и организации медицинской защиты. Они решили «сохранить» мне здоровье: «Ты скоро увольняешься, уже достаточно нахватался на авариях. Тебе это надо?». На мою реакцию с использованием ненормативной лексики они не обиделись. И в дальнейшем помогли, чтобы начальство закрыло глаза на то, что я проработал на ЧАЭС не один, а почти три срока.
В Киеве что-либо посмотреть не успел: автобус на Ирпень отходил через сорок минут. В Ирпене – небольшом и уютном южном городке – я отыскал дом отдыха ВВС, расположенный на краю города в небольшом лесном массиве. Отдыхающих не было – все помещения были заняты офицерами научного центра. В строевой части, где я сдал командировочное предписание, меня направили к начальнику научного центра для представления.
На вид начальнику Центра было не более пятидесяти лет. Сосредоточенное лицо, внимательный взгляд, ладная фигура; на плечах погоны генерал-майора. Он попросил меня доложить о своем, как он выразился, профессиональном статусе. Я был предельно краток. Он этим не удовлетворился и задал несколько вопросов. В частности его интересовало, какой у меня стаж работы непосредственно с источниками излучений.
– С первого до сегодняшнего дня службы: 26 лет.
– Когда вы сможете представить план работы на ЧАЭС?
– Через день после детального изучения радиационной обстановки в местах работы личного состава на третьем и четвертом энергоблоках.
– Хорошо. Сейчас пройдите к моему заместителю по научной части. Он ознакомит вас с общей обстановкой, а с деталями разберетесь на ЧАЭС.
Дежурный офицер показал, как пройти в нужный кабинет. Я постучал и вошел в комнату. За столом сидел капитан первого ранга, лысоватый, с острым и внимательным взглядом. На нем ладно сидела хорошо пригнанная форма.
– Теперь нас двое, – сказал он, поздоровавшись. – На весь научный центр я был единственным флотским офицером.
Это был доктор технических наук Волков Анатолий Николаевич, которому суждено было сыграть решающую роль в моей замысловатой карьере на гражданской службе в предстоящем десятилетии.
Мне, как и всякому офицеру, за время службы приходилось постоянно сталкиваться с большими и малыми бытовыми неурядицами, поэтому обстановка, в которую я попал, меня не удивила. Я вошел в помещение не более 15 квадратных метров, где находились три койки, три стула и тумбочки. Запыленное окно, тусклый свет лампочки под потолком. На батарее носки и тапочки, на кроватях – чемоданы и портфели, на стульях и тумбочках – брюки и старые газеты. Подполковник – сосед по койке – заметил, что я удрученно осматриваюсь.
– Располагайтесь, лучшего не будет.
Химик принес ворох одежды и бросил на койку:
– Это вам. Спецодежда для тридцатикилометровой зоны.
Я приехал утром. Оказалось, что на довольствие можно стать только завтра – начпрод в командировке на ЧАЭС, питайся, как хочешь. «Все начинается с привычного армейского бардака», мелькнуло в голове.
– А если начпрод задержится на три дня? – спросил я. Подполковник только махнул рукой:
– Хотите избежать бедлама в Ирпене, уезжайте в зону – там относительный порядок. И, если получите разрешение, возвращайтесь только к отъезду. Но это не поощряется.
Они разговорились. У офицера была запоминающаяся фамилия – Казыдуб Валерий. Он помог мне найти столовую в городе. Быстро перешли на «ты». Когда вернулись в Центр, Валерий поинтересовался направлением моей работы. Узнав, что я прошел через несколько радиационных аварий, он заинтересованно посмотрел на меня и сказал:
– Если ты приехал, чтобы серьезно поработать, то тебе и карты в руки.
Оказалось, что Валерий – инженер-химик, старший научный сотрудник одного из НИИ Министерства обороны. Он открыл потрепанный дипломат, достал толстую тетрадь и развернул на постели картограмму на большом листе бумаги.
Это была схема сооружений 3-го и остатков 4-го энергоблоков. Лагутин увидел на картограмме многочисленные точки с указанием мощности дозы гамма-излучения и величинами радиоактивного загрязнения в каждой из них. Точки замеров с одинаковыми показателями были объединены изодозными кривыми. О такой информации, да еще в наглядной форме, можно было только мечтать. Чувствовалась рука специалиста высокого класса.
– И это все ты делал сам?
– Нет, но горячие точки это мои. Не хотелось жертвовать здоровьем подчиненных.
– Значит, пришлось хватать дозы самому? И сколько?
– Честно говоря, я и сам точно не знаю. Где-то за сорок.
– А журнал учета доз?
– Там этого нет, я сам вел учет.
– А максимальная однократно?
– Не более 5-ти бэр.
– Надо бы обследоваться. Могу организовать.
– Через три дня я сдаю отчет. Обследование пройду по месту службы. Тебе советую не лезть на рожон, в этом нет особой необходимости. Обстановка хоть и опасная, но довольно стабильная.
Только после возвращения из первой поездки на ЧАЭС, когда Казыдуб уже уехал, я узнал, что тот за месяц пребывания в Чернобыле стал легендой в научном Центре и за его пределами. Он со своим отделом организовал планомерную и грамотную разведку основных участков ЧАЭС, с учетом меняющейся радиационной остановки, где работали воинские контингенты ликвидаторов. Это он применил, по его выражению, «первобытный» способ измерения высоких уровней радиации, превышающих диапазон измерения штатных дозиметрических приборов, с помощью индивидуальных дозиметров. Это он, навешав на себя, в общем-то, бесполезные средства индивидуальной защиты, лично провел замеры уровней радиации, имеющие запредельные величины. И при этом, как сам считал, он ненамного превысил допустимую дозу облучения.
Казыдуб предупреждал меня, что в мероприятиях по ликвидации последствий аварии начинается новый этап работ, крайне неблагоприятный по своей опасности и, главное, беззащитности личного состава. Я понял это в полной мере, когда принял участие в организации дезактивационных работ на территории ЧАЭС, когда ликвидаторы вручную выгребали скопления радиоактивных выбросов реактора на большой площади обширных крыш многочисленных строений уцелевшего 3-го энергоблока электростанции. Именно там часть своих измерений произвел Казыдуб.
Но работа для меня началась не сразу, а только после прохождения через рогатки махрового бюрократизма и бессмысленного режима секретности. Вот неполная картина бессмысленной траты времени, растянувшейся на три дня: заявка на пропуск; подпись начальника штаба Центра; подпись коменданта оперативной группы МО СССР; долгое ожидание приема документов начальником спецмилиции УВД Чернобыля; виза бюро пропусков той же милиции; снова к коменданту – печать на пропуске; вновь в милицию – наклейка фотографии, и наконец, упаковка в ламинат на специальной машине. Ламинированные пропуска на плотном картоне в цветном исполнении выглядели привлекательно. К концу пребывания в Чернобыле их накопилось у меня около полудюжины: «Чернобыль», «Ирпень», «Всюду» и самый невзрачный и незаметный, без цветовой гаммы «Временный пропуск» – непосредственно на ЧАЭС и в реакторное отделение, который оформлялся уполномоченным КГБ, кстати, без всякой волокиты. Я не удержался и спросил майора, который перед выдачей пропуска долго сверялся с какими-то бумагами:
– К чему вся эта пропускная волокита? Такая потеря времени.
Майор пристально посмотрел на меня:
– Уж вам-то, полковник, такие вещи надо знать. Угроза терроризма сохраняется всегда.
– А что, террористы могут взорвать взорванный реактор? – прикинулся я наивным. Майор укоризненно покачал головой:
– На территории еще два действующих энергоблока.
– Но ликвидаторы не ведут там работ.
Я прекрасно понимал беспредметность разговора. Не спеша продел шелковый шнурок в специальное отверстие на пропуске и как меня научили опытные ликвидаторы, надел на шею: это было удобно при прохождении ряда КПП. Не удержавшись от минутной дурашливости, я, уперев взгляд в угол, размашисто перекрестил пропуск и застегнул бушлат. Майор оказался не без юмора и деловито спросил:
– Вы член партии?
– Взносы плачу.
– Перекрестите заодно и другое место, чтобы вас за него ненароком не взял замполит.
Наконец многополосная дорога бюрократических препятствий, замешанная на бессмысленной секретности, преодолена. Впереди Чернобыль, ЧАЭС, Припять, Рыжий лес.
Продолжение следует.