Детство, вроде ещё продолжалось, но дыхание юности, все учащённее становилось поперек его. Новые интересы, новый взгляд на мир, видимо более осмысленный, любознательнее, интимнее, заинтересованнее. Однако, уйти полностью из детства, не оглядываясь, зачеркнуть мгновения, не удаётся до сих пор. Всё это проросло во мне ярко и поддерживается крепкими корнями его. Перед глазами памяти тот босоногий, быстрый мальчишка, который носится по площадям и закоулкам детства. Этот мальчишка – я, именно оно, детство сформировало меня, ту фигуру, которая живёт в этом повествовании, в контексте того времени, которое ушло безвозвратно. Возможно, с ним ушла целая эпоха, её дыхание, радости, и разочарования, но которая сохранила в душе всё это, пока память моя не одряхлела и не даёт сбоя.
Когда- то это было большое местечко, хотя его называли городом. Точнее три местечка, которые слились в один город. Все вместе они называются Первомайском. Сейчас он - Первомайск на Буге. В том месте, где в реку Южный Буг впадает Синюха, и возникли очень давно три поселения – Голта, Богополь и Ольвиополь, относящихся к разным областям.
Побывавший в наших краях знаменитый писатель Шолом Алейхем метко подметил, что когда в одном из местечек запоет петушок, то его слышно в трех губерниях.
В Буге и Синюхе мыли и поили лошадей, купались и мылись люди целыми семьями. Стирали и полоскали белье. Здесь же загорали, а недалеко от пляжа в Буг стекал из городской бани зловонный поток. Все это уносилось за сотни километров в Черное море. Я думаю, народ у нас был особенно крепким. Мы пили речную воду зимой и летом и не подхватывали никаких инфекций.
Жители Голты считали себя более культурными и образованными и на богопольцев смотрели свысока. Еще бы, ведь они в большинстве, были врачами, инженерами и адвокатами. Многие закончили еще до войны гимназию имени Марголиуса и очень этим заносились. Женщин в обращении величали « мадам», а мужчин - «господин». Интеллигентные мужчины щеголяли в костюмах из бежевой чесучовой ткани и широченных брюках. Особым шиком было ношение белых туфель из парусины, которые быстро покрывались пылью и грязью. Чтобы вернуть им белизну, туфли покрывали зубным порошком, и при хождении от них поднималось белое облачко.
Богопольцы не могли похвастать своим образованием, но его отсутствие не очень мешало им в жизни. Здесь, в основном, жили ремесленники: – кровельщики, жестянщики, лудильщики, бондари, портные и сапожники. Одеты они были попроще. Носили серые пиджаки из хлопчатой ткани, брюки, заправленные в сапоги. На головах черные- фуражки. При ходьбе шаркали ногами, широко разводя стопы. Да, и еще все любили серые рубашки из ткани « Патриотик». Мне казалось, что другого цвета еще не изобрели.
Следует сказать, что самыми уважаемыми на Богополе были извозчики или «балагулы». Имевшие начальное образование, а порой совсем безграмотные, были ловкими, изобретательными, острыми на словцо и обладали недюжинной силой. Разъезжались на заработки они спозаранку, изрядно подкрепившись и пропустив пару стаканчиков водки.
Их подводы, словно кавалькады, с грохотом проносились по деревянному мосту, сильно раскачивая его. Когда они проезжали по улицам, покрытым булыжником, раздавалась оглушительная барабанная дробь. Лошади бежали резво, подгоняемые громкоголосым матом для внушительности. Лошадей балагулы очень любили и жалели, как своих детей. Размахивая кнутом, никогда их не стегали. Носили балагулы вельветовые куртки красно- коричневого цвета и в них их широкие спины напоминали лошадиный круп. Будучи навеселе, они иногда устраивали гонки. Приподнявшись с сидений и наклонившись вперед, они напоминали древних возниц на колесницах.
За проследовавшим гужевым транспортом женщины и дети подбирали в ведра лошадиный навоз или « кизяк» на местном диалекте.
Самыми привлекательными местами в городе были вокзал, парк над рекой и базар.
Вокзал был местом особым. С утра в буфете вам могли налить рюмочку другую водки и на закуску предложить пирожки с ливером и крутые яйца.
Хотя поезд стоял в Голте долго, отъезжающие его всегда догоняли. Люди с баулами на плечах и тяжелыми фибровыми чемоданами в руках, с трудом взбирались на высоко расположенные подножки. Прибывших пассажиров можно было узнать по запаху. Невозможно определить, чем пахли поезда, но этот запах задерживался на одежде несколько дней. Кстати, о запахе. Каждая часть города имела свой неповторимый аромат. Улицы Богополя пахли кровельной краской, укропом и лошадиным потом. С Ольвиополя доносился нежный запах маслобойни. Голта, добавляла весной свой букет - цветущих акаций, чеснока и соленых огурцов из повалов Овощеторга.
Торговые точки и службы быта назывались именами продавцов или заведующих. Отправляясь за хлебом, говорили – «пошел к Авуне, за канцтоварами – к Варшавскому.» Фотографироваться шли к Шварцбурду. Пить газировку – к Абрашке. Мороженое покупали у Гени.
Так уж повелось, что в любом городе или местечке существовали слабоумные, которых знали все. У нас их было трое. И этим мы даже немного гордились. Люди, тихие и безобидные, они собирались с утра у кинотеатра в Голте. Их «делегировала» каждая часть города. Наши люди были сердобольны и старались их не обижать. Более того, эти больные пользовались определенными льготами. Их пропускали без билетов в кино и на футбольные матчи Они проводили в кинотеатре целый день и пытались рассказать другим сюжет фильма, но не могли ничего вспомнить.
По воскресеньям давали детский сеанс. У крохотного оконца кассы разворачивалось настоящее сражение. Мы, зажав в руке рубль, пытались добраться до кассы, но прорывались порой только сильные и ловкие. Стоящие в хвосте огромной очереди, подбрасывали одного из пацанов, который бежал по плечам и головам людей и проваливался вниз у самой кассы, рискуя быть раздавленным толпой.
В очередях стояли за хлебом, помидорами, колбасой и мясом. Помню очереди за хлебом, место за которым занимали с вечера. Иногда простаивали до утра в морозные ночи всей семьей, сменяя друг друга.
.Помню, как вскружил головы наших жителей индийский фильм « Бродяга» - мелодрама с участием знаменитого актера Раджа Капура. Местные пижоны отрастили тонкие усики, покрывали волосы бриолином и носили под пиджаком сорочку из нижнего белья, чтобы больше походить на героя фильма. Многие, не обладая голосом и слухом, распевали песню « Бродяга я».
Послевоенные подростки. О них - особо. Большинство росло без отцов. В школу пошли после оккупации, пропустив 3 года учебы. Они были переростками и многие, в старших классах, достигали призывного возраста. Когда на экране показывали знаменитые фильмы о войне, страсть попасть в кинотеатр была нестерпимой. Особо рвались посмотреть культовые по тем временам фильмы: «Воздушный извозчик, «Трактористы», « Она защищает Родину». Потратиться на билет в кино не могли. Тогда они разработали простой до гениальности план. Наскребали мелкими монетами на билет одному из пацанов, и тот проходил в зрительный зал. Когда гасили свет и начинался киножурнал, он по- пластунски пробирался к дверям для выхода зрителей во двор. Подняв амбарный крючок, он открывал двери, и зал на мгновение ослеплял дневной свет. Словно вода из открытых шлюзов, вваливалась ватага из двух десятков безбилетников. Они ложились на пол перед экраном или садились в проходах. Тщетно пыталась их выловить одинокая контролерша, включив освещение. Тогда начинали роптать зрители, выражая недовольство свистом и топотом.
Была и криминальная шпана, наводящая страх на голтянцев и ольвиопольцев, у которых вымогали деньги, избивали и грабили. На Богополь эти бандиты не совались. Там в кулачном бою им могли поломать ребра или сделать калеками.
Был в Голте стадион. Он и сейчас там и почти не изменился. Расположен недалеко от реки. Его построили давно, но у него не было названия. Потом придумали ему имя -Н.С. Хрущева, хотя тот никогда не жил здесь и в строительстве стадиона участия не принимал. У стадиона имелся главный вход, торжественный, цвета охры, с аркой и пилонами. За входом лицом к полю установили фигуры из бетона - футболиста с мячом и девушку с мощным торсом, держащую весло. Перед праздниками их белили известкой, придавая им нарядный вид.
Но, вот беда, – рядом с главным входом располагались три многосемейных дома, и это как – то портило его фасад. Там постоянно играли дети из наших дворов. Через каждый час на площадь выходила Бася Ройтер, высокая полная женщина с красным лицом. Сложив ладони рупором голосом мощным, как иерихонская труба, кричала
- Доодик, Доодик
-Что, мама?- отзывался полненький мальчик.
-А где Эдик?
- Здесь мама.
- А ты его не выпустишь на дорогу?
- Нет.
- Ну, смотри мне.
У стадиона имелся еще один вход для грузовых машин, спортсменов, школьников идущих на занятия по физкультуре и военной подготовке. Вот эта дорога проходила возле нашего двора, огороженного редким и ломанным штакетником. Идущие на стадион, рисковали быть забрызганными кровью, только что зарезанных кур, висевших на заборе и бившихся в смертельной агонии. Стадион по диагонали пересекала колея от подвод. Это извозчики сокращали свой путь на базар. На зеленом поле в будни паслись козы, но им было разрешено щипать траву. Они принадлежали сторожу дяде Ване, который следил за порядком и поливал поле. Чтобы никто не проник на стадион без билета, его обнесли двухметровым забором и поставили металлические ворота. Но жителей наших дворов это нисколько не останавливало. Мы спокойно взирали на футбольные баталии с приставных лестниц, словно воины, штурмующие стены крепостей.
По воскресеньям стадион преображался. На фронтоне главного входа вывешивали транспарант с лозунгом: « ВЫШЕ ЗНАМЯ СОВЕТСКОГО СПОРТА!» Из динамиков лились спортивные марши, фокстроты, но чаще всего голос Клавдии Шульженко пел «Голубку» о расставании и дальних морях. Все были одеты по-праздничному и с нетерпением ожидали начала матча. Народ валил к главному входу, где продавали пиво и мороженое. У нас был пивзавод, построенный еще до революции. Он производил хорошее « Жигулевское» пиво, которое иногда позволяли пить детям, как и вишневую наливку.
В городе были две футбольные команды - « Большевик» и « Пищевик». Первая представляла рабочих завода, а вторая - работников пищевой промышленности и потребкооперации. Крепкие, коренастые парни в черных трусах выбегали на поле. Стараясь оправдать доверие болельщиков, они бились настойчиво и мужественно. Страсти накалялись. Болельщики, подогретые пивом, подбадривали своих любимцев криками: - Зяма, бей со средины! - Нападай, Кацо! - Фима, бей головой!- Балерина, не отдавай мяч, мотайся!- Рыба, обходи его слева!- Рыжий, покалечь защитника!
Когда мяч влетал в сетку ворот и из тысячи глоток вырывалось: «Гооол!», то доносился такой запах выпитого пива, словно вулкан изверг из своих недр огромное облако пивных паров, доходящее даже до Богополя.
После матча, сопровождаемые толпами мальчишек, футболисты обеих команд шли на пляж, где сбросив одежду и намылившись, купались в реке. Мы любовались их мускулистыми ногами и мощными икрами.
Сын Баси Ройтер – добродушный толстяк Додик, опекал своего младшего братика Эдика и нес за него ответственность. Как-то Додик отправился на рыбалку к мосту через Буг, где ловились бычки. Рыбалка длилась недолго. Взмахнув удочкой с еще не надетым червяком, он «поймал на крючок» Эдика, стоявшего сзади. Крючок продел верхнее веко его глаза и вышел острием наружу.
Двор огласился истошным криком. Ревели от страха Додик, мама, и от боли Эдик. В нашем доме жил сосед Леня, студент третьего курса медицинского училища. Для нас он был почти доктор. Вот он и повел всех в поликлинику. Жители Голты увидели странную процессию: впереди шел Додик, неся, словно флагшток свою удочку. За ним следовал Леня, придерживая леску, ослабляя ее натяжение. Затем, - ревущий Эдик и мама, источая проклятия на голову Додика:
-Шлимазл, чтоб тебя гром ударил. Чтоб тебя до завтра разбил паралич. Чтоб твой отец, вернувшись с работы, сделал тебя калекой.
Сзади следовали любопытные соседи из наших дворов. Все были в шоке, но никому не пришла в голову простая мысль - отрезать ножницами крючок, держащийся на леске. Дежуривший в поликлинике хирург, удалил щипцами ушко крючка и безболезненно извлек его из века. Все окончилось благополучно. Ранка быстро затянулась и вскоре об этом забыли. Отец Додика и Эдика - небольшого роста, тихий и безобидный человек, шил шапки из каракуля. На детей никогда не поднимал руки, да и Бася сыновей никогда не била.
Под впечатлением повести Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», мы решились создать в Голте передовой отряд пионеров – тимуровцев, помогающих взрослым. Нами был построен шалаш, где размещался штаб. Все лето мы проводили в красных галстуках и пилотках. У кого не было пилотки, обходились ситцевыми шапочками для пловцов.
Помню, мы направились во двор тети Фриды, предлагать свои услуги. Она сидела на скамеечке у дома и засыпала сахаром банки с вишнями для будущей наливки.
- Мадам Штуливкер,- обратился к ней самый смелый из нас. Можно, мы принесем вам воды из колонки?
-Малохольный, шлимазл,- подняв голову и пронзив его тяжелым взглядом, ответила она. Ты лучше помоги своей маме разжечь примус, а то она с утра ходит в крепдешиновом платье и на каблуках, а дети бегают голодные, как босяки. Она у тебя интеллигентная дама с хорошими манерами и даже писает стоя. Не как все.
Вспоминаю сапожника Леву. Детей у него было то ли семь, то ли восемь. Они постоянно проносились с криком мимо его верстака. А он, заколачивая гвозди в подметки, напевал: „ Мэ, мэ, козка у ворот, апельсины красные. Когда папа маму бьёт, деточки за плясками.“
В воскресенье он отправлялся в городскую баню, захватив собой бутылку водки. В парилке он просиживал целый день, а на ночь уходил к Бугу ловить на донку карпов. Он терпеливо просиживал до утра, кутаясь в фуфайку и бормоча слова еврейской песенки: „ Ой, кого ты завлекла, когда деньги были? Жизнь сладкою была, но денежки уплыли. Ой, сейчас ты покажись, когда денег нету. Ой, паршивой стала жизнь, вроде песня спета. “ Ему везло. Он возвращался под утро с хорошим уловом.
Его средний сын Сеня в детстве перенес болезнь позвоночника. След заболевания остался на всю жизнь. Это совершенно не омрачало его существование. Он был всегда весел и неистощим на юмор. Сеня не блистал красотой, но имел успех у женщин. Носил он тонкие усики, подражая все тому же Раджу Капуру, покрывал свои черные волосы бриолином, сильно заикался и при улыбке обнажал, ослепительно сверкающий золотой зуб. Он был страстным голубятником и этим очень гордился.
- У меня есть парочка чернобокеньких и парочка рябеньких. Летают в точку. Чтоб я так жил, если вру. Спроси у Борьки. И он подбрасывал сильным взмахом голубей ввысь, размахивая палкой с прикрепленной тряпкой. Мы, запрокинув головы, долго любовались полетом птиц, пока они, удаляясь, не превращались в подрагивающие точки.
По воскресеньям весь город приходил в какое - то лихорадочное движение. Все стремились на базар. Люди с кошелками со всех частей города, преодолевая железнодорожную насыпь и пути, мчались в торговые ряды. На базаре стоял сильный гомон: удары молотков из мастерской жестянщиков, ржание лошадей, скрип телег, кудахтанье кур, блеянье коз. И все это заглушали крики торгующихся женщин.
Огромные караваи белого, свежеиспеченного хлеба, круги домашней колбасы, ломти нежно-розового сала, банки с ряженкой, творог и масло, завернутые в марлю, будоражили аппетит. Такое изобилие могло быть, ну разве что, в Одессе на знаменитом «Привозе»
-- Ванька двуличный – выкрикивал продавец игрушки «Ванька - встань-ка»
--Синька для белья - зазывал другой.
--Птица Какаду. Несется раз в году, угадает вашу судьбу. Попугай доставал клювом записочку, где можно было прочитать свое будущее.
Выдающий себя за инвалида войны, растягивая меха гармошки, пел
--Я был за Россею ответчик, а он спал с моею женой…
Женщины собирались в кружки и, посовещавшись, засылали в торговый ряд «десант». Опытная голтянка подходила к продавщице кур и спрашивала:
--Хозяюшка, почем будут ваши цыплята?
--Чтоб вам повылазило – распалялась продавщица. Это же настоящие голландские куры.
-- А что они у вас такие синие?- Взяв в руки курицу и, повернув задницей к своему лицу, дула на ее гузку, приговаривая – ну, совсем синяя попа, а вы просите 20 рублей. Больше пятнадцати не дам. Чтобы я так была здорова и дети и мой муж, я покупаю у вас курочки каждую неделю по 15. Вы же меня помните.
Если крестьянка сдавалась уговорам, цена опускалась. « десантница» давала знак другим женщинам, и они подбегали к прилавку.
Сметану накладывали на тыльную сторону ладони покупательниц. Те слизывали ее, и по выражению их лиц определялось качество. Конечно, они всегда кривились, указывая на то, что сметана кислая, и больше, чем за 2 ее не возьмут. Мне кажется, что торговаться нравилось обеим сторонам. После взаимных оскорблений с ценой соглашались и расходились удовлетворенными.
Родители часто брали с собой детей помогать носить корзины с продуктами. Они ждали в условленном месте, пока, вышедшие из рядов родители, не поднесут им наполненные корзины. В морозные зимние дни, ожидая, когда моя мать скупится, я отогревался в мастерской жестянщиков. Там было шумно, но тепло и уютно. На примусах разогревались паяльники, скрежетали ножницы, гудели керосиновые горелки. Я часами наблюдал, как в заскорузлых ладонях настоящих мастеров жесть становилась податливой и принимала формы водосточных труб, ведер или молочных бидонов.
Летними вечерами жители шли в городской парк. Молодежь манила танцплощадка, где играл духовой оркестр. Люди постарше выходили гулять «в город», как у нас говорили в Голте. Прогулка начиналась от железнодорожного вокзала, затем через городской сквер направлялись в парк, огибая танцплощадку. Это шествие двигалось по кольцу. В него вливались новые группы гуляющих. В нем можно было услышать свежие анекдоты, сплетни, обменяться новостями. Девушки носили платья из штапельной ткани, а дамы в возрасте выходили в крепдешиновых нарядах. Многие лузгали семечки, доставая их из газетных кулечков. Мужчины набивали ими карманы брюк. В лучах, заходящего солнца под ногами сверкала шелуха, обильно устилавшая мостовую. Через щели в штакетнике мы наблюдали за танцующими парами. Чаще всего звучал довоенный фокстрот «Рио - Рита», но танцевали у нас под любую мелодию, даже под песню « Любимые глаза» в исполнении Рашида Бейбутова. Смущенно краснея, вставали со скамеек, приглашенные на танец барышни, полноватые, но хороши собой.
Гуляли у нас и темными осенними вечерами, но только по одной стороне главной улицы. Там было несколько столбов с лампочками и, люди, отошедшие в сторону от них, растворялись в кромешной темноте.
В середине 50-х годов богопольцы совершили резкий рывок в области моды и обошли голтянцев. Первые «стиляги», как ни странно, появились на Богополе. Они стали красоваться на танцах в узких брюках цвета зеленой канарейки, взбивали на голове «кок», а пестрые пиджаки из букле носили на плече подкладкой наружу, демонстрируя иностранные этикетки.
Годы детства не выветриваются из памяти. В них наши первые радости и надежды. Проходят годы - меняется жизнь, меняемся мы и, наверное, у каждого из нас в душе сохранился маленький островок детства. Мы пытаемся вернуться в него, хоть на мгновение, прекрасно понимая, что дороги в прошлое нет. Вспоминая родной городок, я снова прикасаюсь к своему послевоенному детству, порой нелегкому, но и радостному, как вхождение в жизнь. Когда детская душа наивно принимает с восторгом свежий воздух весны, первую пробивающуюся травку, полет голубей, хрустящие льдинки на замерзающих лужах, щекотливое чувство первой любви.
Надолго остались в моей памяти акации на пыльных улицах, запахи ночных фиалок на клумбах, узкий дворик и дом, где пролетело мое детство.
Берлин. 2018