Гоша рос скучным ребенком по определению. Если разложить его на детали-характеристики, то их было не так много. Совершенно незаметный. Круг его друзей ограничивался родителями. Ровесники изредка обращались, исключительно с просьбами – «дай списать», «дай мяч погонять», «доклад за меня напиши», «сходи туда», «сделай то». И Гоша делал, давал, ходил. Характер.
Гоша был нудным. Об этом он узнал в 8 лет, когда его прогнали со дня рождения жестокие одноклассники-пересмешники, которые не желали слушать о вредном, жирном торте. С тех пор мальчик предпочитал молчать, говорил редко, только по обсуждаемой теме.
Гоша был невнимательным – для того, чтобы понять суть «Му-Му» Тургенева, ему пришлось прочитать рассказ дважы, пересказать отцу, учителю и пересмотреть экранизацию режиссера Бобровского. В общем, пока мальчишки играли во дворе в футбол и разрывали урны петардами – Гоша скучно существовал. Единственное, что действительно нравилось мальчику – складывать.
Складывал он отменно – примеры по тригонометрии, книги на полки в библиотеке, модели самолётов, даже игрушки разбросанные по полу складывал он гораздо лучше, чем, к примеру, находил общий язык со сверстниками.
Образ зануды, который вовсе был не образом, поддерживался аксессуарами навязанными мамой и врачами. Очки с толстыми диоптриями он носил и страдал. Но так велела мама. Иногда для результата на улучшение Вера Матвеевна заклеивала левый глаз очков широким лейкопластырем. Это процедура важна была для коррекции дефектов оптической системы глаза, - так говорил отец. Но это никак не радовало Гошу, а скорее убивала в нем мужчину. Зато зародило сдержанность в характере. За такой внешний вид в школе мальчишки прозвали его «Циклопом» и Георгий гордо нес это звание до 7 класса, пока не закопал очки на заднем дворе школы.
Если бы только очки мешали жить Георгию, то, может быть, это сделала его хоть на немного, но счастливее. Но Гоша носил еще и скобы на зубах. Железные отвратительные скобы. Конечно же их он тоже закопал, так и навсегда оставшись с не сложенной челюстью.
Однажды Гоша посмотрел голливудский фильм про супер-героя и понеслось. Три недели он уговаривал Веру Матвеевну приобрести кейс, который бы открывался от введённого пароля. В те годы мама- актриса ТЮЗа подумала, что сын станет актёром, но, к сожалению, ее творческие мечты разбились, как хрустальный с красным полусладким, из-под которого выдернули сценарий «Буратино». А Гоша продолжал нести гордое имя «Циклоп» нося под мышкой кейс с паролем 007.
Внешне нескладный Георгий, внутри собирал свой «Паззл» из дел – добродел. Так он называл «детали» внутренней конструкции. Перевёл старушку через дорогу – деталь, построил скворечник для снегирей-не гирей на сосне под окнами дома – деталь, заметил ошибку в примере по алгебре со степенью натуральных показателей у одноклассницы, но не исправил – тоже деталь. Заметил ведь! Так по деталям он и складывал паззл внутри себя. Это было гораздо легче, чем уметь грамотно изъясняться или заводить новые знакомства.
И вот вроде бы к Гоше даже люди тянулись, а долгой дружбы не случалось. То мальчика отправят в клуб исторической реконструкции, где он сломает копьё печенега, потому что спасал честь и достоинство своего однополчанина, который в ходе битвы потерял шлем. И вот целый пятнадцать благодарных минут у Гоши был друг. Конечно же стоимость копья родители Георгия возместили, друга он больше не видел, как и клуб исторической реконструкции.
Еще был клуб собирателей моделей самолётов, и, чтобы помочь выиграть своему соседу по двору – Гоша подарит ему свою модель, тем самым проиграет сам. Что там проиграет, даже участвовать не станет. И как бы, всё Гоша делал правильно, но паззл складывался, а жизнь нет.
Единственной отдушиной от несносного и сломанного мира, для мальчика были походы на работу к отцу. Алексей Федорович работал в Телецентре «Останкино» вот уже 15 лет. Монтировал новости для центрального канала. Особой значимости свой работе Алексей Федорович не придавал, просто складывал сюжеты и получал за это деньги. Ну, как если бы работал сторожем на производстве веников для бань. Но Гоша так не считал.
Мальчику нравилось, когда отец открывал двери центрального входа в «Останкино». Это всегда щекотало нервишки и самолюбие мальчика. Ему казалось, что вместе с дверьми открывается театральный занавес из красного полотна. Гоша вбегал первым, проносился по скользкому полу и оборачивался. Это был его ритуал. Оборачивался и дожидался не спешащего идти на работу отца. Неторопливо они нога в ногу шли по широкому холлу, сворачивали в длинный тёмный транспортный коридор, проходили подземный переход между зданиями телецентра, поднимались на 3 этаж и входили в святая святых 17-ую монтажную комнату.
Гоша прыгал на крутящийся стул отца и радостно начинал тыкать на все кнопки еще не работающей машины. Потом загружался старинный компьютер, это вам не Apple, поэтому за время загрузки можно было сделать круг почёта по всем монтажным на этаже.
Мальчишке невероятно нравилось здороваться со взрослыми монтажерами за руку, как будто бы он сам настоящий монтажер. Он подходил первым, протягивал руку и старался сжимать ее крепко-крепко, чтобы коллеги отца поняли с кем имеют дело. При этом ритуале дружбы Гоша делал такооое безразличное лицо, мол, как же я устал от этих прелюдий. Разворачивался и следовал в следующую монтажку. Но такую важность своего присутствия и значимость своей персоны мальчик чувствовал только в «Останкино» и только с отцом.
Поудобнее усаживаясь перед экраном «машины», и, следил, как Алексей Федорович виртуозно обращается с кнопками и мышкой, курсорами и видео кусками. Его забавляло, когда из целого текста наговоренного героем удалялась основная часть и оставалась такая малость, но такая по делу малость, как если бы к спикеру на площадке приклеили редактора и он нашёптывал, что говорить, чтобы было монтажно. Отец учил его ровненьким склеечкам и интересным приёмчикам, но Гоша все время забывал как это было в прошлый раз и каждый раз наставник повторял «курс молодого монтажера» заново.
В день девятого рождения Гоши, родители, зная пристрастие сына ко всему что не складывается, подарили ему огромную коробку с паззлами. В то странное время 90-ых, получить подобный подарок девятилетнему мальчишке, как если бы он победил в телевизионном шоу «Звёздный час».
Гоша долго рассматривал упаковку на которой красовалась до дрожи в пальчиках любимая Останкинская башня. Именно такую он видел ее из монтажки отца, вот такая серая, такая холодная, но такая честная. Мальчик замер. Он медленно осознавал, что только что родители подарили ему часть той огромной конструкции, которую он может сложить сам. То есть получается, у него будет своя личная Останкинская башня, которую он сложит своими руками.
Осознал. Молча принял подарок от радостных и ждущих благодарной улыбки родителей. Молча, без эмоций прошел до дивана, сел на край. Поставил коробку у ног, поправил сползающие с переносицы очки, откусил кусок праздничного торта. Вышел из комнаты, таща за собой коробищу с мозаикой. Закрылся в комнате, и, разместившись на паркете, стал раскладывать детали разделяя их по цвету и форме.
Разложив все семь тысяч паззлов, в прихожке нашёл ненужный кусок картона, кинул его на пол комнаты, перед собой поставил башню и принялся за работу.
- Это фундамент. – Произносил он вслух, чтобы лучше узнавать свою башню. – Это кольцевое сечение ствола. Это свет, он идет от проектора. Смотровая площадка. Антенна.
Мальчик не отходил от картинки, как конструктов Николай Никитин от куска бумаги, когда в ночи придумывал проект башни. Гоша разбирал кучки с деталями, прикладывая паззлы по одному друг к другу, пока не совпадали. Забыв совсем о том, что за окном лето и по обязательному уговору с родителями он должен был ходить во двор – сидеть на лавочке, дышать воздухом.
- Гуляяяять! – кричала мама из соседних комнат.
- Занят! – строго отвечал Георгий и продолжал складывать.
Вытирал влажный лоб ладонью, нервничал, злился, вслух считал количество поставленных деталей, пересчитывая их каждый день заново. Убирал разлетающиеся постоянно шторы, завязывал их в узел, подолгу смотрел в окно, мял пальцы, изучал строение белого потолка, открывал и закрывал дверь, в надежде ,что это придаст ему еще большей усидчивости, собирал длинные женские волосы на полу и выбрасывал их в окно. В общем, отвлекался на дела нужные, на дела, которые помогали сосредоточиться.
И вот только когда второй вторник его собираний подошёл к 19.45 на часах, Гоша приготовился поставить последнюю деталь в тёмном небе, но … небо разлетелось на куски в голове мальчика, когда он не обнаружил ни одной детали на паркете. НИ-ОД-НОЙ. На полу не было ничего кроме его самого, куска картона с почти собранной мозаикой и чистоты. Больше не из чего было собирать. Ничего нельзя было собирать.
Глаза мальчика наполнились отчаянием. Он встал. Резким поворотом головы и зрачков начал рассматривать пол, старательно рассматривал, скрупулёзно. Заглядывал за плинтус и кровать, шкаф и даже зачем-то за батарею. Вытряс покрывало, одеяло, стянул простынь, проверил подушки. Провёл рукой по пыльному шкафу, заглянул в коробку с игрушками, но детали так и не обнаружил.
Сел поодаль картины, откинулся спиной на стену, упёрся локтями в колени согнутые к подбородку и стал медленно рассматривать то что собрал, вспоминая, что видел из окна монтажки № 17. Застыл будто. С минуту смотрел в одну точку, пока в комнату не вошел Алексей Фёдорович.
- Собрал? – отец осторожно вошел в комнату и встал над картиной давно надоевшей ему Останкинской башни.
- Не складывается. – Гоша тупо уставился в точку, где осталось место для одного потерянного паззла.
- Как? - Удивился отец, - что не складывается? – Он присел на корточки и внимательно стал рассматривать мозаику.
- Вот! – Тыкнул пальцем Гоша, - не хватает куска в небе.
- Странно. – Удивился Алексей Фёдорович. – Давай искать?
- Искал. – Прошептал Гоша.
- Ну, это же не страшно - небо чёрное. Мы его фломастером замажем! – схитрил отец.
- Не складывается. - Гоша сел на колени, подогнув под себя ноги, по-детски захныкал.
- Ну чего ты? – улыбнулся Алексей Фёдорович, - сел рядом облокотившись на стену, и приобнял сына. – Это же не важно.
- Важно. Важно. Важно. – шептал Гоша, пряча лицо в ладонях.
- Брось ты! - расхохотался взрослый, - Знаешь, Гош, самое важное не потерять себя, а не деталь от мозаики. Смонтируй свою жизнь так, как ты хочешь, и тогда все паззлы встанут на место. Хочешь, мы сделаем фото на фоне башни и вставим недостающий кусок неба?
- Хочу, - хлюпая ответил Гоша.
18 лет спустя
Гоша вырос скучным взрослым. Если разложить его на детали-характеристики, то их стало не больше, чем было в детстве. Остался таким же совершенно незаметный. Каждый из пяти рабочих дней он проводил в Останкино за работой, которую, по сути, не любил. Точнее, любил, но не ту, которую выполнял. В четырнадцать лет он громко объявил о своём решение стать режиссером монтажа, как отец. Мать покачала головой, отец запил стопкой новость. Но ничего поделать они не могли это было первое в жизни решение их ребенка. Больше решений у Гоши не случалось.
Как обычно он пришёл к 10 утра на проходную Телецентра. Поправил козырек кепки, натянул чуть ниже на глаза, подошел к охраннику на посту охраны и чуть слышно сказал:
- Я по спискам.
- Где пропуск? Беседин, сколько лет по спискам ходишь! Обещал же сделать!– охранник вальяжно пролистал папки разложенные на столе, сделал глупый вид, что он действительно озадачился. Якобы нашёл фамилию на «Б» и нажал на кнопку «пропустить этого без пропуска».
- Привычка. – Гоша осторожно прошел через турникет, за собой таская старенький кейс, который поднял вверх, только бы тот не открылся. Потому что пароль 007 уже давно не подходил и замок кейса жил сам по себе.
- Гош?! – услышал он за спиной в толпе. Узнал корреспондента Верочку и подошел поближе к турникетам. – Гош, попроси, чтобы пропустили, я пропуск потеряла, а мне текст сдавать через час.
Гоша сделал шаг назад от проходной, поправил очки на переносице и подошел поближе к охраннику.
- Пропусти, я ее знаю. – Очень тихо сказал Гоша.
- Не положено. – Ответил охранник и опустил глаза в списки разложенные у него на столе.
- Посмотри в списках, может она есть? – тревожно спросил Гоша, желая поскорее пропустить корреспондента и закончить свое доброе дело. Дела-доброделы конечно выстраивали мозаику в его внутреннем мире, но как-то он разлюбил их делать. Слишком часто они встречались.
- Гоша! - строго рявкнул охранник.
- Я ручаюсь за нее. Знаю ее. Работает у нас. - Мужчина поднял обе ладони к груди, как бы умоляя пропустить Веру.
Охранник потупил взгляд в бумаги, потерзался сомнениями секунд 15 и нажал на заветную кнопку «пропустить и эту без пропуска».
- Гош, буду должна! – пробежала молниец Вера перед козырьком кепки и скрылась за бесконечными дверями и коридорами.
И может быть, если бы не Гошины вечные выручания он бы никогда не опаздывал на работу. Но, так сложилось, что каждый день, каждый, ему приходилось совершать поступки – найти кошелек у монорельсовой дороги, а потом искать владельца в толпе массовки, спасти раненого пса и отвести его в питомник, или вот, как сейчас, попросить за кого-то, чтобы его пропустили на режимный объект без пропуска. Еще одна деталь в его паззле.
И вот Гоша был на финишной прямой, в пару минутах от входа в Телецентр, как краем глаза зацепился за коллег монтажеров у входа. Валера махнул рукой и подозвал. Естественно отказать Гоша не мог. Характер. Гоша с особой силой пожал руки коллегам и улыбнулся краешком губ, чтобы никто не заметил. Да из-под козырька кепки и не видно было.
- Курить будешь? – спросил высокий и сильный Валера, у которого на щеке красовалось пятно, как от страстного поцелуя. На это Валера обычно говорил: «На борьбе зажали».
-Бросил. – смутился Гоша, - но давайте. Все равно опаздываю. – тихо себе под нос сказал Георгий.
- Дружище, ты знаешь все, что происходит в нашем офисе! – достаточно тихо сказал Валера и вальяжно похлопал по плечу худого и слабоватого Гошу.
- Нет, - замахал тот головой, пытаясь поскорей избавится от сильной руки Валеры.
- Знаешь! – не унимался коллега, - вот скажи, кто портит мои сюжеты?
- Кто портит? Как портит? – Искренне удивляется Гоша.
- Кто-то тихо по ночам исправляет мои сюжеты! В наглую берет и подрезает слова у спикеров, склейки переделывает. Причем он же рукожопый, так как монтирует он, уже никто лет 20 не монтирует! У меня клиповый монтаж, я делаю модно, а он как будто по книгам Эйзенштейна правит – Валера кинул окурок в урну и вытащил из пачку вторую сигарету. Закурил.
- А мне нравится! – вступился за «неизвестного» второй монтажер хилый и маленький Слава. – Я прикалываюсь. Специально незаблёрю логотип, на следующий день смотрю – сделано. И склейки у него не плохо получаются.
- Так не делается! Хочешь помочь – скажи, зачем приходить и портить все. Это хуже воровства. – злился высокий и сильный.
- Не видел. – Гоша затушил окурок об урну и глазами стал бегать по толпе людей, чтобы зацепиться за кого-то и уйти поскорей от этого допроса.
- Постой, - Валера снова остановил Гошу положив сильную руку на плечо, - найди доп.мат по Листьеву. Есть видео, где его находят мертвым в подъезде, не помню когда это было… - щурит глаза Валера.
- 1 март 95-го года. – Гоша помнил даты и числа всегда, всегда отменно, потому что по-другому бы не складывались его таблички к титру – «год жизни-год смерти». А в его новостных выпусках это бывало частым явлением.
- Точно, от куда помнишь? – удивился Валера.
- Отец умер в этот день. – Гоша надвинул пониже кепку, поправил очки с толстой диоптрией на правом глазу и пошел поскорее работать. Опять опаздывал.
Залетев через вторую проходную, он, как на зло наткнулся на корреспондента, который 12 лет назад, когда Гоша только пришел устраиваться в Останкино отправила его раскладывать титры по «мастеру». Не сказать, что Гоша ее не любил за этот поступок, который превратил его из будущего режиссера монтажа в обычного титровальщика, но, да, Гоша ее не любил, но был благодарен. Мозайки складываются только, когда каждый паззл на своем месте, вот и он был на своем месте.
- Гош, там другой коридор сделали, ближе – крикнула она увидев бывшего титровальщика.
- Так привычнее. – Прошептал себе под нос Гоша и пошел как привычнее.
По этому длинному коридору он любил ходить ребенком. Гоша до сих пор, каждый день из 5 рабочих рассматривал фотографии на стенах. Он заглядывал все в те же монтажки, в которых когда-то сидели друзья его отца, а сейчас там сидели какие-то незнакомые ему люди, но он всегда здоровался. Это было важно. Так научили.
В офисе редакции Гоша каждое утро протирал накопившийся за ночь слой пыли на столе, ровно раскладывал канцелярские принадлежности, проверял, чтобы карандашики были ровно заточены, чтобы ручки были закрыты колпачками, чтобы листы бумаги А4 были у края стола сложенные стопочкой, чтобы фотография с его отцом на фоне Останкинской башни смотрела строго на дверь. Он усаживался за свой мягкий, крутящийся стул, включал компьютер, открывает две нужные ему программы – Word для написания и Finel Cut для вставки титров в сюжет. И принимался за работату.
- Ну, Гош, опять ошибка, не «ЗамИститель», а «ЗамЕститель», не «ПредсИдателя», а «ПредсЕдателя». – за спиной стала ругаться Вера, как будто в очередной раз ждала, когда же он сделает ошибку, чтобы тыкнуть его носом, как слепого котенка. Собственно, Гоша был слеповат на правый глаз и иногда делал ошибки из-за невнимательности. Иногда даже делал не «иногда», а постоянно.
- Гош, ну столько лет одни и те же титры. – Вера напоминала ему его мать-актрису, которая, когда ее что-то не устраивало забавно кривила губы и фыркала, как европейская норка.
Гоша тут же начинал чувствовать себя виноватым, открывал на спех словарик Ожегова, и, проводя пальцем, как в школе перед учительницей, искал нужное слово для того, чтобы буквы сложились в слова. В такие моменты Гоша сгибался в плечах, прятался еще больше за свою кепку и уходил глубоко в себя.
Его сильно раздражало, когда в комнату входили шумные монтажеры и громко что-то начинали обсуждать. Невыносимо. Это было невыносимо слушать. И так не умеющий сосредотачиваться Гоша должен был преодолевать препятствия со слухом. Но со слухом у него было все хорошо. В такие моменты он надевал наушники, включал любимую с детства передачу про Полковника Задова и слушал ее. Иногда мог сам с собой посмеяться, несмотря на то, что все шуточки знал наизусть.
Проходящая за спиной Вера очень любила отрывать от работы и жутко скулить по поводу:
- Гош, блин, ну бесишь, ты столько лет делаешь эти новости хреновы, тут титры не меняются почти. Одни и те ж головы снимаем, и будем снимать, пока они не умрут или не обанкротятся, а ты столько ошибок делаешь!
- Больше не буду, - твердил Гоша и после этого обычно выключал Задова, потому что как-то неловко становилось перед Верой. Чувствовал себя виноватым что ли.
К вечеру, когда все расходились по домам и едальням Останкино, Гоша выходил на охоту. Он закрывал дверь офиса на ключ, открывал блокнот с паролями и учётными записями от всех монтажных машин, записывал время в которое садился монтировать, усаживался сначала за один компьютер, потом за второй и начинал переделывать уже готовые сюжеты.
«Не умеете складывать – не беритесь», - шептал он, - «Для того, чтобы быть настоящим режиссером монтажа надо быть очень аккуратным. Людям надо говорить, вот и пусть говорят… нельзя здесь резать, надо резать в движении. А здесь у тебя что?! Как можно звук и видео резать в один момент! Нет, все должно быть складно».
Гоша любил поговорить сам с собой, потому что с остальными не складывалось как-то.
Взглянув на часы – 23:35 и оторвавшись от вечернего монтажа, он услышал шаги за дверью. Быстро вспрыгнув со стула Валеры, выключил компьютер одним нажатием кнопки не сохранив исправленное, и прыгнул за свое рабочее на крутящийся стул.
В кабинет вошел Константин Михайлович, директор дирекции информационного вещания и по совместительству человек с которым Гоша в детстве здоровался за руку.
- Гоша? – удивился он, войдя.
- Да, работаю, тут…задержался. – Гоша пристально смотрел в свой компьютер работающий в «спящем режиме».
- Не успеваешь что ли? – Конечно же, только об этом начальник и мог подумать смотря на Гошу. Как ему успевать, если он каждый день опаздывал по уважительной причине.
- Что б не мешали, - первое, что пришло в голову «монтажеру-хулигану», который нарушал покой мирных коллег.
Пока Константин Михайлович рассматривал документы, перекладывал папки, смотрел недомонтированные сюжеты, Гоша с замиранием сердца ждал его ухода, поднимая каждые пять минут глаза на часы, которые висели над его рабочим столом. И только когда в 1.38 начальник ушел, Гоша сел за сюжет Валеры и заново все исправил, как считал он, правильно.
Только после своей сложной и совсем не безопасной работы Гоша чувствовал себя победителем. Он взял свой старенький кейс, положил туда блокнот со всеми паролями и учётными записями, закрыл кейс, придерживая рукой, выключал все компьютеры и свет, закрыл офис на ключ. Ушел.
У выхода из Телецентра он всегда останавливался, смотрел на ночную башню и махал ей головой, мол, до завтра. Только дома Гоша был собой – невнимательный, несуразный, одинокий. У него часто заваливались ключи от квартиры за тяжелый комод, который приходилось двигать в два ночи, тревожить соседей, слушать отголоски их грубых криков и ударов по батареи. Иногда он забывал выключить старенькое радио из розетки и оно в 12 ночи начинало кричать Гимн. Это соседей тоже не радовало.
По ночам он заходил на кухню, открывал шкаф, где была всего 1 кружка, грел чайник на плите, наливал себе кипятка, выпивал и шел спать.
Отца не стало в 95-ом, сердце. Через три года Татьяна Матвеевна встретила своего Джованни и уехала жить в Португалию. Там находилась и до сих пор. Иногда присылала сыну открытки с видом на Атлантический океан и подписывалась цитатами Пауло Коэльо. Больше жизнь взрослого сына ее не беспокоила.
На утро все повторялось. Открывал глаза, натягивал мятые джинсы и спешил на работу. В этот раз он забыв портфель в прихожей, вернувшись за ним – в первый раз, потому что не вспомнил зачем шел, второй раз осознанно забрать портфель. Сосредоточился.
В тот день он вошел в офис, опоздав всего лишь на 17 минут, потому что в метро была пробка из людей на эскалаторе, потому что чью-то юбку засосало в движущиеся ступени. И поэтому от ВДНХ до монорельса, а потом от монорельса до офиса Гоше пришлось бежать. И вот, войдя в офис, он вдруг замер.
- Гош, так не делается! – услышал он от сильного и высокого Валеры, стоящим около рабочего места горе-монтажера. – Я просил, чтобы это прекратилось! Я же говорил тебе! Ты что меня за идиота держишь?! – начинал злиться Валера и с каждым словом повышать тон в голосе.
- Я ничего не делал. – Гоша встал у двери, уже приготовившись если что падать на пол если Валера решит кинуть в него степлером.
- Гоша! У меня есть видео! Ты работаешь на телеке, тут камеры везде! Ты знаешь, как работают вэб-камеры? Ты ж не дурак, Гош!
Нет, Гоша, конечно был не дурак, но подумать о том, что Валера сможет оставить включённую вэб-камеру ему не пришло на ум. Он вжался в белую стену так, что чувствовал каждую шероховатость ее, каждую погрешность. Хотелось вызвать штукатуров и маляров, чтобы исправить ошибки стены, но сейчас ему нужно было думать над своей ошибкой.
- Я больше так не буду. – Тихо, почти что себе под нос простонал Гоша.
Перед виновником стоял весь офис. Там и озлобленная орфографией Верочка и запутанный в эфирах Константин Михайлович и даже сонный Слава, которому не хотелось лезть в разборки, но стоять пришлось. Еще какие-то корреспонденты столпились. Все было как в тумане.
- Не будешь конечно! – крикнул Валера, - сколько ты раз это делал? Ты делал это специально?
- 12 лет. – Прошептал Гоша.
- Что? – Валера сел за крутящийся стул Гоши и замер не от злости уже, а от удивления. – ты 12 лет перемонтировал ролики.
- Да. – Признался Гоша.
- А можно сделать так, чтобы он здесь больше не работал? – Валера встал со стула, и, не произнося больше ни слова, ушел на свое место.
- Да, хватит тебе! – вмешался Слава, - ну делал и делал, ты все равно только сейчас заметил!
- Он ничему не учится! – вдруг вырвалось у Верочки. Она с выражением лица злого Тасманского дьявола поддержала Валеру, – постоянно одно и тоже, я что должна за ним титры править? С этой работой может кто угодно справиться!
Гоша молча перебирает ключи в руке, даже не поднимая глаз из под кепки. Ему стало невыносимо стыдно за то, что его работу заметили. Он же не хотел. Он так старался, сделать хорошо, чтобы не рассекретили, чтобы, как у Бонда в кино, но так смешно засекли. От одной мысли о том, что теперь будет, его щеки становились еще бордовее.
Константин Михайлович сидя на крою стола Верочки, долго смотрел на Гошу. Потом резко встал, махнул головой:
- Пойдем, поговорим.
На ватных ногах Гоша добрел до кабинета начальника, встал посреди комнаты и боялся пошевелиться. Ему казалось, что если сейчас откроется окно, подует ветер, его тут же снесет и прижмет к стене. Но, к счастью, окно было закрыто.
- Дверь закрой! – Крикнул шеф. Гоша резко повернулся, закрыл за собой и от неожиданности своей резкости упал на стул. Сел.
- Гош, я знал еще твоего отца. Тебя за ручку теребил малыша. Лёха учил меня монтировать, когда я был обычным корром, - начал медленно и размеренно говорить Константин Михайлович. - Я не могу тебя уволить, но и оставить будет неправильно. Это бунт на корабле.
Самое страшно, что могло случиться с Гошей в тот момент, так это то, что к нему придет осознание того, что он больше никогда не сможет монтировать. Нет, даже не монтировать, а перемонтировать, править, собирать паззлы из видео-нарезки, и обязательно чувствовать себя победителем после проделанной работы. И страшное случилось. Осознание постучало в голову. Он взял в руки листок бумаги со стола начальника и медленно стал его рвать. Переживал.
- Давай так! - остановил взгляд на бумаге начальник.
Снял трубку. Пропустил два гудка. Заговорил.
- Свет, послушай, помнишь ты говорила, что тебе нужен толковый человек на постпродакшн? .. Да… у меня есть такой. Хороший. Отлично справляется со своей работой. Очень надежный. Он у меня уже 12 лет работает.
Может быть недособирать сюжет для Гоши было и страшно, но именно сейчас в голове взрослого мужчины пронеслась фраза его начальника – 12 лет. Все 12 лет Гоша хотел быть режиссером монтажа. Он честно старался, пытался и пробовал. Но за все эти 12 лет он ни разу не сделай свой личный, свой собственный сюжет. 12 лет он домонтировал чьи-то сюжеты ни разу не задумавшись о том, что свою жизнь он так и не смонтировал. Он недостающий паззл в огромной картинке Останкинской телебашни.
Гоша медленно поднял глаза, снял кепку. Замер.
- Да, он хорошо расставляет титры. Доп. Мат. Ищет… зарплата, не больше 50 тысяч… не, больше не просит… да я так всегда плачу. Почему не повысил? – улыбнулся Константин Михайлович, - опыта мало.
Шеф положил телефонную трубку. Еще раз внимательно посмотрел на озадаченное лицо Гоши и дал распоряжение:
- Отправлю тебя на ежедневную программу про технику. Работа та же, зарплата та же.
- А пропуск… как мне завтра пройти… куда? – это был единственный вопрос волновавший Гошу в этот момент.
- Да, все также, зайдешь как проходил всегда, по спискам. В АСК-1 придешь в 17 монтажку.
Гоша выслушал шефа покорно, не сопротивляясь. Вышел. Собрал в пакет, который хранил на всякий случай в тумбочке, все канцелярские принадлежности, фотографию с отцом. А потом просто ушел.
Выходя из Телецентра единственным желанием его было, чтобы небо над Останкино сегодня было не розовым, не бледно-синим, а черным, как на его картинке, чтобы все паззлы были на месте.
Утром, собирая очередные детали внутреннего паззла - помогая старушкам заносить тяжелые пакеты в трамвай, Гоша спешил. Спешил, но все же опоздал. Когда на часах главного входа в Останкино показывало 11:22 Гоша забежал в набитый битком лифт, доехал до третьего этажа, и, пройдясь по точно такому же коридору, по которому он любил ходить каждый день. Единственное, что отличало коридоры – это то, что этих развешенных фотографий на стенах он еще не видел.
Зайдя в новый офис, где расположение мест монтажеров, корреспондентов, редакторов, даже главного продюсера было ровно также, как и расположение в офисе, где он работал 12 лет Гоша даже обрадовался. Он протер пыль со своего нового рабочего стола, расставил наточенные карандаши, проверил все колпачки на ручках, выровнял стопку бумаги А 4 у края стола.
- А меня Надя зовут! – крикнула корреспондент за спиной, пытаясь привлечь внимание новенького.
- Гоша.
- Гоша…смешно, - улыбнулась девушка, на которую он смотрел в отражении черного экрана компьютера, - а почему с прежнего места работы ушел? Не сложилось?
В голове Гоши, как ударами церковных колоколов после утренней служба разнеслось эхом - «не складывается, не складывается, не складывается». Он поднял кейс с пола, стоящего у ног, достал из него фотографию с отцом на фоне Останкинской башни, поставил на стол ровно смотрящую на входную дверь.
- Не складывается. - ответил Гоша Наде. Включил компьютер. Открыл две нужные ему программы – Word и Finel cut. Приступил к работе.