Шляпа или Скомканная гордость

         

         рассказ
Гордость - это часто скрытая жалость к себе, некомпетентность, завышенная самооценка, отсутствие наколенного авторитета. Это ширма, за которой прячутся комплексы. Иногда завышенная самооценка может быть подкреплена должностью и положением. Но как бы человек не надувался, со стороны всегда видно, чего он стоит. И если надутость не соответствует реальному положению и отношению окружающих, то человек может казаться смешным. И, если к гордости еще примешивается высокомерие, проявляемое на бытовом уровне, то эта гордость представляется чрезмерной и излишней. Иногда она появляется в юном возрасте и может вместе с человеком вырасти до зрелого чванства.
Как-то я на поезде возвращался из командировки в Москву. В купе со мной села женщина с ребенком лет пяти. И мы с ней сразу разговорились. Она ехала к мужу, который работал  в столице. Перед самым отходом поезда к нам в купе подсел молодой мужчина и, не поздоровавшись, что принято среди вежливых людей, сразу по-особенному положил портфель на верхнюю полку, снял плащ, шляпу, развешивая все на вешалки. Мужчина был субтильный, изящный, с тонкими черными усиками, голову держал высоко. Оставшись в темном строгом костюме, сияя белой рубашкой и   на контрасте темным галстуком, он распорядительно и безапелляционно  попросил нас выйти из купе и дать ему переодеться, что мы с женщиной и ее ребенком и сделали. Обратно он нас не позвал, усевшись к столику на нижней полке читать газету. Через некоторое время мы постучали в закрытую дверь. Он ее открыл и тут же снова присел к столу. Держался он отстраненно и высокомерно. Свои вещи он повесил по обеим сторонам двери купе, занимая вешалку с его стороны и с моей.  Такая бесцеремонность  и желание все делать по-своему, окружая себя  удобствами пусть и в ущерб другим, выдавали в нем, ну, по крайней мере, чиновника средней руки, который уже выстроил свою карьеру  к намеченным и очевидным для него высотам. До мягкого и отдельного купе он пока, как видно, не дорос. Моя куртка так и осталась лежать на верхней полке, занимая мою полку в купе. В наш разговор с женщиной он не встревал и держался нарочито отчужденно и даже вовсе не смотрел в нашу сторону. И, хотя мы беседовали  со спутницей, чувствовалось, что сосед державшийся отдельно от нас, нас обоих раздражает. Но мы не обращали на него внимания. Чай он пил отдельно от нас, не предложив мне сесть на место к столу, которое  принадлежало женщине с ребенком, потому что у нее было два нижних места, и  читал газету, как будто в купе никого кроме него не было.
Поезд покачивался. В стаканах дребезжали чайные ложки. Шляпа, которую мужчина повесил на вешалку у своей полки, подергиваясь, тряслась и несколько раз падала на пол. Мужчина поднимал ее и вешал на неполноценный  крючок с отломанной верхушкой и из-за чего та снова  падала вниз и  укатывалась  под стол.  На третий раз он  повесил шляпу над плащом, который занимал место моей куртки на вешалке с противоположной  стороны. Здесь верхний крючок оказался полноценным и с него шляпа уже не соскакивала. С его стороны висел плащ женщины, его шарф и снятый пиджак.
Стали готовиться ко сну. Я повесил куртку рядом с плащом и шляпой попутчика. Женщина с мальчиком заняла два нижних места согласно купленным билетам. Я подал ей два шерстяных одеяла с  третьей полки.  Еще два одеяла остались лежать на третьей полке над гордым и высокомерным мужчиной, который вынужден был занять вторую полку, опять-таки  согласно купленному билету. Когда я лег на полку, то обратил внимание, что шляпа находится как раз под моей правой ногой и, если мне вытянуть ноги, то я могу нечаянно задеть шляпу. Тогда я  подумал, что мне лучше не вытягивать ноги, чтобы не касаться шляпы и плаща совсем. 
В вагоне мне показалось душновато, но я сразу заснул. Мне приснилось, что я еду с большой скоростью на машине и все время давлю на тормоз, потому что машина слишком рвалась вперед.  В полночь я проснулся оттого, что в автомашине, которая меня куда-то везла, мне стало очень холодно. Оказалось, что в купе из экономии отключили отопление или  оно сломалось, или автоматически перестало работать.  Дрожа, я приподнял голову и огляделся. Под  белой маячившей слева простынкой, вытянув ноги,  спал худой гордый и высокомерный мужчина.  Холод его не брал или  он даже во сне согревался своей гордостью. Я в темноте протянул руку к третьей полке, которая находилась над ним,  взял с нее одно шерстяное одеяло и накрылся им. Этого мне показалось мало, потому что я никак не мог согреться, и тогда я протянул руку еще раз и забрал второе одеяло. Под  двумя одеялами я быстро согрелся и заснул. Через некоторое время я проснулся оттого, что кто-то шевелился, шарил и беспокойно скребся возле меня. Я открыл глаза и в темноте увидел, как гордый мужчина со второй полки  шарил руками над собой по третьей полке. Я понял, что он ищет одеяло, но сделал вид, что не проснулся, оставляя соседа по купе с его проблемой наедине. При других обстоятельствах я обязательно бы поделился одеялом, тем более, что оно предназначалось ему. Засыпая и просыпаясь, я несколько раз слышал, как сосед начинал новые поиски одеяла на третьей полке, потому что оно должно было быть именно там. Я крепко заснул и снова поехал на автомашине, которая куда-то неслась, заставляя меня все время тормозить. Я ехал и нажимал на педаль тормоза то одной ногой, то двумя. И когда я приехал, то есть проснулся уже под утро, первое, что я увидел, это раздавленная шляпа соседа, на крючке под моими ногами.  Получалось, что я во время езды на машине давил не столько на тормоз, сколько на шляпу моего соседа, которая висела под ногами.  Я посмотрел на соседа.  Тот лежал под простынкой, скрючившись, и имел  уже совсем не гордый вид.  Снова посмотрел на шляпу, которая казалась мне смятой  до невероятности и напоминала подобие некоего мятого пирожка. Я не стал по этому поводу комплексовать и расстраиваться, не стал поднимать тревогу, с укором  бить себя в грудь и говорить, что я этого не хотел. Тихо отвернувшись к стене, я сделал вид, что все еще сплю, что и случилось само собой. То есть я действительно  немного вздремнул, то просыпаясь, то снова окунаясь в легкую дрему совпадающую с покачиванием вагона и  пришел в себя, когда соседка принялась меня будить и сказала, что мы подъезжаем. Я поднялся и пошел умываться, не обращая внимание на соседа, который уже вернулся с полотенцем в руках. На него я старался не смотреть по понятным причинам и, вернувшись, принялся собираться. Боковым зрением я увидел, как он странно смотрит на свою шляпу. Похоже, он ее совсем не узнавал. Потом он начал ее распрямлять, что было совершенно напрасно, потому что она принимала тот же смятый вид. Но он все-таки продолжал ее распрямлять. Из чувства гордости он ничего не сказал и продолжал это занятие. Конечно, я чувствовал угрызения совести, но все время оправдывал себя тем, что попутчику не следовало вешать мне в ноги свою щегольскую шляпу, создавая таким образом неудобства. Когда мы собирались выходить, сосед снова взял в руки свою шляпу и еще раз попытался ее расправить. Мне показалось, что шляпа выглядела как его раздавленная гордость. Но спереди она после разглаживаний стала выглядеть лучше. В какой-то момент я хотел засмеяться, но сдержал себя, чего не допускал до тех пор, пока мы не вышли на улицу. Здесь я посмотрел на мужчину со спины и понял, что он смешон. Если спереди шляпа немного расправилась, то сзади она имела весьма легкомысленный вид. Улыбка невольно выступила у меня на лице, и женщина с ребенком, которая шла рядом со мной все никак не могла понять, почему я так мило улыбаюсь и посмеиваюсь. А я все поглядывал на гордеца и едва сдерживал себя, ничего плохого ему не желая. Но он действительно выглядел забавно, удаляясь  с гордо поднятой головой, на которой сидела смятая шляпа из тонкого велюра, не расправленная до конца и потерявшая окончательно форму. И только, когда он отошел на приличное расстояние,  я позволил себе улыбнуться во всю  ширину лица и закудахтал смешком человека, который все еще пытается скрыть невольную веселость.  По пути домой,  едва только я представлял, как во сне давлю на шляпу, думая, что давлю на тормоз, снова начинал тихонько хохотать. Так продолжалось несколько дней, пока впечатление от той ночи не стерлось окончательно.
Несомненно, я готов был посочувствовать попутчику, но он сам все сделал для того, чтобы этого не произошло.  Кроме того, я не имел цели отомстить ему за пренебрежение и заносчивость. Все получилось само собой и помимо моей воли. Сам бы я ни за что нарочито не стал давить на его шляпу, чтобы она приняла вид его скомканной гордости.
Прошло время  и  я заметил, что люди, которые ведут себя слишком заносчиво, лишены всякого сочувствия и невольно теряют последние шансы не потерпеть фиаско, если таковые имеются,  при  критических ситуациях. В самый  неподходящий момент им обязательно в чем-то не повезет.

  Конец.