ГЛАВА 9
О ТОМ, ЧТО НЕТ НИЧЕГО ХУЖЕ ОЖИДАНИЯ
Я где-то слышал или читал, что при падении с большой высоты только незначительный процент людей погибает при ударе о землю - большинство же расстаётся с жизнью ещё в полёте. От разрыва сердца.
Должно быть, что-то похожее произошло и со мной, потому что столкновения с асфальтом я не почувствовал, милостиво лишившись сознания, а когда очнулся - понял, что снова нахожусь в своём «пространстве», лёжа на проезжей части недалеко от пересечения улиц Мира и Солнечной в рваных джинсах и бесформенной болоньевой куртке. Наверное, второй раз умирать в Щели не полагалось, а может так срабатывало «обнуление», но нельзя было сказать, что я испытал сильное удивление по этому поводу: подсознательно я уже давно ожидал чего-то подобного и внутренне готовился к этому.
В случае если я потеряюсь, Сашка велел оставаться на месте и ждать его. Поэтому я стал ждать, надеясь, что с ним не случилось ничего плохого, что он сумеет найти дорогу в моё «пространство» и отыскать меня в нём. Дни опять полетели за днями, но теперь я знал, что не одинок в этом мире и это знание помогало мне в ожидании.
Сначала, несмотря на предостережение Очкаря, я собирался остаться ночевать в своей квартире, однако идея эта быстро перестала мне нравиться, когда я, в очередной раз, повстречал похитителей снов на ступенях подъезда. Тогда я решил устроить наблюдательный пункт в соседнем доме - в той же квартире, куда впервые привёл меня Сашка в своём «пространстве», а ночевать уходил в дальние микрорайоны.
Мне снова стали сниться сны, а на утро после этого я нередко встречал похитителей. Теперь они вызывали скорее чувство брезгливости, чем страха. Унылыми, перекошенными изваяниями, похожими на оплывшие свечи из полупрозрачного стеарина, по двое или по трое, они караулили меня возле подъездов и на лестничных площадках домов, где я проводил ночь. Я привык к ним настолько, что если они загораживали проход – уже не искал обходных путей, а проходил прямо сквозь них. Движения замедлялись, будто идёшь под водой, и я, на всякий случай, задерживал дыхание, но никаких неприятных ощущений это не вызывало.
Дни, в ожидании Сашки, я проводил в своей квартире, читая книги и посматривая видак, или у окна на наблюдательном пункте за чашечкой кофейку с бутербродом. А он всё не шёл. Наверное, отыскать моё пространство оказалось не так-то просто, а может с ним всё же случилось какое-то несчастье, как с его другом Андрюхой, несмотря на заверения Профессора, что в Щели никто не пропадает.
Сашкина паранойя оказалась заразной: я начал избегать открытых пространств, стараясь держаться в тени домов; стал заранее высматривать пути бегства от потенциального преследователя, а по вечерам сидел с погашенным электричеством, читая при тусклом свете карманного фонарика.
Я мог бы нарушить предписание Очкаря и попробовать разыскать его самостоятельно, но «туннель» в туалете магазина «Пингвин», ведущий в сашкино «пространство», исчез: должно быть и вправду оказался тем самым – «блуждающим». «Базовая карта туннелей» - тоненькая чёрно-белая брошюрка, размноженная на ксероксе, которую подарил мне на прощание Профессор, осталась в кармане плаща. Да и вряд ли она как-нибудь смогла бы помочь: Сашка ведь не успел научить меня ею пользоваться. Конечно, можно было зайти в любой другой «туннель» - наугад, но от одной только мысли обследовать в одиночку чужое «пространство», по коже сразу же пробегал озноб и подкашивались ноги.
Ничего не поделаешь: я был трусоват. Именно из-за собственной трусости я не смог как следует разогнаться, чтобы допрыгнуть до соседнего дома и теперь вынужден прозябать в тоскливом ожидании. А Сашка, выручая меня, мог не успеть добраться до спасительного «туннеля» и тоже угодить под «обнуление». Наверное, прав был Понтий Пилат из бессмертного романа Михаила Булгакова, когда в споре с Иешуа, утверждал, что трусость не один из самых страшных человеческих пороков, а самый страшный порок…
Чтобы не потерять счёт времени, я обзавёлся карманным календариком. Смена дня и ночи позволяла отмечать сутки, недели, месяцы, проведённые в Щели. И хотя электронные часы на ДК «Пионер» всегда показывали одну и ту же дату: двенадцатое марта, по моему календарю уже давно наступил апрель.
В тот день, я сидел на кухне наблюдательного пункта и ждал, пока сварятся яйца. Примуса или горелки я себе всё ещё не раздобыл, поэтому воду кипятил на плите. Вода закипала минут сорок, но я не роптал: времени у меня было с избытком.
Яйца мне нужны были, чтобы приготовить фирменные мамины бутерброды, рецепт которых она почерпнула, когда училась в ленинградском педучилище. В нашей семье они всем очень нравились, а я вдруг вспомнил, что уже с Нового года их не едал.
Главным ингредиентом бутербродов были помидоры, но зимой и весной они стоили как золотые, и мы могли позволить себе их купить только по праздникам. Теперь же, когда финансовых проблем для меня не существовало, я смотался в продуктовый и затарился помидорами, выбрав только самые большие и спелые.
Яйца кипели уже добрых десять минут. Я решил, что они вполне сварились, снял с огня и поставил под холодную воду. Всё остальное давно было готово: помидоры вымыты и нашинкованы, толстые куски белого хлеба намазаны маслом и посыпаны крупной солью. Они терпеливо дожидались, когда на них лягут тёплые яичные кругляши с жёлтыми глазкАми и с головой укроются сочными ярко-красными ломтиками.
Когда яйца достаточно остыли, я почистил их и бережно нарезал, стараясь не раскрошить рыхлую массу желтка. Наконец бутерброды были готовы.
Усевшись на табуретку между столом и холодильником, я, в предвкушении, поднёс один из них ко рту, собираясь первым же укусом отхватить никак не меньше половины, когда краем глаза уловил за окном какое-то движение. Я стремительно прильнул к стеклу, но заметил лишь тень, шмыгнувшую за угол девятиэтажки.
В этой квартире не было окон, выходящих на ту сторону дома, и я бросился в соседнюю. Позабытый бутерброд остался лежать на подоконнике. Распахнув дверь смежной квартиры, я рванул к окну и успел засечь маленькую фигурку в капюшоне с вихляющимся рюкзаком на спине, скрывшуюся в проёме между кафе «Причуда» и Домом быта.
Сердце моё заколотилось от радости. Я сразу понял, что это Сашка – пришёл в мою квартиру, не застал, ушёл, чтобы вернуться позднее.
Торопливо одевшись, я выскочил на улицу. В этом «пространстве» между этажами не было «туннеля» и мне не нужно было выбираться из дома через крышу.
В моей квартире всё оставалось по-прежнему: неубранная постель, стопка видеокассет на телевизоре, грязная посуда в раковине. Я осмотрелся, пытаясь определить, не оставил ли Очкарь для меня какой-нибудь знак, но ничего не нашёл. Оставалось надеяться, что он вскоре вернётся, чтобы проверить квартиру ещё раз.
Завалившись на тахту, я попробовал читать, но мысли постоянно возвращались к Сашке. В очередной раз заметив, что не помню содержание двух последних прочитанных страниц, я отложил книгу и отправился на кухню ставить чайник, с сожалением вспоминая оставшиеся на кухне наблюдательного пункта бутерброды. Возвращаться за ними я не решился, опасаясь вновь упустить Сашку.
Вечерело, а Очкарь всё не шёл. Становилось ясно, что сегодня он уже не появится: не в его правилах было шататься по «пространству» в сумерках. Нужно было спешно искать место для ночлега, а завтра с самого утра возвращаться обратно и продолжать нести вахту.
В коридоре, повязывая шарф, я заметил, что зеркало слегка перекошено и автоматически поправил его. Наружу выглянула часть надписи, сделанной на обоях чем-то красным. С замиранием сердца, я осторожно снял зеркало с крючка. Значит, Сашка всё же оставил послание, понадеявшись на мою наблюдательность, и теперь тоже мается где-то, в недоумении, почему я всё не иду.
На обоях жирным красным маркером было небрежно накарябано: «Мамант пасёцца в тайге». Я не смог сдержать улыбки при виде этих каракулей. Мне сразу стало понятно, где обретается Очкарь. Хотя слово «тайга» и было написал с маленькой буквы, не могло быть сомнений, что имеется в виду местная гостиница, носящая такое же название. Именно в том направлении промчалась фигурка, виденная мною в окне.
Сегодня я уже не надеялся застать Сашку в гостинице (наверняка тот ушёл ещё засветло), но на всякий случай, решил заглянуть туда перед тем, как идти ночевать. Вдруг и там он оставил для меня какой-нибудь знак.
В фойе гостиницы «Тайга» царил полумрак. Лампы под потолком светили едва-едва, но высокие окна давали ещё достаточно света, чтобы разглядеть очертания предметов и пол под ногами. За стойкой администратора стояло высокое кресло, и в нём кто-то сидел. Фигура скрывалась в тени так, что различить её было невозможно, но я заметил движение руки на подлокотнике и влажный блеск глаз.
- Сашка, - шёпотом позвал я. – Это ты?
Фигура в кресле молчала и не двигалась. Мне стало жутковато. А что, если это ловушка, ловко расставленная коварными «этими». Все сашкины страшилки про них сделались вдруг чрезвычайно реалистичными. Но ведь в послании, хоть и с ошибкой, было ясно написано моё погоняло, а здесь его знал только Сашка, и уж он-то точно не стал бы никому о нём говорить.
В лицо мне ударил ослепительный луч ручного фонаря.
- Да ладно тебе, Сашка, - взмолился я, заслоняясь руками. – Харэ дурить…
Фонарь поставили на стойку лучом вверх и, проморгавшись, я увидел, наконец, сидящего в кресле. Это оказался вовсе не Очкарь, а какая-то совершенно незнакомая девчонка - моя ровесница. Или немного постарше.
Её русые волосы были стянуты на макушке в плотную упругую луковицу. Одна лишь длинная тонкая прядка выбивалась на висок и спускалась до самого подбородка. Короткий нос был задорно вздёрнут, чуть раскосые, широко расставленные глаза лукаво щурились, а большой тонкогубый рот растягивался в приветливой улыбке.
Про себя я сразу же окрестил её Луковкой.
- Так вот ты какой, олень северный! – заметив мою растерянность, засмеялась она, показав мелкие жемчужинки зубов.
- А где Сашка? – оторопело спросил я.
- Он сейчас занят. Я за него.
- Так это, значит, ты мне написала… там… за зеркалом?
- Ага! – она звонко засмеялась, протягивая мне смятый клочок бумаги. – С полным соблюдением авторской орфографии.
На бумажке крупным детским почерком был записан мой адрес и та самая фраза про «маманта» и тайгу. Я невольно заулыбался.
- Вика, - девчонка, по-мужски, протянула для рукопожатия маленькую ладошку в кожаной перчатке с обрезанными пальцами.
- Витя, - я бережно пожал её.
- Тёзки, сталбыть!
Я недоумённо посмотрел на неё.
- Ну как же… Ты Виктор – я Виктория…
- Точняк, - до меня наконец-то дошло. – И вправду тёзки!
Для ночлега был выбран район за городским рынком, где мне ещё ни разу не приходилось оставаться на ночь. По пути я украдкой поглядывал на Вику-Луковку, сожалея, что на мне старая болоньевая куртка, а не модный замшевый плащ, оставшийся в другом «пространстве».
На тёмной кухне случайно выбранной квартиры, мы поужинали холодными беляшами, которыми разжились по пути, запивая их газировкой. Вика болтала с набитым ртом, не переставая, и я ещё никогда прежде не чувствовал себя так легко и непринуждённо в обществе девчонки. Она поведала пару забавных случаев, приключившихся с ней в Щели, и хотя, по здравому размышлению, весёлого там было мало, рассказывая, Луковка так заразительно смеялась, что вторя ей, я тоже улыбался до ушей.
- Почему всё-таки за мной пришла ты, а не Сашка? – спросил я.
- Просто «следопыты» сейчас помешались на своём «блуждающем туннеле». Ищут его так, как будто он им сразу все секреты Щели откроет. И Сашка твой вместе с ними. Вот он и попросил, чтобы я за тобой сходила.
- А почему ты сама этот «туннель» не ищешь?
- Делать больше нечего… Лучше уж с новичком познакомиться. Ты мне не рад, что ли?
- Рад. Ещё как рад. Я ведь в Щели, кроме Сашки и Профессора, никого больше не знаю.
- Теперь вот меня знаешь, - улыбнулась она.
Спать мы легли в большой комнате, не раздеваясь. Для себя я разложил кресло-кровать, а Вика устроилась на диване. Было уже поздно, но уснуть никак не получалось - лёжа в темноте с открытыми глазами, я слушал тихое дыхание Луковки. Наверное, ей тоже не спалось: она то и дело ворочалась, поскрипывая пружинами.
- Я ведь тебя раньше уже видела, - вдруг прошептала она. - А сейчас узнала. Твоя мама в Доме Пионеров работала. Галина Васильевна. Я у неё в кружке «папье-маше» занималась. А ты приходил несколько раз. За ключами. Помнишь меня?
Я помнил. Но не саму Вику, а то, как мама однажды говорила кому-то по телефону, что одну из её учениц на глазах у родителей насмерть сбил грузовик, когда они все вместе возвращалась из леса, куда ходили за грибами. Машина попала колесом в какую-то колдобину и на полной скорости вылетела на обочину дороги. Так вот, выходит, с кем свела меня Щель.
Луковке, конечно же, я об этом рассказывать не стал.
- Ты на меня, наверное, тогда и внимания не обратил, - усмехнулась она, неверно истолковав моё замешательство. – Весь такой серьёзный был. Высокий. С чёлкой до глаз. Сразу мне понравился.
- Да ну тебя… - буркнул я, чувствуя, что краснею. – Давай спать.
- А у тебя девушки уже были? - осторожно спросила она.
- Были, - соврал я. – А у тебя? Парни… были?
Луковка ничего не ответила. Только жалобно запели пружины дивана, когда она встала с него, чтобы лечь рядом со мной.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/07/03/1687