Увидеть звёзды

Лазарь
1.
«…поэтому мы – народ, исторически и волею небес  являющийся уникальным, основополагающим, неповторимым, -  вынуждены взять на себя наиглавнейшую миссию: объединять и скреплять цивилизацию. Наше основное оружие – вера и патриотизм. Лишь глубоко верующий человек способен объять нашу великую миссию, и только честный патриот способен эту миссию осуществить. Братья! Я верю в наше единство и неустрашимость в борьбе с многочисленными врагами,  окружающими наше мирное поселение. И если нужно применить силу, чтобы защитить предначертанный свыше порядок вещей – мы, конечно же, сделаем это, ибо зло не внимает уговорам, оно преклоняется лишь перед смертоносным блеском наших отточенных мечей…»

Пак шевелил губами вслед праздничной речи Ярчайшего, доносящейся с площади Справедливости – главной площади города. Он знал её наизусть, так как сам сочинил  два дня назад, но в устах Ярчайшего знакомые слова наливались органной мощью, летели над поселением, вселяя в жителей спокойствие и уверенность. Когда заключительная фраза  вознеслась над площадью, гулким эхом забилась в чердачных проёмах Дворца, и наконец, воспарила вверх, к небесам, наступила секундная тишина. Потом  что-то ухнуло, словно послышался стон великана, и площадь ожила. Поначалу нестройно, тихо, но потом, набирая мощь и слаженность, загремело: «Хва-ла!»

Когда Пак очнулся,  понял, что стоит навытяжку и отчаянно кричит вместе с многочисленной толпой из окна своего кабинета, выходящего на площадь: «Хва-ла!»,  а из глаз его льются слёзы блаженства. Обессиленный, он рухнул в кресло и дрожащими руками взялся за колокольчик.

Вместо старого слуги Рума, вслед за зазывным переливом, в комнату вошла молодая женщина. Пак в который раз невольно залюбовался Гией, урядчицей дворцовой челяди, и мигом вскочил из кресла, хоть по статусу вовсе не обязан был этого делать.

- Я отослала Рума в подвал за вином, он скоро будет, – сообщила Гия, и, глядя хозяину кабинета прямо в глаза, спокойно спросила: «Могу я чем-нибудь помочь вам, пока не вернётся Рум?»

- Выпейте со мной вина! - неожиданно для себя предложил Пак и жестом пригласил девушку подойти ближе.

- Это против правил,  - произнесла Гия отстранённым тоном, и осталась стоять возле дверей.

- Да к чёрту правила! Сегодня такой праздник! Вы слышали речь Ярчайшего?

- Конечно! - Гия оживилась.  – Это было прекрасно! Впрочем, как всегда.

Пак подошёл к столу, налил из кувшина в ребристый фужер густое красное вино и поднёс его женщине. Гия немного поколебалась, но, наконец, взяла и сделала маленький глоток.  Потом тихо добавила:

- А ещё сегодня - ровно восемь лет со дня гибели моего мужа.

Пак знал эту историю, почти легенду. Рой, огромный  двухметровый воин, пал в битве с ордой неприятелей, которые набросились на него, словно шакалы, стараясь зубами и когтями вырвать из груди его мужественное сердце.  Перед тем, как предстать пред Отцом небесным, Рой отправил в чистилище не один десяток трусливых варваров. Пак сам писал эту речь, и получилась она настолько проникновенной, что Наместник сразу же назначил его главным речеписцем Ярчайшего.
 
- За что они так ненавидят нас? – прервала Гия честолюбивые воспоминания Пака.
 
- Ни за что.  Просто они – варвары, это у них в крови. Дикие собаки, которых нужно либо приручить, либо уничтожить.

- Лучше уничтожить. – Девушка поставила бокал и пошла к выходу. – Мне кажется, так надёжнее. 

- Вы кровожадны, - засмеялся Пак. – Но кто тогда будет работать в полях и на постройках?  Я думаю, ваша или моя кожа вряд ли приспособлена для долгого пребывания на палящем солнце. А дикари могут работать практически круглосуточно. Они выносливы и нечувствительны к голоду. Куда же вы?! – с сожалением выкрикнул он вслед уходящей Гие, и в последний миг, когда белое видение почти покинуло кабинет, решился:

-  Пойдёте со мной на прогулку?

Закрывающаяся дверь на секунду застыла.

- Я подумаю, - едва расслышал Пак, и видение исчезло окончательно.

   2.
По прошествии трёх недель, солнечным весенним днём, Пак, приятно взволнованный, шёл рядом с Гией берегом небольшой реки, вдали от Дворца. Они уже успели соорудить пикничок в тихом месте, под сенью старых деревьев, и сердце Пака, согретое вином и любовью, блаженно пело. Гия тоже была оживлена, они беззаботно болтали, наслаждаясь ароматом цветущих деревьев. Пак уже начал подбирать удобный момент для поцелуя, но тут берег  закончился, и они вышли на пыльную коричневую дорогу, ведущую вдоль огромного поля.

Всё поле было усеяно чёрными, худыми, измождёнными людьми, которые, стоя на коленях, что-то усердно копали маленькими деревянными лопатками.  По периметру поля находилось полтора десятка охранников при полном вооружении на гарцующих лошадях. Ближайший воин направил было лошадь в их сторону, но, признав Пака, приветливо поклонился.

- Почему они работают деревянными лопатками? – поинтересовался Пак у надзирателя.

- Разве нельзя  раздать им железные?

- Звери, - охотно разъяснил надзиратель. – Только зазеваешься – и лопата у тебя в спине.

Они решили было повернуть назад, к тёплому беззаботному берегу, но тут с поля пулей вылетела маленькая девочка лет десяти, чёрная, как мартышка, задрала платьице и скороговоркой, опасливо косясь на охранника, выпалила, немного коверкая слова:

- Как господын хочет, чтоба я легла?

Пак в недоумении обратил лицо к охраннику, но тот лишь засмеялся, обнажив белые  ровные зубы.

-  Я же говорю – звери.
 
Девчушка осмелела и подбежала вплотную:

- Господын даст мне хлеба после того, как сделает это?

Пак испуганно полез в суму, которую он собирал к пикнику, извлёк оттуда оставшийся хлеб и протянул девочке.
Стремительная, словно маленькая чёрная змея, девочка вмиг слизнула хлеб из его рук и принялась жадно есть, утробно урча.

- Ну, пошла назад! – охраннику надоело представление, и он слегка огрел девочку плёткой.

Несчастная вжала голову в костлявые плечи, на её открытой, опалённой солнцем шейке явно проявился небольшой кровавый след, но она продолжала жадно есть, пока охранник, наконец, не спустился с лошади.  Одной лапищей он взял девчушку за смуглую мордочку, другой несильно размахнулся и влепил пощёчину, от которой у девочки немедленно затуманились глаза и подкосились ноги.

- Забрать! – гаркнул надзиратель в сторону поля, и на дорогу  выбежала смуглая, маленькая женщина, с трудом подняла почти невесомую девочку и утащила её вглубь поля.

Пака настолько потрясло увиденное им, что он приблизился к охраннику с намерением сказать нечто резкое, но мягкое прикосновение к локтю остановило его, к счастью, в самый последний момент. Это была Гия, о существовании которой он позабыл в последние десять минут.

- Идём, - мягко сказала она, и Пак молча повиновался.

Обратная дорога  была уже не столь радостной, хотя солнце на небосводе светило так  же приветливо, как и три часа назад. Пак напряжённо молчал и глаза его, казалось, не видят дороги. Несколько раз он спотыкался на ровном месте, и Гие приходилось поддерживать его за локоть.

- Но это же ужасно! – наконец, ожил Пак, когда белый фасад Дворца показался из-за близлежащих деревьев. – Я знал, что мы заставляем работать наших врагов, знал, что труд позволяет спасти их от звериной личины, очеловечить, но я представлял себе зрелых мужчин, полных животной силы, груду безмозглых мышц.  А что мы видели:  худых, измождённых людей? Девочку, совсем ребёнка, готовую за кусок хлеба торговать собой без стеснения, у всех на виду?

Гия ласково прикоснулась рукой к щеке Пака.   

- Не нужно так, они – не люди, они – звери, ты ведь сам говорил.
Пак тупо смотрел на неё, почти не узнавая.  Сегодняшним утром он полжизни бы отдал за это нежное прикосновение, а сейчас вовсе не ощущал его.

- И девочка эта, возможно, не виновата, - продолжала Гия увещевать. – Её так воспитала мать, а как может самка, которой чуждо что-либо человеческое, воспитать своего ребёнка? Им недоступны чувства, недоступен стыд, он живут исключительно звериными инстинктами. И один из этих инстинктов – убивать нас. Возможно, несознательно, как это делают дикие звери, но – убивать! И мы должны быть благодарны Ярчайшему за то, что живём, радуемся солнцу, любим – так ведь? Только представь, что на этом самом месте сейчас не красивый сад и возделанные поля, а поселение  свирепых, кровожадных дикарей?

Пак представил. Речь Гии, спокойная, уверенная, восстановила в нём впервые в жизни утраченное душевное равновесие, и он измученно улыбнулся.

- Иди ко мне, - прошептал он, притянул девушку к себе и поцеловал. Гия не сопротивлялась. 

 3.
Пак прекрасно помнил тот день, когда жизнь его начала рушиться, словно карточный домик от дуновения холодного ветра. 

К началу осени Гия стала его женой. Сам Тирн, Наместник Ярчайшего,  благословил их брак, прикоснувшись ко лбу каждого белой шершавой рукой.
 
- Прекрасная пара, – проскрипел он после совершения обряда. – Мой лучший ученик и вдова павшего героя. Надеюсь, вы сможете родить сильных воинов во славу нашего народа.

Гия покраснела и смущённо потупилась. Первый из будущих солдат уже третий месяц созревал в её чреве.

Сразу же после вступления в брак Пак удочерил Лею – очаровательное белокурое дитя Гии, которую Рой так и не увидел, потому что погиб за месяц до её появления её  свет. За истекшее лето Пак очень привязался к Лее, баловал её сладостями к явному неудовольствию будущей жены, и не упускал возможности поцеловать девочку перед сном, ласково накрутив на палец светлый локон.  Лея, у которой никогда не было отца, восторженно приняла Пака, они часто уединялись в укромных углах и таинственно шептались, весело фыркая.  Всё шло как нельзя лучше, и Пак давным-давно позабыл тот неприятный эпизод, предшествующий первому поцелую с любимой женщиной.
 
 Внезапно, в один из последних тёплых осенних дней, когда в воздухе летали кружева паутины, Тирн собрал всех придворных служителей в большом светлом зале Дворца. Лик его был мрачен.

- Братья мои! – начал он торжественно. – Тёмная несметная сила надвигается на нас с Севера. Враги объединились, приумножились, и теперь жаждут утопить этот светлый край в крови. В крови наших жён и детей. И хотя каждый наш воин стоит десятка дикарей, силы их велики. Передаю вам слова Ярчайшего: каждый, кто способен держать в руках оружие, должен в этот непростой для нас час стать воином, дабы защитить то, что всем нам дорого. И помните: быть ли закату цивилизации или мы оправдаем своё историческое предназначение – зависит во многом от вас. Сегодня вечером мы огласим приказ Ярчайшего о полном сборе, а вы отправляетесь вместе с нашими воинами  с тем, чтобы поддерживать их боевой дух.  Так, как вы это умеете. Так, как я вас этому учил!

 После этих слов Тирн покинул зал, а в воздухе повисло тягостное молчание.
Вечером Пак узнал ещё одну печальную новость: по указанию Ярчайшего, всех детей до 14-ти лет отправляли подальше от поселения, в лагеря, где они будут находиться под защитой до тех пор, пока ситуация не исправится. Гия уже собирала Лею, лицо её было сосредоточенным.

- Так надо, - уговаривала Гия рыдающую дочь. – Это ненадолго.  Ярчайший, конечно же, не пустит врагов в наш дом, но он переживает за жизнь каждого ребёнка. Как только мы разобьём дикарей, ты сразу же вернёшься.  В лагере будет хорошо и безопасно. Там будет много весёлых игр и вкусных конфет.

Но Лея была безутешна.

Утро следующего дня было под стать настроению: небо заволокло тучами и по крышам домов запрыгали мелкие капли холодного дождя. Лея уже не плакала, а лишь безучастно смотрела в одну точку, пока другие родители с детьми, громогласно переругиваясь, искали в отходящих кибитках места поудобнее. Паку даже пришлось легонько потрясти Лею за плечо, чтобы она очнулась. Когда он в последний раз махнул рукой вслед уезжающей повозке, и та окончательно скрылась за деревьями, Гия взяла его за руку.

- Я верю в то, что всё будет хорошо, - уверенно произнесла она, и Пак немедленно согласился:

- Безусловно!

Но на душе его тяжёлым комом лежала вязкая мгла, так похожая на плачущее над их головами низкое небо.

4.
Пак находился в полном недоумении. И это даже приблизительно не описывает его чувства после недельного пребывания в военном лагере. То,  о чём он писал блестящие речи, сидя в своём кабинете за столом с бокалом вина, речи, приносившие ему уважение и достаток – всё внезапно рассыпалось в прах в тисках обнажённой истины.  Он представлял себе огромных бесстрашных воинов, угрожающе поблескивающих металлической амуницией на солнце, от одного блеска которой враги в ужасе рассыпаются по кустам. Вместо этого он увидел грязных, измученных, дурно  пахнущих людей, вызывающих лишь отвращение и жалость. Первая же речь, которую он прилежно оттачивал два дня по дороге в лагерь, с треском провалилась.
 
- Наши славные герои! - начал он не очень уверенно. Ему впервые приходилось быть оратором. – В это непростое время Ярчайший призывает вас…

- Гляньте, какая у него белая кожа! – прервал Пака на полуслове беззубый оборванец из первых рядов. – У моей бабы не такая красивая...

- Какой бабы, Тил? – съехидничал кто-то сзади. – Все знают, что ты только к козам и сватался…

Послышался жуткий гогот, потом – бряцание оружия, и в конце концов случилась безобразная свалка. Оцепеневший Пак наблюдал со своего возвышения, являющегося обыкновенной промасленной бочкой, как славные воины таскают друг друга за бороды, выцарапывают глаза и бьют упавших ногами. Наконец, Пака столкнул с бочки какой-то громила, занял его место и неожиданно высоким голосом приказал немедленно прекратить драку. Многие сразу же опомнились, утихли и стали понемногу приводить себя в видимость порядка. И только беззубый оборванец, который сватался к козам, оставался глухим, продолжая пробираться сквозь толпу к обидчику. Тогда громила ретиво спрыгнул с бочки, в несколько шагов нагнал беззубого, развернул  за плечо, и со всего размаху врезал по грязному лицу. Через десять минут на месте бывшего побоища находилось только двое: застывший возле бочки Пак и сидящий на земле, сдавленно кряхтящий беззубый, у которого из носа текла кровь.

На следующий день, едва рассвело, над лагерем пронёсся резкий свист и сонному Паку, выскочившему из шалаша,  кто-то всунул в руку тяжёлый меч.

- Держи! Может, проживёшь на пару минут дольше.

В убегающем благодетеле испуганный Пак узнал вчерашнего громилу. Вслед за этим началось светопреставление.

Он плохо помнил подробности первого в своей жизни настоящего боя. Единственное, Пак смог отметить,  что напавшие на их лагерь смуглые варвары были не такими уж мелкими, как он себе представлял, когда живописал  в своих речах «стаей злобных крыс». Наоборот, многие из них были высокорослыми, хорошо владели оружием и продвигались вперёд стремительно и умело. Но это открытие его отнюдь не обрадовало.  Внезапно перед ним, как чёрт из-под земли, возник один из нападавших, и вознёс кривую саблю. Тяжелый меч выпал из вспотевших ладоней Пака, он в панике обхватил голову руками, закрыл глаза и приготовился умирать. В ту секунду, когда сознание почти угасло, он услышал громкий смех и топот сапог удаляющегося варвара.  Дикарь, жестокий зверь, милосердно пощадил его? Почему,  для чего? Это было странно и нелепо.
   
Через полчаса всё закончилось. Славные воины Ярчайшего были нещадно биты. Оставшихся в живых, в том числе Пака, заставили лёгкой рысцой бежать по пыльной дороге прочь от лагеря. В таком темпе колонна пленников, обрамлённая по периметру варварами, передвигалась несколько часов, и измождённый Пак почти пожалел, что не был убит во время боя, как вдруг за последним пригорком показались многочисленные шатры и донёсся запах жареного мяса. Они прибыли в стан врага.

Пак не знал, когда их убьют – сразу же или сначала будут пытать. Он ещё ни разу не слышал о том, чтобы воины Ярчайшего попадали в плен. Они либо разбивали врага наголову, либо героически погибали, унося за собой в могилу сотню недругов. Поэтому, когда пленников  разместили в большом тёплом шалаше, и выдали каждому по миске горячего варева, Пак долго не решался притронуться к еде, а настороженно сидел, забившись в тёмном углу. И лишь когда вечером каждому пленнику выдали охапку свежего душистого сена, он окончательно уверовал, что убивать их сегодня никто не собирается. Впрочем, события прошедшего дня были настолько многочисленными и изматывающими, что размышлять над сложившейся ситуацией сил не было. Как только Пак уронил голову на мягкую траву, он сразу же уснул.

5.
Никого  не стали убивать и на следующий день. А просто - каждому выдали инструмент и приказали строить оборонительные укрытия вокруг лагеря. Пак, неприспособленный ни к какому физическому труду, приготовился, что его будут стегать батогами, как это  проделывали надзиратели Ярчайшего с измождёнными рабами, но ничего подобного не произошло.  Двое смуглых охранников стояли невдалеке, лениво попыхивая диковинными трубочками, но никто издеваться над пленниками явно не желал. И когда Пак осторожно присел на свеженасыпанный бугорок отдохнуть, охранник, взглянув на него без особого интереса, зевнул и отвернулся.
Ближе к полудню надзиратели удалились куда-то, видимо, обедать, и пленники остались без малейшего присмотра.

- Эй, - шепнул Пак ближайшему к нему соплеменнику, методично работавшему лопатой, не замечая никого вокруг. – Эй! – уже громче сказал Пак, убедившись, что никакой опасности поблизости нет.

- Ну, чего тебе? – мрачно поинтересовался пленник, недовольно прервав работу, которая, и это удивило Пака, явно приносила ему удовольствие.
 
- Охраны нет, - заговорщицки подмигнул Пак.
 
- И что?
 
- Как – что? – удивился Пак. – Можно постараться сбежать.

- Это ты-то – сбежать? – вдруг развеселился собеседник, откинул прочь лопату, сложил руки на груди и загоготал.

Остальные пленники тоже прервали работу и насмешливо уставились на Пака.

- Бежать он вздумал, - наконец, отсмеявшись,  резко посуровел пленник. – Далеко собрался? Здесь по лесам дикого зверья столько, что ты и трёх часов не протянешь. Они очень любят таких – нежных, белокурых девочек.

Теперь хохотали уже все. Пак густо покраснел.

- А во-вторых, ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то возвращался с проигранных сражений? А знаешь – почему?  Потому что всех, побывавших в плену, немедленно уничтожают, чтобы не болтали лишнего. Так что – бери лопату и учись копать. Если хочешь жить.

С этими словами пленник схватил инструмент и заработал с утроенной силой. 

6.
Дни потянулись чередой, однообразные, хмурые. Приближались холода. За истекшие пару месяцев Пак окреп, его мышцы, поначалу протестующие вязкой болью против любой работы, закалились, лицо утратило былую благородную бледность и стало коричневым, обветренным. Нельзя сказать, что работа приносила ему такое же удовольствие, как соплеменникам, которые, как он постепенно выяснял, до призыва в войска Ярчайшего возделывали землю, работали кузнецами, пастухами, плотниками, и были даже рады вернуться к привычным занятиям. Это мало вязалось с официальным представлением о «славных воинах», которыми он пичкал прославленные речи Ярчайшего, но Паку за последнее время пришлось многое понять из того, о чём он ранее даже не задумывался. Например, что варвары – обыкновенные люди, только с более смуглой кожей. И что у них тоже есть жёны и дети, которых они любят и за которыми скучают так же сильно, как он скучал за Гией и Леей. Но главное открытие, которое мозг ещё отказывался окончательно принять, состояло в том, что Ярчайший первым напал на мирные племена, жившие по соседству, истребив уйму народа и отобрав их земли под удобным лозунгом о спасении цивилизации. Если бы об этом говорили лишь варвары, чей язык он начинал понемногу понимать, он бы не смог поверить. Но об этом в открытую судачили его товарищи по несчастью, кроя Ярчайшего, Тирна иже с ними такими словами, от которых Паку в первое время хотелось зажмуриться.

За это время смуглые несколько раз делали боевые вылазки, и каждый раз лагерь пополнялся пленными. В боевых рядах варваров Пак с удивлением заметил огромного белокожего воина, весёлого и громогласного.

- Кто это? – осмелился он однажды спросить у надзирателя.

- Рой, - с явным уважением ответил тот, и в голове Пака гвоздём застряла непостижимая догадка.

 Как-то он сумел подкараулить воина, когда тот проходил невдалеке от работающих пленённых, и бросился к нему, рискуя навлечь гнев охранников.

- Рой! Ты помнишь Гию? – выкрикнул он первое, что пришло в голову.

Белолицый гигант остановился, будто наткнулся на невидимую стену и уставился на Пака, точно тот был приведением.

7.
Гия не находила себе места. Два месяца прошло с тех пор,  как муж и дочь покинули поселение, а известий не было ни от кого. Гия даже осмелилась обратиться к Тирну с просьбой отпустить её, чтобы навестить Лею в далёком лагере,  но Наместник был непреклонен: сейчас не время унывать и сомневаться. Если Ярчайший решил, что детям там будет лучше, значит – так оно и есть.  Гия достойно выслушала ответ Наместника, и ни один мускул на её лице не дрогнул. Но когда она вернулась в свои покои, то дала волю чувствам и всю ночь прорыдала в подушку.

Однажды вечером слуги разыскали Гию и передали, что на площади  её спрашивает какой-то воин. Гия, не раздумывая, стремглав бросилась вон из Дворца, чувствуя, что за этим визитом скрывается возможность получить какую-либо информацию о Паке либо Лее.

- Что вы можете мне сообщить? – запыхавшись от бега, выпалила Гия, поравнявшись с мужчиной, который стоял, навалившись спиной на ограду, и жевал табак.

 Тот небрежно сплюнул длинную коричневую слюну прямо ей под ноги и развязно ответил, не сводя заинтересованного взгляда с руки женщины:

- Девчонка сказала, что ты хорошо отблагодаришь, если я передам писульку.   
Гия проследила за взглядом мужчины, и немедленно сняла с руки перстень.
Через двадцать минут она ворвалась в кабинет Тирна без стука и доклада. Лицо её было безумным.

- Лея!!! Лея!!! – кричала она надрывно, и Тирну пришлось налить женщине стакан вина, чтобы погасить эти дикие стенания.

  Гия отпила немного, но потом опомнилась, и с размаха грохнула стаканом об пол. Белоснежное одеяние Наместника окропилось кровавыми пятнами.

- Это - не лагерь! – закричала она в бледное, каменное лицо Тирна. – Там детей с утра до ночи заставляют тяжело трудиться, как презренных дикарей! Но самое ужасное – чтобы получить еду, девочки вынуждены  ублажать надзирателей, иначе можно умереть с голоду или быть забитой насмерть. Вы должны немедленно известить Ярчайшего об этих чудовищных беззаконьях!

Наместник кашлянул и вдруг зло произнёс:

- Уж не думаешь ли ты, глупая женщина, что Ярчайший не ведает о том, что происходит в его владениях?

Гия оцепенела.

- В этом месте стало жить небезопасно, – продолжил Наместник менторским тоном. - Варвары подбираются всё ближе. Я очень надеюсь, что мы успеем создать оружие, способное раз и навсегда смести эту нечисть с земли, но меры предосторожности принять необходимо. А кто, по-твоему, должен строить резервное поселение на случай, если  Дворец падёт под натиском дикарей?

Гия смотрела на Тирна пустым взглядом, явно не понимая смысла его речей.

- Почти все взрослые мужчины отправлены воевать, женщины заменили их в кузнях, мастерских и на полях.  Все пленные варвары благополучно передохли, потому что нам не хватает пропитания даже для наших славных воинов, благодаря которым ты, неблагодарная, - Наместник длинным  пальцем больно ткнул Гию в грудь, - до сих пор жива. На этот раз я пропущу мимо ушей то, чего никогда не могла сказать вдова великого героя, но больше не забывайся! Ступай! – и Тирн махнул рукой в сторону приоткрытой двери.

- Но они же пользуются ею, словно грязной дикаркой! – выдохнула Гия, в ужасе глядя на Тирна.

- Ну, знаешь, – лицо Наместника исказила презрительная гримаса. – Девочка, возможно, и не виновата. Видимо, её мать так выучила. Какое воспитание можно  получить от матери, способной миссию целого народа поставить под сомнение в угоду собственным сиюминутным капризам.   
 
 Когда Гия почти в бесчувственном состоянии покинула кабинет Тирна, тот налил себе вина в новый фужер, пригубил, задумчиво постоял у окна. Затем резко отставил вино в сторону и  позвонил в колокольчик. Мгновенно, словно ждала за дверью, в комнате появилась фигура и склонила голову в знак повиновения.

- Она мне надоела.

Фигура молча кивнула, но осталась стоять на месте.

- Что ещё? – скривился, словно от зубной боли, Наместник.

- Дочь?

Тирн встал, подошёл к столу, на котором стоял фужер с вином, взял его, медленно допил и только тогда произнёс:

- Одно гнилое семя способно погубить весь урожай. 

Фигура понимающе кивнула и растворилась в стенах Дворца.

8.
Странной они были парой в глазах окружающих: огромный, грубоватый, благодушный в обычной жизни Рой и утончённый, образованный, тихий Пак. Впрочем, это не мешало им проводить много времени вместе, постепенно сближаясь.

Рой рассказал, как был ранен в бою против варваров и свои, отходя, решили его добить, чтобы не нести на себе. Как его спасли враги, три месяца выхаживали, делая перевязки и отпаивая травами. Как он, брошенный своими товарищами погибать, выбрался с того света благодаря смуглым, как стал учиться их языку, традициям, нравам. Как, в конце концов, стал одним из них.
 
  - Они лучше, - убеждённо говорил он Паку, попыхивая трубочкой. – Я не такой умный, как ты, я не могу рассказать красиво.  Они не умели убивать, пока на их землю не пришли мы. Всё, что им было нужно – мирная жизнь, богатые урожаи, полные рыбой реки. Это мы их научили воевать. И знаешь, - Рой вытряс остатки табака и выпрямился во весь свой гигантский рост, - из них получились отличные воины.  Им было, что терять.

Пак понемногу стал обучаться у Роя владению оружием. Не то, чтобы занятие сильно его привлекало, но всё же это было интереснее рытья ям или обжига камней. К своему удивлению и немалой радости Роя, Пак выказывал большие способности, и уже через месяц упорных занятий частенько переигрывал товарища в игрушечных битвах на деревянных мечах. Могучий, но неповоротливый Рой путался в собственных ногах, пытаясь достать проворного Пака, в то время, как тот возникал перед ним в самых неожиданных местах, и наносил разящие удары, к огромному удовольствию улюлюкающей толпы смуглых, с недавних пор внимательно наблюдавших за их сражениями.

За это время они ни разу не говорили об общей жене. Рой не любил рассказывать о своей прошлой жизни, а Пак благоразумно не распространялся о том, что связывает их нечто более, нежели дружба.  Но это не означает, что сам Пак не тосковал о Гие и Лее. А осознание того, что шансы увидеть их когда-либо – призрачны, иногда делало тоску невыносимой. Тогда Пак замыкался в себе, и даже балагур Рой не мог вывести его из этого состояния. Часы тупого отчаяния сменялись яростной жаждой деятельности, и Пак принимался самозабвенно работать, вызывая у пленных почти суеверный страх демоническим выражением лица.

Так проходили дни Пака, и нельзя сказать, что жизнь его была мучительной, но душа была неспокойной, а мысли часто витали далеко, вкруг белых стен Дворца на площади Справедливости.

Когда первые снежинки стали таять в сизом дыму лагерных костров, Рой подошёл к Паку и сказал:

- Ты должен сделать выбор.

Пак удивлённо поднял глаза.

- Ты должен сделать выбор, - упрямо повторил Рой, - кто ты – покорный раб или свободный человек. Утром мы выступаем, и к нам по дороге присоединятся тысячи воинов со всей округи. Это будет последняя битва, которая покончит с Ярчайшим и принесёт людям  долгожданный мир.  Я поговорил с вождём, он согласен дать тебе свободу, как в своё время освободил меня. Необходимо лишь твоё согласие.

Пак молчал.

- Думай до утра, - с этими словами Рой дружески ухнул товарища по плечу.
 
Ещё пару месяцев назад Пак наверняка бы грохнулся на землю от такого могучего удара. Сейчас же он только поморщился и задумчиво потёр плечо.

Проведя всю ночь в размышлениях, Пак на следующее утро явился к шатру Роя.

- Какое оружие ты мне дашь?

Рой довольно ухмыльнулся и обнял товарища.

9.
Они шли три полных дня, прежде чем Пак увидел вдали очертания башен белого Дворца. Его сердце на секунду остановилось, породив холод во всём теле, а потом забилось так часто, что он вынужден был присесть на пень, чтобы не упасть.
 
К вечеру многотысячное, разношёрстное, громогласное войско подошло к самим стенам поселения, из-за которых, к удивлению Пака, не доносилось ни звука.
   
- Рой, - тихо проронил он, когда оказался рядом с товарищем, - я не вижу никаких приготовлений к обороне Дворца. Нет ни факелов, ни лучников на стенах, ни рёва боевых труб.

- Тем лучше, - беззаботно пробасил Рой. – Значит, прольётся меньше крови. Видимо, Ярчайший, наконец, понял, что век его на исходе, и драпанул отсюда вместе с остатками своего войска. А сейчас займись-ка лучше обустройством ночлега, - продолжил он уже деловым тоном. – На рассвете начнём штурм.

Пак неопределённо покачал головой и отошёл в сторону. Его не удовлетворили объяснения Роя. Впрочем, у него всё равно был свой план, рождённый в голове в ту бессонную ночь, когда он обдумывал предложение Роя.

Пак вызвался быть дозорным, но когда ночь перевалила за половину, а лагерь затих, он тихо сбросил с себя тяжёлые доспехи и стремглав бросился вниз по равнине к южной части стены, к небольшому проёму, о котором знали только избранные служители Ярчайшего. Ход  был тщательно укрыт от глаз непосвящённых, и вёл узким подземельем в самое сердце Дворца. Таким образом,  в случае захвата Дворца, избранные могли быстро и незаметно покинуть его. Пак провозился почти час в кромешной темени, отыскивая вход, и когда уже совсем было отчаялся, нога его зацепилась за металлическую крышку люка. 

Он довольно долго пробирался мрачным тёмным ходом, выставив вперёд руки и ощупывая скользкие стены. Наконец, начался резкий подъём, и  голова  упёрлась в тяжёлый деревянный подпол. Пак попробовал осторожно приподнять крышку, и та на удивление легко поддалась. Яркий свет больно полоснул по глазам, и несколько сильных рук грубо выволокли его на поверхность.

 Ослеплённый Пак ожесточённо сопротивлялся, пока не услышал насмешливый голос Тирна:

- Какая приятная неожиданность! Мы ждём в гости дикарей, а к нам пожаловал сам Пак, лучший речеписец двора.

Постепенно зрение и самообладание возвращалось к Паку.

- Гости скоро будут, почтеннейший Тирн, - заметил он в тон Наместнику, - очень много гостей.

- Знаю, - невозмутимо ответствовал Тирн, - всё знаю. Свора диких злобных собак под стенами Дворца. 
   
- Они – не собаки! – Пак не понимал, что его больше злит: высокомерие или невозмутимость Наместника. – Они – люди! Такие же, как и мы. Правда, сейчас эти люди очень рассержены. Но я могу их остановить.

- Каким же образом?

 - Если Ярчайший согласится, что правлению его пришёл конец, и прилюдно отречётся, я смогу уговорить вождя смуглых остановить штурм.  Этот край останется нетронутым, и многие жизни будут спасены. Это – моя миссия. За этим я здесь.

- Да? – удивился Тирн. –  А раньше у тебя, мой бывший лучший ученик, была другая миссия: служение Ярчайшему и своему народу. Давно ты стал другом дикарей?

 - У меня было время подумать, – ответил Пак. – Я хочу сказать нашим воинам несколько слов.

- Ты хочешь сказать речь? Вместо Ярчайшего? – Тирн задумался. – Ну, что ж – пожалуй, - внезапно согласился он.

Пак не ожидал такой быстрой уступки от славящегося своей жёсткостью Наместника, но раздумывать было некогда. Они быстро прошли сквозь несколько тёмных, гулких залов Дворца и шагнули на главный балкон, после чего Тирн громко сказал в пустоту:

- Воины! Один из ваших бывших соплеменников хочет вам что-то сказать. Прошу! – театрально предложил он. В нарастающем рассвете Пак различил на площади Справедливости несколько огромных диковинных механизмов и пару десятков воинов, вооружённых палками.

- Братья мои! – крикнул Пак в серую мглу. – Там, за стенами Дворца, стоит огромное войско. Но не они виноваты, что пришли сюда с оружием. Ярчайший подло согнал их со своих земель, сжёг их поселения и уничтожил урожаи! Они не хотят войны, они хотят мира! Любой человек, любая цивилизация имеет право на существование, и никто не имеет права посягать на свободу другого…

В следующую секунду Пак услышал странный шелест. Крупный булыжник пролетел мимо его уха и глухо ударился о стену Дворца. Второй камень рассёк щеку, а третий попал точно в голову.

- Понравилось, собака?  - услышал Пак хриплый смех снизу. Он недоумённо  приложил руку ко лбу, поднёс к глазам и увидел на ней чёрную в предрассветном мареве кровь. Только после этого нахлынула боль.
 
- Ещё несколько слов или пока достаточно? – иронично осведомился молчавший всё это время Тирн.

- Отдайте его нам, Наместник! - послышались грубые крики снизу. – Мы разорвём эту гадину на куски!   
 
Тирн разглядывал окровавленного, подавленного Пака, как бы обдумывая такую возможность, но в этот момент по ту сторону стены послышались звуки боевых труб.

- Славные мои воины! – крикнул Тирн, мгновенно забыв о Паке. - Во славу Ярчайшего, во славу нашего народа, во славу нашей земли!  Зажигай!

Сквозь кровавый туман Пак увидел, как один из воинов быстро зажёг палку, оказавшуюся факелом, и приложил её к чреву уродливого механизма. Чудовище зашипело, заурчало, и вдруг с оглушительным рёвом выплюнуло из своей утробы огненный шар, который с огромной скоростью просвистел над стеной. Вслед за этим Пак услышал жуткий стоголосый вопль. Через секунду факельный огонь оживил остальных чудовищ, и их злобное уханье заглушило все остальные звуки в мире.
   
10.
  Бойня длилась ещё около часа, но Пак уже не видел этого. Его немедленно увели в подвальные казематы, откуда был слышен лишь дикий грохот и ощущался запах дыма, проникающий сквозь крошечное окошко.

Ближе к вечеру, когда мрак тёмной громадиной навалился на Дворец, окоченевший Пак услышал скрежет ключей в ржавом замке.

- Освободить его! – приказал вошедший Тирн, и Пак услышал, как на запястьях лопнули оковы.

Наместник принёс с собой кувшин, щедро налил в угодливо подставленную надзирателями кружку и протянул Паку:

- Почти шесть тысяч! Кто сумел унести ноги, забились по лесам, где их, скорей всего, сожрут звери, почуявшие запах крови. В любом случае,  мы о них уже не услышим.

Онемевшими губами Пак припал к кружке, сделал несколько глотков,  и скоро по венам разошлось тепло.

- Я советовался с Ярчайшим. Он согласен помиловать тебя. В последних битвах мы потеряли всех наших речеписцев, и на тебя возлагается большая надежда. Мы поселим тебя на дальней Окраине, и ни одна душа не будет знать о тебе, кроме новых учеников, которых ты наберёшь.

- Я хочу увидеть свою семью, - сказал Пак.

- У тебя будет всё – вино, пища, слуги, - не слушая его, продолжал Тирн.

- Где Гия  и Лея? – упрямо повторил Пак.

- У тебя будут лучшие наложницы. Любая твоя прихоть, любое желание – и самые красивые девушки будут ублажать тебя днём и ночью.

- Значит, ты их тоже убил, - почти спокойно сказал Пак, и воцарилась тишина.

 - Однажды Ярчайший уйдёт,-  продолжил он после паузы, - и люди узнают иную правду.

- Ярчайший? – Тирн усмехнулся. – Ярчайший будет всегда! Лучшие речеписцы будут писать ему красивые речи. Лучшие ораторы будут красивыми голосами произносить эти речи для народа. Лучшие наместники будут воплощать его волю.  Ярчайший – не человек. Он тут, - и Тирн коснулся виска белой рукой. – Я удивлён, что ты этого до сих пор не понял. 

- Значит, уйдёшь ты! - упрямо заявил узник.

- Наверняка, - согласился Тирн. – Только на смену мне придёт другой, такой же. И мы пойдём той же проторенной дорогой. Кстати, когда-то я прочил на место следующего Наместника именно тебя.

- Вот видишь, - засмеялся Пак. – Однажды очередной тирн ошибётся и уступит своё место какому-нибудь паку, который окажется намного сложнее, нежели он ожидал.
Наместник неопределённо пожал плечами:

- Я всегда был уверен, что жить верующим глупцом гораздо безопаснее, чем сомневающимся умником.

- Именно на этом и держится вся ваша теория о величии, уникальности и насилии во благо цивилизации.

Тирн кашлянул.

- Это значит – нет?

Пак молчал.

- Тебя повесят завтра утром. – Наместник оторвался от холодной казематной стены. -  И, поверь, толпа глупцов, которая придёт полюбоваться на твой вывалившийся синий язык, будет огромной.  Только после казни они все вернутся по домам, а ты останешься болтаться, пока птицы не выклюют твои глаза. 
 
Пак невесело усмехнулся.

-  Если в толпе верующих глупцов найдётся хоть один сомневающийся умник, которого мой вывалившийся  язык заставит задуматься, мне кажется, это стоит того, чтобы повисеть в петле.

Бесстрастный до этого момента Тирн внезапно яростно пнул ногой кувшин, который шмякнулся о противоположную стену, разлетевшись на сотню окровавленных осколков, после чего, ни говоря более ни слова, стремительно вышел вон.  Пак вновь услыхал срежет ключей в замках.

Он встал и подошёл к маленькому решётчатому окну.  Прямо над его головой, в тёмном морозном небе, искрились неподалёку друг от друга две ярких белых звёзды, дружелюбно подмигивая  Паку из далёких, неведомых миров.
 
- Я назову вас Гия и Лея, - пробормотал он себе под нос и погладил звёзды рукой.

Затем отошёл вглубь темницы и сел на холодный пол.  По лицу его блуждала спокойная, отрешённая улыбка.