Была среда, полдень, лето, обеденный перерыв, кнопочные нулевые, душная и горячая Тверская. Я точил свой студенческий ланч в «KFC» рядом со станцией метро «Маяковская», в здании информационного агентства «Интерфакс», где я тогда, believe it or not, работал редактором новостной ленты. Сидел, сгорбившись, роняя крошки и кунжут на красный поднос и неуютно ежась под взглядами всех-кто-на-меня-смотрит, думал о предстоящей сигарете, тысяче френдов в ЖЖ и черноте вселенной, — как вдруг услышал чей-то мягкий, хорошо поставленный голос — негромкий и спокойный, но именно своей бархатностью и ухоженностью, столь непривычными и неожиданными в этом угрюмом месте, перекрывавший привычный плебейский саундскейп дешевой рыгаловки.
— Здесь… Вкусно, — говорил он.
Я обернулся — точнее, с приобретенной недоверчивостью воровато покосился через плечо, — и увидел молодого человека в бежевом тренче, с аккуратной прической с самого острия трендов 2006-го, стоящего посреди зала и держащего в руке фотогенично развернутый бургер. Он щурился на солнце, бившее с июньской Маяковки через халтурно протертое стекло, легко фильтровал тонкими ноздрями спертый воздух со смесью запахов масла, пота, канцерогенных трансжиров и отчаянной тинейджерской парфюмерии, и почти наивно улыбался, выглядя совершенно иммунным к унизительному срачу и полуживотному потреблению, происходившим вокруг.
Перед ним толклась съемочная бригада из оператора, звукорежа и парня с какими-то распечатками, мятыми и замусоленными от частого перелистывания — очевидно, это был режиссер, и в руках он держал скринплей.
— Еще? — спросил юноша в тренче. Очень расслабленно, без тени раздражения и почти лениво, как если бы говорил этим: да я так могу весь день повторять, господи… Ладно бы что-то серьезное было или хотя бы драматическое, так-то у меня заряда на миллиард таких дублей.
Моя главная роль не здесь, ребята, как бы объяснял он, поправляя воротник и запонку и готовясь снова поднести ко рту все еще приятно теплый сверток с ароматной жратвой, — моя съемочная площадка — далеко-далеко отсюда, мой скрипт — в руках не у тебя, милый приятель по ВГИКу, нервно загибающий края страниц, а у атлетичного выпускника University of Southern California; мое будущее — высоко-высоко, за многими меридианами соленой воды и милями безлюдного песчаного побережья, за листьями пальм и прозрачными патио, за зелеными экранами и еще не существующими программами видеомонтажа; мои гонорары заоблачны — равно как и число подписчиков у моего еще не созданного официального аккаунта в еще пока не изобретенном инстаграме, равно как и стоимость спецэффектов в трейлере моего следующего фильма, которые пока не способен отрендерить ни один компьютер в мире, — ну, разве только один из тех, что стоят в дата-центре NASA; моя душа чиста, мои глаза влажны, моя аудитория золотиста и белоснежна, моя сцена огромна, мой микрофон тонок и золотая статуэтка в моей руке холодна величественным холодом, который исходит от самой истории искусства, от самой, по сути, основы разумной жизни, напрямую, если разобраться, от движущей силы эволюции и непосредственно от оси времени; моя спутница — так же прекрасна и так же популярна, как и я, мой агент ждет за дверью, мой вкус — безупречен, мой выбор — «KFC», мой девиз:
— Здесь… Вкусно, — повторил бархатный голос в середине зала, на которой было теперь сконцентрировано внимание всех без исключения посетителей закусочной: кучки прыщавых белых воротничков на старте карьеры, сумасшедшей старухи, заснувшей было в дальнем углу, краснолицего работяги, медленно несшего ко рту последнее жареное крылышко, стайки хищных школьников, шипевших кока-колой и бурливших пубертатным гоготом, пары бомжей, на короткое мгновение восстановивших связь с реальностью и в нескольких надломленных над черным кофе и скупым брауни худых девушек начала тысячелетия.
Мимо мутной витрины с разводами и следами детских носов и ладошек летел дневной трафик Тверской, еще загазованной, заставленной парковкой в два ряда, не знающей ни Навального, ни Удальцова, ни Рынской, ни стратегии 31, приветливо пестрящей штанами, походками, футболками и улыбками, еще сохраняющей оттенки недавно закончившихся девяностых.
Дверь «KFC» откупоривалась и хлопала, впуская и выпуская разношерстных людей, зашедших поесть и повдыхать губительных ароматов. Шумела вытяжка, шуршали кроссовки. Пятничный дождь лежал за горизонтом в еще невидимой пухлой тучке. В метро неуклюже прижимались друг к другу, в молчаливой битве сдавая сантиметры приватных зон, незнакомые взрослые люди в рубашках с короткими рукавами. О чем-то трещал смешной динамик нокии у чьего-то скрытого давно не стриженной шевелюрой уха. Кто-то похожий на тень Бориса Пастернака мерил шагами пустой парк между доходными домами Оружейного переулка и бетонной изнанкой уродливого Садового, слушая и кивая, периодически глядя на часы и тихо повторяя: «Конечно люблю, ну что ты такое говоришь».
Большие пальцы печатали: «Segodnya budu pozdno» глаза посматривали на количество свободных символов, остающихся от 140, фасады исторического центра плавились в лучах быстро садящегося солнца, словно блоки пластилина, теряя вывески, освобождаясь от арендаторов и принимая новых. Кто-то еще неизвестный стоял в виду Гранд-Каньона и вдыхал еще свободный и не прерываемый нотификациями аналоговый воздух. Кто-то заканчивал читать роман Джорджа Р. Р. Мартина «A Game Of Thrones» и опускал книжку на пол, чувствуя, как возникает что-то большое, боясь встать и сделать неосторожное движение, чтобы его не спугнуть. Кого-то спрашивали: «What should I call you?» «Anything but Matt, — мягко и немного нараспев отвечал он. — I hate Matt. “Matthew”, “McConaughey”, “Hey you”. Whatever you like». «Paris, je t’aime», — мечтательно читали чьи-то губы надпись на яркой киношной афише.
— Just in case, — делал быстрый небрежный жест парень с треплющимися на ветру листками сценария, досадливо распрямляя их и пряча в папку. — I’m pretty sure you nailed it, but just so we have something to choose from, okay?
— Sure, — отвечал парень в бежевом тренче, стоящий перед камерой и уверенно смотрящий в объектив. — Let’s do it!