КАПЛЯ ГОРЕЧИ - РАДОСТИ
этюд
Будильник не понадобился, потому как воскресенье. С удовольствием без него проснулся. И он начался - обычный, как показалось, день лета. Восемь часов. Солнце уже над крышей общежития напротив. Ласкает окна нашего. Но меня не проведешь, знаю: июнь - не апрель. Через пару часов милое солнышко станет почти прозрачным и так обласкает окна, что они прогнутся внутрь, пусть и по виду. Тогда в комнате не усидишь. Или наоборот - проваляешься в одних плавках на кровати, захваченный, разморенный теплом. Нет, надо бежать!
Вообще, это просто - уйти. А бывает, глянешь в окно, увидишь и то, что дальше видимости, поймешь, что всюду будешь один и уже никуда.
Вот и сегодня тоже. Надоело! Брюки и штиблеты, рубашка, умылся - на улицу. А за порогом общежития - город моего одиночества. Помпезно? Знаю. Бывает наедине. Остановился на высоких ступенях в тени козырька над входом. "Здравствуй, солнце". Площадка чистого асфальта, длинная скамья, газон и поникшие ивы. Низкие они, а ветви длинные. Устали, а полить некому. "Не обижайтесь, вечером полью". Да чего там, вперед! Пока рано.
Десять минут автобусом и город уже где-то. Он рядом, но не виден, почти не слышен. И вместо асфальта шороховый гравий под ногами. Темная еловая рощица, березовые аллейки, тополя и сосны-великаны. "Александрия". Мне хорошо с нею, не одиноко. Я никогда не говорю "парк", а лишь "Александрия". С женщиной легче. "Здравствуй, - говорю ей,- Как ты?" Нет, ци-тиньканье птиц и лопотанье листьев дедушек-тополей для меня не ее ответ. С нею мы говорим без звуков. А сейчас ей тяжелее, чем зимой. Чаще обижают. Зимой не видать под кустами и в прудах бутылок, не валяются газеты. Да мало ли... А летом все это в глазах. Потому и ухожу скоро. "Прости, я ничего не могу с ними сделать. Скоро приду, поговорим больше".
Я снова в городе. Сразу за воротами "Александрии" он резко напомнил мне об этом. Впереди шли двое, его дети: он и она. Он - в костюме, не смотря на ясность неба. (Слушает, наверное, метеосводку.) Да и она не в легком платьице. Интеллигентные на вид люди. И вдруг:
-Не бреши!- он.
-Брешут собаки!- она.
"Зачем ты так, город?"
Я стою в автобусе, а он движется. Оба будем у цели. Хоть здесь улыбнулся. Людей набилось, душно. Тела - ватрушки с жару. Попробуй-ка выберись на своей остановке. Вот и услышал:
-Мужчина, да пройдите же, мы не выйдем.
-Я же не ледокол! Тут все слиплись.
-Ох и мужики хилые пошли. Конечно, воду не носите, дрова не колете!
Я оглянулся. Эдакая молодайка лет трех замужем. Кругла лицом, волосы на затылке в широком узле. "Ну-ка, поддай еще нашему брату. Это полезно".
А день растет и подпирает солнышко ввысь. После столовой я у реки. Пляж в стороне, потому как травку люблю. А там песок. Одежда на травке, пара газет подо мной, а одна еще в руке. Но какое там чтение, если вчера на работе подошел ко мне один солидный дядя с солидной свитой и сразу этак горлом на меня:
-Вы свое рабочее место от предыдущей смены принимали?!
-Принимал,- говорю спокойно.
-Почему же масло везде?!
-Масло убирают слесаря. Да его и не убрать, потому что оно течет постоянно.
-Вы должны принимать и сдавать позицию частой!
Не помню, что я ему ответил, но он совсем разошелся: - Не забывайте с кем вы разговариваете! Я директор завода!
И почему я тогда не сказал ему слово "рабочий"? Чем оно хуже слова "директор"? Да Бог с ним. Закрыл глаза. И в жарком темном мареве мелькнула другая картина. Недели две назад забрел случайно рано утром в тихую улочку. Еще свежо, во дворах цветущие тюльпаны, сирень, а по улице - стройные колпачки цветов каштана. "Эх, директор, жаль, что тебя не было",
"Ну, а я все лежу и на солнышко гляжу". Нет, это в песенке из мультика так. А у меня глаза закрыты, но я его чувствую. Только начал погружаться в дрему - мысль со стороны. Вздрогнул. Мимо прошел кто-то с включенной музыкой:
"Стала пуганой птица - удача
И не верит людским рукам,
Да и как же ей быть иначе:
Браконьеры и тут и там".
"Это точно. Все время лежать - этой птички не видать". Поднимаюсь и бреду в реку. Это вам не автобус: поумерится жар, подберется тело. Иным выходишь, Смыл дремоту. Но закрыл глаза и услышал вчерашнее письмо от друга. Сам себе читаю: "Сегодня отнесу Дунаевой Ирке учебник "Изучение художественной литературы в школе". Сделал три шпаргалки сочинений. Ну и надо занести алгебру Лариске. Готовлюсь потихоньку. Завтра еду в Харьков, буду устраиваться на работу. Поехали со мной, поступим в один институт. Подумай".
Лежу вот и думаю, травинку жую. А солнышко надо мной все катится. Или я под ним? И как же все просто: пошел и взял у Ларисы алгебру. Теперь пойдет и отнесет. И она будет ему улыбаться. И никогда не скажет того, что сказала мне. А я взял и убежал сюда. Не знаю, может и глупо. Сам себя на год сослал. Стоп! Почему только на год? Разве я уже отсюда уезжаю? А ведь и вправду уезжаю. В-о-о-т оно!
Я засмеялся и стал одеваться. Все спокойно. Начал подниматься по пыльной тропинке. Но оглянулся, остановился. "Прощай, река. Я скоро уеду". Иду к общежитию. Завтра на работу. Приду и скажу: "Прощай, директор". Нет, он не услышит. А мне его жаль. Он не видел тюльпанов утром. Иду и думаю. А еще улыбаюсь иногда. Середина дня. Один день, день жизни. Много? Разные они бывают. Кап! - и нет его. Что осталось? Капля горечи-радости...