ИЛЬЯ МАСЛОВ - ЧЕЛОВЕК С ДОБРЫМ СЕРДЦЕМ
Художественная биография
Двоякое впечатление оставляет чтение романа "Сердце, не волнуйся!" С одной стороны глубина, важность и та особая, я бы сказал, простодушная смелость содержания, которая всегда придает достоверность описываемому, а с другой - робость языка, не позволяющего себе красок ярче серого газетного штампа. И еще одно впечатление, по мере чтения все более и более укрепляющееся: что Маслову если не вовсе не встречалась добросовестная, внимательная и доброжелательная помощь, то встречалась редко. И что он нуждается в такой помощи - разобраться прежде всего в себе, в своих силах, в итогах своего труда.
Итак, в час подведения итогов герой романа Виктор Орлов, чувствуя потребность исповедаться и как бы в надежде, что история его жизни станет поучительна другим, неторопливо рассказывает о себе. Приглашает нас в мир широкий, многоводный, как река, на берегу которой он родился и вырос и куда он неизменно возвращается из всех своих странствий.
Конечно же это одна из удач романа - Иртыш как символ, вовсе не надуманный, а из сердца естественно вылившийся образ милой родины. Приглашает, ведет за собой, обводит широким гостеприимным жестом хозяина Павлодарские степи, заливные прииртышские луга: вот тут я родился, вот остров на Иртыше, куда мы переехали и где построили дом, потому что отец мой был бакенщиком, смотрите, какие тут зимой снега, какое весной половодье, как однажды чуть не унесло наш дом вешней водой и как мы спасались на лодках...
На много верст кругом ни души - и все-таки сколько людей: то гости, то пароход пройдет с нарядными пассажирами на палубе, то сами в гости; и донесется вдруг издалека голос, весть, слухом ребенка воспринятая, и догадываешься: ага, вот это когда, начало века, скоро война с японцами, приближается Революция. Растет век и с ним растет человек, с веком, так сказать, наравне, жаждет знаний, хочет учиться, да где тут, в глуши, учиться, чему учиться, у кого?...
Этот зачин, панорама милой сердцу родины, смятение души и жадность взгляда, жажда познания - все хорошо, и особенно хороша организующая частности и детали живительная идея, почти как бы и не осознаваемая автором, но тем-то и ценная: единство, "родственность" маленького героя с огромным, порой неуютным, но всегда интересным окружающим миром.
Зачин этот, главенствующая во всем оркестре тема питает надежду на еще более широкую, - с мужанием героя, - уже нравственно социальную панораму - на тот самый рост "с веком наравне." И надежда эта до поры до времени оправдывается, но где-то на второй половине романа тема эта постепенно начинает глохнуть, забиваться другими трубами.
Еще надеешься, что у автора, может быть, другая задача, мало ли какая, не менее значительная. И действительно, задача у него другая, но - значительнее ли? Здесь надо заметить, что речь идет уже не о всей вещи, а только о последних главах, тем не менее высказаться о них кажется мне важным, потому что неверный свет последних глав искажает наше восприятие картины в целом.
По некоторым признакам догадываешься, что задача эта - показать правдолюбца, борца за справедливость, но тут как раз тот случай, нередкий в писательском деле, когда благие намерения автора расходятся о результатом. Правдолюбие и борьба с несправедливостью как-то незаметно оборачиваются в непосильную тяжбу с миром. Нет, автор этого не хотел, он еще сопротивляется чувству обиды, но нет-нет да даст волю своему герою - рассчитаться за все обиды, за тяжелую судьбу, за болезнь, за непонимание.
Сам-то автор догадливее своего героя, чувствует, что тут что-то не совсем ладно, он тревожится, он озабочен тем, чтобы читатель принял Орлова таким, каким хочет сам его видеть, недаром в конце, на последней странице, он приписал неожиданные на первый взгляд слова: "будет неверно, если меня попытаются обвинить в ограниченности, индивидуализме."
Неожиданные, потому что голос уже не персонажа, не Орлова, а именно самого Маслова вдруг прорвался прямо к читателю и просит его поверить. И я, читатель, прямо же к Маслову, мимо казенной рецензии, положа руку на сердце, попытаюсь прорваться: Илья Васильевич, есть такое впечатление. Что сделаешь, есть, ну не индивидуализм, а вот расчет за обиды есть, право. Это не частностями доказать можно, это - в общем тоне, арифметика же в конце концов художественное произведение. Да, впрочем, и частностями тоже.
Вот вернемся к Орлову: он - учитель в сельской школе. Все плохи, все учителя, сам заведующий Шмарченко - пьяница, учитель Черный - пьяница и прогульщик, комиссия, приехавшая разобраться в напряженной ситуации, сложившейся в коллективе, - предвзята, один Орлов хорош, но его не понимают, подсиживают, не дают работать... Но вот деталь: вдруг Орлов узнает, что Черный - бывший раскаявшийся дьячок и ужасается: как! Бывший дьячок - учитель?! Позор?
Ему объясняют, что Черный публично, в печати, отрекся от сана; нет, ни малейшего хотя бы понимания чужой трагедии; ведь это же трагедия - пережить сомнение в вере, публично отречься от бога, без душевных мук наверное же тут не обошлось... Куда там, Орлов тут же "довел до сведения" Черного, что отстраняет его от работы. "И тут разгорелся сыр-бор. Пламя недоверия, отчужденности, вражды запылало во всю силу, как на сильном ветру."
Приехала комиссия. И каков же ее вывод? Всем прогульщикам и пьяницам выговор, а Орлову - строгий выговор. За склоку. Орлов пишет: "У меня оставалось одно средство доказать свою правоту, выступить в газете. Сразить своих противников наповал, возможно я не смогу, но это будет сильный удар, направленный прямо в грудь."
Конечно, комиссия может ошибаться, спору нет. Но вот что бросается в глаза. Куда бы Орлов ни поехал, где бы ни останавливался жить и работать, - а география его странствий большая, от Подмосковья до Павлодарских степных деревень, - везде та же история, с вариантами, конечно, всюду обида.
Вот он устроился работать в многотиражке где-то в Подмосковье. Однажды на районном совещании "слегка" покритиковал свою газету за то, что слабо освещает соцсоревнование. А редактор взял и уволил его, воспользовавшись пустяковым поводом. Обидно? Еще бы, и обидно и несправедливо.
И обиды эти растут, множатся, лучшие годы уходят на борьбу с несправедливостью; где уж там "с веком наравне", широкая панорама, большая глубокая тема, не до этого, хватило бы только сил объясниться с читателем, убедить его в том, что Орлов честный, добрый, "смелый в своих поступках, (это в авторской аннотации), принципиальный, до конца отстаивающий свою правоту, он не терпит лжи, хамства, бражничества, грубого отношения к женщине," и вот за все это хорошее столько обид и несправедливости.
Душа у автора горит, все так, но я хочу спросить: неужели он не понимает, что это - сужение темы? Правдолюбец-то он конечно, и борец за справедливость, но за чью правду он все время так хлопочет? Вот старший брат его Проня, тот хоть за правду своих родителей боролся, помогал им, как мог в голодные годы, вызывал к себе, потеснился с женой в тесной своей каморке, и Витю Орлова, неприкаянного правдолюбца, сюда же; вот Проня - пожаловался хоть раз на с в о ю судьбу?
Да ему некогда было жаловаться, опять и опять ему надо было помогать, опять Вите куда-то писать, хлопотать за него, выслать ему денег, потому что Витя опять обижен... Орлов где-то незаметно сошел с большого пути, и я не хочу, мне не интересно разбираться, сам ли он сошел, его ли вытеснили на узкую тропу личных обид. Нет, там, где начались обиды, там кончился роман.
Здесь автору предстоит какое-то душевное усилие - на малом пространстве сердца, где рядом почти неразличимо схожие стоят негодование за обиды и правдолюбие, все-таки различить их, потому что в негодовании за обиды всегда слишком много "я" и мало правды, а в истинном правдолюбии - наоборот. И вероятно предстоит выбор: отбросить конечные главы, начиная с главы "Конфликт" или основательно их переработать. Может быть, и так: затеять всю вещь в целом как эпопею из двух книг, первая из которых будет своего рода "Детство, Отрочество, Юность", и пока дело подвигается к печати, (процесс долгий!), обдумать и заняться второй книгой... Но это так, к слову.
Вывод таков: зачин романа, широта охвата, абсолютная достоверность описываемого, подробности быта, такие интересные образы, как отец Орлова, брат Проня, казах Жакия, дядя Петров, "Якуня-Ваня", бабушка, дядя Петр и другой брат Петр, и дальше, художник Петров, глава "Наводнение", возвышающаяся над остальными главами силой изобразительности, как бы переломная в судьбе героя, - переезд в Ермак, новая жизнь, начало возмужания, учеба, жизнь в Павлодаре, важные события в стране, в общем раздвижение горизонтов, - вторая и третья части, и дальше до главы "Конфликт", где начинается как раз сужение горизонтов, - все годится и за вычетом некоторых языковых погрешностей достойно быть книгой.
Родион Ребан, член СП.
17 сентября 1983г.
*****