Эпизод повести
Толька получил первую в жизни получку – за работу помощником электрика. Нужно было это дело обмыть. Но вина в магазинах не было. Объехали втроём (Толька, я и Саня) на автобусе почти весь город – всюду пустые витрины.
В тесном привокзальном магазине молодая красивая продавщица (Инна) у нас на глазах подала «из-под полы» одному типу характерный свёрток из газетной бумаги, в коем слегка просматривались привычные очертания «плечистой» бутылки –«фугаса». Я, как знакомый инниного братца, с которым в детстве разбойничали в окрестных лесах (взрывали старые снаряды, стреляли из «трофейного» оружия…) набрался смелости и тихо спросил у Инны, не найдётся ли у неё и для нас чего-нибудь покрепче лимонада. Красивая Инна рассмеялась и «сделала» нам свёрток – как и тому типу.
Когда мы вышли со свёртком из магазина, ко мне подвалил жлоб лет тридцати пяти. Похоже, решил изъять бутылку в свою пользу. Толяс, бывший рядом со мной, встрял, но жлоб схватил нас обоих за шиворот и попёр за угол магазина. У него была железная хватка, руки – в тюремных наколках… Мы с Толькой мужественно сопротивлялись, но силы были не равны. Жлоб хищнически торжествовал. Тут подошёл Ерофеев и нарочито спокойно сказал: «Дядя, оставь этих ребят. Говорить ты будешь со мной». Жлоб опешил. У него начала подрагивать челюсть. Бесцветные глаза заскользили по нам, вмиг растеряв всю злобу. Волшебник Ерофеев легче лёгкого превратил наглеца в слюнтяя. Мы окружили гада со всех сторон, не позволяя ему уйти. Он распластался по ящикам, прислонясь к их горе. Сашка приблизился к негодяю вплотную, сказал:
- Ну, выкладывай, о чём ты хотел поговорить с ними?
- Да я пошутил, ребята.
- Больше так не шути, парень, - назидательно сказал Ерофеев. – Никогда так не шути, понял.
- Понял, - повторил жлоб, ожидая, что его будут бить.
- А теперь беги отсюда и не попадайся мне больше! – скомандовал Ерофеев.
Чувак мгновенно исчез за грудой хлама. Мы посмеялись и развернули свёрток – в нём был коньяк – «Армянский», пять звёзд. Тут же и выпили, закусывая конфетами.
Мы пришли на Вал. Я увидел Наташу в обществе неизменной Гали. С ними я прошёлся по парку. Пошлялись по Валу. Провели домой скучную Наташину подругу – она, похоже, всё не могла выкинуть из головы Ерофеева, и это было уже не смешно – печально. Вдвоём с Наташей мы вернулись к танцплощадке. Мне надо было отдать друзьям наши фальшивые контромарки. Наташа дёрнула меня за рукав: «Смотри, Мишка!»
Мишка шёл в новеньком тёмном костюме, был весел и изящен. И, как оказалось, не с пустыми руками – он только что вернулся из Тарту и привёз три шкалика «Вана Таллина». На горизонте показались Сашка с Толькой. Я на минутку покинул Наталью – мы вчетвером выпили за нашу дружбу, которая в этот вечер казалась прекрасной. Было так хорошо в надёжном кругу друзей! Но ведь неподалёку скучала она… И я вернулся к ней.
Мы ушли от ярко освещённого уголка ночи, где лилась нежная музыка, перехлёстывающая гул голосов и шарканье ног. Она предложила искупаться, первой разделась и прошла – мимо меня – в воду. Следом полез и я. Мы купались в нашей любимой Великой, почти не различая в темноте друг друга. Потом мокрые в сырой одежде шли к её дому. Я был изрядно пьян. В переулках тосковали фонари. Я целовал её, но она торопилась домой. Мы едва договорились о новой встрече. На прощанье я пропел ей из шлягера сезона:
«Меня хотят с ума свести –
Наташку держат взаперти!»
Я был ужасно пьян. Шёл домой и пел песни, какие только знал. У ремзавода за мной увязались две фигуры. «Кто такой!» - услышал я сзади. Потом свистнули вопросительно. Я отсвистнул. Они прибавили шагу. А я убавил. «Эй, ты, блатной! Погоди!» - послышалось сзади. Я не остановился. Но когда уже в самую спину мне заныл их прёмник, я встал. Спросил:
- Вы мне кричали?
- А что ты этим хочешь сказать? – произнёс длинный усатый тип лет на пять старше меня. Одет в белый костюм, в руках – транзистор, глаза блестят, как осколки разбитой бутылки – остро.
- Да ничего. Домой идти не с кем.
- Мы составим компанию, - усмехнулся длинный. Его друг безмолствовал, прятался за ним. Был короче и не столь импозантной внешности.
- Вруби-ка какую-нибудь стоющую музыку, - сказал я.
- А ты откуда? – спросил высокий тип.
- Со Станции*, - сказал я.
- А звать? Погоняло есть?
- Ну, если хочешь… Никс.
- Чего-то не слышали о таком… Ты слышал?
- Нет, - прогундосил спутник. Знакомый, кажется, голосок…
- Не найдётся ли прикурить? – прозвучал классический вопрос, какой задают уркоганы перед мордобитием.
- Молодой я ещё курить, - ответил я.
Подошли к перекрёстку, за которым чернели тускло освещённые редкими фонарями кварталы Станции.
- Дальше перекрёстка не пойдём. Здесь и согрешим, - констатировал длинный.
- Возьмём грех на душу, - сказал тёмный спутник, обходя меня сзади.
«А ведь это Афонька, который работает с Мишкой на ремзаводе», - узнал по голосу я.
- Зря вы это, - сказал я. – Да ведь ты, Афонька, меня знаешь.
Афонька разочарованно присвистнул:
- А-а, точно, знакомая рожа…
- Ты точно со Станции? Назови, кого знаешь? – пытал длинный.
- Юра Помойка** – мой сосед, Санька Маруха, Толик Бозылёв…
- А, ну извини, - потеплевшим голосом сказал длинный и пожал мне руку. Ладонь у ночного незнакомца была неприятно холодная, как у мертвеца. Он пристально посмотрел на меня, запоминая внешность, ещё раз извинился и ещё раз пожал мне руку. Они пошли к ремзаводу, я – домой. Я слышал обрывок фразы, сказанной Афонькой: «Да свой чувак, Люкс, всегда на танцах здороваемся»…
Примечания.
Рисунок - от автора.
* Станция - окраинный район на востоке Опочки, где в довоенную пору и в годы немецко-фашистской оккупации находилась железно-дорожная станция.
**Помойка Юрий - в 60 - 70-е годы прошлого ХХ века известнейший в Опочке хулиган; исчез из города в эпоху "перестройки", женившись на дочке одного из московских воротил.