Одесса любила шикарно одеваться, как говорят - с иголочки. Не отставать от моды.
Эта страсть бурно расцвела особенно в 50-е годы. Увы, официальная торговля предлагала унылые и однообразные товары, – мешковатого покроя костюмы и пальто, широконосую, как лошадиные подковы, обувь. Всё это не вызывало порывов и эмоций к счастливой жизни.
Яркие импортные галстуки, широкоплечие пиджаки со шлицами у бёдер, узкие брюки с манжетами, женские, короткие юбки в форме колокола и восхитительные туфельки-лодочки, – всё это можно было приобрести на одесском вещевом рынке с громким, клокочущим слух, названием, – барахолка. Шмоточной столицей Одесса числилась вполне справедливо.
Моряки торговых судов вносили свою огромную лепту в имидж города. Иностранные туристы привозили партиями невиданных фасонов кофты, блузы, рубашки-дикарки, расписанные павлинами и обезьянами на лианах в джунглях, туфли на белой микропорке, и много прочего, что смогла только намекнуть изысканная фантазия. Через «фарцовщиков», это добро попадало на знаменитый рынок в районе Молдаванки. Там можно было купить всё, даже атомную бомбу, как зубоскалили местные хохмачи.
Аркадий, парень из провинции, был на втором курсе художественного училища. Одесса с первого взгляда оглушила и очаровала его. Яркая жизнь портового города поглотила его творческое воображение. Тенистые улицы с аллеями акаций обволакивали теплом индивидуальной архитектуры, ароматом моря, которое тянуло его в порт. Там подолгу любовался он пришвартованными пассажирскими и торговыми судами под флагами разных континентов.
Город жил суетно, ярко и, как говорится, на «широкую» ногу. Эта жизнь заманивала провинциала, словно цыганка при сеансе гадания. Главная улица, – Дерибасовская была на особом счету. Расталкивая толпу одесситов и приезжих, плавно проплывали «стиляги», – молодые люди в яркой и несколько вызывающей одежде, раздражая одних, и восхищая других. Это был парад дерзости, зависти и протеста.
Аркадий там, в родных местах, такого не просто не видел, он даже не мог представить себе подобной жизни. Он довольствовался стипендией, носил собственноручно зауженные брюки, жил в общежитии, подрабатывал в гастрономе, – писал там объявления и ярлычки с ценами на продукты. Особенно, одна часть одежды погружала его в запредельную мечту, окунала в грёзы. Предметом этим были пляжные шорты, украшенные якорем. Найти их можно было только на барахолке. В таких шортах щеголяли по пляжу загорелые мускулистые парни из службы спасения, крутые чиновники, армейские чины и криминальные авторитеты. Остальной люд довольствовался чёрными, сатиновыми «семейными» трусами, – широкими и длинными, напоминавшими убогие юбчонки уборщиц.
На рынке также шла бойкая торговля надкроватными ковриками с изображением румяных, пышногрудых русалок, лежащих среди пальм и стыдливо прикрывавших оголённые части тел струями волос. Были и другие сюжеты, пользующиеся спросом у более скромных покупателей:
водные пейзажи с плывущими лебедями разного размера. На такую продукцию милицейские власти устраивали облавы.
Комсомольцев художественного училища обязали устраивать рейды по поимке создателей этих «шедевров», чтобы они не развращали народ подобной пошлостью. Аркадия также назначили на это «задание». Но он старался затеряться в толпе, не участвуя в «поимках». Он не мог поступить иначе, – там, на барахолке, продавал свои «изделия» его земляк, Соломончик, привозя их в рулонах на себе за сотни километров от Одессы. Соломончик был человеком одарённым, – мог на месте, по просьбе покупателя, пририсовать ещё, сколько потребуется лебедей, или изменить колорит композиции, согласно цвету стен или мебели.
Как-то, оторвавшись от сокурсников, Аркадий углубился в ряды продажи трикотажных изделий. В толпе он заметил женщину, с опаской поглядывающую по сторонам. В руках у неё были заветные шорты. Да-да, именно, предмет его вожделения. Их украшал якорь, вышитый золотистой нитью, и белый поясок с соответствующей пряжкой. Не торгуясь, он отдал за шорты половину своей стипендии. Переполненный счастьем, прижимал к груди заветное сокровище. В тот же день он отправился на пляж Лонжерон.
Июньское солнце щедро поливало разгорячённые тела отдыхающих. Как обычно, здесь было шумно и многолюдно. Переодевшись, Аркадий, обойдя всех, направился к морю. Он плавал с наслаждением, ныряя поглубже в воду. Прогуливаясь по побережью, он думал о том, что все восхищаются его мускулистым телом и, особенно, шортами с якорем. Он сел на каменную глыбу запрокинув голову, любуясь полётом чаек, ведущих свою птичью перебранку с волнами у пирса. Вдали скользили парусники, доносился густой бас океанского теплохода, заходящего в порт. Он давно мечтал изобразить буксирные катера на фоне тёмной туши громадного судна с рычащей трубой, и чаек, приветствующих их своими торжественными воплями. Композиция приобретала вполне реальное восприятие.
Внезапно раздавшийся сзади смех, вывел его из раздумья. Аркадий обернулся и увидел ухмыляющиеся лица сидящих вблизи, и смущённо отворачивающихся девушек. Инстинктивно ощупав себя, он обнаружил сзади на шортах огромную дыру. Прикрывая рукой оголённое место, он поспешил к своим вещам. Затем понуро побрёл к трамвайной остановке. Солнце ехидно подмигивало ему, отплясывая лучами. Праздник был загублен.
– Ты что, телёнок местечковый, не знал, что цыгане владеют ремеслом обмана, – сказал сапожник Яша. – Они подбирают на свалке тряпьё из женского трикотажа, и шьют из него плавки, таким простачкам, как ты.
В общежитии Аркадий долго разглядывал свою загубленную мечту, – фрагменты шорт. Затем аккуратно, ножницами, вырезал якорь, разгладил его на ладони и уложил в пакет с памятными фотографиями. Там и лежит он до сих пор, как напоминание об обманутой мечте доверчивой юности.
Берлин. 2018.