Всего лишь оруженосец

Авторы: Дэлора и Таэ Серая Птица
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Фэнтези, Мифические существа
Предупреждения: Насилие, UST
________________________________

Что делать бедному оруженосцу, влюбленному в своего рыцаря, если тот готов во славу дамы сердца на любое безумство? Только быть рядом, хранить и спасать - и щитом, и хитростью, и крохотной капелькой магического дара, растворенной в крови, если потребуется. Оставаться верным и преданным ему в зыбкой надежде, что однажды...

Примечание от авторов: Жители этого мира вполне антропоморфны, от неко у них только кошачьи уши, хвосты и шерстка, покрывающая конечности и середину спины от загривка до хвоста. У них не слишком развито обоняние, так как нос - обычный, человеческий, но отличный слух.
________________________________



      Дело леди — дарить кружевные платки,
      Томно розы бросать вам с балкона.
      Оруженосцу вздыхать не с руки —
      Завтра снова в поход на дракона.
      Кто начистит вам латы, наточит ваш меч,
      На привале кто сварит вам ужин?
      Дело леди — учтивость и нежная речь,
      Но в бою не сонетик вам нужен.
      Я в походе нужнее, а не на балах,
      Но порою становится скверно:
      Пребывать на вторых и десятых ролях
      Тяжело, оставаясь вам верным.
      Хоть я в верности клялся, не в вечной любви,
      Отчего ж, подменяя понятья,
      Вместо долга сейчас в моем сердце горит
      Это чувство, сильнее проклятья?
      Дело леди — любить вас и ждать без конца,
      Оставаться для вас безупречной.
      Я стираю рубахи и кровь вам с лица,
      Без стесненья врачую увечья.
      Я на вашем плаще сплю, прижавшись тесней,
      Чем положено мне прижиматься...
      Но, вернувшись, вы время проводите с ней.
      Ну а я... Мне уж скоро семнадцать.
      Если в новом бою снова жизнь вам спасу,
      Вы вручите мне пояс и шпоры.
      Оборвется та ниточка, что на весу
      Держит счастье мое или горе.
      Что же, оруженосцу невместно вздыхать,
      Шлем, пожалуй, почищу, и латы...
      И украдкой за вами опять наблюдать
      Буду, этой любовью проклятый...

      (Таэ Серая Птица "Оруженосец")

      Глава первая
      
      Вот вроде начало лета — а уже жарило так, что к полудню дышать нечем. Хоть бросай все и прыгай в воду, чтобы немного остудить огнем горящие уши. И ладно бы только от солнца горящие... Иррчи вздохнул и снова взялся за ветошку, которая недавно была старой рубахой его эрла*. Латы сами себя не начистят, обед не сварится, а на полуголого, в одной набедренной фазие**, которая тоже того и гляди свалится, эрла он может полюбоваться в любой день — с ранней весны до поздней осени. В остальное-то время эрл все-таки не обнажается настолько ради ежедневной тренировки.
      Мела в плетеном лубяном коробушке оставалось маловато, и Иррчи снова вздохнул: это же надо будет донести до эрла, что стоит заехать на ярмарку и купить. И хорошо бы, чтоб к тому моменту в кошеле эрла еще что-то бренчало, покрупнее пары медных «дроздов». Хотя бы «воронки», что ли?
      В начищенном до зеркальности шлеме мелькало отражение скачущего по прибрежному песку эрла, и Иррчи против воли косил глазами, рассматривая мощную короткохвостую фигуру, переливы светлой шерсти, переходящей на голове в узкую темную полоску более длинной гривы. А еще у его эрла были удивительной красоты глаза — синие, аж в прозелень. Где-то Иррчи слышал, что такого цвета бывает морская вода, но сам он за почти семнадцать лет своей жизни моря никогда не видел, в их краю были только горы да холмы, да красноствольные сосновые леса. И покидать земли эрл-лорда Марассара его эрл не спешил. Тому виной было только одно. Одна, вернее.
      Керриса, дама сердца эрла Рримара — и заодно головная боль Иррчи. В смысле, ну. Он понимал, что рыцарю обязательно нужен светлый образ. Что ж, по весне песни какой крестьянке петь и венки носить? Приличному рыцарю о таком и подумать стыдно, девку на сеновале за хвост хватать надо, а не в красивых речах перед ней рассыпаться. Дама сердца — она для сердца и души, да, а для телесного — что попроще и поприземленней. Например, тот же оруженосец. Или крестьянская девка почище. Ну, или крестьянский же парнишка, хотя эти чистыми не бывают по определению, разве что из реки выловишь, когда коней купают, и то сомнительно: мало что своим, так еще и конским потом вонять будет.
      Но Иррчи не повезло и тут. Его эрл почему-то вдолбил себе в голову, что оруженосца трогать нельзя, и случилось это аккурат в тот момент, когда сам Иррчи осознал, что без оглядки влюблен в него. Просто он тогда на волне этого осознания спас эрлу Рримару жизнь, прикрыв щитом от огненного выдоха очередного молоденького дракона. И все пошло наперекосяк. Эрл, оклемавшись после того похода, решил, что Иррчи будет рад до усрачки тоже стать рыцарем, поэтому всерьез взялся за него, тренируя и натаскивая. Пока Иррчи не донес до него простую истину: он будет махать мечом, конечно. Но кто будет варить кашу и штопать сорочку эрлу? Белка, что ли, копытами?
      Кобылка, будто услышав его мысли, перестала хрустеть сочной травой у кустов, где паслась вместе с Беляком, огромным мерином эрла, и подошла поближе, положив морду на плечо. То ли решила посмотреть, что этот смешной хвостатый делает, то ли польстилась на остатки мела.
      — Уйди, лакомка, нет у меня тебе морковки, — отмахнулся Иррчи.
      Разбаловал он свою кобылку, конечно, но что поделать. Кормить ее кусочками морковки или яблок, утыкаясь носом в чисто выскобленный бок, было настоящим спасением, когда накатывало отчаянье. Уже год как.
      И ведь нельзя же сказать, что сам Иррчи был некрасив. Нет, ему не раз те же крестьянские девки шептали тайком на конюшне, что и шерсть у него такая блестящая, как настоящий шелк — будто они его хоть раз видели, шелк тот! И глаза такие желто-оранжевые, как горячие угольки. И хвост у него... Тут сравнения разнились, но все заставляли Иррчи сперва обижаться — по малолетству и скудоумию, потом уже смеяться, когда повзрослел и научился думать. Хвост у него был роскошный, длинный и пушистый. И вообще он весь был пушистым, чем и пользовался, по весне вычесываясь и на привалах свивая вычесанное в мохнатые нитки. Скоро, глядишь, и на носки наберется.
      Так что нет, красив был Иррчи. Просто эрл у него... Дурак.
      В этом Иррчи себе смог признаться, когда любовь слегка притихла, позволив протереть глаза и приглядеться внимательней. И испытать жгучее желание найти того, кто пичкал молоденького эрла всякими сказочками о прекрасных возвышенных рыцарях, их чести, достоинстве и прочем-прочем-прочем. Нет, отчасти Иррчи все понимал, но... Не настолько же буквально!
      Двадцать восемь мужику — а он все по горам мотается за драконами да по болотам за выкуснями, и не потому, что ему за это заплатят. Эрл-лорд Марассар вообще прижимист, гад такой, да и считает, что эрл-рыцарь, сразивший дракона, обязательно поживится в его пещере сокровищами. Да сейчас же! Это если дракон старый, то можно рассчитывать на что-то большее, чем ржавые флюгера, позеленевшие куски жести или и вовсе черепицы, слюда, блестящие сколы обычного гранита или хотя бы кварца. Старые драконы с годами развивают чутье на драгоценные камешки и, бывает, выкапывают целые шахты, чтобы достать что-то стоящее, вроде рубинов или опалового желвака. Ну а молодые — они как сороки, все тащат, что блестит. Были они с эрлом однажды в логове такого. Рыболовом тот был знатным, да. Только вот драконы рыбу не едят, этот молодой идиот ее ловил из-за блестящей чешуи — и вонь в его логове от протухшей рыбы стояла такая, что эрл долго выманивал зверюгу наружу: войти в пещеру значило наверняка отравиться.
      Ох и отмывались они после... Эрл даже на мыльный корень расщедрился, купил не торгуясь. Лавочник в той деревне только нос отворачивал, стараясь провернуть сие оскорбительное действие не слишком уж явно. Иррчи на него не обиделся: воняло от них двоих действительно знатно, как вообще только к людям пустили. И, отмываясь после на ближайшей речке, зубами стучали оба — только поэтому Иррчи своему эрлу на шею не повесился. От прикосновений намыливающих спину рук хотелось мурчать — а внизу все аж поджималось от холода.
      Иррчи снова помотал головой, отгоняя не те мысли, как Белка, когда ее допекает овод.
      О чем бишь он начинал думать-то? А! Взрослый же мужик его эрл, и не просто взрослый — в Заозерье ведь родительский замок стоит, они там уже три года ни уха ни хвоста не казали! А ведь Иррчи помнил, что кастелян жаловался на прогнившие балки и прогоревшие дымоходы. Другой бы эрл махнул фазией на даму сердца да и вернулся. Дама — она все равно чужая, а на расстоянии любить проще. Особенно когда для вдохновения и души в спальне висит миниатюрка с приятным личиком: ну там, прическа посложнее, взгляд пожеманней, ушко одно эдак навострить... В общем, душе действительно радость, глазам — тоже, если художник не слишком криворук. А вот когда время от времени, и при том довольно часто, перед прелестным личиком мелькаешь лично, то взгляд-то там будет уже иной. Особенно у законного супруга, которому восторженный воспеватель красот его жены попросту не сдался.
      Дур-рак все-таки эрл Рримар. Другой на его месте эти взгляды уже давно бы заметил и сделал нужные выводы. Хотя бы свой отчекрыженный хвост держал подальше, но нет-нет... Опять туда едут! В прошлый раз, когда уезжали из замка эрл-лорда, Иррчи всерьез опасался, что в спину полетят болты стражи. А эрл Рримар ничего не видел — платочком любовался, идиот! Который ему с балкона кинули.
      А вот Иррчи видел, еще как. И то, что платочек этот леди бросила после того, как на балконе муж ее мелькнул, и то, как стражники смотрели. А еще слышал, как поварята и помощники конюшего пересмеивались, перемывая кости его эрлу. Он тогда, вычистив лошадок, забрался на балку под крышей, придремал там и проснулся от чужих голосов. А на слух он никогда не жаловался — им его Прародитель-Хвостатый наградил щедро. Куда щедрее Бесхвостой Матери. Может потому и характер был такой... Мед с солью. Лизнешь — вроде сладко-сладко, настолько, что аж вкус отбивает. А потом — ой солоно, ой воды хочется... Кстати, о воде-еде.
      Покосившись на мешок, лежащий подальше от стоянки, Иррчи решил, что в похлебку стоит добавить еще травок, попряней. Чтобы нюх отбило окончательно, и уже откровенно пованивающая драконья голова, которую эрл вез в подарок даме сердца, не так раздражала.
      И зачем леди тухлый кусок мяса? Лучше бы цветочков там, ленточкой перевязанных... Хотя нет, за цветочки эрл-лорд, пожалуй, прикажет страже все-таки пристрелить охамевшего надоеду и прикопать в ближнем леске. А то и вовсе в мешке с камнями в ров скинуть. Обоих, потому что своего эрла Иррчи в беде не бросит и сражаться будет до последнего вздоха. Одна беда: умирать до совершеннолетия он вовсе не планировал.
      Иррчи дочистил нагрудник и тщательно осмотрел ремни. Поморщился: два из трех справа, попорченные пламенем, следовало сменить, но это уже после, когда эрл-лорд заплатит за дракона. Но обязательно, а то, не приведи Прародитель-Хвостатый, лопнут в очередной стычке, хоть со зверем, хоть с разбойниками!
      — Иррчи, есть готово?
      Рявк над ухом... Ну хорошо, не рявк, просто громкий вопрос заставил Иррчи подскочить. Он и не заметил, задумавшись, как эрл закончил тренировку и даже успел немного поплескать на себя водой.
      — Еще не упрело, эрл Рримар. Минут десять, вы как раз остынете после тренировки.
      Иррчи отложил нагрудник на потрепанную шкуру к уже вычищенным деталям брони и поднялся. Травки-травки, вот добавит лимонной травы и перечника — в самый раз будет. Хорошо, что по пути наткнулся на целую полянку довольно редких в этих местах растений, до полуночи ползал, собирал, потом еще и сушил, на каждом привале раскладывая и перетряхивая как следует, чтоб не попрели.
      С травами работать его научила старая Марртина, кухарка в замке эрла. Родилась она с таким же невеликим даром, как и сам Иррчи, да только к совершеннолетию тот угас, как это часто случалось у слабых одаренных, которых обошли вниманием храмовые маги Бесхвостой Матери. Марртина же и подсказала, что дар стоит развивать, пусть и самостоятельно, втихую, и пару десятков наговоров передала. Ей Иррчи был благодарен до глубины души и не раз шептал словечко-другое в молитвах, пока старуха была жива. Сейчас... Да кто уж знает, лет-то ей много, а жизнь у нее — не мед. Может и живет по-прежнему в каморке за кухней.
      Так или иначе, именно благодаря его знаниям они с эрлом никогда не маялись животами, если только не припирало отобедать в трактире, а на многие раны Рримара лекари качали головами: экое у эрла здоровье, уже подживает. Иррчи в своем мешке таскал не только мел, ветошь для чистки и точильный камень для меча. Была у него любовно сплетенная коробушка со всяким-разным. И нашитые из лоскутов мешочки с травами, и всеми правдами и неправдами выменянные за годы службы эрлу флакончики — и стеклянные, и глиняные — в которых хранил собственноручно составленные мази и настойки. На его «алхимические изыски», творимые в крохотном котелке на костре, эрл только посмеивался, но не запрещал. А вот за то, что Иррчи запрещает ему пить воду прямо из ручьев или рек-озер, иногда ругался. Иррчи только покорно склонял голову, но воду сперва процеживал через опять же своими руками сделанное сито. Там между слоями корпии были насыпаны кое-какие истолченные травки, корешки — и пережженный на уголь чистокров. Вот с ним Иррчи намучился изрядно, зато теперь был уверен, что ни его, ни эрла поносом не прохватит.
      Опять он не о том задумался. Наверное, чтобы не смотреть, как эрл пушит огрызок хвоста, устраиваясь у костерка и принюхиваясь к вареву.
      — Что после, эрл? — осторожно уточнил Иррчи, помешав, чтобы не пригорело. — Когда отвезем голову?
      — Там посмотрим, — отмахнулся тот, — может, домой наведаемся.
      Иррчи аж ушами попрядал, не поверив. Никак, Прародитель-Хвостатый его молитвы услышал?! Ох, хорошо бы, надоело-то как по дорогам шляться. А если еще и денег немного перепадет, то и вовсе радость будет! Но пока загадывать рано. Лучше разложить по мискам дымящееся варево и если надеяться на лучшее, то осторожно. С таким эрлом никогда не знаешь, куда жизнь повернет.

      
***



      В замке эрл-лорда было шумно. Иррчи, навострив уши, прислушивался к гомону слуг, и надежда на возвращение в Заозерье таяла, как поздний снежок на горячем весеннем солнышке. Эрл-лорду донесли о том, что на северной границе его земель объявился старый дракон. Старый, но то ли оголодавший в горах за зиму настолько, что обнаглел вконец, то ли одуревший от старости до того же: налетел на стадо, задрал пастуха и половину овец, часть сожрал прямо на месте, да еще и человечины нажрался.
      Иррчи знал, что вот это, последнее — хуже некуда. Если дракон полакомился человечиной, он необратимо станет людоедом. А значит, будет нападать на поселения. Потому и шумно было в замке: съезжались самые опытные эрлы-рыцари, признанные лучшими охотниками на драконов.
      И... Ну да, кто бы сомневался! Иррчи тихонько застонал себе под нос: его эрл туда же! Уши торчком, хвост дыбом, только не шипит: «А я, а вот я!..». Хорошо хоть хватило ума не хвалиться привезенной с собой головой. Может, чешуя у того дракончика и была красивой, всей такой с переливами, изголуба-бело-желтоватой, но изничтожить его оказалось проще простого. Потому как молодой совсем, может, двух-трехлетошний. А вот старые драконы... Те, кому повезло дожить до пятидесяти, отрастив десять роговых выростов на морде, крылья в размахе — как замковый мост... каждое!.. и пламенный выдох, способный поплавить оковку щита... На таких ходили отрядами, по три-пять рыцарей, да в придачу — храмовый жрец-маг! А уж на людоеда точно в одиночку переть — самоубийство.
      — ...своими руками убью! Во славу леди Керрисы, — донеслось до ушей Иррчи.
      И голос-то, голос какой знакомый... Иррчи вцепился в упряжь так, что пальцы заболели, а Белка недоуменно всхрапнула. Ну не может же он...
      — Прямо сейчас отправлюсь! Иррчи, снимай трофей! Мы выезжаем.

      Иррчи думал, что порвется на много-много маленьких оруженосцев от злости, когда выкидывал мешок с драконьей головой в выгребную яму. Ограничился только тем, что до самого вечера называл эрла по полному родовому имени. И за что он его любил, дурака толстокожего? Ах да, за легкий нрав, самоотверженность, честность, верность друзьям, стать... Тьфу, да что ж это? Или перед смертью не надышишься, вот и страдает голова мыслями?
      — Злишься?
      Вопрос застал Иррчи врасплох, как и сам эрл, внезапно появившийся из-за спины и севший у костра рядом.
      Иррчи промолчал, старательно пялясь в темноту и сдерживая зачастившее дыхание. Сейчас была еще не совсем ночь, когда ему позволено лечь рядом и прижаться к спине эрла, согревая. И потому такая близость будоражила и заставляла нервно прижимать уши и дрожать кончиком хвоста.
      — Не злись, глупыш. Лучше достань ту свою вонючую пакость. Завтра, кажется, будет дождь...
      — Но зачем, эрл? — все-таки не выдержал Иррчи, подтягивая к себе мешок. — Почему не со всеми?!
      — Сам подумай, — хохотнул Рримар, и веселья в его голосе Иррчи не услышал ни на полшерстинки. — У тебя чуткие уши, мой маленький оруженосец, ты наверняка слышал даже больше, чем я, крутясь среди слуг и собратьев?
      Иррчи опустил голову.
      Слышал, еще как слышал. И с преогромным трудом сдержался, чтобы не выдернуть хвосты этим самым собратьям за пренебрежительные слова о своем эрле. Правда, все они были постарше него, посильнее и поопытнее, так что кто кому бы еще хвост выдернул — тут и Бесхвостая Мать скажет. А ему свой для эрла беречь надо, а не для чужих когтей.
      — Вы думаете, после... — Иррчи сглотнул — ну не верил он в успех их похода, — после этого что-то изменится?
      — Что-то да изменится в любом случае, Иррчи. Ну так мне уже можно лечь?
      У Иррчи перехватило дыхание, так что он только кивнул, согревая в ставших мигом горячими ладонях плошку с лечебной мазью. Раз эрл заговорил о погоде, значит, у него болит обрубок хвоста. Он всегда ноет на дождь или снег. Значит, можно прикоснуться. Старательно размять, не нажимая на пару особенно болезненных мест, а потом втирать в гладкую шерсть мазь, кусая губы и радуясь, что клычки такие острые, а эрл не умеет видеть затылком. И вообще не реагирует, только уши прижимает и вздыхает иногда — наверное, когда Иррчи неаккуратен. А уж совсем потом — просто подержать в руках, почти беззвучно шепча наговор и направляя всю невеликую силу через ладони в напряженно замершую плоть, в ноющие кости, теплом снимая боль.
      Правда, Иррчи сильно сомневался в своих лекарских талантах: эрл в такие моменты скрипел клыками и постанывал, а после прогонял его подальше, ненадолго, но не меньше чем на полчаса. Сидеть в кустах, оттирая травой с ладоней остатки мази, было грустно. Вроде ж хорошее дело делает, а эрл... Ну что он, боится, что оруженосец увидит, как ему плохо? А то Иррчи не видел своего эрл-рыцаря и в более прискорбном состоянии! Кто ему кровь останавливал и повязки менял, кто с ложечки кормил и бульонами выпаивал? А тут — ну хвост, ну больно, но...
      Эх.
      По-другому и не скажешь: эх, и все тут.
      А потом — дела-дела, ложиться спать, прижимаясь к широкой спине, с утра — собирать лагерь. Глядеть на потихоньку вырисовывающиеся вдали горы. Мрачнеть с каждым днем, потому что Иррчи остро казалось: там они свои головы и сложат.
      — Иррчи.
      Заканчивавший собирать переметные сумы оруженосец встрепенулся, вопросительно глянул на замершего, опираясь на могучий двуручник, эрла.
      — Если что-то со мной случится... Постарайся не пропасть, малыш. Вернись в Заозерье, принеси весть, чтоб отослали ключ от врат замка эрл-лорду. Ну и постарайся понравиться тому, кто станет новым владельцем Ревалира.
      — У-у... — на что-то большее, чем низко заворчать и прижать уши, Иррчи не хватило.
      За такое ему полагался подзатыльник со всей щедростью эрловой руки. Но по-другому он не мог! И объясниться тоже не мог.
      — Вы раньше времени себя не хороните.
      А бессмысленно погибнуть во цвете лет он своему эрлу не даст. Постарается всеми силами. Лишь бы только не совсем самоубийственно себя вел!
      — Какой же ты колючий, Иррчи, — на удивление, эрл даже не рассердился за поставленную дыбом шерсть на загривке. — Напомни-ка мне, малыш, когда там тебе семнадцать?
      — Г-год... В смысле, на ту весну, эрл! — опешил Иррчи.
      Он-то уже ждал выговора, почти предвкушал его — сколько натерпелся с ранних лет из-за своего характера. Его даже из послушников храма, на порог которого подкинули совсем крохой, выгнали. За этот самый дрянной характер, за который же батюшка эрла Рримара семилетнего мальчишку, зло пинавшего ограду, к себе и взял. Будет, мол, моему сыну хороший оруженосец. Так смеялся старый эрл.
      Досмеялся. Оруженосец вышел, что надо. Еще бы Рримар это понял и не вздумал...
      — Значит, пора готовить тебе перевязь. С легким-то мечом ты хорошо управляешься.
      Иррчи мысленно взвыл и мысленно же покусал своего эрла за остаток хвоста и уши. Он. Не. Хотел! Не нужна ему была эта перевязь! Не нужно было звание безземельного рыцаря! Но вслух сказал бесстрастно — чувства-то переполняли, но, как и всегда, в голос не проникали, выражаясь только ставшими слишком резкими движениями, прижатыми ушами и яростно хлещущим воздух хвостом:
      — Так торопитесь от меня избавиться, мой эрл?
      — Тороплюсь дать тебе хоть что-то...
      Иррчи изо всех сил прикусил язык, аж слезы на глаза навернулись, а во рту стало солоно от крови. Нельзя было говорить того, что так и рвалось наружу. Того, что он уже год назад пролепетал, заметив утреннее состояние эрла, после чего получил нехилую взбучку и запрет даже думать о таком.
      — Ну, готов? — на это пришлось кивнуть, старательно отворачиваясь к Белке, которой перекошенную рожу хозяина видеть было не впервой.
      — Тогда поехали.
      И горы стали еще немного ближе — и намного ненавистней.
      Впрочем, обдумывая сказанное, Иррчи слегка воспрянул духом: если уж эрл заговорил о посвящении снова, то, наверное, он раздумал помирать в проклятых горах? Потом снова поник: эрл мог просто пытаться усыпить его настороженность. И вот как тут его понять, этого эрла-полхвоста?!
      Отвлечься от мрачных мыслей Иррчи помогло любимейшее занятие: он щипал корпию. А еще — крошил травы или прямо в седле переминал свежие в ступке, и там же, уже давно наловчившись, переливал сок или перекладывал травяную кашицу во флаконы, чтобы на привале заняться «алхимией». А еще тихонько бурчал себе под нос о перетершихся и пересохших ремнях, потому что это было вернейшее средство донести нужное до эрловых ушей: надоесть ему хуже постной каши.
      — Иррчи!
      — Ремни, эрл, попорчены огнем. Того и гляди лопнут, — громче сказал оруженосец, сердито прижав уши. — Заехать надо к шорнику, пусть приклепает новые. И на наруч. Правый.
      — Ты хуже овода, Иррчи!
      — И мела купить. И меду липового.
      — Хуже овода.
      Иррчи только дернул хвостом, выжидающе глядя на эрла. Тот скривился, но полез за кошелем. Раздернул завязки, поглазел в темное и почти пустое нутро и тяжело вздохнул. Иррчи подавил желание сделать то же самое. Конечно, денег мало. Если б кое-кто, не надо и пальцем тыкать, не потерял всякое соображение, услышав о драконе, а тихонечко дождался хотя бы окончания вечерней трапезы, сдал башку того мелкого да получил за него оговоренную горстку серебряных «белок»...
      — На мел не хватит. И на провизию тоже, если купим мед.
      Иррчи заворчал сквозь сцепленные клыки и полез в седельную суму за завернутым в кусок драконьей шкуры охотничьим арбалетом. Что ж, придется по пути подстрелить хотя бы пару куропаток или зайца, хотя сейчас и те, и те — тощие и жилистые. Но тут уж не до жиру, было бы что в котелок положить, а крупы, слава богам, еще довольно, и сала он шмат спер совсем не зря, рискуя быть пойманным и поротым до полусмерти. Он бы и окорок спер, да под коттой бы заметили, а сало — нет. Овощей ему кухарки сами отсыпали, пусть и плохоньких, с гнильцой, но он в первый же вечер перебрал и перечистил все.
      — С шорником договорись сам.
      — Да, эрл, — Иррчи облегченно выдохнул.
      Можно будет поторговаться, а то и вовсе устроить мену — нарубить мастеру дров или воды натаскать. Вот ежели б эрл с ним пошел, содрали бы три «сойки» точно. А то и «воронка». Сельские же думают: раз эрл, да при двух лошадях, доспехах и с оруженосцем, то непременно серебра полна мошна. Да сейчас же! Ох, а еще соли бы... Только соль — это дорого, тут торгуйся не торгуйся, а денежки плати.
      Дорога стала пошире, значит, скоро деревня какая-то. Кажись, даже Рябушки? Иррчи осмотрелся повнимательнее, вспоминая. Ага, вон впереди памятная трехствольная сосенка у дороги на взгорке, точно Рябушки. Значит, можно не высматривать куропаток в поле, да и в самой деревне сразу ехать к вдове Терресе. Уж она точно не откажется приютить двух мужиков на сеновале на ночь. А что ночевать Иррчи на том сеновале одному да клыками скрипеть, покуда в доме будет скрипеть кровать — то дело десятое. Зато эрл в тепле поспит и поутру простоквашей с шанежками полакомится. Может, и ему самому чего перепадет. Вчерашнего пирога кусок, а то и чего-то послаще... Замечтавшись, Иррчи облизнулся. Потом спохватился: дела. Сначала — дела, не убежит никуда эрл, а пирогов вдова могла и не печь. Чего зазря потом расстраиваться из-за несбывшегося?
      Через час неспешной рыси луговины сменились полями, на которых уже шелестело целое море ржи, пока еще лишь едва-едва начавшей золотиться. Иррчи все же подстрелил пару куропаток: если к вдове Терресе заявиться не с пустыми руками, та наверняка будет поласковее не только с эрлом. Ну, то есть, в смысле жратвы, конечно. Вряд ли бабенка, заполучившая в свою постель, хоть и на одну ночь, роскошного красавца, посмотрит на какого-то недоросля-оруженосца. Иррчи мысленно сравнил себя с эрлом и мысленно же вздохнул. Он был жилист, довольно высок и широкоплеч — попробуй-ка потаскать за эрлом щит в три четверти, окованный сталью, да остаться хлюпиком при этом. Но все же до статей эрла не дотягивал, как ни пыжься, и не дотянет никогда.
      Так что, как бы ни хотелось эрлу, а тяжелый двуручник Иррчи не по плечу. Так, разве что, до бастарда дорастет еще. Да и не надо ему этого, ну вот правда же, хвост на отсечение — не надо. Ему бы на своем месте оставаться, на шаг позади эрла, чтобы в нужный момент сделать этот шаг и прикрыть его щитом. Вот это было его.
      Иррчи очнулся от мыслей, когда проехали раскрытые по дневному свету тяжелые ворота в частоколе. На двух запыленных всадников посматривали, конечно, но рыжую Белку и мощного солового Беляка деревенские быстро опознали. Иррчи вообще заметил, что крестьяне в лицо рыцарей чаще всего не знают, ну, или попросту ленятся запоминать. Мало ли их, безземельных, по дорогам шляется. А вот лошадь, которая у рыцаря может быть единственной ценностью, кроме оружия и доспеха, и которую стараются беречь, да. Так что он был уверен: узнавали их всегда сперва по лошадям, а потом уж в лицо.
      Еще по дороге эрл Рримар одобрил план Иррчи, так что направился сразу на окраину, к дому вдовы. Новости и сплетни по деревне разносятся быстро, и Терреса уже встречала их у ворот, Иррчи мигом приметил, как заблестели ее глаза, когда окинула взглядом спешивающегося эрла. Сжал зубы, стараясь не смотреть, только настороженно поводил ушами, слушая преувеличенно-радостный щебет женщины, пока уводил лошадей под навес. Конюшни у вдовы не было, только маленький хлев для коз да пристроенные к нему курятник и сеновал.
      — Иррчи.
      Он обернулся вовремя, чтобы поймать брошенный эрлом кошель.
      — Займись делами.
      Иррчи поклонился, ему только на руку было то, что, пока вдовушка обхаживает эрла, его самого не будет рядом. Ревновать было глупо, но разве он мог приказать сердцу не биться, а душе — не сжиматься в горячий шипастый ком?
      Самым трудным изо всего, что приходилось делать, было заставить себя не хлестать хвостом по ногам. Он давно понял, что с крестьянами стоит вести себя вежливо и не зарываться, потому что от этого зависело, скинут ли цену на еду, пустят ли на постой, а то и в дом, на лавку, если заявятся в деревню ранеными. Многое, в общем. И Иррчи старался, ох, как старался быть молчаливо-приветливым и с такими вот вдовушками, и с мастерами-кузнецами, шорниками, травниками, лавочниками.
      Вычистив лошадей и задав им корма, Иррчи взвалил на плечо грохотнувший мешок с броней, привесил к поясу под котту кошель и отправился в мастерскую к старику Уррику. Он крепко надеялся, что тому совсем не лишней окажется помощь по хозяйству, и, конечно же, оказался прав. Шорник, лишившийся жены и сына после эпидемии красной лихорадки, взял на воспитание сироту, которому хотел после передать и дело, и дом, и много времени уделял именно секретам мастерства. Хороший он был мастер, да и человек тоже неплохой. Сколько бы ни приезжал Иррчи к нему, никогда не слышал, чтобы Уррик почем зря лупил подмастерье. Нарычать мог, по загривку шмякнуть, но кровавыми соплями мальчишка не умывался, кажется.
      На просьбу сменить ремни за рубку дров и натасканную бочку воды мастер согласился едва ли не радостно. Иррчи похмыкал, разглядывая туповатый тяжелый колун и почти пустую поленницу, сваленную в углу двора груду коряво напиленных кругляков, разделся до пояса и взялся за работу.
      Было жарко. Солнце расплавленным золотом лилось с неба почти отвесно, мгновенно взмокшая грива липла к лицу, и Иррчи с благодарностью принял от мастера кусок полотна, повязать на лоб, чтоб пот не жег глаза. Тяжеленный колун мерно взлетал в его руках и падал, с сухим треском раскалывая кругляки на ровные половинки, а те — на четвертушки. Иррчи резко выдыхал на каждый удар, изгоняя из башки злобно кружащие там мысли о том, что сейчас делает его эрл. Пушистая шерсть отяжелела от пота и прилипла к коже. Со стороны Иррчи, должно быть, казался облитым черным, вязким земляным маслом.
      За очередным кругляком пришлось идти в угол, Иррчи взвалил один на плечо, пнул другой, перекатывая поближе, поднял голову — и обомлел: напротив забора стоял его эрл, и лицо у него было такое, словно он сейчас взорвется, как горшок с тем самым земляным маслом, попавший под драконий выдох. Иррчи застыл на полудвижении, окаменел, глядя на стиснутые в прямую линию губы, боясь поднять глаза и встретиться с эрлом взглядом. Сглотнул, отвернулся, чтобы сбросить кругляк на землю, а когда распрямился — эрл уже шел прочь, и даже его маловыразительный обрубок хвоста бешено дергался. Будь целым — свист стоял бы на всю улицу, как от рассекающего воздух кнута. Иррчи тяжело вздохнул и снова взялся за колку. Вечером придется объясняться. Или уже утром, когда выедут. И лучше бы в самом деле утром, да подальше от Рябушек. Если эрлу вздумается спустить с него шкуру, хоть никогда такого не было, то пусть хотя бы никто этого не видит.
      Мастер управился с ремнями как раз к тому времени, как Иррчи закончил с дровами и водой и сходил на крохотную деревенскую площадь, где располагались аж целых две лавки — травника и бортника. Удалось выторговать задешево не сильно маленький горшочек позапрошлогоднего меду, слишком загустевшего, чтобы сбыть его за полную цену, но Иррчи такой был как раз и нужен. Так что он даже прикупил у травника склянку настоянного на крепком вине чистокрова и пучок редкостной редкости — паутинно-тонких жилок жвальника болотного. Ими было куда лучше зашивать раны, чем даже шелком, хотя добыть достаточно большие листья жвальника и правильно навытягивать из него жилки умел далеко не каждый травник. Иррчи даже подозрительно сощурился, услышав небывало низкую цену за такое чудо.
      — Так вы ж с эрлом выкусней о прошлом годе повыбили, — добродушно усмехнулся старик, понявший все подозрения Иррчи по настороженно изогнувшемуся хвосту. — Теперь мне и охотников не надо брать, чтоб на болото сходить, вот и подешевело.
      Мудрый изжелта-зеленый взгляд сказал другое: «Я б и за так отдал, но травы такого не любят». Иррчи понял, низко поклонился и спрятал в кошель свое сокровище. У искусства, коему покровительствовала Бесхвостая Мать, были свои законы. Иррчи был благодарен, узнавая их вот так, полуслучайно. Он дорожил своим слабеньким даром, пока тот спасал жизнь его эрлу.
      
      Двор вдовы был тих, насколько это вообще возможно. Даже куры не квохтали заполошно, подремывая в курятнике, изредка мекали козы, но тоже лениво, полусонно. Иррчи спрятал покупки в суму и притащил от колодца пару ведер воды, долить в колоду для лошадей. Жрать хотелось неимоверно, аж подводило живот, но соваться в дом он побоялся. Кто знает, отошел ли эрл хоть немного? Так что когда дверь скрипнула, и Терреса, шагнувшая в пыльный полусумрак сеновала, сунула ему в руки плошку с еще горячей кашей и кусок хлеба, намазанный топленым из шкварок жиром, он аж благодарно задрожал хвостом и дернул ушами. Смел принесенное, вылизал жирные пальцы и увалился подремать на расстеленную на остатках прошлогоднего сена попону, скинув с себя все до самой фазии.
      А проснулся уже в густых летних сумерках, всем телом чувствуя непривычную расслабленность. Обычно такое ощущение рождалось в нем, когда возвращались в Заозерье, и можно было отпустить извечную настороженность, сопровождающую каждый день оруженосца, следующего за эрлом по дорогам, где в любой момент мог выбрести из чащи опасный зверь, а то и банда лесных татей, решившая напасть на двух вооруженных путников, одичав от безнаказанности.
      Иррчи позволил себе понежиться в этом ощущении еще немного и прогнал его, резко поднявшись и разгоняя кровь взмахами рук и наклонами. Хотелось пить, но вода в стоявшей во дворе бочке отдавала болотом: цвести начинала из-за жары. Пить ее Иррчи не рискнул бы. Зато у каждой рачительной хозяйки в сенях всегда стоял жбан с чистой и прохладной водой, и Иррчи, поколебавшись, тихонько прокрался до входа в дом. Дверь, хвала всем богам, была не заперта на засов и хорошо смазана, отворилась без скрипа. Чуткое ухо Иррчи тут же уловило мерное постанывание досок, смачные влажные шлепки и полное удовольствия мычание женским голосом, словно из-под зажавшей рот ладони. Шерсть по всему телу встала дыбом, внизу скрутилась огненная змея, ужалила в самый корень, распространяя жар от подхвостья до макушки. Иррчи накрепко прикусил губу, не чувствуя потекшей по подбородку горячей капли, сунул руку под фазию, прижимая к животу болезненно-приятно напрягшийся член. И осторожно шагнул к завешенному тканым ковриком проему.
      Между тканью и косяком оставалась щель шириной в ладонь. И ноги Иррчи приросли к полу, а глаза — к лунно светящемуся в полумраке мужскому телу, мощными движениями вбивающему во взрытую любовными игрищами постель смуглое женское, выгнувшееся так напряженно, что, казалось, сейчас переломится спина. К жестко сжатым на основании хвоста пальцам — он знал, какая у них железная хватка. К яркому, в запястье Иррчи толщиной, блестящему от соков женского лона члену, что то показывался, то снова исчезал из виду. Это было невыносимо, но двигаться Иррчи не мог. Разве что только рука жила своей жизнью, сжимая и в такт движениям эрла поглаживая член. Тот был уже готов лопнуть от напряжения, яйца подвело до боли, когда эрл, впившись пальцами в бедра Терресы, вбился в нее с невнятным полупридушенным: «Ырр-р-р!». И Иррчи кончил в свою ладонь, молча содрогаясь от опустошительного, горького, как дикий мед, удовольствия. Как он вернулся на сеновал, не запомнил, не отследил. Только голова была мокрой, а от волос попахивало тиной — кажется, он окунулся в ту бочку, но и это прошло мимо сознания. Иррчи встряхнулся, сгоняя воду, свернулся на попоне, укрывшись коттой, и провалился в сон, не успев ни осмыслить, ни пережить случившееся.
_________________________________

* Эрл - мелкий феодал-землевладелец, чаще всего носящий звание рыцаря и подчиняющийся эрл-лорду.
** Фазия - набедренная повязка с прорезью для хвоста.
__________


      Глава вторая


      Утром о ночных подглядываниях напоминала только распухшая губа. Причем распухла она, зараза, так, что и не скажешь, будто прокусил. Скорее уж кто-то приложил крепко кулаком, как только зубы на месте целыми остались. Иррчи, страдальчески мыча, полоскал губу ледяной водой, вдова, видя такое, даже разжалобилась и предложила сделать примочку. Чтобы не портить отношения, пришлось брать пахучую тряпицу, сидеть, прижимая к губе, пока эрл изволил подкрепляться перед дорогой. Сам Иррчи толком и съесть ничего не смог: в рот не лезло. Еще и потому, что глядел эрл зло-презло. Вся теплая прозелень из его глаз ушла, оставив чистейший синий лед. Иррчи только ежился и пушил хвост, гадая, чем ему аукнется вчерашнее. И дрова, и, возможно, то, что эрл догадывался о подглядках Иррчи. Ну иначе с чего бы такое пристальное внимание? А на себя он дико досадовал за то, что не иначе как с полного отсутствия мозгов, вытекших с семенем разом, сунулся с ранкой в гнилую воду. Вот теперь и страдает, как дурак. И говорить больно.
      Ладно, вот уберутся из Рябушек, смешает каплю меда с сушеным краснотропом, приложит к губе — и завтра уже будет в порядке. Должен быть. Это если эрл не добавит науки ради. Хотя, по мнению окружающих — ну, кроме вдовы, — именно эрл своего оруженосца и отвоспитывал. Наверное, со стороны так оно и выглядело: злющий эрл-рыцарь, будь хвост — по бокам бы Беляка стегал, и притихший, понуро опустивший голову оруженосец с губой на полморды. Подмастерье Уррика, встретившийся им по дороге к воротам, поглядел с изрядным сочувствием.
      Иррчи пожал плечами и решил, что примет все, что день преподнесет, с подобающим оруженосцу смирением и терпением. А когда отъехали уже на пару перестрелов от деревенских ворот, аж вздрогнул от приглушенного с крайней злости рыка:
      — Ирр-р-р-чи!
      — Да, эрл? — стараясь сделать голос как можно более спокойным, спросил он. За излишне подобострастный тон могло прилететь и побольше: ох, не любил эрл такого.
      — Кто пос-с-смел?
      Беляк был повыше Белки, да и эрл тоже не низок, так что ему пришлось изрядно наклониться с седла, а цепкие пальцы, как стальные крюки, впились в челюсть, разворачивая голову Иррчи. Он аж сглотнул, встречаясь взглядом с глазами эрла. Потому что тот рассматривал распухшую губу, и синий лед в его глазах сменялся чем-то оч-чень жутким. Ядовитым, жарким и страшным. И притягательным настолько, что в ответ получилось только невнятно замычать, а хвост сам собой попытался скользнуть под живот. Жаль, седло помешало. Но заодно и помогло: скрыло совершенно неуместную сейчас реакцию.
      — Ну?
      Как это простое слово можно было прошипеть вот так, Иррчи не понял, но зато понял, что надо отвечать немедленно, иначе... Иначе он наплюет на губу, которая, на удивление, разом перестала болеть и дергать, на запрет эрла — и поцелует его. И пусть потом шкуру спускает, Иррчи и не пискнет.
      — Я с-сам, — прозвучало как детский лепет, пришлось торопливо разъяснять: — Прикусил — и в гнилую воду сунулся. Честное слово, эрл! Кто бы на меня руку поднял?
      Злобное зеленое пламя в зрачках эрла медленно угасло. И руку он от лица Иррчи отдернул, будто обжегся, и это внезапно оказалось так обидно, вкупе с тем, подсмотренным, что Иррчи снова прикусил многострадальную губу и гнусаво взвыл — теперь уже от боли.
      — Ну извини, — буркнул эрл, выпрямившись. — Помажь чем там... Травы-то есть?
      — Угу, — пряча мокрые глаза под челкой, Иррчи закопался в седельные сумки.
      Потом, уже приложив к губе тряпицу с медом, он ехал и думал, что ничегошеньки не понимает. За что же эрл был на него так зол? За дрова уже бы выговорил, значит, не то. И что такое полыхало в его взгляде? Такое, что отпустило только от боли, и то не сразу. Странно все. И эрл опосля объявления о старом драконе сам не свой, тоже странный донельзя. Все это Иррчи дико не нравилось, а что делать — он не знал. Вернее, знал: приглядывать за эрлом во все глаза, вот что. И стараться не отходить ни на полхвоста дальше, чем надо.
      Мерзко ноющая губа не помешала следовать принятому решению и зорко осматриваться по сторонам. Так что к вечеру у седла Иррчи болтался заяц, обещая сытный ужин. Вдова, конечно, расщедрилась на пирожки в дорогу, и один Иррчи умял, когда бурчание в желудке долетело даже до ушей эрла. Но пирожки могли и до утра полежать, а вот поужинать хотелось чем-то более существенным.
      Когда остановились на привал, эрл, следуя давным-давно установившейся традиции, взял нож и отправился нарезать веток на подстилку, а на долю Иррчи выпадало развести костерок и приготовить ужин. Ну и потом устроить лежбище, шепотом заговаривая попоны и плащи на непромокаемость по росе и изгоняя из подстилки всяких мурах. Чары держались едва-едва до утра, зато ночью было тепло и никто не кусал.
      Эрл вернулся с охапкой болотного рогоза, бросил ее на траву под низко нависающими ветками невесть как выросшей на полянке у родника яблоньки-дички и принюхался, приподнимая брови:
      — Сало? Что-то я не припоминаю, чтоб мы его покупали, Иррчи.
      Оруженосец, надеявшийся, что эрл не спросит, не обратит внимания, заалел скулами и прижал уши.
      — Иррчи?
      Первое правило, которое Иррчи еще ребенком выучил, попав в Заозерье: «никогда не лгать эрлу». И сейчас не стал, хотя и знал, что вот теперь точно перепадет, и еще как. Спать сегодня будет на животе, а в седле завтра сидеть с трудом.
      — Спер... — пробормотал он, тяжело сглотнул и добавил: — В замке эрл-лорда.
      — Зачем? — только и вскинул бровь Рримар. С таким видом, что сердце Иррчи окончательно бухнулось куда-то в основание хвоста и трепыхалось там заполошно.
      ;Иррчи промолчал, ссыпал в котелок улику и помешал ложкой. А потом поднялся и принялся раздеваться. Ему не надо было приказывать — и сам не дурак, все понимал. Эрл-рыцарь несет за своего оруженосца ответственность. И если б Иррчи поймали на воровстве, это навлекло бы на эрла Рримара несмываемый позор. Руку, как обычному воришке, оруженосцу бы не отрубили, но у позорного столба бы шкуру спустили и оставили на целый день. Посреди замкового двора. Так что наказание Иррчи заслуживал полностью. А говорить, что эрлу вообще-то надо питаться хорошо, и не пустой кашей — охотничья удача может и изменить, да и зайца того... жилы одни да кости, — а чем понаваристей, Иррчи не стал. Эрл тоже все сам понимал. Просто не из тех был, кто подобным выходкам, пусть даже во благо, попустительствовал. И Иррчи свою вину признавал и принимал полностью, упираясь в ствол удобно изогнутой яблоньки. Хвост таки скользнул к животу, щекоча шерстью кожу.
      Он ждал, что эрл достанет плеть, которая у него, как у любого эрла, была, но никогда не использовалась для Беляка — тот был натренирован слушаться свиста и голоса, да и сам по себе был удивительно умным конем. Но вот того, что последовало, никак не ожидал.
      Потому что эрл с силой сжал его загривок левой, а правой принялся укладывать полновесные, обжигающие, болезненные удары на ягодицы. Иррчи взвыл сквозь зубы уже на пятом, не сумел сдержать слезы на восьмом, на пятнадцатом постыдно попытался увильнуть, но не смог — эрл держал крепко. Еще через пару ударов Иррчи с ужасом понял, что если эрл не остановится, он кончит. И подтянул хвост, до боли его закусывая. Жаль, не спасло ничуть, только шерсти в рот набилось, превращая истошный вопль в приглушенное мычание. Наверное, оно и отрезвило эрла.
      Пальцы на загривке разжались, и Иррчи позорно шлепнулся на колени, заваливаясь на бок и сворачиваясь в клубок. От всего случившегося трясло мелкой дрожью, уши прижались к голове настолько плотно, что, наверное, терялись в волосах. И хорошо, потому что они так горели...
      — Иррчи?
      Он слышал прорезавшуюся в голосе эрла тревогу, но ответить не мог: приходилось стискивать зубы, которые иначе выбивали бы дробь, как сигнальные барабанщики на стенах замка во время осады. На обнаженное тело приятно прохладной тяжестью лег плащ эрла, а потом его в нее и вовсе завернули, как дитя, подняли на руки и отнесли к костру.
      — Ну что ты, глупыш... Сам знаешь, так надо.
      — Д-да, эрл, — все-таки сумел разжать зубы Иррчи. Отчаянно хотелось замурлыкать, боднуть потрепавшую по голове руку.
      — Лежи. Сам доварю — не пропадать же еде теперь.
      Иррчи ощутил мимолетный стыд, но заставить себя развернуться из клубка не мог. Зад горел огнем, уши полыхали, кожу противно стягивало подсыхающим семенем, а на него навалилась горным хребтом такая усталость, что все ощущения отошли куда-то в туман, и он позволил себе закрыть глаза. И там, в темноте, принять случившееся окончательно. Нет, он не свихнулся. Пока. Просто любит своего эрла настолько, что и ласку, и наказание от его руки готов принять одинаково. Но, кажется, скоро свихнется, потому что ни одна живая душа на свете не может слишком долго нести бремя неудовлетворенной любви, любви, которая скоро станет сильнее потребности дышать и есть.
      
      О том, что есть все-таки нужно, он вспомнил, только открыв глаза с утра. Проморгавшись, — ресницы совсем склеились от высохших слез, — Иррчи неуверенно выглянул из-под плаща, под которым, оказывается, провел всю ночь.
      Эрл уже проснулся, хотя роса на траве не успела высохнуть, сидел у заново разожженного костра и на шорох обернулся, навострив уши.
      — Иррчи?
      — Прародитель-Хвостатый! — ахнул Иррчи, осознав, что преступно проигнорировал все свои обязанности что вечером, что утром. А еще заметив тени под глазами эрла — кажется, тот большую часть ночи вовсе не спал. — Мой эрл, простите...
      — Иди освежись и помой котелок, как доешь, — велел эрл, как-то разом успокоившись. — Не злюсь я, Иррчи. Действительно не злюсь.
      Иррчи сперва осторожно намотал на бедра фазию — ягодицы все еще ощутимо болели, потом подобрался к эрлу, встал на колени и ткнулся лбом в расслабленно лежащую на колене руку Рримара. Поцеловать не хватило смелости.
      — Не злюсь, — тихо повторил тот, погладив Иррчи по мягкой шерстке на загривке. Даже ругаться за вольность не стал, хотя прикрикнул почти тут же:
      — Оденься! Комаров кормить вздумал?
      Передвигался в то утро Иррчи осторожно, а сидел исключительно на пятках, стараясь не тревожить отмоченную в ручье задницу лишний раз. И в седло полез, стиснув зубы, правда, к тому времени уже расходился и не так было больно. Мазаться лечебным не стал — это же наказание, какая в нем польза, если не прочувствует до конца? И без того уже к вечеру чувствовал себя вполне сносно.
      Ну а горы, меж тем, четко вырисовывались на горизонте зубчатой каймой, закрывая полнеба. И все ближе была та деревушка, где напакостил дракон. Иррчи не сомневался: стоит им явиться туда, и местные выложат все, как на духу. И куда скотина чешуйчатая улетела, и в каких скалах гнездится, и как туда благородному эрлу лучше добираться. Для местных жителей — в основном пастухов, по-своему отчаянных мужиков, не боящихся приходящей с гор крылатой напасти, уничтожить покусившегося на стада дракона было делом чести. Какого первогодку и сами бы запинали, топорами забили, а вот с таким старым пришлось подмогу звать.
      Правда, эти же мужики посмотрят на них с суровой насмешкой, прячущейся под кустистыми бровями. Мол, ополоумели что ли? Вдвоем соваться в логово людоеда, который побольше иного дома будет размером, а выдохом легко поплавит рыцарские латы и поджарит вовремя не увернувшегося идиота. И потому на каждом привале Иррчи до полуночи колдовал, разложив на вытертой драконьей шкуре части доспехов и щит. Заговаривал, прислушиваясь к своему дару, к токам текущей в жилах вместе с кровью силы. И пальцы резал тайком, рисуя на оковке какие-то одной Бесхвостой Матери ведомые символы: руку его вел отнюдь не разум, а одно только наитие.
      Обучиться бы в храме, хоть немножко... Но это с детства надо было там оставаться, посвящение проходить. Потом сидел бы в башне, учеником какого-нибудь седохвостого мастера, слушал занудные поучения, тоскливо глядя за окно, где уж точно бы нечасто проезжал эрл... Нет, не хотел бы Иррчи такой судьбы. Может, сильные храмовые маги и способны отвратить мор от целого лордства... ну, деревни или города, а он — разве что рану зашептать, но только и выбираются они из своих башен храмовых лишь по таким вот поводам. А то сидят, пыль на хвосты собирают. Нет, все в его жизни правильно. Почти правильно.
      Иррчи смотрел на горы, неотвратимо вырастающие впереди всеми своими ущельями и обрывистыми скалами, и думал, что после, если позволит Прародитель-Хвостатый и Бесхвостая Мать выжить, припрет эрла к стенке и все выскажет. И плевать на наказание, даже если последует, на все. Совсем. Только бы все добром кончилось...
      
      Деревушка, к которой они выехали к концу недели пути, состояла в основном из небольших хижин, каменных, где врытых в землю по самую крышу, где втиснувшихся между громадными валунами. Наверное, валуны эти скатились с гор, когда те тряслись, будто намочившие шерстку малыши, и докатились аж до лугов, став теперь домом пастухам.
      Иррчи не в первый раз видел горы, но они завораживали его всегда. Вроде, фу мерзость: голый камень, сухой лишайник, бесприютно свищет ветер в скальных клыках, как пойманная драконом птаха, и воздух там, где гнездятся драконы, такой, что приходится его буквально откусывать, и никак не выходит вдохнуть полной грудью. Но вот там, внизу, где травы в рост человека, где белыми клочками облаков бродят по ним овцы и такие же белые огромные псы, где жарит солнце так, что мигом темнеет лицо даже у белокожего эрла, что уж говорить про самого Иррчи... Вот там ему нравилось. Там было хорошо. Но родное, до последнего камешка и кочки, до травинки изученное Заозерье он любил все равно больше. В ясный день озерная гладь в венках из цветущих кувшинок казалась распахнутыми в небо наивными младенческими глазами, и он понимал, откуда такая синь во взоре его эрла.
      Как Иррчи и предсказывал сам себе, местные встретили их неласково. Сначала вообще решили, что знать об их беде не знают, первый же попавшийся пастух чинно уточнил, куда благородный эрл путь держать изволит. И очень удивился, узнав, что к ним.
      Удивление удивлением, но совсем скоро эрл Рримар вместе с Иррчи сидели в долгожданном теньке одной из глыб, потихоньку пили поднесенную в грубых глиняных пиалах воду и слушали, что же все-таки с драконом приключилось.
      — Нужен проводник, — выслушав пастухов, сказал эрл. — Там пройдут лошади?
      Посовещавшись, мужики неуверенно покивали, мол, можно провести, конечно, но лучше бы не равнинных лошадей, а местных, привычных к ноголомным узким тропам. Но тут уж внутри Иррчи все встало дыбом и ощетинилось. Беляк, может, и кажется туповатым мерином, вот только вернее него коня нет, да и Белка за столько лет уже стала больше другом, чем просто верховой скотиной. Если вдруг... Он даже мысленно не продолжил фразу, прогнал окончание из головы, — какой еще лошади он сумеет доверить везти эрла? Только Беляку. И вообще, горские лошадки к стати эрла совершенно непривычны. Низкорослы больно, пусть и выносливы. Это Иррчи и озвучил, ни капли не смущаясь. И эрл посмеялся, но кивнул подтверждающе.
      Так что утром, проверив подковы, снаряжение и вообще все, они пустились в путь за рыжим пастухом самого что ни на есть сурового вида, с обожженным до основания ухом и тремя четвертями хвоста. Видно, ему не впервые было сталкиваться с драконами. Ну и вместо рогатины у проводника был за плечами внушительный арбалет и колчан с бронебойными болтами. Подобное вооружение Иррчи одобрял всецело: будет кому их прикрыть со спины или отвлечь, если зверюга взлетит, а они схорониться не успеют. А то и в глаз болт попадет — чем не радость? Даже если этот пастух, а не эрл Рримар, дракона убьет, все одно, победа их будет. А прочие детали Иррчи не интересовали.
      Шевеля ухом, торчащим из-под куска ткани, которым повязал голову, спасаясь от палящего солнца — шер-р-рсть, черная шерсть! — Иррчи слушал мысли проводника, идущего чуть поперед Белки. Эрл на Беляке, как самый тяжелый, двигался в хвосте процессии.
      — Выел он всех аррахов*, вашмилсть, — говорил тот, встряхивая коротко обрезанной гривой. — Охотники эрл-лорда это еще о том годе заметили. Приезжали поохотиться да ни с чем уехали. А два года тому нам пришлось целое нашествие рухкатов** отбить, потом-то они откочевали прочь, видно, в поисках добычи. Ну, или дракон уже и на них охотиться начал, когда аррахов стало слишком мало. Оголодал, тварь крылатая, вот и налетел на стадо.
      — И что же, никто из вас раньше его не видел? — эрл чуть повысил голос, ему было неудобно перекрикиваться с проводником через голову Иррчи, но вперед он все-таки не совался. Во-первых, не мог: две лошади тут не разошлись бы, и без того Беляк прижимался к скальной стене, и эрл то и дело чиркал по камню наколенником, во-вторых, понимал, что это правильно.
      — Да видели, вашмилсть, как не видеть. Только думали-то: сам издохнет или за горы улетит, баб искать. У них, как рога отрастят, охота всегда просыпается, — хохотнул пастух. — А оно вона как повернулось.
      — И сколько у него рогов? — поинтересовался Иррчи.
      — Двенадцать, — с готовностью откликнулся пастух, и в его голосе оруженосцу примерещилась чуть ли не толика гордости, мол, каков наш дракон, а?
      А у Иррчи под коттой ровными рядами замаршировали кусачие огненные муравьи. Твари было около шести десятков лет. Это ж какого она размера, Прародитель-Хвостатый?! Знал бы заранее — в пыли перед эрлом валялся бы, но уговорил хоть кого подождать! Нет же, остальные эрлы наверняка сейчас в замке сидят и пьют, закусывая преступно редко. Им-то что: жди себе и жди, на дармовых харчах. А потом либо чудом выживший и уехавший ни с чем безумец вернется, либо его оруженосец, а то и опять кто из мужичья придет. Тогда и решат, ехать ли своими шкурами рисковать, уже по разведанному.
      Скоты. Редкостные. Будь там хоть один не скот — с эрлом Рримаром поехал, на верную смерть одного не отпустил бы!
      Иррчи осторожно обернулся, ловя взгляд эрла. Тот усмехнулся ему с полным пониманием, но все равно знакомой задорной улыбкой, делавшей суровое лицо совсем молодым и невыносимо красивым.
      — Не бойся, мы справимся, Иррчи.
      Иррчи только сглотнул, стиснул пальцы на поводьях до боли и выпрямил спину. Он не имел права бояться. Теперь уже нет.
      
      К логову дракона приперлись точнехонько в полдень, когда солнце светило в самую маковку, и одинаково взмокли и воняли все — и пеший, и конные, и сами кони. Разило так, что иной дракон, не будь дурак, сам бы сбежал, учуяв. Но именно дураком этот дракон и был. А может, ему нюх отбило, потому что, когда добрались до небольшой долинки, окруженной зеленоватыми скалами, первое, что их встретило — жуткий смрад.
      — Эк его! — обалдел даже пастух, закрывая нос рукавом.
      Было от чего: долинка-то, приятная на вид, с крохотным озерцом внизу и виднеющимися в скальных стенах многообещающими дырами, была попросту засрана. Вонючие кучи потрясающих воображение размеров валялись тут и там, частично уже подсушенные безжалостным солнцем, частично еще благоухающие и привлекающие мух со всей округи. Вот кому в долинке было раздолье — воздух дрожал и гудел, переливаясь мешаниной блестящих зеленых и черных телец.
      — Похоже, смена жратвы ему на пользу не пошла, — обозрев сию красоту, заключил Иррчи. — Эрл, а может... ну его? Сам подохнет от несварения!
      — А если притерпится? Нет, Иррчи, — покачал головой эрл. — Дело нужно сделать.
      Иррчи представил, как они будут дракона воевать, оскальзываясь в его дерьмище, и понял, что к людям им потом выбираться придется только очень, очень хорошо отмывшись самим, отстирав одежду и выкупав по десять раз коней. А еще то, что очень мудро не стали устраивать привал и перекусывать, когда предложил проводник. И без того мутило, благо, завтрак успел перевариться, а то бы назад попросился. Никакой хлев и рядом не стоял, даже самый поганый, от вони вышибало слезу. Но эрл был прав: дело само себя не сделает.
      Для начала осмотрелись издали, прикидывая, какие дыры можно отмести сразу, а на какие стоит обратить внимание.
      — Во-он те две, вашмилсть, — указал проводник. — И та, чуть дальше. В остальные не пролезет. Разожрался, гад! — и сплюнул себе под ноги.
      — Насколько велика дальнобойность твоего арбалета?
      Пастух смерил взглядом долинку, расстояние от одного края до другого, кивнул на небольшой скальный выступ, нависающий козырьком над пропастью:
      — Вон туда доберусь — как раз добро будет, и болты не на излете, и не сильно близко, чтоб вам не мешать.
      — Сможешь попасть в глаз или в перепонку, когда выманим? — Иррчи закопался в седельную сумку и вытащил плотно увязанные в кожу и ветошь болты. Эрлы, охотящиеся на драконов, заказывали такие именно для того, чтобы лишать зверюг возможности нападать с воздуха. Стилетно-острые у кончика, к основанию наконечники расширялись четырьмя бритвенной остроты гранями. Если попасть таким между сочленениями сустава с должной силой, ящер потеряет возможность летать. А если в перепонку — под натяжением ее разорвет в лоскуты.
      Против дракона в воздухе, понятное дело, только аркбаллиста поможет, рыцарю тут ничего не сделать. Вот и извращались оружейники-кузнецы, кто во что горазд.
      — Ух ты, пакость какая, — восхищенно сплюнул проводник, бережно принимая сверток. — Попробую, вашмилсть. Простыми, сталбыть, в глаз, а энтими — в крылья?
      — Да. И не береги зазря, Прародителя-Хвостатого ради! — почти взмолился Иррчи.
      — Да что ж я, дурак какой? — обиделся пастух, на что Иррчи только рукой махнул. Всякие встречались, кто мог и пожалеть дорогущих стрел даже перед лицом неминуемой смерти. Будто они — дороже жизни!
      Рыжий засунул болты в свой колчан и со сноровкой опытного горца полез на облюбованную площадку. Иррчи отвел коней чуть назад, сгрузив с них все, что требовалось: щит, мешок с лекарским, свой легкий меч — на крайний случай. Там, чуть подальше, была более-менее широкая часть не тропы даже, а скального карниза, по которому они сюда и шли. Там он, привязав лошадей к камню, подвязал им торбы с овсом и вернулся назад. Очень, надо сказать, вовремя, чтобы услышать, что безмозглый эрл собрался идти лично вытаскивать дракона, не иначе как за хвост, из пещер.
      — Эрл ур-Ревалир, — от злости голос, как всегда, стал ровным-ровным и спокойным, а хвост Иррчи, когда хотел, все-таки хорошо контролировал. — Прошу простить мне мою беспримерную дерзость. Вы рехнулись, что ли?
      Слишком уж явственно представилось, как эрл заходит в какую-то из трех дыр — а потом то, что от него осталось, выносит наружу потоком огня. Это же не крошечные дракончики, от чиха которых порой и просто доспехи спасают, грозя всего лишь ожогами!
      — У тебя есть другие идеи, Ирр-рчи? — глаза эрла нехорошо сощурились.
      — Ага, — Иррчи покивал и полез вниз, пока эрл не успел схватить его за руку. Вот только совсем не затем, чтоб в пещеру переться. Просто выбрался, аккуратно обходя горы дерьма, на более-менее ровное место, приложил ко рту ладони и заорал что было мочи:
      — Р-р-р-ра-а-ау! Выползай, тупая ящерица, бить будем!
      Эхо от его вопля загуляло такое, что аж камешки покатились со склонов. Проигнорировать присутствие двуногой добычи отравленный человечиной дракон попросту не смог. Иррчи и надеялся-то именно на это. Или хотя бы на то, что ящерица проклятая вспомнит, что она — хищник, а эта долинка — его логово, в которое вторгся чужак и теперь надрывает глотку в боевом кличе. На который нужно ответить, нет, на который нельзя не ответить!
      Жужжали мухи. Жарило солнце. Дерьмо воняло все так же. А где-то в глубине скалы медленно-медленно зарождался ответный рев. Звук был такой, что казалось: это горы возмутились подобным вторжением и спешат покарать дерзнувшего. Ну, или просто дракон полз наверх по тоннелю, рыча на ходу.
      Иррчи напряженно всматривался в три самых больших дыры попеременно, но солнце слишком уж ярко било в глаза. Отсвет пламени он заметил только тогда, когда его сильно дернули за руку, утаскивая под прикрытие раскиданных по долинке валунов. Оставалось надеяться, что присутствие дракона заметил и рыжий и уже целится в ту сторону. Щит эрл не забыл, и Иррчи ухватился за железные скобы, обшитые толстой кожей, прикрывая им себя и эрла сзади — а то ведь и камнем могло прилететь.
      И в самом деле, по оковке дробно застучало мелкими камешками, когда смрадный воздух наполнил уже совсем четко различимый рев. А потом он словно захлебнулся, и Иррчи не выдержал, выглянул из-за валуна, чтобы увидеть, как уже прыгнувший в воздух ящер беспомощно трепыхает целым крылом, волоча за собой раненое и сползая по скальной стене, как неуклюжая жирная кошка по слишком гладкой коре.
      Он был красив, этот ящер. Шкура густо-горчичного цвета, более темные в прозелень крылья и спинной гребень, зеленоватое, но уже светлее, брюхо — и рога цвета тусклой, позеленевшей меди. Алое оперение бронебойной стрелы торчало из локтевого сустава его левого крыла, потом дракон зацепился им за камень и сломал. А потом снова взревел, когда в полыхающий безумной яростью оранжево-алый глаз впился болт уже с пестрым оперением. Меткости проводника можно было только позавидовать — Иррчи не был уверен, что сам бы попал с такого расстояния в постоянно перемещающуюся цель. А потом эрл рванул из ненадежного укрытия, вскидывая меч, и Иррчи бросился следом.
      Тут уже было не до брезгливости и выбора верного пути, так что из-под сапогов полетели во все стороны куски драконьего дерьма. Иррчи мимоходом подумал, что шкуру дракона, который, рухнув на дно долины, изрядно вымазался, пытаясь подняться, отмыть будет ой как нелегко. А потом все мысли вымело прочь, потому что думать стало некогда. Эрл, подобравшись со стороны ослепшего глаза, принялся методично дубасить дракона мечом, стараясь попадать в одно место между последним и предпоследним шейными шипами. Дракон, оглушенный падением, пытался подняться и одновременно беспорядочно размахивал передними лапами и головой. Со стороны, должно быть, все это смотрелось, как странный варварский танец по кругу. Иррчи с возрастающим отчаянием следил, как все явственнее на мече появляются зазубрины, и насколько же плохо поддается даже заговоренной стали бронированная вусмерть шкура: там, где на нее уже раз десять обрушился тяжеленный двуручник, потрескались только несколько чешуй. А сколько еще ударов понадобится, чтобы хрустнул позвонок? Да не меньше сотни, это у маленьких дракончиков голова отлетала с третьего!
      А дела шли все хуже и хуже: у дракона в голове начало проясняться, и он понял, отчего ему так плохо. Не от вчерашней выпивки, а из-за вот этого двуногого, скачущего вокруг с огроменной железякой. И следующий удар пришелся уже куда более прицельно — эрл не успел увернуться, только смягчить. Громадная лапа ударила вскользь, скребанув когтями по наплечнику, но и этого хватило, чтобы лопнули ремни, а кусок железа и эрл и его меч разлетелись в разные стороны.
      Крохотная передышка дала дракону шанс применить свое самое страшное умение. Покрытые чешуей бока начали раздуваться, засвистел воздух, всасываясь в открывшуюся пасть.
      — Эрл!
      Иррчи упал на колени, поднимая щит над ними обоими. Только вот это все равно бы не спасло. Жар огненного выдоха старого дракона — это не слабый плевок трехлетки, едва научившегося выдыхать пламя. Это даже посильнее, чем жар в жерле сталеплавильной печи, там пока еще металл нагреется, пока потечет. От выдоха старого дракона он потечет сразу. Взгляд Иррчи заметался по долине в поисках укрытия и вдруг остановился на серебристом отблеске воды. Оруженосец накрыл щитом обеспамятевшего от удара эрла и поднялся.
      Ему казалось, он все делает очень медленно, словно воздух здесь загустел от вони, как патока. Вытянул руки в сторону озера, скрючил пальцы, как когти — и над потревоженным зеркалом воды вспух мутный желвак, задрожал и оторвался от поверхности. Иррчи буквально чувствовал его ледяную тяжесть меж своими ладонями. Он с трудом повернулся, ощущение было: он держит эту громадную каплю на длиннющей ложке. И вот ею-то и надо попасть в разинутую пасть дракона, уже багровую от отсветов внутреннего пламени. С натугой хакнув, так что аж что-то хрустнуло внутри, то ли в сочленении ребер, то ли глубже, Иррчи метнул водяной ком в эту пасть и рухнул на камни, откатываясь под ненадежную преграду щита. Если не вышло — он хотел умереть рядом с эрлом.
      Но характерного рева пламени не последовало. Даже более того: после плеска, который Иррчи почти и не услышал, раздался такой звук, будто дракон... подавился. Задыхающееся бульканье оборвалось, переходя в какой-то уже совсем жуткий сипяще-хрипящий звук, который можно было издавать разве что сожженным горлом, в котором и звучать-то нечему — только воздух бьется об обгорелую плоть, выплескиваясь наружу напополам с кровью. По щиту дробно стучали камни, хрипу вторили беспорядочные удары и скрип когтей. Потом все стихло, и Иррчи рискнул приоткрыть один глаз. Потом и второй, потому что одному верить отказывался.
      Драконья башка лежала прямо напротив них, словно ящер силился посмотреть, кто же осмелился его убить. В уцелевшем глазу затухало пламя жизни, он мутнел, становясь похожим на старое оплывшее стекло. Иррчи перевел взгляд дальше. Горла у дракона не было. Его разорвало в клочья изнутри, и куски мяса, хрящей и шкуры были вывернуты наружу и словно сварены — больно характерный цвет был, белесо-бурый. Иррчи моргнул, помотал головой и осторожно сел. Ящер определенно был мертв, значит, о нем можно было забыть.
      Иррчи повернулся к эрлу и отбросил уже ненужный щит, принимаясь осматривать и ощупывать все еще не пришедшего в сознание Рримара. На шлеме красовалась внушительная вмятина, видно, приложился эрл башкой о камень в падении. Иррчи пока не стал трогать его, осмотрел располосованный когтями на плече поддоспешник. Ткань окрашивала кровь, но ее было совсем чуть-чуть, раны — их было две — оказались неглубокими, просто поверхностно вспороты мышцы. Иррчи перетянул плечо поясом и вернулся к шлему, очень осторожно стаскивая его с головы Рримара. Из уголка рта тянулась кровавая дорожка, но она уже подсохла, как и несколько капель крови, вытекшие из носа. Эрл, наконец, застонал и поморщился, потом и глаза открыл — мутные и косящие в разные стороны.
      — Эрл? Вы меня видите? — тихонько спросил Иррчи, зная: после таких ударов голова гудит немилосердно, орать — все равно что еще раз бить. — Сколько меня?
      Эрл моргал, мучительно щурился, потом оскалился в ухмылке и прохрипел:
      — Пока что... трое...
      — Уже хорошо, что не пятеро, — покивал Иррчи. — Вы лежите, лежите пока. Я сейчас!
      Перво-наперво нужно обработать раны, на когтях у дракона дряни явно было не меньше, чем вокруг. А потом уже смотреть, как везти эрла обратно.
      Слезший со своего насеста проводник подошел, недоверчиво попинал голову дракона, восхищенно глянул на Иррчи, тащившего мешок с лекарствами.
      — Эк вы его, вашмилсть! А что ж не сказали, что маг? Я-то уж думал — все, беда вам. Сожрет!
      — Я не маг, — ровно заметил Иррчи. — Я оруженосец эрла ур-Ревалир, и все. Помогите-ка перенести его наверх, тут врачевать — все равно что заразу заразой пытаться вымыть.
      Ему было как-то странно, словно что-то внутри поднывало, как иногда ноет пустой живот, в котором уже несколько дней не было ничего, кроме воды. Но на свои ощущения Иррчи сейчас почти не обращал внимания, все его отдавая эрлу. Потому что разве ж кто-то кроме него позаботится? Проводник может и был мужиком крепким, но в лекарском деле не понимал ровным счетом ничего, сыпал такими советами, пока несли эрла к коням, что у Иррчи вставала дыбом даже насквозь пропотевшая шерсть на загривке. Так лечить — это даже от царапины помереть, не думая! Нет, он нужен эрлу. Вот когда убедится, что все хорошо, тогда и о себе подумает. А пока...
      Беляк — умный, умный коняга, чтоб ему еще долгих лет жизни! — послушно лег, чтобы Иррчи смог очень осторожно усадить наскоро перевязанного хозяина в седло и сесть позади. Эрла нужно было крепко поддерживать, он то и дело норовил сползти набок. Белка пошла сзади в поводу. Ну а проводник — снова впереди, и мерин шагал за ним сам, чувствуя, что поводья ничья рука не держит.
      До селения пастухов добрались уже потемну. И Иррчи совсем не нравилось то, что в последние пару часов его эрл молчит. Тяжеленное тело, наполовину освобожденное от доспехов еще там, на горной тропе, наваливалось на оруженосца всем своим весом. И в чем дело, Иррчи понял, когда снимали с коня и заносили в освобожденный для них домишко. В мечущемся свете факелов и редких ламп лицо эрла выглядело странно бледным и отечным. А еще он горел весь, и это было страшно до жути: от обычной грязи так быстро бы не проняло.
      Воспалившаяся рана — это воспалившаяся рана, с ней можно что-то сделать — вычистить, поставить примочку, вытянуть попавшую в нее дрянь. Но когти у этого дракона, похоже, были отравлены, и Иррчи, принимая котелок с горячей водой, только закусывал губу, не зная, что ответить пастухам на их искреннее беспокойство. Все что он мог сделать — это прогнать местного горе-лекаря, который разве что выбитые суставы был горазд вправлять да принимать овечьи роды, потребовать побольше света и пытаться найти в своих запасах хоть что-то, что могло бы помочь.
      Смоченная нужным настоем повязка легла на раны, и Иррчи хотелось завыть тихонько: багровая, какого-то неприятного оттенка плоть сочилась мутной жижей. Здесь нормальный лекарь нужен, а лучше — маг! Но все, что у эрла есть — его оруженосец. Который костьми ляжет, но постарается помочь. И Иррчи, положив ладони поверх повязки, забормотал себе под нос слова наговора. Простенького, от простуды да разбитых коленок, почти таким матери своих детей успокаивали, лепя на «боевые» ранения размятые листья жив-травы.
      Живот подвело, внутри опять что-то потянуло, но Иррчи не обращал внимания, бормоча и бормоча, слово за словом, по кругу, забыв обо всем. О времени, о пересохшем горле, о потихоньку отодвигающихся звуках. Только иногда приоткрывал глаза, поглядывал: дышит ли эрл? Эрл дышал, и Иррчи снова зажмуривался, шевеля губами. До тех пор, пока не понял: все, больше не может.
      Тогда он открыл глаза. Посмотрел на повязку, моргнул — по той аж густые мутные капли выступали, настолько напиталась. Сунулся торопливо сменить — и обнаружил, что под ней чистые раны. Не зажившие, конечно, но нормального цвета, какого и положено быть хорошо обработанной ране. Для надежности Иррчи еще раз их промыл и принялся перевязывать по новой, когда обнаружил, что эрл-то, оказывается, очнулся. Глаза открыл, смотрит, и взгляд ясный-ясный. Пронзительный. Недобрый.
      — Сейчас, эрл. Дайте закончить, — устало попросил Иррчи. Прохрипел, точнее, горло сводило, будто сорвал.
      Витки ткани ложились на плечо, Иррчи старался сделать их достаточно тугими, чтобы держали, но не настолько, чтобы пережали руку. Это было сложно: собственные ощутимо дрожали. Наверное, от усталости и накатившего облегчения, осознания, что все с его эрлом будет хорошо.
      За ухо вдруг дернули, вцепившись когтями. Иррчи закончил с повязкой и недоуменно поднял голову. Эрл что-то говорил ему. Кажется, уже давно, потому что когти сжимались все сильнее. Вот только Иррчи не слышал ни звука... да, впрочем, и не беспокоился об этом. Поди расслышь хоть что-то сквозь стоящий в ушах звон?
      — Вы лежите, эрл. Вам надо. И я тут прилягу, ничего?
      Лавка широкая, а он всегда хорошо умел сворачиваться в комочек. Да так и теплее...
______________________________

*Аррах — дикий горный баран.
**Рухкат — горный леопард.
_____________

      
      Глава третья


      Когда Иррчи в следующий раз открыл глаза, было светло. В проникающем сквозь ничем не заделанное оконце косом солнечном столбе плясали пылинки, где-то разноголосо блеяли овцы и басовито погавкивали пастушьи псы. Некоторое время Иррчи просто лежал и пялился на танец пылинок, пока не осознал, что свет-то закатный, а не утренний. Но подняться почему-то совсем не было сил. Он даже хвостом не мог толком пошевелить, так, только вяло дрогнул кончик — и все.
      Скрипнула дверь, прогрохотали по земляному полу знакомые шаги, и он с трудом перекатил тяжелую голову по чему-то, пахнущему овчиной. Наверное, это была шкура, сложенная вместо подушки.
      — Иррчи, малыш, очнулся!
      Он смотрел на подлетевшего к лавке полуобнаженного эрла, не понимая, что не так. Потом дошло: повязки не было. Вместо ран по плечу эрла пролегали два еще багрово-красных, ярких рубца. Кольнуло тревогой: это же сколько... сколько он вот так? Что Иррчи и попытался спросить, но смог только сипло выдохнуть.
      — Попей, — голову осторожно подняли, в губы ткнулся край глиняной чашки, а в нос ударил знакомый запах: белокорь, вербена, мед, ягоды краснотропа. Он такими отварами выпаивал эрла, когда тот выздоравливал от лихорадки. Он что же, болен был?
      Отвар смягчил горло и вернул голос. Иррчи спросил только одно:
      — Сколько, мой эрл?
      — Неделю. Ты пролежал полутрупом неделю, глупый мальчишка! Я уж боялся, что... Вот встанешь — я тебе уши-то надеру!
      Иррчи расплылся в слабой, но искренней улыбке и снова закрыл глаза. Он встанет, обязательно встанет. Только еще немножко поспит... Совсем чуть-чуть.
      В общем, кое-как поднялся он только на девятый день от того, как вернулись с победой. Было чуточку жаль, что пропустил самое интересное: как его эрл грабит драконье логово. А Рримар не только это успел провернуть, но и с помощью пастухов умудрился снять с дракона шкуру и вырезать самые большие сегменты перепонок — из них можно будет сшить замечательные непромокаемые плащи. О, ну и башку драконью отрубить он тоже успел, и не только отрубить: ее все эти дни коптили, так что стухнуть до возвращения в замок эрл-лорда она не должна была. А там... там, наверное, лорд прикажет ее выпотрошить, набить чучело, и повесит на стену в главном зале. Иррчи подспудно уже заранее обижался на то, что победа его эрла будет присвоена тем, кто для нее ничегошеньки не сделал.
      Радовало одно: увязанные в мешки драконьи богатства. Немалые, и, судя по той россыпи ерунды, которую Иррчи разглядывал, сидя на солнышке и приходя в себя, вот там-то блестящих черепиц и пластин слюды не было. Уж если эрл отобрал и бросил даже вполне неплохие, пусть и не слишком ценные поделочные камни!
      Камешки достались пастухам, и предостаточно, судя по тому, что провожали их очень даже радостно: не поскупились на целый мешок копченых колбас и овечьего сыра, а бабы, которых в селении, оказывается, обитало аж пятеро — на новые сорочки и три пышные, свежие лепешки, не считая каких-то завертышей с тем же сыром и мясом с травами. Можно было не напрягаться, высматривая куропаток или зайцев, да и эрл строго-настрого запретил Иррчи совершать лишние телодвижения. Напрасно тот пытался доказать, что уже в полном порядке.
      А разговор о сокровенном откладывался. Иррчи не мог придумать, с какого боку подобраться к нему, а бухнуть вот так в лоб... тоже не мог. Не сейчас, когда эрл пусть и хорохорился, но к вечеру тоже ощутимо уставал — и при этом все равно чуть ли не силой отбирал у Иррчи его прямые обязанности. И смотрел так, что только на лежаке сиди и чувством вины захлебывайся. Ну он же не нарочно столько пластом пролежал! Он же как лучше хотел!
      На очередной ночевке, вечер так на третий, Иррчи решился именно об этом разговор и начать. И первым делом отобрал у эрла ложку, достал свои травки и принялся за стряпню. Потому что вчера каша была вообще не соленой, зато перечника в ней оказалось чуть не с горсть.
      — Давайте я, эрл, — как можно более мирно сказал он. — Я уже належался, все со мной в порядке. Даже голова не кружится, честно-честно.
      Эрл глянул сумрачно, но они оба прекрасно помнили: Иррчи никогда не солжет. Умолчать он, конечно, мог, и умалчивал, если было что-то, о чем его эрлу знать не надо было, вот как с мастером Урриком. Но не лгал никогда.
      — А вот вам лучше бы лечь. Глаза-то опять тенями обвело.
      — И ничего не... Иррчи! Не заговаривай мне зубы, они не болят! Вот, кстати, об этом...
      Иррчи напрягся, на загривке сама собой приподнялась шерсть.
      — Да, эрл? — поинтересовался он, старательно помешивая кашу и не поднимая головы. Не хотелось ему видеть ту жуткую зелень, опять оттеняющую синеву в глазах эрла.
      — Первый топор, которым я пытался отрубить драконью башку, разлетелся на куски. С одного удара. Топор, Иррчи, не топорище. Добротная такая, хорошая железяка, у пастухов плохого не водится. И второй постигла та же участь...
      Эрл говорил мягко, словно рассказывал одну из тех старинных легенд, которых всегда много в старых родах. Когда Иррчи только принял посвящение в оруженосцы и начал сопровождать Рримара в его странствиях, он их много наслушался.
      — И тогда я взял все-таки свой меч. Рубить, конечно, пришлось долго, чешуя поддалась лишь с десятого удара, а по кости я лупил еще дольше. И шкуру резать потом пришлось им же. Представляешь, как это было, малыш? Двуручником — как охотничьим ножичком орудовать?
      Иррчин хвост начал дрожать, а уши потихоньку прижимались к голове.
      — А теперь — вопрос: это ведь твоих рук дело?
      — А там был еще кто-то, мой эрл?.. — и откуда только нахальство взялось. Наверное, из последних остатков выдержки, потому что хотелось бросить ложку, забыть про кашу — и на коленях ползти вымаливать прощения за что-то, что и сам еще не мог толком в осмысленные слова собрать.
      — Сколько ты его заговаривал, мой маленький нахаленок? — в голосе эрла прозвучала вовсе не злость, а явная усмешка и что-то еще... Что-то, чего Иррчи пока не мог понять.
      — Три года... — прошептал он.
      — Коготь дракона оставил глубокую царапину на алмазе. А на моем нагруднике и наплечнике, ну, кроме того, что они изрядно помялись — ни следа. И руку мне не оторвало напрочь.
      — Три года, мой эрл.
      — И после ты боишься, что я сержусь?
      Голову Иррчи все-таки поднял. И на кашу хвостом махнул. Пусть подгорает, съедят и так. Обернувшись, он взглянул в глаза эрлу — и утонул в этой синеве, еле сумев выдохнуть:
      — Да, мой эрл.
      А уж что таилось под этим «да» — то пусть эрл сам додумывает, потому что если Иррчи откроет сейчас рот, то закрыть его уже не сможет никакими силами.
      Эрл усмехался, потом покачал головой, делано-сокрушенно:
      — А я-то думал на ту весну пояс тебе из драконьей шкуры заказать и ножны такие же. Чтоб был всем рыцарям рыцарь.
      Иррчи прикусил губу, но Рримар еще не закончил.
      — Думал: отпущу, полетишь, словно вольная птица, прославишься.
      У Иррчи замерло сердце, потому что эрл протянул руку и рывком подтянул его к себе, и боли от впившихся в плечо железной хваткой пальцев он не чувствовал: слишком близко были четко, раздельно выговаривающие слова сухие обветренные губы. А смысл этих слов доходил до бедного оруженосца, словно из-под глубокой воды.
      — Только я не отпущу, Иррчи. Никогда не отпущу.
      — Мой... эрл...
      Налети сейчас дракон, Иррчи бы и ухом не шевельнул в его сторону. Казалось — по затылку огрели чем-то тяжелым. Казалось — сейчас расплавится, растечется мурлыкающей лужицей. Даже если эрл имел в виду что-то... что-то еще, Иррчи услышал, что хотел услышать. И качнуло его вперед от этого услышанного, и рука эрла оказалась уже не на плече, а на загривке, стискивая почти до боли — такой неожиданно желанной, вызвавшей в памяти момент с наказанием... И своей реакции на это воспоминание Иррчи уже не испугался — некогда было. А губы у эрла были горячие и жесткие, с привкусом травяного сока. И голову повело так, что мир встал на дыбы, как норовистый жеребец. Или это просто он оказался лежащим на подстилке, и под горячей тяжестью тела эрла сами собой разъехались колени, выгнулась спина...
      Рримар отстранился от него, опираясь на локти, глаза у него были совершенно шалые, и вокруг зрачков снова полыхала колдовская зелень.
      — Нет, малыш.
      — Почему? — жалобно спросил Иррчи. — Почему, мой эрл? Я... Я хочу! Правда хочу, почему... — он захлебнулся этой бессвязной чередой слов, потянулся, касаясь самыми кончиками пальцев, не зная, как еще выразить распиравшее аж до боли желание.
      — Я знаю.
      Эрл слегка поддал бедрами вперед, и у Иррчи вырвался вместо слов невнятный стон: от этого движения, от соприкосновения, пусть даже через четыре слоя ткани, он едва не излился немедленно, прекрасно почувствовав, что не одинок в своем чувстве.
      — Знаю, Иррчи. А еще знаю, что у тебя никого не было. Потому и нет.
      Эрл помедлил, снова слегка подаваясь вперед и из стороны в сторону, всматриваясь в лицо задыхающегося Иррчи.
      — Не сейчас.
      — Эр-р-рл!.. — то ли стон, то ли рычание вышло таким, что Иррчи напугал сам себя. Но от обещания — всамделишного обещания, и эрл его сдержит, он знал, точно знал! — последнее соображение выбило напрочь. Будто спал и чудесный сон видел, котором сбылись все мечты: дракон убит, они живы, а эрл... Его эрл!..
      Рримар снова наклонился, вжимая его в подстилку всем своим весом, выдохнул в распахнувшиеся для очередного стона губы:
      — Давай, мой хороший, — и поцеловал, да не просто так, а жадно, властно вторгаясь в рот шершавым языком.
      И это было куда как лучше, чем кусать свой хвост. Иррчи выгнуло, выкрутило, впечатывая в эрла, он, кажется, даже когти выпустил, цепляясь за его каменно напряженную спину. И Рримар выпил его прерывистый вопль вместе с дыханием, приподнял голову, еще дважды толкнулся бедрами и хрипло зарычал.
      — Ырр-р-р-рчи!
      Вот тут-то Иррчи его и укусил. От души, хорошо хоть не за раненное плечо: хватило ума вцепиться во второе, но с такой злостью... Нет, ну а что еще он мог испытывать в этот момент, поняв, что все эти бабы, которых его эрл валял, замещали в постели и на сеновале — его?! Да пойми он тогда... Да не сам бы голову в бочку пихал, а эрлу ее на голову надел!
      А эрл смеялся, гладил его кончиками пальцев по загривку, целовал в мокрый висок, в основание уха и смеялся:
      — Пусти, пусти, маленький выкусень. За что ты меня так?
      — За то, что врали! — насупился Иррчи, облизав с губ его кровь. — Все эти годы! Вот! И... — он хотел сказать что-то еще, но вместо этого навострил уши и принюхался. И с заполошным воплем:
      — Каша! — попытался вскочить.
      Правда, сделать это смог, только когда эрл сдвинулся, отпуская и хохоча во все горло. И кашу... Ну, немножко каши Иррчи спас.
      — Так кто завтра готовить будет? — беззлобно подтрунивал над ним эрл, ни капли не огорченный этой бедой.
      — Вы, мой эрл, — бурчал Иррчи, торопливо перекладывая по мискам спасенное. Но бурчал так, для порядку. Потому что внутри все пело.
      
      А с утра ему снова захотелось эрла покусать. Потому как тот надумал... Да полную дурь надумал!
      — Едем в замок эрл-лорда, — сказал Рримар.
      Иррчи чуть не надел ему на дурную голову котелок, который собирался сунуть в мешок.
      — Мой эрл!
      — В замок, Иррчи. Ты и сам понимаешь, почему.
      — А может я один туда? Голову завезу — и вас догонять? — тут же предложил Иррчи.
      — И как это будет выглядеть? — иронично вскинул бровь эрл. — «На тебе, эрл-лорд, подачку — а я поехал»? Нет, малыш, мы приедем в замок, как победители. И больше никто не посмеет сказать, что Рримар-Полхвоста — никудышный рыцарь, который только на хвост чужой жены умеет заглядываться.
      — А уедем нищими, — едва слышно бросил Иррчи.
      — Что?
      — Ничего, мой эрл. Интересно, как сейчас в Заозерье? — торопливо сменил тему он, все-таки упихивая котелок, куда хотел. — Наверное, пока доедем — урожай собирать начнут...
      — Яблоки поспеют, — мечтательно прищурился эрл.
      — Дожди начнутся, в главном зале лодочки из щепок можно будет попускать, — в тон ему, только тише, отозвался Иррчи.
      — Иррчи!
      — Что? — невинно навострил уши он.
      Так и повелось. Ехали, а Иррчи то вспоминал о приятном — и эрл не мог не присоединиться, у самого душа стосковалась по родным краям, то начинал напоминать обо всех проблемах старого замка, коих наверняка прибавилось за годы их отсутствия. И про прогнившие балки, и про то, что лестница на второй этаж донжона того и гляди рухнет, и про оконные рамы, которые стоило бы сменить еще лет сто назад, и про... да много их было, проблем. Замок в самом деле был старый, по-хорошему, его стоило бы уже давно начать перестраивать, хотя бы донжон, не говоря уж о хозяйском крыле, где после смерти старого эрла царило запустение. И в принципе, это было вполне осуществимо.
      Если приехать и зарыться в счетные книги, разобраться, что к чему... Эрл ведь не просто бродячий воин, эрл — это тот, кого сызмальства учили управлять своими землями. И Иррчи был уверен: эрл Рримар сумеет вспомнить, пусть не сразу, но победит и цифры. А помочь ему в этом должны драконьи сокровища. Действительно сокровища, не гнутые флюгера и тухлая рыба! Вот только, если заезжать к эрл-лорду, то никаких сокровищ не останется. Так, выделят из их же добычи полотнище-другое на плащ да пару камушков. И отпустят: езжайте, эрл, ваш подвиг будут воспевать на пирушках.
      Но Рримар уперся и ничего не хотел слышать. Хотя и его можно было понять: прокрасться мимо, словно тать, вернее, словно трус, сбежавший с поля боя, поджав хвост, было неприемлемо. Еще скажут потом, что это мужичье немытое дракона завалило, а эрл просто сокровища прикарманил. Нет, надо, надо было показать копченую драконью башку — она, кстати, весьма завлекательно пахла, только Иррчи вспоминал драконью долинку и отраву на когтях и старался лишний раз даже не коситься на заводную горскую лошаденку, с выносливостью осла тащившую громадный груз. С одного бока — драконья башка, кое-как, с трудами, завернутая в грубую рогожу: за добрый десяток мешков пришлось отдать плохонький, трещиноватый кристаллик аметиста. С другого бока — три плотно набитых мешка. От них, кстати, слегонца несло дерьмовым душком, хотя эрл утверждал, что все перемыл пару раз как минимум.
      До замка эрл-лорда оставалось два дня пути, когда Иррчи извелся и был готов снова пустить в ход все свои уловки, от бурчания, до валяния в ногах эрла и кусания его за остаток хвоста, чтобы отговорить от очередной самоубийственной затеи. Почему-то ему упорно казалось, что эрл-лорд мог простить своему рыцарю куртуазное волочение за собственной супругой, но вот победу в одиночку — да, в одиночку, свое участие Иррчи был намерен скрывать, — над гигантским драконом — вряд ли. И в замке их ждет какая-то подлянка, достойная размеров причины.
      Не пришлось.
      На последней ночевке эрл, дожевав краюшку подчерствевшего хлеба, которой вытер подчистую миску, спросил:
      — Иррчи, у тебя полотна для перевязок много?
      Поморгав, осмысливая вопрос, Иррчи подергал ушами и осторожно сказал:
      — Три полные скатки, эрл.
      — Хорошо. Завтра с утра перетянешь мне плечо и бок. И не жалей, хоть все три изведи, понял?
      Иррчи просиял: и как он сам не подумал о маскировке? И неистово закивал, аж уши захлопали.
      — А если я их еще и измажу в чем-нибудь?
      — Мне вспороть руку? — правильно понял его эрл.
      — Ни в коем случае! Вот вы как выразитесь... Вспороть, надо же, — Иррчи неодобрительно дернул хвостом. — Довольно будет палец проколоть, кровь с кое-чем смешать, чтоб выглядело понеприятнее. И я сам! — предупреждая возражения эрла, он покачал головой: — Вам, боюсь, руки целыми понадобятся.
      — Ирр-рчи... Смотри мне! — нахмурился эрл. — Ты тоже целым нужен. Гляди в оба, слушай — тоже, понял?
      Иррчи невольно повеселел: ну хоть что-то до его эрла дошло, тоже ждет подлости!
      — Вы меня знаете, эрл. Ушки на макушке, хвост в покое!
      — Молодец, Иррчи.
      От тепла потрепавшей по ушам ладони Иррчи прижмурился, аж мурлыкнув — и сорвался с места, собираться в дорогу и доставать все для маскировки. Как раз к замку выедут к вечеру, бинты к тому времени чуток пообтреплются от движений и станут выглядеть еще правдоподобней, а кровь подсохнет и станет совсем неприглядной. Рукой-то эрл додумается особо не размахивать, раз сам предложил, а по его хвосту ничего не прочитаешь, огрызок же, какой тут разобрать. Иррчи только надеялся на то, что его кристально-честный эрл все-таки умеет врать. Ну хоть немножко.
      Глядя поутру на дело своих рук, он чуть было не поверил сам в то, что эрл Рримар ранен мало не до полусмерти. Может, перестарался с кровавыми пятнами и тщательно размазанными по бинтам эликсирами? Окинув цельную картинку еще одним внимательным взглядом, он решил, что все в меру.
      — Только вы уж не забудьте кособочиться и рукой особо не машите, мой эрл. А то, может, примотать ее? Дернете чуть посильнее — узел развяжется, а до того удержит?
      — А давай, — подумав, решил эрл. — От замкового бы лекаря по приезду отмахаться...
      Тут уже Иррчи хвост распушил: будут какие-то чужаки руки к его эрлу тянуть! Не позволит! Рримар посмеялся и уверил, что никому не позволит и сам.
      — Доверяю я только тебе, малыш.
      Иррчи, заканчивавший приматывать его руку к груди, только уткнулся носом в перевязанное плечо и снова замурлыкал, ощутив перебравшие прядки на загривке теплые пальцы. Потом отстранился, напуская на себя деловитый вид:
      — Я вам еще круги под глазами сейчас наведу, а то не поверят, — и, сунувшись к костровищу, вскоре старательно и вдохновенно «наводил круги» испачканными в пепле от костра пальцами. Вышло очень даже правдоподобно.
      А что глаза у эрла опять щурятся эдак... Ничего, справится. В седле порастрясется и о неположенном думать забудет. И Иррчи — тоже. Ну, он на это надеялся. Потому что не время и не место, сначала свои шкуры и честно заслуженные богатства спасти, а вот пото-о-ом...
      Иррчи облизнулся и полез на спину Белки. Главное потом не забыть докупить кое-чего. И все будет хорошо. Теперь-то он в этом уверен.
      — Едем, Иррчи.
      — Да, мой эрл!
      Было еще кое-что, что они сделали этим утром. Когда Иррчи услышал, что намерен устроить эрл, он сперва недоверчиво округлил глаза, потом в голос выругался, что не додумался сам до такого. И теперь они оба старательно держались с подветренной стороны от невозмутимой горской лошаденки, тащившей дико воняющие падалью мешки, с которых аж капала мерзкая бурая жижа.
      Подтухшей драконьей крови эрл не пожалел, щедрой рукой выплескал всю баклажку, которую набрал, думая потом спихнуть какому-нибудь алхимику. Запечатанная поначалу воском, кровь мирно лежала себе с остальной поклажей, а тут пригодилась вот так. Пол-утра потратили, чтобы переложить добычу, завернув ее в полотнища крыльев и куски шкуры, и теперь с полным на то правом могли утверждать: ценного не везут! Требуха драконья, эрл-лорд, и только. Для алхимиков: сердце, печень, все такое, ну, вы понимаете. А добыча? А вот добыча, самый маленький мешочек. Туда, понятное дело, пошло все самое дешевое, и эрл даже немного погоревал, что не прихватил хоть одну из каменюк, оставленных пастухам.
      — Полно, эрл, что сделано — то сделано, — утешал его Иррчи. — Зато там нас добрым словом поминать будут.
      — Это верно, — усмехнулся тот и старательно перекосился на бок.
      — Не в ту сторону, эрл, — укоризненно пробурчал Иррчи.
      — А, Прародитель-Хвостатый! Когда ничего не болит, поди сообрази тут, — недовольно дернул ухом эрл и исправился, перекособочившись «правильно».
      Подумав, Иррчи решил, что так дело не пойдет, и аж до полудня донимал его то внезапными вопросами, то легонько тыкал сухой травинкой, когда не ожидал. На все возмущения делал невинные глаза и отвечал: это чтобы вы не забыли, что с рукой, мой эрл!
      Особых успехов не добился, но теперь тот хоть не путался, и Иррчи вздохнул более-менее спокойно. А там — пару часов молчаливой передышки, знакомые — чтоб им! — места — и уже замок эрл-лорда виднеется. Когда, спрашивается, доехать успели?
      На стенах горели факелы, хотя было еще не темно, и в замке снова, судя по шуму, пировали. Когда въехали во двор, Иррчи внимательно пригляделся к стражникам и лицам челяди. Мало кто казался довольным нашествием эрлов, особенно мельком замеченный кастелян, с кислой миной считающий выносимые из погреба колбасы. Иррчи подумал, что уворованный им кусок сала наверняка спишут на чужих слуг и мысленно ухмыльнулся. Снаружи же он держал весьма опечаленную и встревоженную мину, как подобало оруженосцу серьезно раненого рыцаря. Первым спешился и отпихнул прочь сунувшегося помочь Рримару служку:
      — Брысь! Я сам! Доложи эрл-лорду, что вернулся прославленный эрл Рримар ур-Ревалир, победитель двенадцатирогого дракона!
      У служки отвисла челюсть, и он опрометью бросился, куда сказали. А вокруг понемногу стихал шум. Голос у Иррчи был звонкий, утишать его он не старался, так что услышал не только служка, но и те, кто поначалу косился на перекособоченного эрла с плохо скрываемым презрением. Мол, явился, как же, гер-рой. А тут — такое заявление. Победитель старого дракона! И не просто дракона — двенадцатирогого! Каких отродясь не видали!
      Уводить куда-то эрла, с видимым трудом стоящего, опираясь на плечи оруженосца, никто не торопился. И они от своих коней не отходили. Добычу следовало предъявлять сразу, Иррчи еще на привале старательно переупаковал и перевесил башку так, чтоб только рогожу откинуть — и вот она, во всей красе, со всеми тщательно начищенными рогами. Ух, как он их начищал песочком от копоти, чтоб блестели! Жаль, хоть и закопченная, башка все равно уже приванивала, а может просто впитала в себя запах тухлой крови.
      На замковый двор окончательно пала тишина, и в ней особенно четко послышался нестройный полупьяный гомон эрлов, торопящихся увидеть добычу и героя. Особенно громко разорялся кто-то басовитый, утверждая, что такого не может быть, чтоб какой-то драный мальчишка — имея в виду, очевидно, не Иррчи, — победил в одиночку такого старого дракона.
      Они высыпали во двор. Во главе с эрл-лордом Марассаром, холеные, сытые и веселые, разительно отличающиеся от пропылившегося в пути, перевязанного Рримара. Кто-то бы сказал, что так и должны выглядеть эрлы-рыцари. Кто-то, кто никогда не встречался ни с драконами, ни с иной напастью. Эрлы встречались, поэтому притихли все, особенно когда Рримар неловко попытался преклонить колено, опираясь на Иррчи.
      — Эрл-лорд, ваш приказ выполнен.
      Иррчи, нехотя оставив его стоять на одном колене, метнулся назад, вывел лошадку тем боком, где висела башка, и откинул рогожу. Толпа качнулась назад в едином порыве. Да уж, даже с единственным глазом, мутно-коричневатым сейчас, с вывалившимся из пасти и так и повисшим между гигантских клыков языком, с растопырившимися во все стороны рогами, голова дракона смотрелась весьма и весьма внушительно. Особенно тем, что была длиной почти с весь лошадиный круп.
      Если кто и был пьян, завидев такое, протрезвел сразу. Даже эрл-лорд, который взирал на своего нелюбимого рыцаря с изрядным недоверием.
      — Ты... действительно достойно выполнил приказ, эрл Рримар, — наконец отмер он.
      Если у него и были какие планы относительно возвращения Рримара ни с чем, то теперь их срочно требовалось пересмотреть, и Марассар даже вполне искренне велел встать и осведомился, не нужна ли помощь лекаря или отдохнуть с дороги.
      — Я был бы благодарен, мой лорд, — эрл Рримар очень достоверно покачнулся, поднимаясь. — Иррчи, добычу.
      Иррчи, не поворачивая кобылку, снял с седла не такой уж и легонький мешочек, с грохотом опустил его почти у самых носков сапог лорда Марассара, отслеживая выражение лица и особенно его глаз. Заметил мелькнувший в них, неприятно белесо-желтых, огонек промелькнувшей мысли, и тут же уверился, что хитрый и всегда быстро соображавший лорд уже придумал нечто, чтобы обобрать доблестного эрла и выставить его дураком, а то и преступником.
      — Я желал бы, чтобы ты разделил праздничную трапезу с нами, эрл Рримар. Конечно, когда передохнешь и освежишься.
      — Почту за честь, — снова качнулся-поклонился Рримар.
      Иррчи прикусил губу: хоть бы дергающийся огрызок хвоста списали на переживания и усталость.
      — Дозвольте, я помогу, эрл. И отнесу остальное на ледник, если эрл-лорд дозволит?..
      — Остальное? — вскинул бровь лорд Марассар.
      — Потроха дракона, вашмилсть. Может, храмовым алхимикам хоть на что сгодятся... — Иррчи постарался сыграть голосом, показывая искреннее сожаление о том, что добыча оказалась столь ничтожной, что благородному эрлу пришлось аж требуху вонючую прибрать, чтоб окупить и путь, и будущее, несомненно, долгое и тяжелое лечение.
      Эрл-лорд потянул носом, и ветер, словно нарочно — еще б нет, Иррчи очень постарался! — подул в его сторону, донося непередаваемый смрад. Кажется, до Марассара в этот момент дошло, почему слуги стараются обходить груженую лошадку и стоять только с одной стороны.
      — Боюсь, ледник их уже не спасет, — сухо заметил он, верно представив, что вся эта вонючая требуха будет лежать рядом с едой. — Уберите это куда-нибудь... Где и так воняет.
      — Как прикажете, эрл-лорд, — поклонился Иррчи и поспешил поднырнуть под руку своего эрла, шагнувшего было вперед слишком резво.
      Мальчишка-прислужник проводил их на второй этаж, в одну из крохотных комнатушек для «чистой» прислуги. Иррчи оценил: даже здесь умудрились унизить и указать на неравное с прочими, богатыми эрлами, положение. Но свои мысли придержал при себе, потому что все было на руку, даже унижение.
      — Мой эрл, без меня — никуда. Я сейчас вернусь, только приберу лошадей и добычу. Я очень быстро, а вы лежите и изображайте совсем-совсем больного.
      — Как скажешь, Иррчи, — усмехнулся тот.
      Убедившись, что эрл его правильно понял, Иррчи метнулся за дверь. Следовало сделать все быстро, хоть он и подозревал, что никто из слуг не сунет носа в вонючие мешки, но выслушивать чужое недовольство не хотелось. В итоге он сложил все на конюшне, получив порцию ругани от конюха за заляпанные тухлой кровью полы. Как будто они до этого чистые были, в соломе-то и навозе! Но Иррчи спорить не стал, кивал смиренно, прижимая уши. Смиренность объяснялась просто: чем ближе к лошадям мешки, тем проще будет их погрузить, удирая. Что отъезд будет именно побегом, Иррчи уже не сомневался.
      Обратно наверх он бежал, едва ополоснув руки от вонючей дряни. И потому сперва даже не понял, что не зацепился рукавом за что-то, торчащее из стены. Дернулся, повернулся, чтоб отцепиться, не порвав новенькую сорочку, и обомлел: край рукава цепко сжимали ухоженные коготки высовывающейся из-за гобелена тонкой беленькой ручки. Насколько он мог судить по богатой отделке узкого шелкового рукава и перстням на пальчиках, да и по масти гладенькой шерстки, это был не кто-то из слуг.
      — М-моя ле...
      — Тс-с-с! Иди сюда, быстро, — приказали ему свирепым шепотом, хотя в нем Иррчи легче легкого различил дрожащие нотки страха.
      Он понимал, почему. Если леди Керрису поймают наедине с каким-то оруженосцем... Это же какой позор будет! Его-то что, казнят сразу, а вот ей супруг может наказание и поинтересней выдумать. Запереть в башне или что похуже... Так что он быстро огляделся, убедился, что в коридоре никого нет, шагов не слышно — и нырнул за гобелен, постаравшись задвинуть его за собой поаккуратней.
      Узкий ход привел его в крохотную комнатушку, где не было ничего, кроме пюпитра с какими-то листами и чернильницей и низкой скамеечки. Леди Керриса, нервно теребившая перо, взятое с пюпитра, вскинула на Иррчи полные отчаяния глаза.
      — Мальчик, ты должен увезти своего эрла из замка как можно скорее. До трапезы.
      Иррчи стоял истуканом и смотрел. Видел, как нервно ломают перо ее тонкие пальчики, как вздрагивает струящийся шелк платья там, где мечется ее хвост, спрятанный от чужих взглядов.
      — Моя леди, это невозможно, эрл-лорд приказал...
      — Лорд муж мой задумал недоброе.
      Леди Керриса отбросила изломанное перо, выпрямилась и скрестила руки под грудью. Словно приняла какое-то решение и вместе с пером откинула прочь неуверенность и страх. Против воли Иррчи восхищенно засмотрелся, сейчас внезапно понимая, почему его эрл выбрал дамой сердца именно ее.
      — На пиру твоему эрлу поднесут кубок со снотворным зельем. А ночью его бесчувственное тело приволокут под дверь моих покоев. Догадываешься, как все будет выглядеть, мальчик? Я знаю, что ты умен, не надо притворяться неотесанной деревенщиной.
      — Его обвинят… — Иррчи сглотнул, представляя эту картину. — Что, победив дракона и наглотавшись вина, решил: герою все дозволено, даже покуситься на чужое... А эрл-лорд будет столь мягок, что, возможно, даже отпустит дерзнувшего живым. Живым, но обесчещенным.
      — Умница, Иррчи. Тебя ведь так зовут?
      Он кивнул.
      — Лорд муж мой никому не доверил подлить зелье в кубок, кроме меня. Но твой эрл... Он очарователен в своей наивной куртуазности, — леди Керриса улыбнулась самыми уголками губ, но Иррчи видел — это искренняя улыбка. — Он нравится мне, правда. Я хочу, чтобы ты спас его от бесчестья, мальчик. Уверена, у тебя получится. Запомни: отравленный кубок будет с медальонами из белого камня. Чистый — с аметистовыми, лиловыми.
      Она шагнула вперед, такая маленькая, на полголовы ниже него, но Иррчи чувствовал себя так, будто смотрит снизу вверх в ее решительное и очень красивое лицо. А потом залился краской, когда она сцапала когтистыми пальчиками его подбородок, заставляя нагнуться.
      — Ты должен спасти его, Иррчи. Должен. Сделай все, что сможешь — и сверх того. А когда выберетесь, я знаю, что выберетесь, передай эрлу Рримару, что я освобождаю его от клятвы. Детский спор наш несколько затянулся и стал небезопасен для его шелковой шкурки. Передай, что он выиграл.
      Она отпустила Иррчи, вытянула из горловины расшитого жемчугом платья золотую цепочку с надетым на нее простеньким медным колечком. Сняла ее, расстегнув тонкой работы замочек, и вложила в ладонь Иррчи.
      — Передай ему, что Кера из Луговин всегда будет помнить о своем Синеглазке. А леди Керриса ур-Марассар навсегда забудет. Ступай и будь осторожен.
      Иррчи так и сделал. Но прежде — почти рухнул на колени, бережно, не касаясь губами даже шерстинки, поцеловав край шелкового рукава, прикрывавшего кисть. Слов для благодарности у него не было, воздуха не хватало даже чтобы выдохнуть простое «Спасибо, леди». Он лишь надеялся, что его поняли.
      — Ступай. И береги его. Ты — сможешь.
      Леди Керриса ускользнула, отодвинув каким-то потайным рычагом деревянную панель обшивки, и только тогда Иррчи сумел собраться, вернуться к гобелену, чутко прислушиваясь, выждать, когда в коридоре все стихнет, и бегом кинуться к эрлу. Цепочку с кольцом он надел на шею, спрятав под рубаху. Он передаст ее, когда все в самом деле закончится. А пока... пока они обязаны продолжить лицедействовать и вовремя ускользнуть.
      Эрл лежал на кровати, с таким скорбно-задумчивым лицом, что Иррчи обеспокоился: не болит ли что всерьез.
      — Мой эрл? Я вернулся.
      — Иррчи? — Рримар вскинулся, словно укушенный, на его голос, всмотрелся и тревожно спросил: — Что случилось? На тебе лица нет, малыш.
      — За вас беспокоюсь, эрл! — взвился тот. — Лягте, не видите — повязка сбилась!
      Это были просто слова. Повод присесть рядом, наклонившись ближе, и зашептать, уже никому и ничему не доверяя: вдруг за стеной тоже какой тайный ход и оттуда кто подслушает? Подозрительность цвела буйным цветом, но Иррчи даже не думал ее сдерживать.
      — Вас опоят снотворным. Хотят опоить, в смысле. Не волнуйтесь, эрл, я найду способ подменить кубки. Только, если не выйдет — не пейте из того, что с белыми камнями. Разлейте там...
      — Я понял, Иррчи, — так же тихо ответил эрл. — Только не вздумай влипнуть в неприятности, малыш. Помнишь, что я говорил?
      — Я сейчас сменю повязки, мой эрл. И помогу вам умыться. С кухни пахнет жареной кабанятиной, м-м-м, так вкусно. Вы ведь постараетесь поесть немного?
      — Ирр-рчи! Не заговаривай...
      — ...зубы. Да-да, мой эрл, я помню!
      
      Пир был в самом разгаре, когда они все-таки спустились в главный зал. Правда, сразу стало ясно, что благородные эрлы-рыцари вовсе не радуются свершенному одним из них подвигу, а, скорее, заливают свое разочарование, злость на опередившего их и зависть к его славе. Не выглядел особенно довольным и эрл-лорд, но изрядно пьяные эрлы не видели огонька злобного предвкушения, горевшего в его глазах. А Иррчи видел. Наверняка, видел и эрл Рримар. Леди Керрисы в зале не было, да и нечего делать утонченной даме в компании с упившимися вдрызг рыцарями.
      Слуга указал им на оставленное для эрла Рримара место. Иррчи как-то даже не думал, что для него поставят стул за верхним столом, где обычно восседал сам лорд и его приближенные рыцари, самые богатые, надменные и спесивые. Им и сейчас не слишком понравилось, что пришлось потесниться, это было видно по брезгливым взглядам, которые пьяные эрлы бросали на Рримара. А тот самый голосистый, что разорялся, пока не увидел драконью голову, даже прошипел, что эрл ур-Ревалир должен ценить оказанную ему честь.
      Иррчи остался рядом, за спиной эрла, как и подобало слуге. Так же, как и прочие оруженосцы, он был обязан следить, чтобы в кубке эрла не высыхало дно, а слуги не проносили мимо лакомые куски. Правда делать это было легко: от злости, кажется, эрл Рримар почти ничего не ел и даже вино едва пригубил. Это списывали на ранение, кто-то даже фальшиво посочувствовал, сказав, что для рыцаря верная рука с мечом — самое важное. Рримар поблагодарил сквозь зубы, и это был верх его таланта притворщика. Иррчи весь извелся: а ну как его эрла все достанет настолько, что ляпнет что-то не то? Но Рримар больше помалкивал, даже подробности убиения дракона описал весьма кратко и далеко не так цветисто, как оно было на самом деле. Если верить ему, все было просто: мужик подстрелил зверюге крыло и глаз, а он долго прыгал вокруг с мечом.
      — Зверюга, небось, от старости уже едва двигалась, — буркнул кто-то.
      Иррчи осторожно придвинулся вплотную, зажав между колен бешено дергающийся обрубок эрлова хвоста, для виду доливая в его кубок еще глоток вина.
      — Как видите, мне хватило.
      Каких сил стоила эрлу эта фраза, Иррчи не знал. И потому был готов благодарить Прародителя-Хвостатого за то, что именно в этот момент эрл-лорд Марассар поднялся и изволил говорить речь в честь героя. Жиденькую, слабенькую, явно просто повод для того, чтобы закончить ее фразой:
      — ...рад буду разделить с эрлом Рримаром кубок виррисского вина в честь такой победы!
      И — кто бы думал — кубков конечно же оказалось два. Их расторопно нес служка, поставив на серебряный поднос. Иррчи тихонько вдохнул, выдохнул... Собственный хвост, и так подергивавшийся — ах, как же, оруженосец рад за своего эрла! — окончательно пошел вразнос, метя туда-сюда. И, надо же такому случиться — попав точно под ноги служке.
      Заорал Иррчи не сдерживаясь, больно было жутко: на самый кончик-то, с размаху! Хриплый мяв еще гулял под сводами зала, когда он развернулся, отбирая у служки поднос и свободной рукой отвешивая бедолаге затрещины.
      — Ах ты выкуснева ляжка! Чтоб тебя дракон сожрал и с двух концов изверг! Кто тебя только допустил, неуклюжий осел, вино самому эрл-лорду нести?! Пошел прочь!
      Поднос опустился на стол между Марассаром и Рримаром, Иррчи виновато прижал уши:
      — Прошу простить...
      Серебряный кубок с лиловыми медальонами, конечно же, стоял теперь ближе к его эрлу. И тот, не колеблясь, взял его «здоровой» рукой, с помощью Иррчи поднимаясь и слегка склоняя голову.
      — Я посвящаю мою победу леди Керрисе, мой лорд. И вам, конечно же.
      Иррчи краем глаза видел, как наливаются злобой взгляд эрл-лорда. Но тот схватил свой кубок и широко оскалился:
      — Пейте до дна, эрл, пейте до дна во славу прекрасной дамы.
      И тоже выпил, не отрывая взгляда от Рримара, который медленно, словно через силу, цедил отличное, судя по запаху, вино, не пролив ни капли. Большего от него и не требовалось. Когда Рримар сел, эрлы практически потеряли к нему интерес. Да и не мудрено: принесли блюдо с целым жареным кабаном, вызвавшим большее оживление, чем все и всяческие там победители драконов. Эрл-лорд больше широких жестов не делал, мрачно цедя вино и поглядывая по сторонам. Можно было уходить, что Рримар и сделал, сославшись на раны и общую усталость.
      Иррчи, отведя его в каморку, попросил лечь и сделать вид, что спит.
      — Я вернусь в зал, на глаза показываться не стану, просто прослежу, что будет. Только умоляю, мой эрл, не высовывайтесь, пока я не вернусь.
      — Иди уж, — с явной неохотой разрешил тот. — И возвращайся побыстрее, слышишь, Иррчи?
      — Я буду осторожен, — улыбнулся оруженосец и прикрыл дверь поплотнее. Он бы и на замок ее запер, но в этой каморке не было даже засова изнутри.
      А эрлы-рыцари меж тем продолжали напиваться. Впрочем, когда сам эрл-лорд, вливший в глотку еще не меньше трех кубков, откинулся на спинку своего резного кресла и захрапел, не упавших под стол в обглоданные кости эрлов оставалось от силы трое, и те уже лыка не вязали. Оруженосцы, словно саранча, налетели на объедки, огрызаясь на пытавшихся гонять их от столов слуг. Лорда два дюжих стражника унесли в хозяйскую часть замка. Как понял Иррчи, тот не успел отдать приказ, потому что никто не спешил к комнатке Рримара, чтобы исполнить мерзкий замысел вероломного лорда.
      Однако замок не спешил затихать, а Иррчи очень боялся, что лорд Марассар проснется. Кто его знает, этого лорда, какое у него здоровье? Может, ему и собственная отрава нипочем? К тому же, даже если уснут оруженосцы эрлов и слуги, на стенах бдит стража, и просто так замок не покинуть до утра.
      Мысль пришла к нему, словно Бесхвостая Мать смилостивилась и нашептала ее на ухо. Иррчи замер за каким-то древним гобеленом в главном зале, прикрыл глаза и тихо-тихо запел, вкладывая в слова старой колыбельной, которую ему когда-то напевала Марртина, все свое желание, чтобы уснули все, кто только есть в замке, кроме его эрла, и всю скопленную за время пути сюда силу. Откуда-то из середины груди поднялось тепло, обволакивая горло, наполняя каждое тихое слово.
      Иррчи помнил колыбельную наизусть. Сколько раз слышал от Марртины, от женщин, укладывающих своих детей, от старших сестер, успокаивающих младших. «Усни, малыш. Усни, и пусть тебе снятся светлые сны, пусть к тебе Бесхвостая Мать явится и коснется ласково теплой рукой. Усни и не волнуйся ни о чем. Спи, малыш».
      И они засыпали! Допевший Иррчи выглянул из-за гобелена — и не увидел в зале ни одной бодрствующей рожи. Все уснули, кто где: свернулись калачиками на лавках и на полу, обняв блюда с недообглоданными костями или посапывая в брюхо соседу. Все спали, и только эрла Рримара колдовской сон должен был обойти стороной. Потому что Иррчи так решил. И наверх он шел на одном упрямстве: ноги подкашивались. Внутри снова стыла пустота. Он выплеснулся до донышка и не знал, осталась ли в нем еще хоть капля дара, или теперь... теперь он просто оруженосец? Но даже если и так, он исполнит свой долг до конца.
      Эрл не спал. Он уже успел снять с себя бинты и смотать их в неряшливые клубки, видимо, не зная, чем еще занять руки.
      — Идемте, мой эрл, — прохрипел Иррчи, ввалившись в распахнувшуюся дверь и удержавшись на ногах только потому, что вцепился когтями в косяк. — Путь свободен.
      — Иррчи!.. — эрл вскочил, но Иррчи только головой замотал.
      — Идемте, я не знаю, сколько!..
      — Что — сколько?
      — Все проспят, — выдохнул Иррчи, вываливаясь обратно в коридор.
      Коней седлал сам эрл. Иррчи пересек широкий замковый двор, не столько прячась в тени, сколько просто держась за стены, чтобы не упасть, дошел до ворот, внимательно вглядываясь в лица спящих вповалку стражников. С натугой сдвинул засов с боковой дверцы: поднять громадный брус, запирающий ворота, не смогли бы и они с эрлом Рримаром вместе — его двигали разом четыре стража. Но и в эту дверцу Беляк должен был протиснуться, а лошадку с драконьей башкой как-нибудь да пропихнут общими силами.
      Это уже была прихоть Иррчи. Эрл порывался оставить трофей, посвятил же! — но Иррчи мотал головой, невнятно возражая: «Не нужно, она... потом, мой эрл! Пожалуйста!» И сумел-таки уговорить, понимая, что не этот замок голова украшать должна. Как же, украсит, оставь они ее тут... В выгребную яму снова отправится, как память о позоре!
      Как забирался в седло — уже не помнил. Сам залез или эрл закинул? Вот как ехали — помнил почему-то, хотя что там помнить. Перед глазами было черно, Иррчи мог только сжимать поводья, стараясь не сверзиться с ходко идущей Белки, и благодарил Прародителя-Хвостатого, что у кобылки хватает ума следовать за Беляком самостоятельно, без малейшего понукания.
      Еще помнил, как остановились, встревоженное эрлово «Ирр-рчи?» — и как свалился ему на руки, пробормотав:
      — Вы простите, мой эрл...

      
***



      Очнулся он от того, что по векам проскакал проворный солнечный зайчик, отразившись от чего-то маленького, но яркого. Ну и от того, что на лоб плюхнулась смоченная холодной водой тряпица.
      Но глаза открылись только после того, как расслышал исполненное какой-то исступленной тревоги и нежности бормотание:
      — Давай же, малыш, приходи в себя. Не вздумай меня бросить, Иррчи... Глупый мальчишка... Мой любимый мальчишка...
      — Как же я... брошу... мой эрл? — вырвалось поперед мыслей, поперед сложившейся перед глазами картинки.
      И его тут же сгребли в охапку, словно мог внезапно растаять, как облачко в синеве полуденного неба.
      — Ну, хвала Прародителю-Хвостатому и Бесхвостой Матери, Иррчи! Как ты меня напугал, маленький гаденыш!
      Эрл то встряхивал его, то баюкал, то принимался ругать на все корки, то замолкал, прижимая так, что Иррчи чувствовал, как отдаются в его грудь частые удары эрлова сердца.
      — Выпорю, — наконец, заключил Рримар, отстраняя его и тревожно вглядываясь в его глаза. — Видит Прародитель, выпорю, если снова выкинешь такой фортель!
      — Встану — обязательно, мой эрл! — жарко ответил Иррчи, от таких обещаний аж заалевшись. — Хоть и за этот раз тоже! Только об одном попрошу...
      — Только об одном? Несносный нахаленок! Ну, проси! — эрл прищурил разгорающиеся колдовской прозеленью глаза.
      — В деревню сначала заехать, — потупился Иррчи. — Жиру под мазь купить, у меня закончился. А то буду потом хвостом маяться, как вы, эрл!
      Губы эрла тронула хищная усмешка, он уложил Иррчи на попону и наклонился к нему так, что оруженосец видел только его глаза — и тонул в них, словно в летней озерной воде.
      — Купим. Все купим. Только «хвостом» маяться ты все равно будешь, Ирр-р-рчи!
      — Я не против... мой эрл.


      Эпилог


      Заозерье тонуло в шорохе медленно осыпающейся в садах золотой листвы, пахло яблоками, первой осенней прелью и грибными пирогами. А еще — известью и морилкой для дерева, свежими стружками и раствором, терпким потом и конским навозом, соломой и глиной, полнилось веселым гомоном дружно работающих на перекладке стен замка мужиков, окриками кухарки, гонявшей этих мужиков от пирогов, выставленных остыть на грубо сколоченные столы. Ворота замка были широко распахнуты, и по мосту то и дело проезжали подводы, груженые камнем и досками. В эти ворота и вошли трое в темно-серых балахонах храмовых магов.
      Из-за суеты их не сразу и заметили. А даже когда заметили — не обеспокоились. Храмовые маги — это вам не деревенский дурачок, полюбопытствовать явившийся, такие зазря не ходят, только по делам. Вот и правда: эрла-рыцаря спросили, мол, поговорить надо, дело к нему есть. Дорогу им указали: на задний двор, там эрл-то, мечом махать изволит.
      Правда, до самого двора маги не дошли. Эрл-рыцарь уже шел им навстречу, хохоча над чем-то во всю глотку. В две глотки: рядом с ним шагал такой же полуголый, мокрый от выплеснутого после тренировки на потное тело ведра воды, чернявый оруженосец. Оба остановились, заметив магов, и эрл, сняв с плеча тяжеленный двуручник, поприветствовал служителей Бесхвостой Матери вежливым кивком и поинтересовался, щуря густо-синие глаза:
      — Что понадобилось в замке Ревалир уважаемым жрецам?
      Вернув приветствие, старший из троицы выступил вперед.
      — Слухи до нас дошли, благородный эрл. О вашей победе над двенадцатирогим драконом.
      — Быстро они, — фыркнул эрл, встряхивая мокрой гривой. — И что же говорят эти самые слухи такое, что вас привело сюда аж из самого храма?
      — Слухи по земле ветром носятся, — тактично откликнулся маг. — О том, что такого старого дракона простым оружием не возьмешь, к примеру. О том, что его только магией победить и можно.
      Эрл и оруженосец переглянулись и одинаково ухмыльнулись.
      — Слухи врут, уважаемые. Я вот своими ушами, — эрл показательно дернул означенными ушами, поставив их торчком, — своими ушами слыхал, что дракон тот скоро и сам бы издох от старости и несварения. Он, понимаете ли, обожрался как раз и маялся животом. Еле выполз из пещеры, бедолага. Мне только и оставалось, что милосердно добить его.
      — Чем же? — деланно удивился маг. — Слышал я, чешую у таких драконов обычным мечом не разрубишь...
      — Так у меня и не обычный, — эрл передвинул могучий двуручник так, чтобы маги могли его рассмотреть во всей красе. — Это меч моего отца, а тому достался от его отца. А где уж дед его взял — я и вовсе не ведаю. Этим мечом и они десятки драконов усекли, и я их дело продолжаю. А магия... Бесхвостая Мать, увы, обошла меня своим даром. Так что пришлось честной сталью гада укокошить. Потом, правда, и меч долго правил, такие зазубрины на нем были.
      — Вы уверены, эрл? — маг наклонил голову на бок, разглядывая меч. — Наговоры-то свежие... Я бы сказал — совсем недавние. Нет ли в вашем окружении кого, в ком дар не угас по случайности?
      — Мы похоронили ее всего с месяц назад, — помрачнел эрл. — Так что опоздали вы, уважаемые. Старая Марртина ушла к Прародителю-Хвостатому и Бесхвостой Матери, да упокоят они ее душу в вечно цветущих полях!
      — Печальная весть, печальная... Да будет посмертие ее души добрым, — приличествующий случаю жест у мага вышел вполне искренне, а вот после он прямо спросил: — Но, помнится мне, в вашем замке кто-то еще при храме бывал? Кажется... Да, кажется, мальчишка Иррчи? Не ваш ли это оруженосец нынче?
      Чернявый и желтоглазый юноша, усмехнувшись, шагнул вперед.
      — Вы ошибаетесь, уважаемые, ну какой же из меня маг? Да и при храме я только воспитывался первые семь лет своей жизни, уж будь у меня дар, наверное, не выкинули бы пинком под хвост за ворота?
      Маги внимательно осмотрели и его, так же, как осматривали меч. Да, не было в этом крепком, плечистом и жилистом парне ничего от мага. Где смирение для молитв и медитаций, без которых невозможно развивать дар? Где готовность сидеть над книгами, затверживая зубодробительные магические формулы? Да такого только пусти — он же библиотеку разнесет, так и плещет из него дурная юная сила, неуемная энергия.
      — Я всего лишь оруженосец, уважаемые, — юноша поклонился и снова отступил на шаг за спину своего эрла.
      — Видно, и впрямь ошиблись, — вздохнул маг. — Но вы, эрл, если вспомните... Может, какая вдовушка над мечом шептала?
      Эрл искренне расхохотался:
      — Может, и шептала, да не над этим, уважаемый, а над тем, что я в меховых ножнах ношу!
      Обратно к воротам слегка смущенных и раздосадованных неудачей магов сопровождал этот самый хохот.
      А еще — короткий перечеркивающий жест чернявого и его же чуть слышный шепот, простой отворотный наговор, который знает каждая деревенская девка, чтоб нелюбого ухажера отшить:
      — Иди-катись падалицей, через порог, через воротину, забудь сюда дороженьку. Ветер веет, имя завеет, трава растет, быльем имя мое прорастет.
      И уходили три храмовых мага, с каждым шагом от ворот замка уверяясь все больше, что никакой такой магической силы в обитателях его не найдено и, наверное, отродясь не бывало.
      
      Проследив, что они уже пересекли мост, эрл тихо спросил:
      — Ты уверен, Иррчи? Ведь в храме тебя обучили бы гораздо большей магической премудрости, научили правильно распределять...
      — Простите, мой эрл, — нахально перебил его Иррчи, улыбаясь. — Но я сказал им правду и ничего кроме правды. Я — всего лишь ваш оруженосец. А мага, которым я мог бы стать, выставили за ворота храма промозглым осенним утром десять лет назад. Кто знает, что с ним сталось?