Глава 1
Места в Забайкалье глухие, остались даже такие, где никогда не ступала нога человека. Поэтому, каждый камень, скала, болото, до сих пор самоотверженно хранят ту или иную тайну.
Борис не был кладоискателем или джентльменом удачи, мечтавшим поживиться за чужой счёт. И, как городской житель, не имел ни малейшего представления об охоте и длительном проживании в лесу. Но однажды, в лихие девяностые, лишившись работы и сбежавшей красавицы жены, как он сам о ней отзывался: «...шея грязная, зато губы накрашены». В один из весенних дней был приглашён новоиспечённым фермером из села Савватеево на работу, сторожить недалеко от села лесную заимку (фазенду). Работа не пыльная, живи себе в зимовье, поглядывай за хозяйством и техникой. Продукты фермер на заимку доставлял исправно, да ещё раз в месяц выплачивал заработанные деньги и отпускал на несколько дней в город к родителям помочь по хозяйству. Борис же такие неоплачиваемые отпуска всегда использовал лишь в пользу исключительно для своего «здоровья». Однажды, лишённый работы, семьи и жилья, Боря, очень дорожил своим нынешним положением, поэтому на фазенде, спиртное старался не употреблять, но зато вырвавшись на свободу пил всё и вся, не разбирая компаний и собутыльников.
Так было и в этот раз. Прогуляв неделю, где-то в Арбагаре и освободившись от шуршащих рублей, Борис вернулся в Савватеево, где, не заходя в деревне к фермеру, пешком через лес направился к себе в зимовьё отлёживаться.
Утром в тяжелейшем похмелье, не ощущая краёв своей металлической кровати, при попытки повернуться на бок, он мешком, набитым вонючей требухой, свалился на пол. Голова загудела, выбивая стуки молота о наковальню, а организм, приведённый встряской в движение затребовал опорожнения от недельной пьянки.
Медлить и раздумывать времени не было, поэтому, собрав в кулак все остатки силы воли, ещё нестарый мужичишка вскочил и бросился в двери. Напротив зимовья в десяти шагах находилась летняя кухня, а за ней двухметровый шурф от древних золотоискателей. Вот туда-то, «подальше от посторонних глаз», и понесли подкашивающиеся ноги Бориса. Аккуратно, боясь упасть, на полусогнутых, хватаясь за траву и мелкие кустики, он всё же достиг дна воронки. Дно было чистым и выделялось песчаным пятачком на фоне густо поросших разнообразными травами склонов шурфа. Сжимаясь и топчась быстрыми движениями трясущихся рук, Борис расстегнул брючный ремень и, оторвав все пуговицы, опустил штаны. Только уселся, дав волю летящим отовсюду остаткам пищи и спирта, как земля под ним заходила ходуном и начала проваливаться, обволакивая вырывающимся из её шипящих недр белым облаком тумана его и жерло воронки.
В какой-то миг Борис почувствовал, что его заваливает назад и что бы не измазаться в своих же испражнениях, он начал хвататься за всё до чего дотягивались руки. Густая дымка тумана, не давала широко раскрытыми от страха глазам увидеть хватаемые предметы, которые нет-нет да выдавливала наружу земля. Но пойманный им деревянный ящик, он визуально различил, рванул на себя полусгнившие доски и тут же получил сильный удар чем-то тяжёлым в живот.
Долго ли, мало ли его болтало в кратере старинного шурфа, то, опуская вниз, то, выталкивая наружу вместе с клубами пара и разнообразными вещами. К тому же вся эта болтанка работающего болота периодически сопровождалась устрашающими звуками дышащей земли. Сознание медленно, но верно покидало, трепещуюся от страха душу, а тело, освобождаясь от чувств и эмоций, гонимое каким-то инстинктом самосохранения скреблось, ползло. Но вдруг толчок, всплеск и перед глазами обречённого явно начали проноситься жестокие картины давно минувших лет. Наблюдая за происходящим откуда-то сверху, Борис, находясь в оцепенении, но, чувствуя душевное блаженство, не мог движением или словом, как-то воздействовать на происходящее внизу.
Глава 2
Всё тот же лес, но немного гуще и суше нет ни зимовья, ни навесов, и лишь только вжатая в сопку землянка выдавала присутствие человека. А вот дверь её раскрылась и из темноты землероя вышли друг за другом, потягиваясь на утреннее солнышко четверо китайцев. О чём-то громко бормоча, нарушая целомудренную тишину леса, они направились к свежевыкопанному шурфу. Один из них по верёвке спустился на дно ямы, а остальные остались наверху поднимать золотоносный песок и на коромыслах стаскивать его для промывки вниз по склону к небольшому озерку. Вдруг, в то время, когда в очередной раз все трое подошли к озеру, чтобы высыпать песок, со стоящего рядом холма явно послышалась русская речь: «Пора!», - и прогремели три выстрела. В то же время, выскочив из укрытия вниз по склону, бросились, крича и матерясь два бородатых молодых человека:
- Гады! Сволочи! ...Убью!
Их крики и возгласы, слегка подхваченные эхом, уже не страшили лежащих в собственной крови золотоискателей. Но был ещё один живой, который и был нужен двум бородачам. К нему-то они и стремились, прибавляя ход.
Стоя у самого края шурфа, один из них направив винтовку вниз, скомандовал:
- Вылазь, сволочь.
И под неоспоримым аргументом направленного ствола, китайцу ничего не оставалось, как можно быстрей вскарабкаться наверх.
- Обшарь-ка его, Сашка, - скомандовал тот, что был на вид немного постарше.
Вынув у жертвы из-за пазухи кисет с золотыми самородками, Сашка с разворота ударил китайца в лицо, хлынула кровь, а возбуждённый этим Александр, взревел.
- Грабишь, гад, нашу землю, где остальное, показывай! Сволочь! – и потом тише, - тащи его, Васька, к землянке, я из него там всё до последней унции выбью.
Здоровый Васька, чуть ли не за шиворот утащил упирающегося маленького китайца к землянке, где издевательство и избиение продолжилось, с резкими выкриками показать, где золото.
Пинать и бить тихо стонущего, но молчавшего китайца, Сашке, видимо, надоело, и он сказав:
- Молчит, гад, пойду, посмотрю сам, может быть чо и найду, - спустился в чёрный проём открытой двери землянки.
Васька же продолжил экзекуцию, выбивая место китайского схрона. Китаец видимо ничего не понимал по-русски и только после того, как Васька показал кисет с самородками и завопил:
-Где золото!
Побитый и окровавленный китаец указал рукой под рядом стоящую сосну
- Тама! Тама!
После чего обрадованный мучитель с выкриком:
- Копай, - толкнул свою жертву к дереву, но видимо не подрасчитав своей могучей силы, на смерть захлестнул головой об дерево, едва живого иноземца. Но долго мучиться, и переживать из-за этого не стал, а просто отбросил в сторону сползшее по стволу на землю хрипящее тело. И тут же оставив его валяться в неестественной позе, сбегал к шурфу за лопатой. Всё перекопав под деревом, всё-таки нашёл на глубине в четверть, в аккурат под стволом, куда указал китаец, три кожаных мешочка с золотым песком и самородками.
Находка Александра в землянке была куда богаче, кроме золотого песка и нескольких самородков, им были обнаружены с дюжину царских червонцев и четыре винтовки с патронами.
- Не ужели всё? – спросил Александр,- может, быть ещё поищем, братка?
- Да кажись всё, да и где искать-то, низнай! Давай лучше думать, куда денем жмуриков, а то завтра батька приедет, ругаться будет, что не убрали за собой.
- А чо здесь думать-то, в озеро их и концы в воду!
- Ты думай, чо городишь-то, это им, здесь было всё равно где гадить, земля-то не их. А нам с тобой ещё не один год на этом месте со скотом стоять, где купаться-то потом будем. В Ургучане вода холодная, а здесь в самый раз, думать надо, придурок.
- Слыхал я, как папка говорил, что скот нынче на зиму сюда в Усову погоним, а Гремячу, он вроде, как продавать собрался,- согласился с доводами брата Сашка, - ну давай тогда в шурфу закопаем.
- Ну, ты и неугомонный, так и хочешь от бати плетей получить. Ты понимашь, что будет, если заметит, он не в жизнь не согласится с трупаками наше добро хранить.
- А что, правда папка говорил, последний налёт на Монастырское сделаем и за кордон уходим, - поинтересовался у брата Александр.
- Ну, а чо остаётся, видишь, как неспокойно у нас становится, живи и бойся, всё, что честно заработанное отнимут и по миру пустят, голодранцы.
- Да оно и то верно, мутят воду эти каторжане, да рабочие с железки, да и хватит нам, наверное, по тропам за китайцами бегать. Да, а почему, мы этих-то на месте загубили, а не подождали, когда они на перевал уйдут.
- Некогда ждать, отец сказал, и так уже скоро год, как терпим их на своей земле, они ведь нас не спросили, когда рыть зачинали, а скот уже к осени перегонять сюда надо, да и награбленное добро опасно дома держать,- ответил брату Василий.
- Помнишь, я про кассу железнодорожную отцу говорил, хороший бы куш получился, - вопрошая, поинтересовался у Василия брат, - пошто отец не согласился, не знашь?
- За охрану боится, положат, говорит вас там, а мы потом с мамкой как, да и хватит, говорит нам того, что уже взяли.
- Да, там охрана, это вам не стариков с бабами шмонать и подстрелить могут, но зато куш-то какой!? Кушь-то!
-Окстись ты, хватит, давай пойдём копать вон там, на полянке, напротив шурфа, надо кончать с этими жмуриками, ещё место готовить в яме, да лес навалить надо. Пойдём, - сказал Василий
И подойдя к тому месту, где сейчас стоит зимовьё, воткнул лопату.
Боря хотел, что-то возразить, но, увы и ах, так и остался сторонним наблюдателем.
Когда всё было готово, земля над захоронением выровнена и заложена дёрном, братья, забрав золото, направились к шурфу, приготавливать на дне место для привезённых отцом драгоценностей.
А в это самое время Борис наблюдал страшную картину, как души умерших китайцев вырвавшись из могилы туманными вьющимися облаками, поднялись над захоронением и повисли в странном танце над жерлом шурфа, как бы наблюдая за передвижением своего золота.
Братья, всё приготовив и оставив в срубе шурфа золото, спилили несколько среднего диаметра лиственниц и обрубив сучья, со спокойной душой направились спать, в ещё хранившую запах китайцев землянку.
А души умерших, туманными вьющимися смерчами, всю ночь, пока братья спали сном праведников, кружили и кружили издавая стоны и вопли, над шурфом в котором лежало их золото.
Чуть забрезжил рассвет, вдали на лесной узкой дороге, громыхая на камнях, появилась гужевая повозка набитая доверху награбленным у людей добром. А следом за ней тянулись сотнями белых вьющихся шельфов души загубленных владельцев золота и разнообразного добра этой проклятой умершими и живыми повозки.
Не успела повозка подъехать к месту вчерашних кровавых событий, как из землянки протирая глаза, выскочили взлохмаченные братья.
Отец пораспрашивав сынов, дабы убедиться в сухости почвы и осмотреть прочность деревянного сруба шурфа, который китайцы, часто возводили в целях предотвращения осыпания стен, самолично спустился на дно готового шурфа.
После чего, вскипятив чай и почаевав, вся семейная банда приступила к разгрузке и укладке вещей и ящиков с золотом на дно шурфа. И только после того, как всё было уложено, все трое начали готовить сруб к маскировке и приданию ему прочности. Для чего лишние верхние брёвна были сняты, а потолок заложен в три наката свежеспиленным листвяком.
Но перед тем, как сомкнулась последняя щель все несколько сотен загубленных душ переплетясь в единый вихревой туманный сгусток, поднявшись высоко над землёй, с диким воплем ринулись вниз и скрылись в темноте рукотворного бункера, на вечно встав на страже своего злата и добра.
И только скрылся во мраке последний шельф, как небеса разверзлись и в аккурат в то место, где душегубцы после трудоёмкой работы, присели покурить из покрытого мраком чёрного громыхающего неба, в землю ударила яркая ужасающих размеров стрела молнии. Землю тряхнуло, осыпав до накатанных брёвен верхнюю часть шурфа, тут же превратив его в воронку. Тем самым уже наверняка замуровав вместе с душами бывших хозяев все добытое убийствами и грабежами богатства.
А на три обугленных тела, со всех сторон набросились, какие-то мерзкие, безтелесые рогатые и чёрные твари, рвя, кромсая и разбрасывая по лесу останки. Душами же бандитов, вытянув их словно верёвки и предварительно разорвав на части, черти, крепко затянув узлы, подвязались, словно белыми тряпичными кушаками. И только после этого задрав хвосты и ревя дикими голосами, тут же разбежались по лесу в разные стороны.
Глава 3
Очнулась жертва пьянки и тяжёлых жизненных обстоятельств, спустя несколько часов при надвигающихся сумерках, лёжа на полу в зимовье у закрытой двери, левая рука была выброшена вперёд, а правая поджатая под тело что-то сжимала, как потом оказалось это был тяжёлый кожаный мешочек чем-то плотно набитый.
С улицы доносились слабые завывания иногда перерастающие в причитания и крик замученных душ. Животный страх так же медленно, но верно, как и надвигающаяся темнота ночи поглощал, заставляя сжаться трепещущую душу Бориса. Но напуганное рациональное сознание, отталкивая внутренний голос, который всё время предупреждал об опасности, откуда-то изнутри подсказывало, что надо зажечь керосиновую лампу и заглянуть в кожаный мешочек. И, наконец, внутренний голос уступил рациональности, а Боря встал, зажёг летучую мышь и присев около стола, развязал кожаную тесёмку мешочка. Шум и голоса за дверью усилились, но взбудораженное сознание, всё заставляло, и заставляла Бориса заглядывать в сокровищницу из глубины которой, обжигая глаза, гонимые ярким светом лампы, вырывались жёлтые отблески золотых монет. В результате борьбы внутренних голосов, произошло самое ужасное, что мог сделать в этот день Борис. Дрожащие руки, запутавшись в командах сознания, высыпали на стол содержимое мешочка, тем самым в конец освободив души замученных и убиенных прежних хозяев золота. Извиваясь гримасами и протягивая костлявые руки к перекошенному ужасом лицу Бориса, души умерших летая по зимовью белыми сгустками, всё ужасней и ужасней кричали воплями замученных и умерших в муках людей.
Борис то терял сознание, то снова находил его. И в один из приливов сознания, руки отдельно от головы, самопроизвольно собрали рассыпанные по столу монеты и сложили их в мешочек, туго завязав его, а засунувшее в это время голову в песок сознание, никак не проявляя себя, даже не заметило, что одна из монет укатилась и упала на пол.
Зимовьё хоть и с более меньшей силой, но продолжало содрогаться криками, стонами и вихревыми сгустками разбрасывающими всё вокруг.
В какой-то момент Борису показалось, что на улице тише чем у него за деревянными стенами, тогда он схватил мешочек с монетами, лампу -летучую мышь и выпуская всю нечесть, открыл дверь, а следом и сам вырвался на улицу. Хоть душа и тряслась, но ноги несли к старому шурфу, куда голоса заставляли его бросить их золото.
- Верни! Бросай! – звучало вместе с причитаниями, по лесу отдаваясь эхом в горах: «Ис-с-а-а-а-й! Ис-с-а-а-а-й!...»
И насмерть напуганный Боря, не думая о том, что это целое состояние, бросил мешочек с золотом в раскрывшееся отверстие на дне воронки.
Голоса и вихревое движение кругом стихло, но неприятный осадок и страх мешали сразу же зайти в зимовьё. И, наконец, после долгого раздумья, поборов страх, Борис всё-таки переступил порог жилища, откуда на него тут же дыхнуло сыростью и запахом могилы, некогда приветливого и тёплого зимовья.
В отблесках лампы он поймал взглядом вороненую сталь висевшего на стене ружья. Оставив лампу на столе, в чём был так и улёгся вместе с ружьём на кровать. Резкое отключение сознания было разбужено налетевшим вихрем и явным повторяющимся воплем:
- Верни! Бросай! Ис-с-а-а-а-й! Ис-с-а-а-а-й!
Встревоженный и перепуганный Борис, соскочил, вскинул ружьё. И…
Глава 4
Утром приехавший фермер обнаружил, лежащего на полу в неестественной позе мёртвого Бориса, а рядом валявшееся ружьё. Вызванный участковый и наряд милиции, насильственной смерти не выявили, а из ружья оказалось, что тоже никто не стрелял.
Лишь только после похорон, при уборке зимовья, фермером под столом была обнаружена, чуть-чуть торчащая между половиц золотая царская монета.
«А ты-то откуда здесь взялась?» - в недоумении покрутил фермер в руках монету. «Тяжёлая! - прикинул он её на вес,- Не уж-то золотая? Ну, Боря, ну молодец, оставил наследство». Но, почувствовав лёгкий холодок, сопровождающийся неопределённым шумом, в котором явно прослушивалось: «Ис-с-а-а-а-й!» Фермер моментально выскочил на улицу. И только сейчас, при несмолкаемом шуме в ушах, заметил ошмотья уже засохшей грязи, ведущие за летнюю кухню, вспомнив при этом своё удивление, когда впервые увидел лежащего на полку Борю, у которого вся одежда была перемазана грязью. Но тогда это его почему-то не удивило, не так давно был дождь, и неподалёку на дороге была огромная лужа. А, сейчас увидев, что след ведёт за летнюю кухню, фермер решил посмотреть, что же там делал в свой последний день Борис.
Подойдя к шурфу, он обнаружил, что все его края были забрызганы грязью. Хотя раньше это была сухая, с твёрдыми краями и дном, старая яма в виде воронки. В раздумье, разглядывая воронку, он не заметил, как одной ногой шагнул на самую её кромку. Тут же поскользнувшись и взмахнув руками, балансируя, что бы не упасть, в явно грязное дно шурфа, пытаясь за что-то схватиться, разжал кулак и выронил монету, которая, моментально упав, укатилась на дно воронки, провалившись там в дыру. Шум стих, а фермер взял длинную палку, измерил глубину, но дна так и не достал. Увлечённый азартом и накатившимися вопросами, что это и почему раньше он не замечал отверстия на дне шурфа, хотя не раз из любопытства туда спускался.
Взял топор и, сходив в лес, принёс очень длинную жердину, осторожно спустившись по краю воронки, всё-таки попытался ещё раз измерить глубину, но после очередного разочарования достать палкой до дна, оставил эту бесполезную затею. Золотую монету, конечно, было жаль, но внутри шурфа находилась вода и не нырять же за ней, в самом деле. Поэтому, выбравшись наверх в предупреждении, чей-либо смерти, решил на завтра же заготовить брёвен и заложить накрепко шурф.
06.04.2018