Этого художника знают многие, если не все. Почему? Потому как все знают выражение «Кустодиевская женщина». Какая она. Вот самый впечатляющий её пример. Вы знаете, я не могу пройти мимо этой красавицы. Но нет, это не то, что вы подумали. Я вхожу в этот зал Третьяковки не один. За мной идёт группа французов так человек 20- 30. Это экскурсия. И как только я вхожу в этот зал, уже никто не смотрит на меня, и не слушает. Все головы повернулись к ней. Хотя в зале есть и другие картины. Экскурсия в этом месте уже подходит к концу. Все притомились. Но вот тут вот происходит оживление Мне нужно говорить , почему? И я не могу уже с этой группой со всем моим притворным равнодушием пройти мимо. Приходится останавливаться. И говорить. Экскурсия.
А я сам внутренне стесняюсь этого бесстыдного, откровенного изображения женского тела. Я один мог бы и пройти мимо. Ну так, как если бы я застал эту даму без того, чтобы она этого не ожидала. Так случайно. И мое появление при этом её как бы вовсе и не смутило. И никого смущение нет. Напротив. Нет никакого движения чтобы прикрыться . Все естественно. Есть даже радостное чувство от самоощущения явления себя миру в полном естестве своей ослепительной красоты.
Картина была напсана в 1915 году. И теперь попробуйте себе вообразить скольким мужчинам эта дева явила себя в этом зале. И скольким ещё явит. Но смущение быстро проходит. Потом приходят другие чувства и другие мысли. Сколько жизни в этом теле! Но мне так кажется, что в этой картине перебор. Но кто не скажет здесь известную всем фразу : хорошего человека должно быть много. Природа сама сотворила это тело таким, каково оно есть.Творец ли, природа создала это великолепие - да какая разница. Художник лишь воспроизвёл на картине это явление человеческой природы, женской природы.
Вопрос, а может быть это лишь в этом изображении так хорошо потрудилось воображение художника. И он лишь создал собственный идеал женской красоты таким, каким он сам себе его представлял. Но нет Это была живая женщина. . Была модель, натурщица, которая позировала художнику. В то время художники предпочитали видеть предмет, изображение которого они переносили на холст. В живую. И была, и есть такая профессия. То есть профессия эта состоит в том чтобы явить свое обнажённое естество для творческого его воплощения на холсте умелой или не очень умелой рукой художника.
*****
Вот и эта красавица совсем не была придумана. Она жила в своё время на свете. Но она не была вовсе натурщицей. И даже и не думала ею стать. А дело было так.
Задумал художник такой красочный типаж, воплощение русской красавицы. И вот странное дело. Он был женат. И никаких других женщин, кроме как своей жены Юленьки, матери его детей, он не знал. И знать не хотел. И жена его вовсе не соответствовала всем своим видом знакомым нам пышнотелых, дебелых кустодиевских купчих. Совсем наоборот. Жена его была совсем не толстуха, а хрупкое создание, не очень броской внешности. А сам художник говорил, что «худые женщины на творчество его не вдохновляют». Интересно. Получается так, что для жизни его вдохновляло одно в женщинах. А для живописного воплощения женщины совсем другое.
Вот и для большой картины, не этюда, ему была нужна такая пышнотелая красавица. Он искал её. И нашёл. Однажды он был на репетиции в Московском Художественном театре. Он готовил декорации к пьесе «Смерть Пазухина» по роману Салтыкова – Щедрина. Это был август 1914 года. И вот на сцене он увидел юную, с румянцем на лице с пышными формами актрису. А это была не просто актриса. Это была прима театра. У ней было свое амплуа. Играла как правило, такую темпераментную, плотоядную, простоватую девицу. Очень нравилась зрителю. Её звали Фаина Шевченко. О ней писали: «Ослепительная по простоте, яркая, внутренне наполненная, с могучим темпераментом и открытым сердцем».
Художник пришел на премьеру, имевшую большой успех, и после спектакля он зашёл к ней в гримерную. Они уже были знакомыми. Пришел как бы поздравить. Но оказалось не только. Робея, художник предложил ей позировать. Ну почему же нет. Кустодиев был уже известным художником с репутацией. Фаина согласилась. Но однако, когда она узнала, в каком виде ей предстояло позировать, она воскликнула:
«Ну что вы! Я, актриса Художественного театра, буду голая сидеть?! А потом меня тысячи людей увидят, позор-то какой!»
Художник стал уговаривать. Главный аргумент - ради искусства можно это претерпеть. Ведь вы же человек искусства. Вы ведь будете представлять как бы не саму себя, а собирательный образ русской женщины. Ну раз так, красавица согласилась раздеться. Когда художественный руководитель театра, а это был Константин Станиславский, увидел эту картину, он назвал свою приму «распутницей». И даже хотел уволить её. Но сила таланта этой «распутницы» пересилила. Фаина осталась в театре, и Станиславский давал ей другие роли. Он сам ведь был из купцов. И он знал цену в буквальном смысле каждому таланту.
*****
Но меня поражает ещё один факт из его жизни. Вот эта Красавица. Да и все прочие купчихи Кустодиева. И этот целый ряд ярмарок и народных гуляний. От всех этих его изображений веет радостью и весельем. Смотришь на эти картины и чувствуешь, как в душе твоей становится теплее и легче. И даже отчасти завидуешь всем тем, кто живет в этом представленным художником мире. Нет забот и тревог. Патриархальная, крепкая простота. Жизнь людей, живущим по своим устоявшимся правилам. Я смотрю на эти картины, особенно ярмарочные представления, и чувствую, как в глубине души моей рождаются, как ни странно, ностальгические переживания по времени, в котором я не жил.
Время, которое я как бы в силу этого факта не могу считать моим. А оно моё. Пусть моя биография, всё моё существо началось позже. Но всё же я сам-то начинался всем моим сознание и генетикой, как говорят ныне, в этом мире, описанным Кустодиевым. И не только этим миром. Но и намного ранее. Без этого мира не было бы и меня. Я его продолжение. Это мой родовой корень. И другого быть не может.
И мне трудно поверить, что весь этот живописный мир был создан человеком, пораженным тяжким физическим недугом. Как весь, будучи во власти боли и физического страдания, он не утратил вкус к жизни. Он жил не своей болью, а страстным желанием остаться в этой жизни. И заявить о себе не болью и печалью, а радостью и жаждой жизни. А сколько людей ломались даже и в более легких испытаний.
*****
Но сначала, вспомним, как мальчик Боря стал художником. Она родился на окраине российской империи в городе Астрахани в 1878 году. Во всем своём живописном творчестве впоследствии он станет выразителем русского духа, мира. Причем мира такого корневого, провинциального, патриархального, глубинного. Да и как тому не быть! Папенька его был преподавателем духовной семинарии. А маменька из семейства купеческого. Да вот беды к нему пришли уже во младенчестве. Папенька умер когда ему не было и двух лет. Чахотка скоротечная. И маменька осталась с четырьмя детьми на руках. А ей только 25 лет.
Вы можете себе такое представить. И вот она, думаю так, что не без помощи своих родственников начинает воспитывать детишек своих в традициях исконно русских, православных. С юных лет Боря проникался впечатлениями провинциального купечества. И отнюдь не тёмного царства, каким его представил нам Островский. Вспоминая, художник пишет: «Я помню купчих, которые жили за нашим домом в Астрахани, помню, во что была одета та или другая купчиха или купец»
Мальчик любил рисовать. Ну рисовал и рисовал. Я вот тоже в детстве рисовал. Лучше всех в классе. Оформлял стенгазеты. И даже ходил в изостудию Дворца пионеров. И все думали, что моё будущее определено. А вот судьба увела в другую сторону.
Вот и мальчик Боря рисовал. Может быть и неплохо. Любил рисовать. Но в его жизни случилось одно важное судьбоносное событие. Пусть ему и было девять лет. И после этого судьба, уже не сворачивая, возносила его всё выше и выше по выбранному пути. В город Астрахань прибыла Выставка Передвижников. И ребёнок увидел впервые картины лучших художников на то время России.
Особенно ему запали в душу картины живописца Репина. И всё. И часы урочные пробили. Быть художником и больше никем. Или вовсе никем. Мама его, не имея особых средств, нашла тем не менее нужные деньги, чтобы направить его на обучение местной знаменитости - художнику Власову. На обучение платное, разумеется. Где деньги взять? Помог дядя. Он был чиновником в Петербурге. А к этому времени будущий художник окончил духовное училище и поступил в семинарию. Священником или монахом мог бы он стать. И вот чиновник, узнав, что мальчик имеет страстное желание учиться «малеванию», дал деньги на обучение не без скрипа. А у меня вопрос, а если бы не дал? … А ему уже 15лет.
Власов был художником умелым, суровым и требовательным. Ну и хорошо. И это пошло только на пользу мальчику Боре. Власов ему говорит: «Научился немного рисовать- ничему не научился. Искусство требует всей жизни».
Шло время. Мальчик взрослел. Что ему делать в захолустной Астрахани. А если идти дальше, то надо ехать в столицы. И его наставник посоветовал ему ехать в Москву, поступать в Училище живописи на Мясницкой. Он поехал. Весь в надежде и волнении. И оказалось, что опоздал. Если бы чуть ранее, а так переросток. Ему уже 18 лет. Да, Москва слезам не верит, а ещё Москва бьёт с носка. И юный художник почувствовал не себе это вполне. Но рук не опустил. Поехал в Питер. И поступил- таки в училище живописи при Академии Художеств, из стен которого вышло много славных художником.
И представьте себе, вот судьба, учителем его стал художник Репин. Илья Ефимович ему представлялся до этого в соответствии с его масштабными и знаменитыми картинами, таким же большим, представительным, даже вальяжным мужчиной. А увидел человека не очень большого роста, с характером весёлым и насмешливым. Но разочарования не было. Наоборот было преклонение.
И Репин на то он и мастер, что сразу распознал талант студента Кустодиева. Ценил его. И вот однажды Репин получил важнейший заказ. Картина называлась «Торжественное заседание Государственного Совета 7 мая 1901 года в честь столетнего юбилея». Огромная картина. Кажется во всей истории нашей живописи большей картины нет. Откройте Интернет, или лучше, если представится случай, сходите в Русский музей в Питере и посмотрите.
Эта картина там пребывает всё время в этом музее. А вот сегодня москвичам представился счастливый случай увидеть её в Третьковской галерее на Крымской набережной. На персональной выставке художника. Уму непостижимо, как её туда перевезли. Вы поразитесь масштабом этого полотна. Только надо смотреть, отступив от неё на несколько шагов. Представьте,60 фигур. И каждой фигуре нужно было придать безукоризненное сходство. Гигантский труд. Понятно, что один Репин такой суперзаказ был неспособен выполнить. Он позвал к себе двух лучших учеников. Куликова и Кустодиева.
В осуществлении работы принимали участие ученики Репина из его академической мастерской: фигуры правой части, по репинским этюдам, писал Борис Кустодиев, левой - Иван Куликов. Затем они дорабатывались самим мастером. Центр картины целиком написан Репиным. Было исполнено множество этюдов. Учитель дорабатывал всё, что было создано учениками. Поэтому и кажется, что вся картина как есть выполнена одним человеком. После столь важного заказа имена молодых учеников стали известны и даже прославились. И деньги каждый получил тоже очень хорошие. Настолько хорошие, что Кустодиев сумел впервые выехать за границу с женой и малолетним ребёнком. Разумеется, не просто туристом. Ради изучения западной живописи. И прежде всего современной ему. А это, напомним, была эпоха становления и даже расцвета импрессионизма.
Но до этого у него в жизни случилось одно важное событие. Он женился. И вот как это произошло. Он, конечно, помнил наставление своего учителя Репина: «Без восторга перед женщиной художника нет. Натурщица, жена, возлюбленная, муза. Вся штука в том, какую выбрать. Женщин много, а настоящих художников мало. Потому, господа, надо с толком выбирать себе жену, возлюбленную музу. Вдохновлять она вас должна, а не верховодить.» Хорошее правило, но в жизни как часто бывает совсем наоборот. И не только у художников.
В 1901 году с друзьями он поехал на этюды в город Кинешма. Он уже бывал в этом городе. И он сразу приглянулся ему. В письме своей невесте он писал: «Ходил сегодня по Кинешме, все смотрел — очень красивый городок с такой типичной «местной физиономией». Особенно хорошо за рекой, где две церкви такой странной формы…»;
Всё в той же Кинешме он нашёл и свою музу, и свою возлюбленную и свою жену тоже. И всё в одном лице. Звали её Юленька. Увидел и влюбился сразу. Любовь с первого взгляда. Она и никто больше. С первого взгляда. Французы называю это Un coup de foudre (удар молнией). Юленька была девушкой скромной и очаровательной. Она получила хорошее образование в училище при Смольном монастыре. Она любила, поэзию, сама увлекалась живописью и в совершенстве знала французский.язык. Ну как не влюбиться. Он тут же написал её портрет и подарил его ей. И это был не просто портрет. Это было признание в любви. И после получил согласие.
Но тут же его стали брать сомнения нравственного характера. Ему только 23 года. И он ещё никто. Капиталов не нажил. И никто его ещё в России не знает. Куда он приведёт молодую жену? И как он обеспечит ей материальный достаток? А было и ещё одно сомнение. Живопись для него уже стала больше чем живопись. Она стала его призванием и страстью, одержимостью. Помнил он завет своего первого учителя Власова. И как ему совместить все это с семьёй, женой, которая тоже потребует внимание. Иначе не семья. Как совместить эти два мира, без ущерба ни для одного из них. А «жена не рукавица, с белой ручки не смахнешь, да за пояс не заткнешь»
Два года мучился, но потом все-таки решился. Свадьба и венчание состоялись в родной ему Астрахани. А к тому времени он уже закончил Академию с золотой медалью. И работа над вышеупомянутой картиной тоже была завершена. Имя его стало известно и деньги тоже появились. Короче свадьба и семейное счастье. И вскоре у них родилась девочка. Два мира соединились так, что лучше не бывает. И молодые поехали за границу. Представьте себе с ребёнком, которому исполнилось лишь два месяца.
Побывал он и во Франции. И даже выставлялся в салоне. И его картина «Утро» была замечена. На картине мы видим женщину, это жена художника, которая занята купанием их первенца, которому нет ещё и года. От картины веет радостью семейного счастья. На душе теплее от созерцания этого тихого, неспешного счастья.
А потом он он вернулся в городок на Волге, в Кинешму. Получив уже одобрение во Франции, где его уже сравнивали с Ренуаром. А его потянуло в русскую глубинку. И вот именно в Кинешме он и родился, как художник. То есть таким, каким мы его знаем. Со своим узнаваемым стилем и лицом. Ярмарки, народные гулянья, купчихи. Все яркое, бодрое, красочное и разноцветное. Ядрёные розовощёкие, в живописных платках и праздничных платьях девицы, и мужички такие разухабистые, щеголеватые, бородатые, с рубахами навыпуск и начищенными сапогами. И всё на фоне таких же ярких пейзажей, с морозными зимами. И обилием снегов. И все это русская жизнь, русский быт конца 19 и начало 20 веков, русский дух. Его вдохновила ярмарка городская. Он пишет: «Вчерашний базар меня поразил. Чем выдумывать всякие сюжеты, нужно брать из природы, которая разнообразнее всего выдуманного».
*****
И все бы хорошо. Но вот пришла беда. И первые признаки её появились в 1909 году. Заболела рука. Боль становилась всё более навязчивей и чувствительней. А как художнику работать без руки? Думали, пройдет само собой. Не проходила боль. Обратились к врачу. Но и те не могли ничего объяснить. Причем не только наши, но и зарубежные. Он со всей семьей поехал в Швейцарию. Местные врачи сказали, что это от туберкулёза костей. Художник пишет : «Страдаю очень, особенно по утрам. Подлая моя рука болит вовсю, и вместо улучшения – с каждым днём чувствую себя хуже и хуже» И это, повторяю, в полном непонимание того, что происходит. А это самое ужасное. Враг невидим и он внутри тебя. Его лечили, конечно, как могли. Например, он носил целлулоидный корсет, который снимал только на ночь. Ну и работал гораздо меньше. А как жить? Рядом семья. Её надо содержать. А Швейцария тогда и сейчас страна дорогая. Он стал продавать картины, которые держал для себя. Не для продажи.
В поисках спасения он поехал во Францию. Но и там ничего не сказали. Только руки разводили. Но работать через силу он продолжал. Писал картины. Изображал на них то, что уже ждала от него публика. Основной его темой были то, что привлекает в нем и сегодня. Ярмарки, гулянья и особенно купчихи. Все пышет радостью, весельем, беззаботностью и оптимизмом. Как будто и сам создатель шутя, с душою преисполненной счастья и избытком жизненных сил выплёскивает нам эти красочные изображения на холсты. А на самом деле каждая картина – это был такой способ борьбы с болью и за саму жизнь. Да, это жизнь. Он работает. Он продолжает утверждать себя в жизни способом, которым он владеет лучше всего. Он не сдается и не уходит в ипохондрию, столь естественную в его положение. Он совершает послушание, ниспосланное на него свыше. И не хочет, чтобы его жалели.
Когда я смотрю на эти развесёлые ярмарки, я вспоминаю и мое детство. Я вспоминаю Даниловский рынок. Он находится не так уж далеко от Даниловского монастыря, ставшего ныне резиденцией патриарха. Я помню рынок с начала 50-х годов. Но был он тогда совсем не таким как сегодня. Сегодня весь такой прикрытый огромной железобетонной чашей. Внутри тепло, чисто и сухо. Есть кафе и убранный, комфортный туалет. А за стойками всё ведь продавцы из бывших южных советских республик. И у меня такое ощущение, что я не в России, а на азиатском базаре или даже на рынке под Парижем. Там тоже все поражает разноцветьем выставленных на продажу изобилия плодов, овощей и цветов.
А вот в то время, когда я приходил на рынок, на который меня приводила мать, крепко держа за руку из опасения, чтобы я не убежал, так как терпеть не мог эта походы, я чувствовал себя у себя дома. Это был воистину колхозный рынок. Со всем тем или почти со всем тем, что было произведено в Подмосковье. И на том Даниловском рынке моего детства я видел все тех же мужиков и баб. Но одеты они были не столь нарядно и празднично, да и в лицах было больше суровой озабоченности. Это время было послевоенное. И было всем не до веселья.
*****
И наконец один доктор берлинский, очень известный в Европе, нашёл, определил, что случилось с русским художником. Нет никакого туберкулёза. Дело хуже. Опухоль позвоночного мозга. И процесс этот неостановим. Нужна операция. И операцию сделали, после которой наступило облегчение. Но зверь, пожирающий плоть, никуда не ушёл. Он только затаился. И заявлял время от времени о себе.
В 1915 году боли сильно обострились Он уже не может даже самостоятельно ходить. Весною следующего года ему делают операцию по жизненным показателям по удалению опухоли. Выбора не было. То есть выбор был. А выбор был простой. Чтобы подобраться к опухоли надо было перерезать какие-то нервные окончания. И это было или – или. Или в одном случае останутся недвижными руки, в другом случае – ноги. А он уже на операционном столе. И право решить доверили Юленьке. Она долго не размышляла. Конечно надо оставить нетронутыми руки. Потому как быть без рук художнику. Это всё равно, что убить его.
С тех пор и до конца дней своих он провёл в инвалидной коляске. Не задолго до этого он и изобразил свою «Красавицу», одну из самых известных своих картин. Мне неловко об этом говорить, но такое ощущение, что картину создал все же мужчина, во всём своём знании и влечении к женскому телу. А то, что это создала мужская рука, в этом нет никакого сомнения. Это вам не Зинаида Серебрякова с её обнаженными натурами. Только женская рука могла такое сотворить. Но и в то же время я не вижу здесь никакой эротики. Я вижу тёплое, даже жаркое тело в томлении ожидаемых мужских ласок. Я жизнь здесь вижу. И поэзию тоже вижу с налетом не малым иронии. А пишет картину считай калека, чьи мысли и чувства заняты совсем другими мыслями.
Представил он эту красавицу, как собирательный образ русской женщины. Такой славянский тип лица, блондинки с голубыми глазами. И всё, что ни есть вокруг неё – тоже русское до малейших деталей. Сидит она на резном сундуке. И при этом я вспоминаю, что и я ведь тоже спал в моём детстве на таком огромном сундуке. Ну, конечно, у меня не было таких пышных постельных принадлежностей с кружевною бахромой. И вот таких чудных шалей с яркими пятнами фантастических цветов у меня тоже не было.
Надо заметить, что эти картины художника, эти ярмарки и праздники народные, не отражают реалии своего времени. Даже удивительно. Ведь это было время не простое, и сколько сплошных лет тяжких войн. Страна страдала. И семья его тоже. Экономить надо было на всем. Выживали, продавая личные вещи. И вот так же, как художник не хочет видеть и показывать свою физическую боль, также он не хочет видеть боль всей страны, родной ему России. Он хочет видеть радость, покой и счастье. В себе и вокруг. Вот посмотрите к примеру на другую его известную картину «Купчиха за чаем». Мы видим такую дородную девицу в полном блаженстве своего мещанского счастья. А на столе огромный арбуз, фрукты, и начищенный медный самовар. И кот-мурлыка трётся о её плечо. А позади такой милый каждому русскому пейзаж с церквями и колоколенками. При этом помнить надо, что это все жизнерадостное изображение было написано в 1918 году.
А в скобках скажу, что и для этой купчихи позировала другая дама. Студентка Медицинского института Галина Адеркас. Она конечно получила деньги за свою работу. Но главное не это. Благодаря проделанной работе она вошла в историю нашей живописи как нетленный образ русской красавицы. А то кто бы и знал эту студентку.
Болезнь не отпускала художника даже в инвалидной коляске. Нужна была новая операция. Для этого надо было снова ехать в Берлин. Да как выехать? Нужны деньги, которых нет. Да ещё нужны и документы на этот выезд. А это целая бюрократия. Помог народный комиссар просвещения Луначарский. Нашли деньги и сделали документы. Но поздно. Перед поездкой он простудился. Ослабленный и подточенный болезнью организм не выдержал. И он умер 26 мая 1927 года.
А вот, что он сам написал о своём творчестве:
- Я не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел - любовь к жизни, радость и бодрость, любовь ко всему русскому. Это было всегда единственным сюжетом моих картин.