Весна… И нет желания освободиться от её чарующего плена
Мне любо то время суток, когда раннее утро приходит в мою небольшую комнатку и замирает во мне весенним розовым рассветом. Боязно его вспугнуть, но он сам потихоньку растворяется в светлеющем утре.
За окошком уже нет самодовольного снежного навала, солнечные лучи отображаются в пламенеющих окнах, нестерпимо бьют в разбуженные глаза. Дом, детская площадка возле него, дорожки, дорога, деревья – всё высушено ночным морозцем, но готово снова оттаять под ударами солнечных лучей, которым нынче никакая хмарь пока не мешает.
Не хочется подниматься. На меня ниспадает какое-то детство – заспанное, смирное.
Но время приспело. С голых веток в приоткрытую створку окна залетают звонкая воробьиная говорливость, крикливая галочья свирепость, гул прогреваемых моторов, шаркающие по дорожкам мётлы дворников. Мой пес Жорка тоже ленится, спросонья зевает, бессмысленно топчется у дивана, ожидая моих действий.
Но музыка весны зовет нас на утреннюю улицу. Мы с Жоркой сами уже готовы превратиться в предметы весны, в тающий снег, в светлые ручьи за городской окраиной, где березовая рощица становится белее тающего в ней снега. Само по себе возникает желание грезить наяву, не со сна, по-весеннему, то есть, не разрывая себя на части. На вражду к чему-нибудь, на рациональное измерение правды и кривды.
Весна как будто обязывает, чтобы ты разделил выросшую в утренний час любовь на всех и всё, что тебя окружает. На всё то, чему весна дает надежду на счастье. В светлой березовой рощице, где уже наполняется живым весенним духом земля, желаешь тихо шепнуть пробуждающейся жизни: «Я хочу, не надоедая, жить, быть рядом со всем тем, чему поет песню весна». Солнечный свет бодрит меня; мне тихо и легко так, что даже Жорка вкрадчиво ступая по обнаженной поляне, покоряется тишине и умиротворенно взирает на весну, которая рядом. Он по-своему, по-собачьи чует её приход.
Весело, без грусти перепархивают с ветки на ветку синицы. У них неистребимое желание – жить-не унывать. Всё они прыгают, звеня, поют песни весне, учат тех, кто печалится: «Грустить не надо!»
Весна, когда заснеженная земля обнажается, рождает в душе странное чувство: будто ты еще и нЕ жил и увидел всё впервые, будто не было у тебя невозвратного «вчера», а есть только вечное «сегодня», которое не уйдет от тебя никогда… Приятные то ли грёзы, то ли мечты посещают душу.
Сами собой приходят на память блоковские строки:
О, весна без конца и без краю –
Без конца и без краю – мечта!
Узнаю тебя, Жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Я помню из этого лирического откровения поэта, что всё многообразие жизни передано им в полярных образах. «Удача» - «неудача». «Плач» и «смех». «Пустынные веси» и «колодцы земных городов». «Простор поднебесий» и «томления рабьих трудов» … Всё это лирическим героем принимается, и его душевный настрой передается и мне, и даже моему другу Жорке, потому что я громко читаю стихотворение и ему, и березам, и красавице-весне, которая прячется березкой среди своих сестер, белоствольных красавиц:
И смотрю и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель – я знаю –
Всё равно: принимаю тебя!
Весна захватывает и меня, и Жорку, и всё, что ни есть вокруг, и нет никакого желания освободиться от её чарующего плена, потому что с нею любовь и «мечта без конца и без краю».