Сверчок
Часть 1
На царских харчах
92
Дело для живо – писца.
Я продолжаю расти в Лицее.
У меня стоит.
Из меня брызгает.
Я хочу Катерину.
Катенька Бакунина даже в моих мечтах легко поднимала мое нижнее достоинство.
Поэзия и плоть.
Романтизм и половой акт!
Где Бог, а где дьявол?
У Катеньки прелестное, нежное и задумчивое лицо!
У Катюши дивный стан!
У Кэт очаровательные манеры!
У Катериночки мечтательные глазки!
У Котеночка вздернутый носик!
В общем я втюрился по полной программе.
Я захотел портрет моей пассии.
А для этого у меня в загашнике был маляр и красильщик Леха Илличевский.
Он был подобно избушке на куриных ножках, верхом толст, а низом щедровит. Он был остроумен и приятен как собеседник. Но слово из песни не выкинешь, в его природу входили вспыльчивость, сварливость, задорность, подозрительность и себялюбие. Это не позволяло с ним сближаться.
Конечно, он писал и стихи. Даже легко писал. Эпиграммы у него получались просто блеск. Скотобратцы называли его Державиным, но я думаю, что главный его талант состоял в рисовании карикатур и портретов. В лицейских журналах он красил и красил свои картинки.
Тут я его и заловил.
- Лех, а Лех?
-Француз, ты что-то гонишь? Опять шкоду?
-Ой, Леха, Леха, без тебя мне плохо?
-Дурак, я с тобой не лягу!
- Да нет, у меня на сердце суматоха!
-От чего?
-Да не от чего, а от кого! От Кати Бакуниной!
-Еще один хочет застрелиться от любви, ну так сделай самострел!
-Это как?
-А вот так!
Леха открыл планшет, который всегда носил с собой, достал карандаш и мгновенно нарисовал на меня карикатуру. Я был привязан веревкой к дереву, в лицейском мундире, но мои панталоны были полностью опущены. В двух шагах от меня была воткнута в землю рогатина, к которой был прикреплен пистолет, направленный мне прямо в лоб. А со лба у меня брызгали крупные капли пота. Дальше шло сплошное паскудство и игра художника. Мой член, неимоверных размеров, до самых колен, через систему тонких веревок и шкивов был соединен с курком пистолета. Сделано это было так, что если моя плоть восстанет, то сработает курок пистолета, и я получу пулю в лоб. За этим инженерным сооружением, обреталась Бакунина. Она была изображена, стоящей, с задранным кверху платьем и с голой задницей. Вся жопа с писькой и пушистыми волосиками была подробно и быстро прорисована. Одной рукой она раздвигала свои половые губы, приглашая меня вонзить в нее свой инструмент удовольствия. Гибель моя была неминуема. Плоть восставала, веревки затягивались, курок сдвигался.
- Леш, я серьезно, брось ты эту гадость. Я очень хочу, чтоб ты сделал для меня портрет Катеньки.
-Ты повесишь его в свой комнате и будешь на него дрочиться, - съязвил Илличевский.
-Ну, Лешенька, сделай, я тебя очень прошу.
-Уи, черт с тобой, тогда опиши мне свою кралю!
-В стихах?
-А на что ты еще способен! Конечно в стихах!
Делать нечего, на следующий день я принес этому незатицианеному и недовинченному художнику стихотворение «К живописцу», в котором и описал требования к портрету Катеньки.
Тонкий стан, прозрачные волны покрывала, пояс Венеры…и так далее…
Дитя харит и вдохновенья,
В порыве пламенной души,
Небрежной кистью наслажденья
Мне друга сердца напиши;
Красу невинности прелестной,
Надежды милые черты,
Улыбку радости небесной
И взоры самой красоты.
Вкруг тонкого Гебеи стана
Венерин пояс повяжи,
Сокрытый прелестью Альбана
Мою царицу окружи.
Прозрачны волны покрывала
Накинь на трепетную грудь,
Чтоб и под ним она дышала,
Хотела тайно воздохнуть.
Представь мечту любви стыдливой,
И той, которою дышу,
Рукой любовника счастливой
Внизу я имя подпишу.
Илличевский внимательно прочитал стихотворение, аккуратненько сложил бумагу и положил в планшет. После продолжительной паузы он выдавил из себя.
-Пушкин, зачем тебе все это надо? Где же внешность твоей пассии? Где описание носа или губ, цвета глаз? Я, как художник не понимаю, какого роста твоя любовь?
- Это не важно, представь, что ты красками пишешь изысканный гимн девичьей красоте и вечно молодой любви.
- Сходи к ****ям и успокойся! Впрочем, для тебя я сделаю.
Лешка был язва, но живописал блестяще!