Разбитое сердце

               
Жили-были Царь с Царицею, и была у них дочь, добрая, умная, красивая. Царство было небольшое, бедное, многое приходилось делать самим, своими руками. Вот и научилась Царевна и убирать, и мыть, и стирать, и гладить, и рукодельничать. Без работы и дня не сидела, все время в заботах и хлопотах проходило.
Пришло время, и полюбила девушка Царевича соседнего государства. Царевичу льстила девичья любовь, приятна была ее забота, ласковые взгляды, добрые слова. Пора было юноше и о женитьбе подумать, и решил Царевич, что лучшей жены ему не сыскать. Взял, да и женился, да вот беда, родители его против этого брака были. Хотели сына своего на заморской красавице женить, по расчету. У той и богатства несметные, и государство большое-пребольшое. Стали они его уговаривать бросить жену-бесприданницу, а вместо нее, заморскую девицу сватать, расписывать жизнь с богатой женой, сладкую, беззаботную.
Только вот Царевичу уже деваться некуда, жена его ждала наследника.
Пришлось к Царевне жить переехать, в примаки. Мать и отец лишили сына своего наследства и забыли, как и звать его.
Жена молодая чувствуя боль мужа своего любимого, еще большей заботой окружила его, нежностью, ласкою. Все хозяйство на себя взвалила, по дому, по семье. Пока родители при силах были, тянули на себе государственные заботы, тяжко было, но деваться некуда. Все надеялись, переживет Царевич свое горе и поможет, одних не оставит.
Весной родила Царевна сына-наследника. Вот радости-то было. Царевич ходил гордый, довольный. Поскакал к родителям, думал порадовать их, а те его и на порог не пустили. Опять закручинился Царевич, и снова Царевна все заботы на себя взвалила, хлопот-то прибавилось.
А Царевич чернее тучи ходит, не может смириться с участью своей. Не хотелось ему в бедности, в постоянных трудах и заботах жить. Хоть и из бедной он был семьи, но к труду не приучен и руками своими делать ничего не мог. А если и вынужден был за что-то взяться, то все норовил поскорее, тяп-ляп, только бы избавиться от хлопот.
Вот тут и нашел Царевич лазейку.  Стал за государственные заботы прятаться, жену бездельем попрекать, деньги на семье экономить. А сам-то на пиры соседские поедет, то на охоту, то наряд новый купит, будущий царь, как не крути.
Терпела царевна все безропотно. Любила мужа своего, не перечила, не хватает денег, так она одежду сама научилась шить, да такую красивую, что соседи только диву давались. Откуда при такой бедности красота такая невиданная? Царевичу бы радоваться, а его зависть черная окутала. Как это так, жена его все вперед лезет, глаза всем мозолит? Молва только о ней и говорит, нахваливает, а о Царевиче все только за глаза, шепотом, да и то такое, что и слушать не хочется.
 Мало того, что озлобился Царевич, он еще и обиду горькую на Царевну затаил. Скрутила мол она его в бараний рог, да так, что смотрел он на жену свою с тихой ненавистью. А время-то пробежало незаметно, скончались родители Царевны, и на престол взошел наш царевич.
Ох, и зол был тот Царь, жену свою попрекал за все, не один ушат грязи вылил, проходу не давал, унижал, оскорблял Царицу, прислугу из нее сделал. Все терпела Царица, любила. Надеялась, что любовь ее растопит очерствевшее сердце супруга, что настанет день, когда заживут они душа в душу. Но не тут-то было. Пристрастился Государь к «горькой». Попивать стал чуть не каждый день, казна так и таяла на глазах. От этого еще злее стал Царь, до того дошел, что сына своего повзрослевшего выгнал из страны.
 — Пошел с глаз моих! Пора тебе о себе подумать, нечем мне лишний рот кормить, — глядя красными осоловелыми глазами, выкрикнул Царь сыну, воспользовался тем, что Царица в это время в отъезде была. Сын ничего не сказал, повернулся и пошел, куда глаза глядят.
Вскоре приехала Царица, уставшая, огорченная тем, что увидела. Поразило ее, что вся страна в нищете прозябает. Пошла к супругу, поговорить, а, может, и вразумить его окаянного, чтобы бросил пить да гулять, пора о государстве подумать, о людях, которые в нем живут. Стала кликать сына, кровиночку родную, чтобы помог ей при разговоре с отцом, да не нашла его. Кинулась в тронный зал, а там царь с похмелья с больной головой сидит, чуманеет.
— Куда сын подевался, царевич наш? – прижав руки к груди, выкрикнула Царица, эх, чуяло ее сердце, что случилось неладное.
— Куда, куда? — икая, повторил вопрос Царь. — Сбежал от хлопот и забот, неохота ему помогать мне, а я его задаром кормить не собираюсь.
— Что…? – только и смогла вымолвить обезумевшая мать. Лицо Царицы перекосилось от боли и отчаянья, и у всех на глазах вырвала она свое трепетное, любящее сердце из груди, ударила им об пол, и разбилось оно на мелкие осколки, рассыпавшиеся по всему полу. Долго на них смотрела Царица, а вместе с нею и Царь, и вся придворная челядь, что прибежала на крики. Подняла Царица голову… лицо ее было холодным, глаза ледяные, кожа белая.
 — Убрать, — приказала Царица, да так сказала, что все к месту приросли, а от страха зубы начали стучать, и Царь был не исключением. Втянул он голову в плечи, растерялся, не знает, что за этим последует.
 — Впрочем, один осколочек на память возьму, — подняла Царица ближайший к ней осколок сердца, положила его в медальон, где был портрет сына, повернулась к мужу и, указав пальцем на него, шипя, вымолвила:
— Этого — в застенок.
 Царь даже слова не сказал.
Пока он сидел в тюрьме, Царица наводила свои порядки. Всех, кто мужу помогал, в темницу посадила, кого на каторгу сослала, а кого и, вообще, головы лишила. Скорая стала на руку Царица. Разубедить ее было невозможно, чтобы решить денежные дела, пошла Царица войной на соседнее государство, где жили свекровь со свекром. Не ожидали те, что на них так внезапно войско вражеское обрушится, от испуга отдали свое государство без боя. Хотела их казнить казнью лютой, но осколок сердца в медальоне забился, да так, что не посмела Государыня воплотить свой приговор. Взяла и выгнала их Царица, пускай идут, куда глаза глядят. Прошло немного времени, мало стало Царице завоевать одно соседнее государство, она пошла на второе. Обложила всех данью, и стало ее Царство богатеть день ото дня. Всех заставляла работать, тунеядцев и бездельников в шею гнала из страны, а самых нерадивых казнила.
 Все бы и ничего, да вот только тишина везде гробовая стоит, никто песен не поет, не смеется, на улицу без дела не выходят, боятся Царицы. Та как взглянет, так мурашки по всему телу побегут, и зубы сами по себе лязгать начинают.
Прошло еще немного времени, Государыня слегка утихомирилась, насытилась властью и размякла. В этот момент и подошла к ней няня ее любимая. Царица мирно посапывала на троне. Услышав шорох, открыла глаза.
 — Что надо, старая, по что меня тревожишь? — приподняв одну бровь, спросила сонная Царица.
 — Отпустила бы ты, матушка, мужа своего из тюрьмы, раскаялся он, да и кашляет уж так сильно, что смотреть на него больно.
 — А ты не смотри, займись делом! — ответила ей Царица. Няня, понурив голову, пошла, шаркая по полу. Тут в медальоне, что висел на груди у Царицы, вновь забился осколочек сердца разбитого. Смягчился взор государыни, увидев няню в старой истоптанной обуви.
 — Слышь, Нянька, сменила бы старые чувяки, чай мы теперь не бедные.
Няня ничего не ответила и даже головы не повернула.
 — Хорошо, быть по-твоему, прикажу отпустить, мужа моего опостылевшего. Только ты ему скажи, чтобы на глаза мне не попадался и без дела не сидел, в этом государстве дармоедов не кормят.
Няня так и не обернулась.
Выпустили Царя из застенков, худого, голодного, больного. Много дней в подвале он просидел, много думок продумал и осознал, что всему виной он сам. И надо ему, во что бы то не стало Царице сердце вернуть. Решил он придворных потихоньку опрашивать, кто из них видел, куда подевались осколки сердца. Но, увы, никто не помнит, куда в тот день исчезло разбитое сердце, видимо, от испуга у всех голова «кругом» пошла. Горюет Царь, места себе не находит, тут няня ему поесть принесла, он ведь теперь за работу взялся, рыболовные сети плести научился.
 — Нянюшка, милая, скажи, ты осколков сердца моей жены не видала?
 — Как же не видала, батюшка, я их все собрала и в шкатулочку положила.
 — Ты моя хорошая, — бросился к ней Царь обниматься, ведь мы теперь спасены, вернем Царице сердце и заживем по-старому, — радостно произнес он.
 — По-старому? – строго посмотрев на несчастного, спросила старая женщина.
 — Нет, нет, конечно, я не то имел в виду, а то, что Царица…
 — Ладно, ладно тебе воздух гонять, ты лучше подумай, как сердце по кусочкам собрать, ведь в таком виде ты его ей не вернешь.
 — Да, надо искать сердечных дел мастера.
 — А чего его искать, вон он через речку живет, вся левая сторона реки его детишками усыпана.
— Фу ты, старая. Не того я мастера имел в виду.
 — А какого еще? Он у нас один такой, больше нету, любую девку окрутит, песен напоет, чего еще надо, чтобы сердце женское умаслить, самых, что не наесть «сердечных дел мастер». Собирайся, пойдем, вот только за шкатулкой схожу.
 Пришли они к мастеру, осмотрел он внимательно осколки сердца и сказал:
— Нет, такие осколки собрать невозможно, я не возьмусь, тут не просто надо сердце собрать, здесь душу надо вложить. Лучше Вас Государь — это сделать никто не сможет, только вот, что, коли возьметесь за дело, Вы, Царь-батюшка, все до единых осколочков соберите, не дай Бог, что останется…
 — Я же тебе говорил няня, другой мастер нужен.
 — Другой, так другой, вот и берись за дело, нечего свою работу на кого – то перекладывать. Давай с сегодняшнего дня и начинай.
Сел царь у окна в горнице и «принялся» за дело. Сидит день, сидит два, не знает, с какого конца к сердцу подступить и стал он все лучшие моменты своей жизни, связанные с Царицей, вспоминать, не заметил, как руки стали один осколок за другим на место пристраивать. И пошло дело, не все осколочки гладко на место ложились, некоторые и так и сяк вертеть приходилось, но Царь не унывал, работал, потел, ни одной ночи не спал, так Царицу хотелось вернуть, ту добрую, с сияющими глазами и любящим сердцем.
Вот настал день, когда ни одного осколочка на столе не осталось. Ох, и славное сердце получилось, царь нарадоваться не мог, бегом скорей к Царице, та как всегда после обеда в тронном зале думу думала. Бежит Царь по дворцовым залам, спешит, а ему на встречу няня.
 — Ты это куда? Ух, ты! Да у тебя в руках сердце, собрал-таки, значит. Я сейчас голубя почтового за Царевичем пошлю, а ты беги, беги в тронный зал Царица там.
Подбежал Царь к Царице и вернул ей сердце. Изогнулась Царица на троне, глубоко вздохнула, и посмотрели на него глаза любящие, теплые.
Упал Царь на колени, целует Царице руки, а та его по голове гладит и так ласково говорит,
— Давно мы с тобой не виделись любимый мой. А Царевич где?
 — Скоро, скоро будет, Милая, няня за ним голубя послала.
 — Я так рада, что вернулась… — не закончив фразу, Государыня вновь вся изогнулась, вскрикнула от боли.
 — Что, что случилось?
 — Сердце, не могу удержать в груди, больно. Царица схватилась за медальон, висящий у нее на груди, открыла, и увидел царь, как выпал из него маленький осколок сердца, прямо к ногам его. Схватил он трепетный осколок тот и протянул жене своей, но суженная, со слезами на глазах, молвила:
— Ты прости меня…
И умерла.
 Тут и Царевич в зал вошел, да поздно было. Царь от страшного удара речь потерял, только стоял на коленях и стонал, протягивая к возлюбленной ладони, на которых покоился маленький осколок сердца.
 Царевич снял с материнской шеи украшение, и надел его на себя, а из ладоней отцовских нежно взял осколок материнского сердца и вложил его в медальон. Прижал его к груди и услышал, как крохотный кусочек материнского сердца застучал в ответ, согревая юношу теплом своей любви.