Портрет товарища Сталина

Алекандр Волков
***

В дверь квартиры Селивановых раздался глухой стук. Он был настойчивым и сильным, пришедший явно настроен решительно. Игорь Селиванов молча и со скорбью посмотрел на свою жену Светлану, а она на него. Они оба знали, кто мог придти к ним вечером. Опасения подтвердились.

- Откройте сейчас же, мы знаем, что вы дома, - раздался резкий мужской голос. – К вам пришли из наркомата внутренних дел. Если не откроете, мы выбьем дверь.

И они выбьют, Селиванов это знал, а потому поспешил отпереть тяжёлые засовы. Дверь их всё равно не спасёт, а вот ставить новую будет очень дорого. Как только массивная дверь со скрипом отворилась, в квартиру с громким топотом сапог ворвались пять человек в серо-зелёных шинелях с блестящими пуговицами. Среди них выделялся один с капитанскими петлицами и всё время державший руки на ремне.

- Капитан Сазонов, Народный Комиссариат Внутренних Дел, - Сазонов на мгновение достал из кармана корочку и тут же её убрал, не дав дочитать. – Кто из вас Игорь Ефимович Селиванов?

Игорь и Светлана переглянулись, не понимая о чём он. Вначале они решили, что лейтенант шутит, но наткнувшись на серьёзные взгляды Сазонова и его подопечных, поняли, что нет. Селиванов даже засомневался, действительно ли его зовут Игорь Ефимович Селиванов.

- Я, наверное, - робко и негромко произнёс он, ожидая страшного.

Оно случилось. Капитан достал какие-то бумаги и предъявил их Селиванову.

- Вы обвиняетесь в антисоветской деятельности, - ледяным голосом объявил Сазонов, не уточняя, в какой именно. – Вот постановление на обыск и ордер на ваш арест.

Селиванов молча дрожащей рукой взял бумаги и взглянул на них сам не зная почему, хотя и ничего не видел без очков. Всё равно это ничего не изменит. Они были уверены, что что-нибудь найдут. И найдут обязательно. Хорошо что, ордер на арест был выписан только на него одного, Светлану же пока не трогали. Хотя это могло быть временным, они явно надеялись на его показания.

- А кто на меня донёс? – напрямую спросил Игорь капитана.

- Это тайна следствия, – буркнул тот.

Тайна следствия была раскрыта Игорем очень быстро. Позавчера был арестован их сосед через квартиру, за день до этого в компании пожаловавшийся, что слишком дорого обошлись недавние похороны секретаря райкома, и что этих денег хватило бы на весь райком. Желание похоронить весь районный комитет стоило ему дорого, кто-то об этом донёс. Видимо он и ляпнул что-то не то на допросе. Но Игорь не стал высказывать своих мыслей и молча сел с женой на стулья. Светлана не выдержала и расплакалась. Игорь прижал её голову к своей груди и попытался успокоить, говоря пустые ничего не значащие слова, хотя и сам был в напряжении.

Сазонов оставил одного своего человека снаружи квартиры у входа, второго оставил сторожить выход, остальные двое сотрудников НКВД прошли в квартиру и приступили к обыску. Квартира состояла из двух комнат, одна из которых наполовину служила кухней. Дело было сложным. Несмотря на скромные размеры, комнаты были заполнены под завязку всевозможными вещами. На одной из стен висел большой портрет Сталина, а на полу, прислонённый к шкафу, стоял портрет Ленина.

- Почему Ленина не повесил? – спросил Сазонов, указывая рукой на портрет, и тут же осёкся, ужаснувшись сказанному.

Все, кто был в квартире, удивлённо уставились на Сазонова, не решаясь ничего ответить. Самого капитана от страха прошиб холодный пот. Он вспомнил историю об одном лейтенанте НКВД, приказавшим «прибить Сталина». Конечно, имелся в виду не сам вождь, а его портрет, также стоявший на полу во время обыска, что сильно возмутило нерадивого лейтенанта, не сильно при этом выбиравшего выражения. Однако кто-то понял его слова неправильно, или наоборот слишком правильно понял. Неосторожному лейтенанту было предъявлено обвинение в «призыве к убийству советского руководителя». Впоследствии «прибит» оказался сам лейтенант во время одного из допросов, даже не доживший до суда.

Неловкое молчание присутствующих нарушил сам виновник, «не выполнивший работу до конца».

- Так гвоздей нет, - робко произнёс Селиванов.

Сотрудники НКВД, наконец, вышли из оцепенения и продолжили обыск, сделав вид, что ничего не произошло. Сазонов внутренне облегчённо вздохнул. Хорошо, что на стену Селивановым «повешен» был Сталин, а не Ленин, который к счастью был уже давно мёртв. Ленин остался стоять на полу. «Повесить» его после этого никто не решился.

Люди из НКВД со знанием дела принялись методично перебирать все вещи в квартире. Они выкидывали одежду из шкафа, затем тщательно её ощупывали и осматривали. Была перевёрнута и тщательно обыскана хозяйская постель, осматривалась посуда, один даже заглянул в кастрюлю на окне, но нашёл лишь несвежие вчерашние щи. Сдвигали мебель со своего места и простукивали стены в поисках тайников. Под половицей удалось найти изъеденную жуками пачку царских рублей, оставшихся ещё, по-видимому, с тех же царских времён. За шкафом нашли тайник более молодой, но и здесь ждало разочарование. Там была бутылка самогона, спрятанная уже самим Игорем Ефимовичем, но благополучно забытая. Из других находок были обнаружены большая медная пуговица, кучка гнутых ржавых гвоздей под кроватью, дохлая мышь под кухонным столом, порванный башмак без каблука за шкафом и мышеловка в буфете, в которую попался палец обыскивающего.

Сам Сазонов решил обыскать шкаф с книгами. Здесь можно было найти самое интересное. Многие люди зачастую сами того не зная хранили запрещённую литературу. Однако определённые сложности всё равно были. Один книголюб был арестован за то, что хранил у себя томик Чехова, это было расценено как поклонение царизму, а на следующий день Чехова процитировал Сталин в одном из своих выступлений. Дело пришлось закрыть.

Книги в шкафу у Селивановых были самые разные. Хозяин явно любил читать. Назначение или степень разрешённости многих оставались для Сазонова загадочными, поэтому подозрительные он сразу же откладывал в сторону для дальнейшего выяснения. Вдруг удача. На глаза Сазонову попадается корешок книги с авторством самого Троцкого. Однако его вновь ждало жестокое разочарование. От книги осталась лишь пустая корка-обложка без заветных антисоветских страниц. Содержимое книги, которое судя по всему, не очень понравилось хозяину, а потому видимо было пущено им на самокрутки или же на дело более интимное и нужное. Но для уголовного дела одной антисоветской обложки было мало. Вполне возможно хозяин кроме обложки ничего не видел. Сазонов вспомнил один из своих прошлых промахов, когда под антисоветской обложкой скрывалась другая, вполне мирная, но оставшаяся без переплёта, а потому хозяин опрометчиво приспособил для этих целей пустую обложку другой антисоветской книги. Безусловно, троцкистская обложка будет им изъята, но серьёзной уликой она явно не станет.

Время шло, но никаких новых, да и старых улик найдено не было. Тщетно был перебран весь небогатый домашний скарб, но ничего интересного так и не было найдено. Сазонов был взбешён долгим и без результативным обыском и зло взглянул на хозяев, словно бы виноватых в том, что не оставили ему никаких улик или спрятали их слишком хорошо.

- Что там? – Сазонов указал на еле заметную дверь в углу, скрывающуюся за шторой.

- Уборная, - промолвил Игорь Селиванов, боясь ляпнуть что-то не то.

Сазонов открыл дверь и включил свет. Туалет представлял собой небольшой чуланчик с квадратным отверстием в деревянном полу. Искать здесь было просто негде, разве что пошарить в самом отверстии. Из антисоветского здесь был разве что запах.

Сазонов внимательно осмотрел комнату. В стене за прибитой доской торчала пачка газет, припасённых для нужд народа. Сазонов вытащил её и развернул. Это были передовицы нескольких советских газет, часть из них уже отсутствовала, будучи использованной по назначению. Здесь были описания подвигов советского народа на полях и стройках, речи советских руководителей. В одной из порванных газет Сазонов обнаружил речь Сталина, также неполную, где отсутствовала верхняя часть передовицы. Внезапно Саознова озарило. Он перевернул мусорное ведро с уже «использованной» бумагой и принялся её разгребать. Скомканые обрывки газет он разворачивал, разглаживал и внимательно рассматривал.

Когда-то Сазонову говорили, что на своей работе он в основном будет копаться в дерьме и иметь дело с дерьмом, но он никогда не думал, что это произойдёт буквально, причём дерьмо будет самое, что ни есть антисоветское. Клочки изучаемых им газет покрывали мазки коричневой массы и жёлто-бурые пятна различной степени яркости, многие обрывки от усердного использования протёрты до дыр и смазаны так, что на них ничего нельзя было прочесть.

Стоял ужасный запах, от которого тошнило. Сазонов был вынужден закрыть лицо воротником и зажать нос рукавом. Его глаза слезились, а наружу упорно просился его недавно съеденный ужин. Чтобы этого не произошло, Сазонов вынужден был несколько раз отворачиваться или вставать на ноги, чтобы немного отдышаться. Наконец он нашёл то, что искал – три обрывка газеты, на которой была опубликована речь Сталина. На одном были остатки речи, а вот на двух других разорванный пополам, изрядно обтёртый и украшенный бурыми мазками известной массы был портрет Сталина.

Увидев изгаженный и осквернённый портрет вождя, Сазонов чуть не ликовал. Забрав эти три обрывка, а также остатки газеты из-за доски и оставив вываленный им мусор на полу, Сазонов вышел из туалета и прямиком направился к Селиванову.

- Что это такое?! – грозно спросил Сазонов Игоря Ефимовича. – Кто это сделал?

Игорь Ефимович не сразу сообразил, о чём идёт речь, но увидев остатки газетного портрета Сталина из уборной, ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что он сделал.

- Это я, - спокойно произнёс Селиванов. – Это я сделал.

Конечно, он не мог наверняка сказать, кто так неосторожно обошёлся с портретом вождя народов, но ему не хотелось, чтобы Светлана пострадала. В конце концов, ордер на его арест был уже выписан, так что для него всё равно всё было кончено.

Услышав признание, Сазонов вскипел.

- Да ты хоть понимаешь, что ты наделал?! Ты подтёр свою вшивую задницу лицом нашего дорогого всеми любимого и уважаемого товарища Сталина!

Услышав о столь страшном злодеянии один из сотрудников НКВД, пивший до этого воду, от неожиданности поперхнулся и сплюнул всё содержимое рта, причём на впереди стоявшего товарища, за что тут же получил от него вежливое замечание в виде удара в челюсть. Между тем Сазонов продолжал.

- Только у такого отъявленного антисоветского элемента и врага народа как ты могла подняться рука, то есть опуститься до того, чтобы надругаться над портретом нашего дорогого обожаемого всеми любимого товарища Сталина!

- Это всего лишь газета… - попытался оправдаться Селиванов.

- Молчать! - резко прервал его Сазонов. – Отвечай, кто тебя надоумил?

- Что надоумил? – не понял Селиванов. – Подтереться газетой? Так это, нужда. Другой-то бумаги нет.

- Молчать! – опять рявкнул Сазонов. – Отвечай, кто тебя подстрекал совершить сей антисоветский акт вандализма?!

Игорь Ефимович вначале не понимал, серьёзно ли говорит Сазонов. Но вскоре до него дошло, что капитан требует от него признания, а ещё имён. Других имён.

- Никто, - быстро ответил Селиванов, не желая других жертв. – Я сам и действовал один.

- Арестовать его! – приказал Сазонов.

Побитый и оплёванный тут же подскочили к Селиванову. Тот вытащил уже давно приготовленный чемодан для такого случая со всем необходимым. Он обнял и поцеловал заплакавшую Светлану, после чего его повели прочь из дома.

***

Следователь Прокопьев шёл по коридору с папкой дела в руках и напряжённо думал. Ему попалось довольно необычное дело, где обвиняемый по неосторожности подтёрся в туалете портретом Сталина в газете. Теперь и сам Прокопьев каждый раз внимательно осматривал то, чем пользовался по нужде. Однако дело не в этом. Сложным, оказалось, подобрать нужный пункт обвинения для такого дела. Дело было явно политическим, в нём фигурировал испорченный портрет Сталина. Вначале Прокопьев хотел дать ему измену Родины, но не смог определиться с конкретным пунктом обвинения, ибо изменой Родины, как таковой здесь не пахло (или пахло, но не ей). В деле не было представителей ни иностранных государств, ни буржуазии, ни кого-либо другого, а изменять Родине сам с собой обвиняемый вряд ли мог. В итоге Прокопьев расценил преступление как «террористический акт, направленный против представителей советской власти», в данном случае Сталина, на чём и успокоился.
Прокопьев зашёл по вызову к своему непосредственному начальнику полковнику Семёнову. Тот вальяжно сидел за столом в окружении папок дел и попыхивая самокруткой.

- Что там по делу Селиванова? – спросил Семёнов. – Заканчивай с ним побыстрее.

- Вот подбираю соответствующее обвинение, - объяснился Прокопьев.

- Кстати, - отметил Семёнов. – Ты выяснил, он был один?

- Что один? – не понял Прокопьев. – Где один?

- Один ли он совершил этот террористический акт? Может это была антисоветская группа?

Прокопьев впал в ступор. Он никак не мог понять, шутит ли полковник или говорит серьёзно. Прокопьев сильно сомневался, можно ли было совершить этот террористический акт, то есть подтереться газетой с портретом Сталина – целой группой одновременно, но как говорится, свечки не держал, сам не видел. До Прокопьева внезапно дошло, что Семёнов говорит серьёзно и всё ещё ждёт его ответа.

- Маловероятно, что Селиванов был не один, а с сообщниками, - ответил Прокопьев, с трудом подбирая слова. – Помещение, в котором произошло преступление (туалет), слишком мало, в нём не поместиться более одному человеку. Опрос свидетелей также не выявил посторонних подозреваемых. Кроме того орудие преступления… э-э-э, направленное против представителей советской власти… - Прокопьев замялся, не зная как сформулировать, но быстро понял, что истинное орудие преступления осталось у обвиняемого сзади, - Улика с места преступления слишком мала, что позволяет сделать вывод, что её могло использовать не более одного человека.

- Это всё косвенно, - отмахнулся Семёнов. – Мы не можем полагаться лишь на эти рассуждения. Речь идёт о советской власти, и мы должны быть полностью уверены, что этого больше не повторится, и что все, абсолютно все виновные понесли заслуженное наказание. Нужны факты. Ты делал экспертизу образцов с имеющейся в деле улики?

- Экспертизу чего? – опять не понял Прокопьев.

- Как чего? Дерьма, - невозмутимо ответил Семёнов. – Так станет ясно, был он один или нет.

Прокопьев удивлённо поднял брови, но Семёнов продолжал пристально на него смотреть, ожидая ответа.

- Нет, не делал, - нерешительно ответил Прокопьев.

- Так чего же ты ждёшь? – взорвался Семёнов. – Бегом на экспертизу!

***

Эксперт по фамилии Яблоков удивлённо уставился на свой стол. Перед его глазами лежал обрывок газеты, измазанный коричневым веществом известно природного происхождения. Все остальные образцы – крови, волос, кожи, грязи – должны подождать. Теперь ему предстояло делать экспертизу дерьма.

Когда-то Яблоков работал врачом в больнице, и ему приносили дерьмо на анализы, но он никогда не представлял себе, что эта история повторится вновь. Судьба не лишена иронии.

Прилагаемая резолюция требовала сравнения этого образца с образцом обвиняемого, которого при этом не было, и с чем его сравнивать не понятно. По идее Яблоков должен был сделать запрос для предоставления ему образца обвиняемого, но здесь он осёкся. Подследственный всё равно был человеком пропащим. Если уж он и попал в руки НКВД, то назад пути уже не было. Даже если образец на бумаге не его, подследственному это не поможет. Он и так уже наверняка наговорил на себя предостаточно. Яблоков вдруг понял, что в случае несовпадения образцов к нему ещё долго будут приходить для сравнения образцы всех родственников, друзей и знакомых подследственного, и ему ещё долго придётся копаться в дерьме в буквальном смысле слова. Яблокова это совершенно не устраивало. Да и губить другие жизни не хотелось. Подследственному это всё равно уже не поможет.

Яблоков достал бланк и написал на нём, что образец улики совпадает с образцом обвиняемого и посторонних образцов не обнаружено и поставил свою подпись. У него сложилось впечатление, что он лично поставил подпись под приговором подследственного, хотя, по сути, так оно и было. Ещё Яблоков подумал о том, сколько ещё можно терпеть это дерьмо.

***

Всё это время Игорь Селиванов находился в камере предварительного заключения. Он давно уже смирился со своей участью, поэтому чтобы лишний раз не мучиться, сразу же подписал все обвинения, которые ему были предъявлены. Единственное, на чём он настаивал, что действовал один. К счастью следствие каким-то неведомым ему образом согласилось, что это действительно так, и сообщников его «преступления» не искало. Казалось, всё уже шло к суду. Однако неожиданно наступил один странный момент. Допросы внезапно прекратились. Селиванов по-прежнему находился в камере, но о нём как будто все забыли. Так и не было суда. Селиванов никак не мог понять, хорошо это или плохо. Но и это ещё не всё. В коридорах тюрьмы перестали быть слышны крики допрашиваемых узников, это значит, что допрашивать перестали всех. Почему?

Время в этих стенах словно замерло на месте, дни тянулись бесконечно и мучительно долго. Что-то случилось. Селиванов наивно пробовал что-либо узнать у охраны, но те упорно молчали и даже не открывали двери камер, лишь продолжая выдавать арестантам еду в положенное время. Селиванов понял, что и они пока что мало что понимают. Пытка неизвестностью оказалась гораздо невыносимей, чем страх перед приговором. Ясность и определённость были бы сейчас предпочтительней, по крайней мере, они убивали бессмысленную надежду, которая почему-то ещё теплилась на самых дальних задворках его души. Теперь Селиванов был рад любой перемене и концу, пусть даже и плохому.
Однако в один из дней дверь его камеры всё-таки открылась. Селиванов облегчённо вздохнул. Его отвели к следователю Прокопьеву. Тот по обыкновению сидел у себя за столом. Когда Селиванова привели, Прокопьев внезапно приказал конвоирам уйти, и они остались одни, чего раньше никогда не было.

- Присаживайтесь, - произнёс Прокопьев, и Селиванов сел на старый разваливающийся стул.

Прокопьев извлёк и положил на стол перед Селивановым лист бумаги и пододвинул перо с чернильницей.

- Вот подписка о неразглашении сведений по вашему делу, другим делам, которым вы невольно могли невольно ознакомиться в этих стенах и остальной секретной информации, которая стала вам известна. Всё что вы узнали, должно остаться здесь.
Селиванов удивлённо смотрел на Прокопьева, пытаясь понять, что он говорит.

- Извините, но что происходит?

- Вы свободны, - ответил Прокопьев. – Ваше дело закрыто в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

- Но что случилось? – удивлённо пробормотал Селиванов. – Почему вдруг так резко всё закончилось?

- Вы всё последнее время находились в заключении, а потому не в курсе, - нехотя пояснил Прокопьев. – Об этом запрещено говорить, но…. Был арестован народный комиссар внутренних дел Ежов. Все дела пока приостановлены, многие закрыты.
Селиванов, безусловно, знал, кто такой Ежов, и теперь с трудом переваривал услышанную информацию.

- И что теперь будет? – тревожно спросил он.

- Не знаю, - горько усмехнулся Прокопьев. – Вполне возможно, что завтра уже я окажусь на вашем месте.

- Но почему меня выпускают? – не унимался Селиванов. – Меня могут снова арестовать? Что тогда?

- Ваше дело было довольно необычным, - сказал Прокопьев. – Да вы и сами знаете. Поэтому оно сразу вызвало к себе внимание. Был арестован капитан Сазонов, до этого арестовывавший вас. На допросе он признался, что входил в антисоветскую группу, умышленно портившую советские символы и подкидывавшую потом улики ни в чём неповинным людям.

Селиванов представил себе Сазонова вместе с сообщниками, поочерёдно подтиравшихся портретами советских вождей из газет и подкидывавших их в туалеты, и ему стало смешно. Он молча взял в руки перо, макнул его в чернильницу и поставил свою подпись на документе.

- Теперь вы свободны, - Прокопьев взял в руки бланк и убрал его в папку. – Вы можете взять ваши вещи в камере и покинуть это здание. Вас проводят.

Выходя из здания тюрьмы, Селиванов подумал, что страна, пытающаяся контролировать даже то, чем подтираются в туалете и уделяющая дерьму времени и сил больше, чем самим людям, обречена.