Ключевое слово в названии -"Средний", Нойтрум, по латыни -"ни то ни сё". Конечно, это со стороны наблюдателя, один из скольких-то, а для субъекта, о котором пойдёт речь впереди, это единственная жизнь, и другой нет (все басни о бесконечности жизни души - всего лишь басни, чтобы страх смерти придушить), ибо её-то жизнь не принимает, как только осознаёт, что она, жизнь, штука живая, и лучше бы ей быть вечной. Но так не бывает: всё, что появилось, должно исчезнуть, и если подсократить формулу, жизнь значит смерть. Как отнестись к этому спокойно?.. Что за тайну прячет человек между этими двумя словами? Возможно ли быть спокойным - умирающему юноше, в полном сознании?
Люба одёрнула меня на трамвайной линии, в самом центре города. Я просто двигался вдоль неё и смотрел вперёд. Первая мысль была - зацепился ненароком за что-то, обернулся - знакомая женщина с короткой стрижкой, с осунувшимся лицом, вся седая, под пятдесят.
- Ты знаешь что Шурик умер?- спросила она меня вместо приветствия.
- Конечно знаю. Я звонил тебе соболезнование выразить, да никто не ответил...
- Я саму себя не больно-то помню, вся с ним была, разлучиться не могла. А тут ещё вопрос о похоронах вырос до неподъёмной цены - попросили 95 тысяч шекелей в бетонной стене на иерусалимском кладбище, мол, он несколько лет в Израиле не жил, а ячеек свободных нет...Кошмар какой-то! Договорились с бывшим мужем в Ариеле, по месту его проживания, там хоть место сыскалось "человеческое", и вся процедура встала мне в 6 тысяч месте с перевозкой из "Хадасы". Да что о деньгах-то говорить...- Люба отёрла повлажневшие глаза. Вся её жизнь последних пяти лет превратилась в ад кромешный, тяжелее трудно и представить, разрываться между умирающим сыном и ещё тремя младшими от второго брака, объяснять им свою трагедию, понять которую они просто не могли.
- Я саму себя не больно-то помню, вся с ним была, разлучиться не могла. Даже могила его принимать не хотела! Дважды её залило до краёв - дождь хлестал помнишь какой? Не топить же человека в яме с водой своими руками! Откачали воду, уложили на место лишь к вечеру, с третьей попытки...
Люба вздохнула и безучастно посмотрела на внимательно слушавшего собеседника.
- Не знаю, что бы и делала, Кривцов помог, точнее, его подруга - она кругом ходила, добивалась, отвечала за всех и на всё - приняла участие, самое активное.
Кривцовым Люба всегда именовала бывшего мужа, с которым расписалась ещё на втором курсе института. Родившимся сыном он не больно-то интересовался, пока тот сам его не нашёл через каких-то 20 лет. В Израиле отец оказался в качестве няньки для сына, по гуманитарной визе и проживал с ним уже три года в Ариеле, а уже там к помощи - им обоим потребовалась!- подключилась тамошняя подруга Кривцова. А начиналось всё вполне безоблачно, плыло по течению куда-то вперёд, в светлое, разумеется, будущее...
Шурик пошёл в школу и отлично учился, что не вполне обычно для десятилетнего ребёнка из страны советов, занесённого волею судьбы в безшабашный Израиль, где в школе "учат дружить", для программы оставляя, конечно, время, но без напора. Нет-нет, детям время от времени напоминали, что в конце школы желательно заиметь аттестат зрелости (и успехи школы в минпросе рассматривались как раз под углом процента получивших его), но втемяшить что-то путное в башку юных анархистов не всем была "задача по зубам", посему этот аттестат можно было штурмовать и потом, повзрослев чуток, в свободное от простой жизни время. И совсем немногие этой возможностью пользовались, это вам не Китай-Япония-Корея: жизнь и без образования с аттестатом чудесна и удивительна! А главное - проще!
Так вот, Шурка не просто учился, а очень хорошо это делал, книжки читал и компьютером увлекался, в армию пошёл не просто служить, а свою голову применить, его именно отобрали на службу в часть, занимающуюся разведкой электронной (он прошёл соответствующие тесты). Дело двигалось к окончанию трёхлетнего срока, можно было подумать и о будущем - что-то связанное с электроникой, армия давала на учёбу деньги. Мать в это время устроила свою личную жизнь с коренным израильтянином йеменских корней, родила двух девчушек красавиц, получила работу по специальности, жила вся семья в нормальной квартире, где у каждого была своя комната - жизнь удалась! Но это со стороны, а сама жизнь имела на происходящее другое мнение.
Живот заболел внезапно, Шурика отвезли в больницу и произвели аппендэктомию, хотя отросток был и не очень-то воспалён. Состояние его и после операции оставалось "средней степени тяжести", живот продолжал болеть и мальчик так и не смог из-за нарастающей слабости подняться с кровати. Заподозрили кровотечение и взяли на стол повторно - искать источник неразберихи в животе, и в результате ревизии нашли некое подобие небольшой опухоли, которая симулировала аппендицит. Участок кишки с новообразованием удалили, и можно было бы об этом забыть, но микроскопическое исследование ткани указало на злокачественную саркому... Естественно, тут же были приняты меры: назначена химиотерапия, Шурик воспрял духом и уже не о железках думал, а о том, чтобы стать непременно врачом. Трения в семье привели к тому, что он отправился на житьё и учёбу к обнаружившемуся в Москве отцу, принявшего сына с распростёртыми объятиями - других детей у него не было. Он выяснил адрес Кривцова, связался с ним по интернету – и уехал к нему. Выяснилось, что для поступления в мединститут необходимо восполнить аттестат зрелости предметами, о которых у него были очень смутные представления - химия с биологией. Получились, с точки зрения Шурика, замечательные отношения. Отец не лез в дела сына, но просил, в свою очередь, не спрашивать, куда он пропадает на ночь а то и поболее. Кривцов работал в какой-то фармацевтической фирме, на доходы не жаловался и финансовых проблем в новом тандеме не наблюдалось. Но через некоторое время Шурку стала одолевать слабость, невозможность сосредоточиться, проходные экзамены он провалил и, по совету родителей, поехал пообследоваться в Израиль, и там его не обрадовали: обнаружился рецидив опухоли, потребовавший резекции с последующей химиотерапией - лекарство вводили прямо в артерию, отвечающую за кровоснабжение поражённого участка. Вскоре силы вернулись и он вновь поехал к отцу, но с учёбой как-то не заладилось и вскоре он оставил курсы, а с ними и мечту превратиться в доктора. Потребовалось вернуться в Израиль, но теперь "студент" уже захотел жить отдельно, снял подходящее жильё не без папиной помощи) и, ни шатко ни валко, ни на сторону занимался своими делами, под пристальным оком анализов, получая и небольшую пенсию от министерства обороны, жизнью неожиданно повзрослевшего человека, чем очень огорчал мать: как он, неблагодарный, посмел променять её на человека, палец о палец не ударившего в деле его воспитания. Но средствами Люба ему помогала.
Очередной курс химиотерапии был очень жёстким: его уложили в стерильную палату известной клиники"Хадаса", куда ход был "приоткрыт" только в герметичной спецодежде и в маске: малейшая инфекция могла его убить, ибо химия уничтожила любую способность организма Шурика сопротивляться. Ухаживать за сыном вызвался прилетевший из Москвы Кривцов. Неожиданно выяснилось из его разговоров с окружающими, что и у него есть "раковый анамнез"- оказалось, он страдал лейкемией, но теперь болезнь перешла в латентную форму, поддающуюся терапии. Потихоньку больной выкарабкался из опасности, и вместе с отцом переехал в Ариель, где цены на съем жилья были поскромнее, а у Кривцова оказались там какие-то родственники. Более того, Шурик развил свои художественные способности и начал изготавливать всякие оригинальные безделушки с украшениями, чем заметно скрашивал своё вынужденное одиночество. Время от времени он виделся и со своими сёстрами, то в Иерусалиме, то в Ариеле, но глубоких чувств они взаимно не испытывали - просто знали, что у них есть ещё и "русский старший брат". А у Любы ещё сыночек народился, младший братик Шурика... Кривцов купил машину и выклянчил на это деньги у своей бывшей жены, у её сестры Веры и ещё кое у кого с обещанием отдать, как только на работу устроится, а мальчику нужно "мягко подкатывать к процедурам". Очень быстро выяснилось, что он ездил на машине за продуктами за сотню метров от дома, кроме процедур два раза в месяц, чтобы показать, что у него "всё в порядке", а съемная квартира превышала метражом квартиру его работавших бывших родственников. На предложение "жить по средствам, скромно" Кривцов крутил носом и отбрехивался - это свойство, пошиковать, было заметно ещё в студенческие годы, а тут нужно ещё и Шурика жалеть. Помогла женщина, взявшая под своё крыло московского бонвивана. Помогала она до конца, спасибо ей за это...
Знал ли Шура о своей смертельной болячке? Конечно знал. Как и то, что она лечится, что надо потерпеть, переждать, и тогда всё будет хорошо. Всегда. Очередное ухудшение выявило метастазы в печени. Их убрали, но не все, а только видимые. И назначили лечение препаратом, который не входил в "корзину лекарств минздрава", то есть его реальная стоимость многократно превышала возможности его приобрести - государство отказывалось его закупать для больничных касс, а разрабатывающие фирмы даже не планировали снижать цены. Хочешь жить - плати. Как всё в этом мире просто! И мать Шурика сняла все запасы, открыла пенсионную кассу: деньги нужны для спасения жизни ЕЁ СЫНА. Именно этот препарат поставит его на ноги - так ей пообещали. Катетер для его введения внедрили в печёночную артерию. Шурка терпел всё стоически: этого требует жизнь. Его жизнь. Но она же и проекты чертит, людьми не просекаемые. Метастазы в печени ничего слышать не хотели о новом препарате и продолжали действовать по своей программе - пожирания печени.
Слабость нарастала. Несостоявшийся врач через некоторое время оказался в так хорошо ему знакомой "Хадасе". Печёночные пробы показали резкое ухудшение функций главной химической фабрики организма, во время беседы с лечащим врачом Люба услышала очень странное её заключение:"Ваш Шурик всю статистику 5-ти летней выживаемости портит!" Действительно, молодой человек был жив уже более 5 лет после диагнозирования у него саркомы кищечника. Но Люба жила как в тумане: кроме неясного, отрицательного будущего старшего сына на её плечах была ежедневная работа на ногах в аптеке и домашние труды, которые никто не отменял, хотя, конечно, муж и дочки помогали - им ли не понимать её состояние. Единственный, кто не вживался в домашнюю атмосферу, был младший, четырёхлетний пострел, но с него и спросу нет, наоборот, он своими непосредственными вопросами даже как-то расцвечивал жизнь семьи. Ежедневные эпизоды кровотечения лишали Шурика последних сил - то рвота кровавая, то носовое кровотечение, то хровохарканье... Переливания крови и её компонентов конечно помогали переносить кровопотерю, но печень, нафаршированную метастазами, заменить не могли. Не понимал это лишь один человек на свете, молодой человек двадцати семи лет от роду, распластавшийся на койке. Из больницы позвонили, что, мол, дела плОхи, осталось жить ему совсем чуть-чуть, Люба взяла дочек и отправилась на посещение к сыну, ничего им не говоря - прощаться.
Шура открыл глаза на оклик матери, повернул голову и увидел её и двух плачущих сестёр...Он сразу понял, что это КОНЕЦ... Как он закричал! Сколько сил потратил на это страшное слово "НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!" Как выпрыгнули из орбит его ввалившиеся глаза! Этот вопль и сейчас в ушах у Любы стоит!..И ещё долго, видимо, будет стоять...Очередное кровотечение не заставило себя ждать, оно не хотело останавливаться и сошло на нет только со снижением давления ниже критического. К ночи Шурика накрыли белой простынёй с головой: ЭКГ показывала изолинию, сердце устало работать и просто остановилось, как загнанная лошадь.
Природа бушевала. Редкие в последние годы ливни накрыли Израиль.Люба попросила приехать на похороны сестру, надеясь на её поддержку, но поддерживать пришлось как раз Веру - у неё случилась грандиозная истерика, вплоть до судорог. Тётка ничего не припомнила впоследствии о похоронах старшего племянника. Ни-че-го.
Люба продолжала припоминать разные эпизоды жизни безвременно ушедшего сына, очень сожалела, что он не оставил записи об этапах своей борьбы со смертью. Раз она так говорила, значит привыкла жить на приемлемых оборотах, хотя последствия шока - потерю первенца, она будет переживать бесконечно долго. Но теперь хотя бы наступила жизнь средней степени тяжести.
16.3.2019