Истинная ипостась замполита
На следующее день вчерашняя история с утренним построением повторяется. Перекличка по алфавитному списку, осмотр внешнего вида. Замполит опять останавливается перед Аксельдорфом и делает ему прежнее замечание. Миша с широко раскрытыми глазами начинает искренне убеждать его, что он ещё накануне, сразу же после его указания, привёл своё лицо в идеальный порядок. А перед сном ещё раз побрился, на всякий случай. Ну просто эталон исполнительности, образец для подражания!
Замполит ошарашенно смотрит на него – на первый взгляд Миша производит впечатление вполне вменяемого человека. Наконец, до него доходит скрытый, немного издевательский подтекст его ответа, и его щёки начинают багроветь. Он молча раскрывает свою вечную спутницу – красную кожаную папку с золотым тиснением, цветом напоминающую его лицо, и достаёт из неё лист бумаги. Все замирают: неужели он занесёт его в какой-нибудь чёрный список для доклада руководителю практики? Но замполит поступает иначе – он берёт лист двумя руками, подносит к Мишиному лицу и свободным краем листа проводит по его щеке. Раздаётся отчётливый скрежет.
– Чтобы я этого больше не слышал! Вам понятно?
Миша кивает. Замполит продолжает смотреть на него, ожидая чего-то большего.
– А правила субординации вам, товарищ студент, известны?
– Так точно, – спохватившись, вспоминает Миша нужное словосочетание.
На перекуре товарищи обступают Аксельдорфа, начинают подтрунивать над ним. Дескать, становишься узнаваемой персоной, пользуешься популярностью у замполита. Миша держится невозмутимо.
– Прежде я лишь смутно догадывался, зачем им здесь, на этом затрапезном судёнышке, политработник. И для чего ему эта папка. Теперь знаю точно. Он водолазов перед погружением осматривает, чтобы те своим видом терпящих бедствие моряков и прочих обитателей подводного мира не отпугивали. Русалок, к примеру. Заместитель командира по бритью. Зампобрит.
Прогары
Каждый проведенный день здесь приносит им всё новые и новые открытия. Вот и сегодня к шкафуту и кранцам добавилось ещё одно понятие – прогары. Но об этом – по порядку.
На вечернем построении экипажа помощник распекает какого-то бойца за несоблюдение надлежащей формы одежды. В отличие от остальных, на его ногах не кожаные тапочки, а «гады». В своё оправдание тот упоминает какие-то «прогары», которые он сейчас чинит. Большего разобрать не удаётся. Да и предмет диалога никого особо не волнует. Большинство мечтает о вечернем чае и скором отбое.
Сергей Артюхов, стоящий на краю шеренги, становится невольным свидетелем этой разборки. Судя по его лицу, эта беседа чем-то заинтриговала его. Как выясняется позже, прозвучавший вскользь термин «прогары» вызвал у него неподдельный интерес, и Сергей теряется в догадках. Видимо, рассуждает он, это связано с энергетической установкой, в которой при долгой или неправильной эксплуатации и возникают эти самые прогары, которые и нужно периодически чинить. А в «гадах» устранять эти дефекты никак не положено, и даже опасно, потому как, работая в них, можно повредить ещё что-нибудь, ценное и хрупкое. А, может, ступни ног должны быть особо чувствительными, чтобы эти прогары нащупывать или обходить их. Вот он и обут соответствующим образом – в тапочки.
А судя по тому, что начальник после этого объяснения оставляет моряка в покое, довод это его вполне удовлетворяет. Это ещё больше убеждает Артюхова в справедливости своей догадки. Но его продолжает терзать любопытство, где же эти загадочные «прогары» возникают и как они выглядят.
После роспуска стоя он разыскивает нарушителя формы одежды и пристаёт к нему с расспросами – что это за «прогары» такие, к которым нужно подступаться только в тапочках.
Каково же его удивление, когда выясняется, что прогары – это всего-навсего обыкновенные флотские гады – ботинки без шнурков, на резинках. Почему без шнурков – чтобы легче сбрасывать, если оказался за бортом. А у него они прохудились.
О своём открытии Артюхов рассказывает товарищам на перекуре. Просвещенные, они кивают, понимающе. Но само происхождения этого слова остаётся загадкой. Но только не для Венцеля. Он поясняет, что в петровские времена, когда вводили форму на флоте, так назывался пчелиный млей, который не горел, а плавился. И в воде не растворялся. Им то и клеили подошвы к своим ботинкам моряки.
Их ай-кью продолжает расти.
Покурим?
К компании курящих присоединяется Миша Аксельдорф.
– Покурим? – говорит он своему приятелю. Это его традиционный вопрос-обращение подразумевает просьбу сигареты, поскольку своих у него, зачастую, не бывает.
Артюхов протягивает ему пачку. Тот невозмутимо вытаскивает из неё сигарету и достаёт из кармана спичечный коробок. С этим у него проблем нет.
– Миша, а вот прикинь: я собираюсь умерить свою дневную норму с куревом. И может так станется, что скоро я буду ограничиваться одной сигаретой в день. Да я и так уже был близок к этому, если бы не эта практика. - Сергей делает серьёзно лицо, но все понимают, что это обычный трёп.
- Так вот, - продолжает он, хмуря брови. - Беря у меня эту сигарету, ты, может, на день меня курева лишаешь! Ты хоть это осознаёшь?
Миша перестаёт затягиваться и загадочно смотрит на приятеля.
– Ты эту сигарету мне уже подарил?
– Ну, попустим. - Он ещё не догадывается куда тот клонит.
Миша гасит её и протягивает Сергею.
– Держи, это тебе на будущее. Судя по твоим планам, тебе её хватит на целых полдня. А сейчас в счёт этого выдай мне половину твоей нынешней дневной порции. И попробуй возразить, что этот обмен не равноценный.
– Ладно, Миша, докуривай, – улыбается криво Артюхов. – не мелочись.
– Сам не мелочись, жмотяра.
– Это я-то жмотяра?
– Ну да, развёл тут демагогию – сигарета в день. Так что ты там говорил о прогарах?
– Поведал бы я тебе о них, но, вижу, нет в том нужды. Со своей хваткой ты никогда не прогоришь.