Один за всех, и все за одного!

               

               Как мне жаль людей, которые не читали в детстве приключенческие романы! Жаль современных подростков, которые не знают, что это такое  –  погрузиться в книгу, войти в волшебный мир, который на какое-то время становится реальнее настоящего, и стать капитаном Сорви-голова, оленёнком Бемби, кузнецом Вакулой… Сколько было у меня таких миров! Из многих я вырос, как из коротких штанишек, а в некоторые до сих пор захожу. Беру в руки потрёпанный томик, открываю на любой странице и…   я уже не я…  и уже не здесь…   А где-нибудь в дебрях Борнео!
         
            Сейчас в моих руках толстенная книга, из которой вываливаются страницы, картинка на обложке почти стёрта… Подумаешь! Я и так её знаю до последнего штриха, она выгравирована у меня на сердце: посередине улицы в обнимку идут четыре молодых человека в ботфортах, с кружевными воротниками, в шляпах с перьями; на лицах торжество; в победно поднятой руке одного из них  –  четыре шпаги!

          Открываю наугад, ближе к концу (стр. 552) и говорю, стараясь, чтобы голос мой звучал спокойно и насмешливо:
          —  Берегитесь, сударыня, Вы расшибётесь насмерть.
         Отпрянув от окна, ко мне поворачивается женщина, лицо которой искажено гримасой бешенства, оно почти безобразно, хотя за минуту до этого трудно было представить красоту более нежную и совершенную. Через мгновение её лицо снова прекрасно, оно молит о сострадании, и я чувствую, что теряю волю. Я готов сделать всё, чего захочет эта женщина: предать, убить, умереть...  И я, лейтенант Фельтон, предаю, убиваю и умираю ради неё. Не смерть страшна, гибнет моя честь офицера. Страсть легко побеждает её.

           На странице 332-й  я, шатаясь и щурясь на яркий свет, выхожу из сырого погреба навстречу встревоженному другу.
           —   Вы ранены? – спрашивает он.
           —   Я? Ничуть ни бывало. Я мертвецки пьян, вот и всё. И никогда ещё человек не трудился так усердно, чтобы этого достигнуть. Клянусь богом, должно быть на мою долю досталось не меньше, чем полтораста бутылок.
          У меня подкашиваются ноги, но я держусь  —  это дело чести. Граф я, в конце концов, или не граф?! У меня железная воля, аристократическая бледность и врождённое благородство. А внутри, как гниющее дупло, страшная тайна, которой пора, наконец, хоть с кем-то поделиться…

        …Листаю к началу, чтобы найти себя, въезжающего в городок Менг на кляче, о рёбра которой бьётся длинная шпага. Я мечтаю о карьере, о богатстве, о любви… Мне семнадцать лет, я смел, энергичен, хитёр и…  одинок. Но уже через несколько дней у меня трое товарищей, о которых только можно мечтать. И это неизмеримо важнее и карьеры, и богатства, и даже любви! Лучшими моментами моей жизни в этом облике я обязан друзьям. Когда мы вместе очередной раз побеждаем  —  гвардейцев, кардинала, англичан  —  это не что иное, как счастье!

             Почему я так люблю эту книгу. Из-за приключений? Нет! Есть книги с более замысловатыми и энергичными сюжетами. Историчность? Экзотика? Любовные  перипетии? Отнюдь! В ней всё это есть, но не более, чем в других книгах. Эта же является для меня ярчайшим примером самого чистого и бескорыстного из чувств — ДРУЖБЫ. Как в детстве, так и до сих пор крепкая мужская дружба, которая является  стержнем романа и держит на своих плечах весь сюжет, греет моё  сердце и составляет главное обаяние этой книги. «Один за всех и все за одного» — вот её основной пафос. И понятие «ЧЕСТЬ», которое для моих героев порою означает «ЖИЗНЬ».

             По мере взросления  моё отношение к поступкам персонажей с точки зрения этого понятия менялось.
             В детстве я даже не задумывался о том, что Анна Австрийская  фактически  изменила мужу, согласившись на тайное свидание с Бэкингемом. Меня не коробило, что Портос для экипировки воспользовался деньгами мужа своей любовницы. Я не осуждал д’Артаньяна  за то, что он обманул миледи, да ещё воспользовавшись для этого Кэтти. И мне совсем не жалко было обманутого г-на Бонасье, он был просто досадной помехой на пути смелого, благородного и обаятельного гвардейца.

             Позже глаза мои словно раскрылись. Каждый из великолепной четвёрки, «очеловечиваясь», становился всё менее идеальным.  Дюма отнюдь  не скрывал  примитивное тщеславие Портоса, иезуитские манеры Арамиса, «пьяное» благородство Атоса, а некоторые из поступков моего любимчика стали  тянуть даже на подлость. Во всяком случае, когда миледи поклялась его убить, я её понимал...  Будучи уже почти взрослым, я не то чтобы разочаровался, а стал относиться к героям несколько снисходительно. «Что же это за благородство такое? Где ваша честь, друзья?»  —  с юношеским максимализмом думал я. — Эх вы…  Вот я — никогда и ни за что!»

            Потом был третий этап, и четвёртый, и ещё какой-то…  Взрослея, с каждым своим компромиссом, проступком, слабостью я всё больше понимал моих героев и, как следствие, всё менее осуждал. 
           А когда они, четверо сильных мужчин, да ещё с вместе с палачом (то бишь впятером), расправились с одной(!) женщиной — да как! — отрубили ей голову, я, скажем так, искал для них оправдание...

          Выходило, что они совсем не идеальные, а самые обычные люди, не чуждые карьеризма, жадности, хитрости … Что идеалов-то у них, по сути, нет. Зачем д’Артаньян приехал в Париж?  Втереться  в дворцовые круги, завести любовницу, стать лейтенантом и разбогатеть. При этом не особо выбирая средства. Честь благородного дворянина вполне позволяла ему бить слугу, обманывать простаков-мужей, прикрывать чужие измены, убивать на дуэлях, интриговать… Что за бутафорская честь?!  И я бы даже презирал д’Артаньяна и К°, если бы Дюма не дал понять: слишком строго  судить не стоит, так было принято, такие были нравы, а мои герои были людьми своего времени. Тем не менее бравых мушкетёров иногда было просто жаль за такое бессмысленное существование, за судьбы, отданные дворцовым интригам, бесчестным по своей сути …
            И я без сожаления забыл бы их, если бы в них не было главного  —  не напыщенной сословной, а настоящей ЧЕСТИ, которая была основой их настоящей ДРУЖБЫ. Эта дружба  — лучшее, что было в их жизни. И лучшее, что есть в романе. Для каждого из четверых отдать жизнь за друга было честью, предать дружбу — хуже смерти. Им повезло найти друг друга, но честь им и хвала, что они смогли сохранить свои высокие (без всякого юмора!) отношения на  протяжении всей жизни. И что бы с ними ни происходило, как бы ни разводила их судьба по разным лагерям и господским конюшням, всё было временным, но дружба — навсегда.

            Я очень благодарен Дюма за этот пример. Проекция этой литературной дружбы наложилась на мою судьбу. Когда я, тоже в 17 лет, приехал из провинции в столицу, я неосознанно искал себе таких друзей. И нашёл, и как раз троих! Я, разумеется, был д’Артаньяном, друзья по характеру и внешности приблизительно соответствовали Атосу, Портосу, и Арамису, хотя довольно часто мы менялись ролями. Шесть лет в институте мы были неразлучны, пережили много приключений (кое-что по накалу можно было сравнить с «подвесками королевы»), а после долго занимались одним любимым делом. Теперь видимся не часто, но мало что я вспоминаю с такой теплотой, как те годы, прожитые вместе. Судьба нас разбросала, но если кто-нибудь из них позовёт, я всё брошу и пойду, поеду, полечу куда угодно…  Для меня — ЧЕСТЬ служить этой дружбе!