Первые дни января наступившего 2019-го года. Вечереет. Морозец совсем небольшой, тихо и безветренно. Я сижу на сиденье своего СОУЛа, автомобиля южнокорейского исполнения. Урчит, прогреваясь, дизельный мотор машины, и на её капот, кружась, опускаются пушистые белые снежинки. Кажется, кто-то выбросил их из неведомого гигантского мешка, и их много. Опускаются снежинки не только на капот, но и на крышу, и стекла автомобиля. Падения на крышу не видно мне, а капот перед моими глазами, и завершение жизни снежинок в их легком кружении, предо мной. Снежинки, что упали на землю, или на крышу дачного дома, бани или сарайчика, станут просто землей, вернее, снегом. И будут ждать весеннего тепла, чтобы, растаяв от солнечных лучей, испытав неземное блаженство, стать водой и однажды вновь воспарить вверх крошечной водяной капелькой. А затем, будучи гонимые ветром, помчаться со своими сестрами- капельками куда глаза глядят, в огромной взбудораженной толпе-туче. Вновь упасть на землю в дожде или ливне. И так, много-много раз, чтобы однажды, в зимние морозы, пройдя реинкарнацию, стать опять белой, пушистой снежинкой.
В салоне машины тепло, обволакивающая красивая мелодия и падающие снежинки уносят меня из реального настоящего в воспоминаниях в далекие дни детства и юности.
Наша семья, пусть и не полная, со всем домашним скарбом и с коровой, плывем на барже вверх по реке Бурее. Семья-это отец, мать, оба в возрасте пятидесяти лет, пятнадцати летний брат Генка, я и моя восьмилетняя сестра Женя, перебираемся на новое место жительства, в село Кулустай. На барже наша семья не вся. Старшая сестра Валя уже несколько лет живет своей семьей в Комсомольске- на- Амуре, там же работает и есть уже у неё свой сын . А это значит, что мы с братом и сестрой Женей, не просто дети, но уже «дяди» и «тетя». А ещё есть сестра Люся, которая уже второй год учится в педучилище в городе Спасске- Дальнем, и находится в данный момент там, на практике. Про село, куда мы направляемся, нам ничего неизвестно, но в местной школе, о которой известно, что она восьмилетка, отец будет учительствовать, мы жить и учиться в этой школе. На дворе начало августа 1963 года и мне всего десять лет. Мне радостно от того, что мы едем на новые места, мне интересно само путешествие. Насколько трудно моим родителем, особенно отцу, хлопотать и пробивать все вопросы с нашей перевозкой, матери с едой, сколько вся эта наша перевозка требует денег, и все другие житейские вопросы, в силу возраста мне не очень понятны и не тревожат. Едоки мы ещё те, не особо привередливые: что дадут, тому и рады. Главное: едем. Река Бурея, по которой мы плывем, мне знакома: восемь лет из своих десяти я уже прожил у этой реки в Гомелевке. В Бурее я купался много раз, кидал в её воду камешки, пробовал ловить рыбу, но вот такой красивой ещё ее не видел. Через прозрачную воду видно дно реки из гальки и песка. Да и что я видел раньше? Несколько раз, когда с отцом и матерью, на обычной лодке с веслами перебирались на другой, низменный и нежилой берег реки, или на острова, образованные протоками реки. Это было в середине лета, когда поспевает черемуха и идет заготовка ягод черемухи на осень. Черемуха-это не куст, а дерево, о котором даже сложена песня. Песня про восемнадцать лет и черемухи цвет. Запах цветов черемухи очень ароматный и хочется вздыхать его, но все-таки лучше есть ягоды. Очень вкусные поспевшие ягоды, но многие, кто не знает этого дерева и её ягод, путают их с волчьими ягодами. Но это совсем не то. Поспевают ягоды к середине июля и вот тогда начинается черемуховое обжорство. Мальчишкам лазать по веткам черемухи, чтобы наесться, привычно и особой сноровки не нужно: забрался на ветку, уселся на неё и лопай ягоды, сколько влезет. Совсем другое дело если производить сбор ягод в «промышленных масштабах»: для сушки на зиму или продажи на рынке. Взрослому человеку на дерево забраться непросто. А если и заберешься, то сколь наберешь? К тому же, нужно учесть, спелая ягода очень нежная и требует аккуратного обращения при сборе. Так вот, для сбора спелой ягоды дерево просто спиливалось под корень. Конечно, так делать, вроде, запрещено, но так было. Пробовал ли кто сушенные плоды черемухи? Вкуснее спелых или высохших ягод черемухи в своем детстве я не едал.
Баржа с нами медленно плывет против течения, среди невысоких сопок, покрытых деревьями и кустарниками. Сопки здесь совсем рядом. Вот здесь, не доезжая несколько километров Кулустая, сопки подобрались к самой реке, и кое-где, среди других деревьев и кустарников, я замечаю черемуху; где-то возвышается голая невысокая скала. Когда миллионы лет назад река пробивала свое русло, то эти голые скалы напоминание о тех временах. Ранняя осень мазками желтых, голубых, ярко-красных и бурых красок начинает расписывать свои картины. Мне нравится смотреть на сопки, нравится смотреть на воду, на волны, убегающие к берегам от носа баржи. Я знаю суровый нрав этой реки. Сейчас она тихая, с голубовато-зеленой водой, течет себе спокойно в берегах, и течет. Помню ее бурной, суровой и могучей, даже жестокой в половодье, когда по реке плыли дома, деревянные мосты, бревна. Это было в наводнения пятьдесят девятого и шестидесятого годов. Баржа, на которой мы все находимся, большая и точно не потонет. Я так думаю и потому мне спокойно. Сейчас навстречу барже попадаются редкие лодки с мотором- моторки, иногда чурки, палки и щепки, пролетают вороны, сороки, редкие кулики. Все это я наблюдаю и пытаюсь представить новую деревню, наш будущий дом. Далеко ли будет школа, кто будет моими одноклассниками? Немного волнительно, но успокаиваю себя тем, что до занятий ещё далеко, почти целый месяц. Ещё впереди месяц лета! Сестра Женька занята своими делами, Генка что-то читает, отец с матерью негромко говорят меж собой. Волнуются: как-то сложится у нас жизнь на новом месте, будет ли машина встречать нас на берегу, и когда, наконец, мы доплывем до места назначения на тихоходной барже. И что-то ещё беспокоит и тревожит их.
Моим родителям всего по пятьдесят лет, они одногодки. Родились и выросли в одной деревне, в Озерках, что в Симбирской губернии, в крестьянских многодетных семьях. С той лишь разницей, что отец в своей семье был последним и тринадцатым, по счету, ребенком, а мать, была второй в своей семье. Но после смерти в двенадцать лет своей старшей сестры Анны стала первой. Детство моих родителей, первое десятилетие их жизни пришлось на слом эпох: Российской Империи не стало, не стало царя, зато возникла Советская Россия, потом Советский Союз. Первая мировая война никак не затронула семью моего отца. Его отцу, моему деду Павлу Михайловичу было под пятьдесят, старшие братья ещё не достигли призывного возраста. Отец матери, хоть и попадал по возрасту, но тоже не воевал. В Гражданской войне тоже уцелели, хотя отца матери –Сергея Дмитриевича, белые уже везли на расстрел, но сбежал, долго в мороз просидел под мостом, где прятался, что и вскоре дало себе знать: простуда перешла в туберкулез и болезнь раньше времени свела его в могилу. Голод, болезни, разруха-все приметы того времени. Отец в своей семье последнее дитя, и ему было все же чуть легче. Говорил, что их семью относили к середнякам. Отец учился в школе, затем в Ульяновском педагогическом рабфаке. Здесь отцу много помог и направил по жизни своими советами и наставлениями его старший брат Алексей. Благодаря его советам выучился и стал учителем. Мать писала с трудом и, также, с трудом читала.
- Почему не училась в школе?- спрашивал у матери.
-Помогала по дому и смотрела младших,- был её ответ,- было не до учебы.
Конечно, она говорила правду; на ней была обязанность присматривать за младшими. А их было много: четверо братьев- Иван, семи лет, Коля четыре года (в 1924 году родится еще сын, которого опять назовут Николаем, и он в восемнадцать лет погибнет на войне), Дмитрий-два года, Наташа- один год. Позднее, появятся ещё дети: сестры Маруся и Катя. Ну и, наверно, чуть-чуть лукавила: учиться писать и читать это ведь так трудно и скучно! А если родители не заставляют ходить в школу, то и хорошо! С возрастом, образовалась своя семья. Отец начал работать учителем в селах своего района, мать в колхозе. Пошли свои дети: сын, родившейся в 1936 году, но прожил только год, дочь Валя родилась в 1938 году. Создание семьи совпало с годами репрессий. Страшные предвоенные годы. По Озеркам тоже прошли аресты, кто-то из близкой родни, больше по материнской линии, попали в тюрьмы и ссылки. Старший брат отца Алексей, почти закончивший институт истории и философии в Москве, но отложивший окончание учебы, работавшей, затем, в Мазановском маслосовхозе, тоже был объявлен врагом и расстрелян. В пятьдесят седьмом, при Хрущеве, реабилитировали: оказалось, что не враг, не виноват, но из могилы уже не вернешь. А потом Отечественная война, которая забрала ещё двух братьев отца и двух братьев матери. Отец попал на фронт уже в марте сорок второго. Прошел почти всю войну, вернулся живой, но с покалеченной правой рукой. А это рука его главная, он не левша. Работал около года председателем сельсовета в Озерках. А потом пошло-поехало: в смысле- поехали искать лучший угол для жизни. Вначале, в сорок седьмом, с шурином Иваном, братом жены уехали в Райчихинск и работали на угольных разрезах. Но отцу с его искалеченной рукой работа на угольных разрезах явно не подходила. Вернулись назад, в свои Озерки. Иван больше на Дальний Восток не поехал. Отец вернулся к своей прежней довоенной профессии-профессии учителя. Забрал семью-жену, дочерей Валю, десяти лет, трехлетнюю Люсю и сына Геннадия и уехали в Амурскую область. Брату Генке, в его первом путешествии, не было и года. Отец же, понемногу, научился производить записи левой рукой, научился сносно владеть топором и лопатой. Год учительствовал в Райчихинске, а с сорок девятого года в начальной школе, в Гомелевке. Вот в Гомелевке, мы младшие –я и моя сестра Женя появились на свет. Здесь родители прожили более двенадцати лет, и в начале шестьдесят второго уехали в Каменушку.
Почему мы уехали из Каменушки, небольшой деревеньки в Пожарском районе Приморского края? Не задумывался, и точно не знаю. Пожалуй, потому что, не было в Каменушке условий для проживания, у отца не сложилось с работой, и приехали сюда зря, поверив рассказам родственникам из Озерок, обосновавшихся здесь. В Каменушке у нас не было своего дома, и мы жили в комнате при начальной школе. Здесь я проучился второе полугодие во втором классе, и закончил третий класс. Деревня была небольшая, ничем не примечательная, дворов в тридцать. Сельского клуба не было и чтобы посмотреть кинофильм приходилось ходить в соседнюю деревню, километра за три. Река Уссури от Каменушки была не близко, две небольших речки- Быстрая и Грязная, притоки Уссури, тоже находились в отдалении. Было много небольших озер, почти болот, в них водилась ротаны и лягушки. Ротан- это рыба, похожая на маленьких сомов, но жадная. Как проглотит крючок с червяком, так пока освободишь крючок из её пасти, намучаешься. Ну, а лягушки- это было детское развлечение на закуску. Как лягушки красиво падали на спину, когда попадешь в них камнем! Поднимаются на задние лапы, на мгновение застывают, как солдат, сраженный пулей и…падают! Много змей: гадюк и ужей. Субтропики. Ещё два развлечения в те ранние детские годы. Первое: подобраться к железной дороге, выждать, когда вдали замаячит поезд и положить тогда на головку рельса большой гвоздь или пятачок, или трехкопеечную монету. Но монету жалко портить: сплющиться и уже пропала, и ничего не купишь, даже в кино не сходишь. Лучше гвоздь, иногда маленький камешек. Большой камень не клали. Хоть мозги были и детские, но понимали: нельзя, может поезд сойти с рельс. Как пройдет состав, бежали отыскать сплющенную монетку или гвоздь. Не всегда удавалось найти свой трофей. Случалось, далеко от места укладки на рельс улетал гвоздь и валялся, где-то, среди щебня и шпал дороги. А когда трофей улетал в траву, то вообще не найдешь! А второе развлечение: стрельба из жигана или мелкашки по воробьям или ещё по чем-нибудь. Здесь все заправлял мой старший брат Генка. Ему в то время было тринадцать-четырнадцать лет. У нашего отца была мелкашка, -так называли малокалиберную винтовку тульского оружейного завода калибром 5.6 мм. В те годы разрешалось её иметь. Пожалуй, сделаю здесь оговорку: точно не знаю- разрешалось ли иметь в домашнем хозяйстве такое огнестрельное оружие, но у нас она была. Не помню, чтобы отец её брал в руки, и мог ли вообще ей воспользоваться? Его правая рабочая рука была изуродована на войне. На ней уцелел только большой палец, да остатки по первую фалангу других пальцев. Более того, пальцы почти не сжимались в кулак, так как было перебито и запястье. Но такая винтовка у нас была. Вот брат ей вовсю пользовался: стрелял по мишеням, воробьям, другим птицам. Иногда, но редко давал и мне стрельнуть. С покупкой патронов к винтовке были проблемы, так как нужно было ехать в район, опять же деньги. Как отцу сказать? Мне нравились эти красивые небольшие патроны, уложенные в картонные коробочки. Жалко было их расходовать. Когда патроны вышли, брат нашел очень хороший выход из этой ситуации: стал делать патроны сам, по своей технологии. Использовал капсюли для патронов к охотничьим ружьям. Эти капсюли он аккуратно вставлял в использованные гильзы от патронов к мелкашке, насыпал бездымного пороха в гильзу. Затем делал из чего-то пыж, возможно, из бумаги, ставил пыж, вставлял крупную дробину, опять пыж и получался готовый, для использования с винтовкой, патрон. Он чудесно стрелял. Конечно, убойная сила такого патрона была совсем небольшая, меньше, чем заводского, но для нас было неважно. Главным был процесс стрельбы. Таким образом патрон использовался неоднократно, пока весь торец гильзы не был поврежден бойком винтовки. Не видел, чтобы Генка с этой винтовки стрелял, к примеру, по домашним гусям или уткам, или по коровам. Наверно, такого не было, не помню. Вели мы себя весьма благоразумно.
Жиган или пугач- так называют самодельный пистолет, состоящий из деревянного ложе в виде нагана, на котором вместо ствола, закреплена латунная трубка. Трубка со стороны рукоятки может быть изогнута и сплющена, или просто сплющена. Здесь же, в сантиметре-двух от сплющенного конца, делалась напильником небольшая прорезь, через которую происходит воспламенение пороха, засыпанного в дуло трубки, от спички. Словом, действие с зарядом такое же, как у пушек прошлых веков. Вместо пули использовали картечь или, если не находили её, маленькие круглые камешки. Вот из такого самодельного пистолета мы тоже стреляли. Но это было опасно. Трубку могло разорвать в случае чрезмерной засыпки пороха и повредить руки, хуже того глаза. Но обошлось.
Здесь же, в этой Каменушке, мне запомнился один жуткий случай, связанный с железной дорогой. Пронесся по деревне слух, что поезд переехал человека. И, вроде, это была не трагическая случайность, а человек-женщина, которая так свела счеты с жизнью: при помощи поезда. Это случилось недалеко от деревни, возле переезда. Услышав про этот случай, почти все жители собрались на переезде. Дальше к двум окровавленным кускам тела милиция не допускала. Было страшно, но любопытно и хотелось смотреть на дорогу с частями тела.
Баржа пристала к берегу возле деревни в том месте, где был подъезд к реке с высокого берега уже поздно вечером. Наш домашний скарб был погружен на машину, подъехавшую к реке. Уже совсем темно было, когда мы приехали к школе. Здесь, в помещении для школьных мастерских, наша семья временно, недели две прожила, пока из купленного родителями дома на краю деревни, на хуторе- так называлась в Кулустае окраина деревни из шести домов, не выехал хозяин дома. Не знаю, почему эта окраина деревни называлась хутором? Скорее всего, из-за того, что от основной улицы деревни наш хутор отделялась небольшим лесочком, и находился на небольшом возвышении, этаком плоском холме. Действительно, как хутор. Кроме нашей улицы- нашего хутора, в Кулустае было ещё пять улиц. Улицы собственных названий не имели, но одну из них я бы назвал основной или главной. Она начиналась с крутого берега реки, от площадки возле спуска к реке. На этой площадке стоял заброшенный большой дом, без окон и дверей. В нем никто не жил, и он стоял пустой и заброшенный. Главная улица продолжалась до моста через ручеек с названием Кулустайчик. Этот небольшой, на дне оврага, ручеек, еле заметный в засушливые дни, в половодье превращался в речку. На улице находилось примерно около тридцати домовладений. Вдоль Кулустайчика тянулись ещё две улицы домов по пятнадцать с каждой стороны. В конце одной стороны находилась восьмилетняя школа. Еще одна улица шла наискось основной, и по задам огородов дворов основной улицы. Всего в деревне было не так уж много домовладений. Семьдесят или чуть больше, а это примерно 300-350 жителей. Последняя улица находилась на высоком обрывистом берегу реки. Она была короткая, из нескольких домов, но на этой улице находились почта и деревенская библиотека. На ее задах располагались фермы для скота и мехдвор с тракторами ДТ-54, ДТ-75, МТЗ-80 «Беларусь» и мастерскими. В совхозе «Кулустай», помимо посевов ржи, ячменя и гречихи и сои было значительное поголовье крупного рогатого скота. Году в шестьдесят пятом или шестом в совхозе случилась трагедия. Как уж так случилось, не знаю, но, скорее всего, пастухи, приглядывающие за стадом, напились и заснули. Огромное стадо, голов в двести, коров, набрело на посевы сои и наелись. Через некоторое время, пожалуй, на следующий день, коров начало дуть, и они стали дохнуть. Что делать?! Только забивать их, пока не передохли. Раз уж не взять молока, так пусть будет мясо! Нужно было видеть, как одновременно, несколько скотников бегало по двору фермы с ножами, и перерезали коровам горло. Стадо, в сотню коров одновременно истекающих кровью, и дергающих ногами в смертной агонии. Ужасная картина!
Клуб и магазин находились в конце дороги ведущей от нашего хутора. Примерно на перекрестке улиц. Если идти от нашего хутора в сторону сопок, то через, километр находилось озеро с названием Тазанка. Откуда и почему такое название у озера, что значит? Кулустай? Обычные названия деревень, оканчивались на «ка». Гомелевка, Куликовка, Николаевка, Малиновка. А тут: Кулустай? Уже много лет спустя я выяснил, что название села в переводе с эвенкийского означает «ключ»( ключ не к замку, а родник) и основано раскольниками или старообрядцами в 1885 году. Потомками тех старообрядцев, выселенных из Ветки и Стародуба, во времена Екатерины Великой, когда эти городки после раздела Польши вошли в состав Российской Империи. Выходит, когда мы приехали туда жить, в нем доживало свой век второе поколение жителей-основателей села, трудилось и жило своими семьями третье поколение, нарождалось, подрастало и училось в школе четвертое поколение старообрядцев. Кто же из них был в моем классе? Никогда не задумывался. Если судить по национальному составу жителей села, то это были выходцы из центральных районов России, а также Украины и Белоруссии. Было две или три татарских семьи и одна из них- Галимовы, жили через дом от нас. Первые два дома по ходу движения и сразу за нами занимали выходцы из Украины. Причем, парень из украинской семьи, жившие рядом с нашим домом, со временем, стал мужем моей сестры Людмилы. Позднее, в их дом заселились выходцы из немцев Поволжья. Младший сын из этой семьи Колька- мой детский друг Коляй, был на полтора года младше меня, а его сестра Катя дружила с моей сестрой Женей. Кроме этой семьи этнических немцев в селе проживало ещё три таких семьи. Любопытно: немецкая семья по фамилии Шеремет самые первые из жителей села купили телевизор. Это случилось уже в 1966 или 1967 году. Тогда телевизор стоил большие деньги, а из-за удаленности села от райцентра и нахождения его как бы в котловине, окруженной сопками, было опасение, что сигналы с телецентра не будут ловиться. Но, благодаря высокой, метров в двадцать, антенне сигнал телецентра из Райчихинска ловился, и можно было, пусть и с большими помехами, смотреть телепередачи. После этого и другие жители понемногу стали покупать телевизоры. Первых пять-шесть семей, у кого есть телевизоры, мы знали, и знали кто раньше, кто позже купил телевизор. Это знаковое событие тех лет, как покупка телевизоров можно сравнить было по его значению для села, пожалуй, с полетом Гагарина в космос. Была ещё смешанная русско-китайская семья: жена-русская женщина, муж-китаец по фамилии Лишензу. Их дети- сын Виктор и дочь были довольно красивыми детьми. До сопок от деревни было около двух-трех километров, но большая часть этой равнины было непригодно для земледелия так, как мелкие речушки, озерца и болота не благоприятствовали этому. Рыбачить или охотиться весной или осенью на водоплавающую птицу можно было. Собирать ягоду-бруснику, голубику, в распадках сопок и грибы. Что мы и делали.
Наш новый дом был третий по счету на хуторе. Прежний хозяин пожилой мужчина в последние годы болел: перенес тяжелую полостную операцию. Видимо, по этой причине, часть двора у дома заросла осокой высотой в метр. Но огород, примерно двадцать соток, был к августу в порядке. Вовсю росла картошка, полно было огурцов, подсолнечника, тыкв. Не знаю, по какой причине, но прежние хозяева продали дом вместе с засаженным огородом. Сада при доме не было, если не считать садом пару рядков малины у забора. К сентябрю мы переехали в свой дом из школьных мастерских. Сам дом был небольшой: холодные сенцы, прихожая, она же кухня, где в углу, у окна была устроена водозаборная колонка. Ближе к перегородке устроена русская печь, топка которой смотрела на проход из кухни в зал-спальню. Собственно, печь и была основой этой перегородки так, как какой-либо двери между комнатой и кухней не было, лишь над дверным проемом была перемычка от печи до стены шириной не более сорока сантиметров. Комната была совсем небольшая, где-то двадцать квадратных метров, и выходила двумя окнами на улицу, а одним окном во двор. В этой комнате мы и разместились. Здесь у стены с окном стояла родительская кровать, у глухой стены наша с сестрой кровать, а брат Генка спал на кровати в проеме между торцом печи и стеной дома, в кухне. В комнате ещё стоял платяной шкаф, в проеме между окнами находилась этажерка, ближе к печи круглый стол с табуретками. В кухне, в углу над водоразборной колонкой висела икона. Справа от входной двери была короткая перегородка, не доходившая до печи, за которой стоял обеденный стол со стульями, а на ней, со стороны двери, висела рамка с фотографиями под стеклом. В глухом кухонном углу, по весне, когда телилась корова, недели две держали теленка. В холодном сарае, при амурских зимах он мог замерзнуть, а здесь ему было тепло. Здесь телок подрастал, и потом его выпроваживали в сарай. Сундук с одеждой, обувью стоял в кладовой, отделенной от сеней дверью с замком. В кладовой же хранились и какие-то съестные припасы: мука, крупы, непортящаяся консервация. Ну и, конечно, в кухне был вход в подполье, где хранилась остальная провизия и картофель. Была ещё летняя кухня, где в летний период, в теплые весенние или осенние дни мать готовила пищу, и здесь мы обедали. Через улицу напротив дома, на склоне, располагался сарайчик с загоном. Сарайчик был домом для коровы и телка, а также для свиньи с поросятами, когда они появлялись. В первую же осень отец за оградой сарайчика построил баню, и устроил погреб во дворе дома и, конечно, выкосил осоку. Картофель с огорода мы приступили убирать с началом учебного года. Ох, какая же была пытка для меня и моей сестры: выкапывание с помощью «царапунек» клубней картофеля из земли. «Царапунька»-это такая штука, сделанная из трех-четырех стальных, Г-образных прутьев, связанных в одно целое. Концы прутьев обматывались тряпкой, и это являлось рукояткой этого «выдающегося» устройства. Процедура копания картофеля продолжалась, примерно, две недели.
Первого сентября мы пошли в школу, свою новую школу. Пять ученических лет провел я в этой школе, и закончил её в 1968 году. Учеников в каждом классе было немного, в среднем пятнадцать-шестнадцать учеников, в начальных классах чуть больше. Нужно учесть, что в каждом классе, начиная с пятого учились дети из Куликовки. Куликовка эта небольшая деревенька на противоположной стороне Буреи, и входила как отделение в совхоз «Кулустайский», и в один сельсовет. В нашем восьмом классе было пять ребят с Куликовки; с ними в классе было десять мальчишек и семь девочек. Но это было пять лет спустя.
Одноэтажная Кулустайская школа, в ней было классных комнат только-только и спортзал, где находились брусья и шведская стенка. На крюк, в центре, привешивался спортивный канат. Спортзал, на время перемен между уроками, являлся коридором, куда высыпали все ученики. Когда тепло, то выбегали на площадку перед входом в школу или на спортплощадку за школой. А сколько же было учителей? Запомнились: директор школы- Ивасенко Николай Иванович, лет пятидесяти. Завуч-Щекин Александр Иванович, тридцати шести лет, мы его побаивались. Был строгий, ну и нужно было быть таким. Иначе…труба! Как мы доводили молоденьких учительниц до слез, особенно в шестом классе. Здорово от нас доставалось той, которая вела геометрию и немецкий язык! Да и она виновата сама. Учила нас, а сама знала немецкий еле-еле, на моем уровне знаний, какое было доверие к ней? Полгода переводили один текст. Наша классная в четвертом классе, Надежда Ивановна, вела все предметы, нам она нравилась, а вот, как фамилия…вспомнил- Дударева. Трудовик, он же историк-Семенович, увы, уже не вспомню ни фамилии, ни даже имени, но, возможно, Сергей. Но нам он нравился так как, бывало, периодически, целый урок рассказывал разные шпионские истории из книги Льва Шейнина «Записки следователя». Учителей начальных классов, кроме отца...Кто же был? Опять не помню. Память дырявая, нужно у сестры спросить. Может Женя помнит? Работали ещё молодые учительницы после педучилищ. Одна мне даже нравилась, вела зоологию, что-то ещё. Имя…опять не помню.
Четвертый класс мне не запомнился. Может потому, что новая школа и привыкал к ней, к одноклассникам. В пятом я уже привык к классу, дружил и сидел за одной партой, последней в ряду, с Вовкой Михно. Два года, в пятом и шестом классах мы сидели вместе, а потом их семья уехала в Николаевку, в деревню рядом с райцентром Новобурейским. Уже не виделись и не общались, и последний раз я встретил его, когда догонял родителей, ушедших на железнодорожный вокзал. Это было в конце июля 1968 года, мы тогда уезжали в Белоруссию, а я на несколько минут задержался у сестры Люси. Торопился, и почти бежал по шпалам дороги, и он в это время вышел из своего дома. Пообщались около минуты, и я даже не попрощался с ним, не сказал, что мы сейчас уезжаем. А вот года два назад узнал, что Владимир Михно умер в 2014 или 2015 году.
Иван Карченко. Школьное прозвище Карча. С ним я сдружился позднее, с класса седьмого. Нужно сказать, что мы трое -я, Вовка и Иван были почти отличниками. Учились хорошо, почти отлично. Троек и двоек не получали, четверки- изредка, в основном пятерки. Иван был из многодетной семьи, и он был последним ребенком в своей семье. У него было пять или шесть братьев, три сестры. Семья была крепкая, работящая. В шестом классе Ивана отправили в Артек на месяц. Основным критерием почему поехал в Артек он, а не я или Вовка, было то, что он был из многодетной семьи. Этих тонкостей я тогда не знал, но помню, что позавидовал ему. Главным образом тому, что полетит на самолете. С Иваном, после моего отъезда, мы долго переписывались, до, примерно, 2008 года, и прекратили переписку. Это было его желание. С чем оно связано, не знаю. После окончания в 1975 году Хабаровского политехнического института и его женитьбы, он жил и работал в Минусинске.
Леня Матушкин ещё один одноклассник. Середнячок по учебе. Коренастый, крепкий мальчишка. Запомнился мне тем, как он вырвал победу в беге на уроке физкультуры. Александр Иванович установил нам дистанцию бега, примерно с километр. И вот, когда мы были метрах в двадцати у финиша, а я бежал впереди, он внезапно, из-за спины вырвался вперед, а я не ожидал этого рывка, и прибежал первым. Как досадно мне было! После школы-эти сведения я узнавал из писем Ивана- он вроде начинал учебу на геолога в Благовещенске, потом бросил, не захотел быть геологом, поступил в речное или мореходное училище, жил на Сахалине и, вроде, погиб.
Вася Пономарев-троечник, спокойный парень, весь в веснушках. Вот он точно потомок староверов. Больше не знаю о нем ничего.
Николай Сальков он на пару лет постарше нас. Сидел наверно в каком-то классе два года, или поздно пошел в школу. У него в старших классах школы был мопед. Это такой маломощный мотоцикл. Гонял на нем и постоянно ремонтировал его. Знаю, что жив- здоров.
Ребята из Куликовки. Щербаков Леня и Архипцев Саня были на год постарше нас. Дьяков Саша, Шрубковский Виктор, Валера Хамзин- мои ровесники. Шрубковский и Хамзин учились успешнее остальных куликовских ребят, были хорошисты. Остальные троечники. Что с ними- не знаю. Интересный момент. Бурея весной вскрывалась всегда 27 апреля, за несколько дней до майских праздников. Пару дней им приходилось переходить на этот берег реки, прыгая по движущимся льдинам. Начинался ледоход, но приходили в школу, хотя это было опасно для жизни. Бурея шуток таких не любит.
Ледоход на Бурее зрелище захватывающее. Это нужно видеть. Рассказ о ледоходе не передаст всех красок, ощущений, которые испытываешь при созерцании движения льдин; толкаясь и крушась, выталкивая, плывущую рядом льдинку, на другую льдину или берег, или топя её и поднимая на дыбы. Все это с шумом и треском бьющегося стекла.
Девочки-одноклассницы все были кулустайские. Валя Филиппова, Галя Лазарева, Люба Цвях, Галя Буренкова, Валя Лукьянова, Ира Попеляева и Надя Ермакова. Несколько выделялась из них Надя, главным образом тем, что по национальности, была из местных коренных народов. Нанайка или ещё какого-то аборигенного народа. Училась с седьмого класса с нами. Довольно симпатичная. Уехала после школы на учебу в Благовещенск и там неудачно сложилась у нее жизнь. Остальные разъехались по городам Дальнего Востока: в Хабаровск, Биробиджан, Благовещенск. Кроме Вовки Михно, до окончания восьми классов, ушли из нашей школы и уехали из села Витя Смоленский. Говорили, что учился в Хабаровске и пропал. Лиля Таран, тоже после шестого класса уехала из села. Здесь другая причина. Был суд над её отцом и проходил он в Кулустае, в сельском клубе. Какая была первоначальная причина ссоры её отца с молодым девятнадцатилетним парнем по фамилии Горшенин, не знаю. Но кончилось тем, что на его оскорбление, Таран пырнул ножом Горшенина. Не до смерти, вроде даже легко, царапнул бок, но вот отца Лили лишили свободы, вроде, на шесть лет. Лиля со старшей сестрой и матерью уехали из села. Помниться, в селе осуждали Горшенина, но не Тарана.
Отец, хоть и с покалеченной рукой, которая затрудняла выполнение отдельных работ, тем не менее, на следующий год нашего приезда, сделал пристройку к дому: пристроил трехстен к залу, она же спальня. Наш дом при той же ширине удлинился за счет пристройки метра на четыре. Остались также два окна, глядящих на улицу и добавилось окно во двор. Стало свободней. Очень удачно получилось у отца уложить доски пола: они оказались на одном уровне с существующим полом. Вот только половые доски ещё года два были не крашенные и их трудно было мыть. Приходилось шкрябать смоченные доски пола ножом, чтоб отмыть его от грязи. Это была моя и сестры Жени обязанность. Мыли полы оба, по очереди, но, когда я учился в старших классах— седьмом и восьмом, убиралась уже только Женька. Но к тому времени пол уже был покрашен. Зато у меня были другие обязанности. Зимой, я раз в два дня на деревянных санках, опять же сделанных отцом, вывозил навоз от коровы, телка и свиньи на огород. Свинья, конечно, возмущалась, когда я заступал в её клетушку. Но стоило её почесать под ухом, или у живота, раздавалось её довольное похрюкивание, затем она брыкалась на бок и лежала. Очень нравилось наблюдать маленьких поросят, за их борьбой за титьку и за теплое местечко у материнского брюха. Я выкидывал навоз и развозил навоз по огороду. За зиму вырастало множество навозных кучек на огороде. Зато картошка росла хорошо. Урожаи были на славу. Хватало картофеля и нам, и скотине. А вторая моя хозяйственная обязанность: заготовка дров. Точнее, колка березовых чурок и укладка их в поленницы. На Дальнем Востоке, в Амурской области, произрастает дерево- черная береза. Научное название этого вида березы- береза даурская или береза черная дальневосточная. Ареал её произрастания как раз Дальний Восток, юг Сибири, северные районы Китая и Кореи. От белоствольной березы черная береза отличается цветом бересты; береста коричневого, почти черного цвета. Вырастает до могучего дерева. Самое существенное отличие этой березы от белоствольной, средней полосы- это большая теплоемкость её дров. Больше жара от их сгорания, говоря по-простому. Вот её и заготавливают. Обычно, как только землю покрывает плотный снежный наст, начинается заготовка дров. Зимой уже все огородные работы прекращаются, за исключением вывоза навоза, и начинается заготовка дров. Ранее, когда не было тракторов, выезжали на лошадях в лес, спиливали дерево, разрезали на большие длинные чурки и везли ко двору, где уже окончательно эти длинные чурки разрезались пилой на более короткие, по длине топки печи; затем чурки кололись на поленья и складировались. Складывались в поленницы, обычно возле заборов и ждали своей очереди попасть в печь. С появлением тракторов и механических пил «Дружба» процедура заготовки упростилась и облегчилась, хотя все равно была трудоемка. Отец договаривался с трактористом. Уж не знаю как: за бутылку ли, за деньги, но из лесу, за трактором, приволакивали несколько спиленных берез. Возле дома происходила окончательная разделка спиленных берез на чурки нужной длины. Обрубались ветки, потом я с отцом или братом, или брат с отцом, так меняя друг друга, мы пилили дерево. Позднее, когда обжились и раззнакомились не только с ближними соседями, но и отдаленными, Генка брал у кого-то бензиновую механическую пилу и тогда процесс распилки сильно ускорялся и облегчался. Оставалось только порубить на дрова и сложить. Вот тут большую часть этой работы было за мной. Вернувшись из школы, прежде чем приступить к урокам, пообедав, одев фуфайку, я брал колун и принимался крошить чурки. Замечу, что обычным остро заточенным топором- не колуном, чурку из березы расколоть невозможно. Колун-это тот же топор, но с тупым лезвием, которым ничего нельзя срубить. Дерево колуном срубить нельзя. А вот колоть чурки самое то. Волокна черной березы по длине ствола имеют свойство закручиваться по спирали. Все равно как у нарезного ружья. И даже колуном, порой, чурки, отрезанные с комля толстого дерева, трудно расколоть с первой попытки. Со второй или третьей, ударяя обухом колуна- сам то колун уже в чурке после первого удара и не вынуть оттуда- по второй чурке, и только тогда колун раскалывает чурку на две части. Ну, а далее уже эти части колешь, опять же колуном, на более мелкие поленья. Чтоб влезали в топку печи. Вот таким образом заготавливались дрова. Три-четыре поленницы дров высотой по полтора метра и длиной четыре-пять метров сгорали в топки печи за зиму.
Отец в загоне у сарайчика построил баню. Везде, где б мы не жили, обязательно была баня. Я в те свои юные годы не ощущал важности бани, но в жизни отца была война, где он намерзся в окопах и покормил вшей, и без бани, видимо, не мыслил нормальной жизни.
До сопок от нашего села около трех километров и несколько раз за зиму, поближе к весне, когда пригревало и уменьшались морозы, в солнечные дни, я со своими друзьями, они же соседи, братьями Мильбергами Генкой и Колькой, ходили кататься на лыжах с сопок. Мы присмотрели одну сопку, один склон её был довольно пологий, со скосом поверхности, примерно градусов сорок пять от горизонта. Но дальнейший подъем к вершине сопки, метров пятьдесят вверх, был довольно крутой. На вершину мы уже не поднимались. Побаивались. На склоне рос редкий кустарник, кое-где были разбросаны валуны и шла тропинка. Вот по этому склону сопки мы отваживались кататься на лыжах. Ох и выжимал встречный ветер слезы из глаз при спуске. Очков ведь не было никаких, да и лыжи какие были!? Деревянные, с хилым креплением для ног, обутых в валенки: дужка из плотного материала, резиновой рифленой подкладки и застежки охватывающий валенок. Не очень надежное крепление. Спускались пулей, и падали через раз, но зато, сколько было восторга при удачном спуске! Если не вписывался в поворот и не удержался, то лететь над землей приходилось метров двадцать.
Почти всегда, отец с матерью, кроме коровы, свиней и курей, заводили гусей. Как-то ещё держали овец, но потом не стали. В Гомелевке несколько лет разводили уток. Довольно много, от двадцати до тридцати штук. В один год завели сорок уток. Уж количество, что ли такое магическое: сорок, не знаю. Но вот эти сорок уток, однажды не пришли домой. Надумались своими утиными мозгами и уплыли по Бурее. Ох, мать возмущалась по этому поводу и зареклась их больше не разводить. А гуси были каждый год. Вот, вроде такие же домашние птицы, и совсем не такие. Где бы не ходили, где бы не щипали траву, к вечеру обязательно придут к себе домой. Какие обязательные! А маленькие гусята? Как-нибудь, послушайте их разговор! Один гусенок, ставший уже взрослым гусем- Ака, я его так назвал, настолько ко мне привык, и я к нему. Едва завидев меня идущего в начале нашего хутора, бежал, вернее, почти летел над землей, лишь иногда касаясь ее, мне навстречу! А потом? Когда настало время зарубили. Но родители мне, конечно, не сказали об этом.
Нигде больше не видал я таких сверкающих и страшных молний и раскатистых гроз. Было ощущение, что по хутору, именно по хутору била большого калибра, артиллерия. Было даже страшно. Мать с Женькой в такие дни залазили в погреб. Особенно памятен был следующий год после нашего приезда. Тогда в августовские дни буквально в течении недели на хуторе у соседей убило собаку, у нас годовалую телку, а у соседей Галимовых, в летней кухне, шаровой молнией поразило женщину. Убило. А могла погибнуть моя сестра Люся. В тот день, почему-то, сестра, Галимова и ещё эта женщина пойти за голубикой. А тут дождь, точнее, ливень. Решили ненастье переждать в летней кухне у Галимовых. Сестра сидела около печи, женщина, которой было суждено погибнуть, около входа. Попросила мою сестру, чтобы согласилась пересесть и поменяться местами. Сослалась на простуженную поясницу. На самом деле была простужена, или захотела посидеть возле теплой печи. Не слишком старая, возраст лет сорока пяти. Можно было бы не услышать, сославшись, к примеру, что не дослышала. Но ..старших нужно уважать, услышала. Пересела. Через несколько минут и случилась эта беда. Ангел-хранитель моей сестры отвел от неё смерть.
Да, Кулустай, Кулустай..
Стук в окно и возглас внука Елисея, десяти лет, вернули меня в реальность из моего далекого прошлого. Я открыл дверцу и вылез из кабины. Кабины, ставшей в этот вечер капсулой, позволяющей осуществлять путешествие в свое далекое прошлое. Снежинки, влетевшие внутрь салона, исчезли на глазах, не успев упасть на сиденье. Растаяли? Или улетели, как и я, тоже в свое прошлое?
-Дедушка! Бабушка зовет на ужин, говорит, где пропал?
-Иду, скажи бабушке, иду!