О, бедность, бедность! Как унижает сердце нам она!

Николай Иванович Кирсанов
          Деньги, деньги! Скольких они осчастливили и скольких сделали несчастными! Деньги – это настил в зыбком болоте жизни, не будь их, засосет это болото по самую макушку.
         Вот и А.С.Пушкин всю жизнь испытывал нужду в деньгах. Еще будучи в ссылке на юге, он писал в 1823 году брату Льву из Одессы: «Изъясни отцу моему, что я без его денег жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре, ремеслу же столярному я не обучался… На хлебах у Воронцова я не стану жить – не хочу и полно – крайность может довести до крайности. Мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию…».

         По отзывам современников Пушкина, отец Александра Сергеевича  Сергей Львович был редким скупердяем. Например, муж сестры Пушкина Ольги  Павлищев жаловался своей матери «…тесть мой скуп до крайности».
         А.П.Керн в своих воспоминаниях так же упоминает о скупости Сергея Львовича.
         Друг Пушкина П.А.Вяземский писал: «Сергей Львович… был очень скуп и на себя, и на всех домашних. Сын его Лев за обедом у него разбил рюмку. Отец вспылил и целый обед проворчал.
«Можно ли, - сказал Лев, - так долго сетовать о рюмке, которая стоит 20 копеек?»
«Извините, сударь, - с чувством возразил отец, - не двадцать, а тридцать пять копеек».
         Есть мнение, что прототипом «Скупого рыцаря» послужил Пушкину его отец.

         Братец  Лев тоже  не всегда честно и добросовестно выполнял просьбы  Александра Сергеевича, связанные с деньгами. Будучи в ссылке в Михайловском Пушкин поручал брату издавать в Петербурге свои стихи и присылать за них гонорар к нему в Михайловское.  Неразворотливость и порой непорядочность младшего брата иногда раздражали Пушкина. Об этом говорит его письмо  Льву от 28 июля 1825 года:
        «Ты знаешь, что деньги мне будут нужны. Я на тебя полагался, как на брата – между прочим, год прошел, а у меня ни полушки. Если б я имел дело с одними книготорговцами, то имел бы тысяч 15. Ты взял у Плетнева для выкупа моей рукописи 2000 рублей, заплатил 500, доплатил ли остальные 500? И осталось ли что-нибудь от остальной тысячи?
        Я отослал тебе мои рукописи еще в марте – они еще не собраны, нецензуированы – ты читаешь их своим приятелям до тех пор, что они наизусть передают их московской публике. Словом  мне нужны деньги или удавиться. Ты знал это, ты обещал мне капитал прежде году – а я на тебя полагался… Заплатил ли  Вяземскому 600 рублей?»

        Лева эти 600 рублей промотал и Вяземскому не заплатил. Это видно из письма Пушкина Вяземскому:
     «Я думал, что ты давно получил от Льва Сергеевича 600 рублей. Узнаю, что Лев их промотал».
        В одном из писем Пушкин пишет брату и опять требует денег: «Христом Богом прошу скорее вытащить «Онегина» из-под цензуры…деньги нужны. Долго не торгуйся за стихи – режь, рви, кромсай хоть все 54строфы его. Денег, ради Бога, денег!»

        По причине безденежья Пушкин однажды  продал Никите Всеволожскому свои неопубликованные  стихи за 1000 рублей. Позже, когда у него появились деньги,  просил его выкупить стихи обратно. Но если у Пушкина и появлялись  деньги, то быстро исчезали.

         В мае 1830 года он пишет из Москвы П.Погодину: «Сделайте одолжение, скажите, могу ли надеяться к 30 мая иметь 5000 рублей на год по 10%, или на 6 месяцев, по 5%. Сделайте божескую милость, помогите. К воскресенью мне деньги нужны непременно, а на вас вся моя надежда».
         Через несколько дней он опять пишет Погодину: «Могу ли я к вам заехать и когда? И будут ли деньги? У Бога, конечно, всего много, но он взаймы не дает, так я более на вас надеюсь, чем на него (прости, Господи, мое прегрешение)»

          Видимо, Погодин все же достал  денег, об этом узнаем из письма Пушкина ему: «Слава вышних Богу, а на земле вам, любезный и почтенный! Ваши 1800 рублей ассигнациями получил с благодарностью, а прочие чем вы скорее достанете, тем мене более одолжите»
         Через три дня опять обращается к Погодину и торопит его достать остальные деньги: «Чувствую, что я вам надоедаю, но делать нечего, Скажите, сделайте одолжение, когда именно могу надеяться получить остальную сумму?»
 
         Современник Пушкина Н.П. Барсуков писал: «Безденежье было постоянным несчастьем жизни Пушкина. К довершению несчастья, Пушкин проигрался, а денег у него не было, и за ними он обратился к Погодину. Погодин со всем усердием собирал мозаически деньги Пушкину и при этом сознавался, что искал эти деньги «как собака».
          Но деньги Погодин  все же нашел, об этом говорит записка ему Пушкина: «Сердечно благодарю вас, любезный Михайло Петрович, заемное письмо получите на днях».

          В Москве тогда процветала карточная игра на деньги. Заядлым, опытным игроком был родовитый смоленский дворянин, богатый помещик Огонь-Догановский, которому Пушкин проиграл большую сумму (25 тысяч рублей). Дом Догановского был «особенным прибежищем игрокам», куда постоянно тянуло Пушкина и где он часто проигрывался. А если проигрался, то непременно обязан расплатиться, это был долг чести. Пушкин таких больших денег (25 тысяч) не имел и вынужден был опять просить в долг у друзей и знакомых, чтобы рассчитаться.

          В январе 1832 года он пишет своему богатому  приятелю и такому же  заядлому игроку М.О.Судиенке в Москву: «Надобно тебе сказать, что я женат около года и что вследствие сего образ жизни моей переменился, от карт и костей отстал я более двух лет; на беду мою я отстал будучи в проигрыше, и расходы свадебного обзаведения, соединенные с уплатою карточных долгов, расстроили мои дела. Теперь обращаюсь к тебе: 25 тысяч, данные мне тобою заимообразно, на три или два года могли бы упрочить мое благосостояние. В случае смерти, есть у меня имение, обеспечивающее твои деньги».
        Судя по всему, приятель денег Пушкину не дал.

            Женившись на красавице Наталье Гончаровой, расходы Пушкина значительно возросли. Денег  постоянно не хватало. В мае 1833 года он пишет брату жены Дмитрию Гончарову: «Я вас попросил бы одолжить мне на шесть месяцев шесть тысяч рублей, в которых я очень нуждаюсь… Я не богат, а мои теперешние занятия мешают мне посвятить себя литературным трудам, которые давали мне средства к жизни. Если я умру, жена моя останется на улице, а дети в нищете».
            Наталья тоже в письме брату Дмитрию просит помощи:
            «Я тебе откровенно признаюсь, что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю как вести дом, голова моя идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа своими мелкими хозяйственными хлопотами, и  без того вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам, и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна. И стало быть, ты легко поймешь, дорогой Дмитрий, что я обратилась к тебе, чтобы ты мне помог в моей крайней нужде… Прощай, нежно целую тебя…»


            Брат жены Пушкина  Дмитрий Гончаров получил в наследство от отца фабрику «Полотняный завод» в очень расстроенном состоянии, и с большими долгами, поэтому выплачивать своим сестрам и братьям положенные проценты от прибыли он мог не всегда.

            «О, бедность, бедность! Как унижает сердце нам она!» - писал Пушкин в «Скупом рыцаре». Бедность заставила Пушкина  просить помощи у самого царя. Напрямую к царю обратиться было нельзя, а только через шефа жандармов Бенкендорфа. В апреле 1835 года он пишет Бенкендорфу:
             «…Чтобы уплатить все мои долги и иметь возможность жить, устроить дела моей семьи и наконец без помех и хлопот предаться… своим занятиям, мне было бы достаточно получить взаймы 100 тысяч рублей. Государь… милостиво назначил мне пять тысяч рублей жалованья. Эта сумма представляет собой проценты с капитала в 125 тысяч. Если бы вместо жалованья его величество соблаговолил дать мне этот капитал (125 тысяч) в виде займа на 10 лет и без процентов, - я был бы совершенно счастлив и спокоен».
         
             Ох! Кабы у меня было 100 тысяч! Как бы я все это уладил…» - писал Пушкин жене. За 100 тысяч в 30-х годах 19 века можно было приобрести имение с 250 крестьянскими душами и около 800 га земли.
            Царь не дал Пушкину сто тысяч, а только десять тысяч как вспоможение, но этой суммы  было явно недостаточно. Пушкин  решает года на два-три уехать в деревню, ибо в Петербурге жить  ему с семьей было не по карману. Он планировал, живя в деревне, поправить свои финансовые дела и вернуться в Петербург для работы в архивах и закончить исторический труд о Петре 1.
         «На свете счастья нет, но есть покой и воля.
         Давно завидная мечтается мне доля –
         Давно, усталый раб, замыслил я побег
         В обитель дальнюю трудов и чистых нег»
 
            Но и «в обитель дальнюю» без разрешения царя  Пушкин уехать не мог. Он опять  пишет Бенкендорфу:
            «… У меня нет состояния, жизнь в Петербурге ужасающе дорога… Ныне я поставлен в необходимость покончить с расходами, которые вовлекают меня в долги и готовят мне в будущем только беспокойство и хлопоты, а может быть – нищету и отчаяние. Три или четыре года уединенной жизни в деревне снова дадут мне возможность по возвращении в Петербург возобновить занятия, которыми я еще обязан милостям его величества»

         «Занятия» - это разрешение царя на доступ Пушкина в архивы для написания истории Петра-1, чему Пушкин был очень рад. Он писал тогда  своему ближайшему другу П.А. Плетневу: «…царь взял меня в службу – но не в канцелярскую или придворную, или военную – нет, он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем,  чтобы я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли?»

           Царь не возражал против убытия Пушкина в деревню, но поставил такие условия, что Пушкин вынужден был отказаться от этой затеи. Он получал отставку, а это значит,  лишался жалованья (пять тысяч) и перед ним закрывались двери архивов. Короче, царь дал понять Александру Сергеевичу, что если он уедет в свою деревню, то  милостей от царя ему больше не будет -  скатертью дорожка.

          Пушкин вынужден был отступить. Он пишет Бенкендорфу: «Милостивый государь, граф Александр Христофорович. Государю угодно было отметить на письме моем к Вашему сиятельству, что нельзя мне будет отправиться на несколько лет в деревню иначе, как взяв отставку. Предаю совершенно судьбу мою в царскую волю…»

          Пушкину даже повара было накладно содержать. Он пишет письмо теще в Ярополец: «…Повара в Петербурге избалованы и дороги  непомерно. Если в Яропольце есть у вас какой-нибудь ненужный вам повар ( только был бы хорошего, честного и не развратного поведения), то вы бы сделали нам истинное благодеяние, отправя его к нам…»

          Лицейский товарищ Пушкина барон Корф говорил, что Пушкин в петербургский период своей жизни был «вечно без копейки, вечно в долгах, иногда почти без порядочного фрака»
          Неизвестно, прислала ему теще повара или нет. Известно только то, что Пушкин постоянно был окутан долгами и периодически, когда совсем было невмоготу, просил у царя денег. В июле 1835 года он  пишет два письма Бенкендорфу с просьбой денег:
          «…В течение последних пяти лет моего проживания в Петербурге я задолжал около 60 тысяч рублей. Из 60 тысяч моих долгов половина – долг чести. Чтобы расплатиться с ними, я вижу себя вынужденным занимать у ростовщиков, что усугубит мои затруднения или же поставит меня в необходимость вновь прибегнуть к великодушию государя. Итак, я умоляю его величество оказать мне милость полную и совершенную: во-первых, дав мне возможность уплатить эти 30 тысяч, и, во-вторых, соизволив  разрешить мне смотреть на эту сумму как на заем, приказав, следовательно, приостановить выплату мне жалованья (5 тысяч в год. – НИК) впредь  до погашения этого долга. Поручая себя вашей снисходительности, имею честь быть с глубочайшим уважением и живейшей благодарностью, вашего сиятельства нижайший и покорнейший слуга А.Пушкин»

           Царь согласился на условия Пушкина и приказал выдать ему 30 тысяч, но до Пушкина дошло только 18. То ли где-то в бюрократических дебрях затерялись остальные 12 тысяч, то ли осели в чьем-то кармане. В результате Пушкин и с долгами не в состоянии рассчитаться, и жалованья 5 тысяч лишился. Он в недоумении. Он пишет письмо министру финансов У.Ф.Конкрину. Пишет, что он просил у царя «о двух милостях:
     1) О выдаче мне вместо вспоможения, взаймы 30 тыс рублей, нужных мне в обрез для необходимой уплаты.
     2) О удержании моего жалованья до уплаты сей суммы.
Государю угодно было согласиться на то и на другое. Но из казначейства выдано мне вместо 30 тысяч только 18… Таким образом, я более чем когда-нибудь нахожусь в стесненном положении, ибо принужден оставаться в Петербурге с долгами неоплаченными и лишенный 5 тысяч  жалованья. Осмеливаюсь просить Ваше сиятельство о разрешении получить мне сполна сумму, о которой принужден я был просить у государя».
            Далее, как всегда «с почтением, преданностью…» и т.д. А.Пушкин.

        Когда-то Пушкин говорил богачу графу Завадовскому: «Да ведь я богаче вас. Вам приходится иной раз проживать и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный с 36 букв русской азбуки». Далеко не постоянный оказался этот доход с 36 букв.

        «А о чем я думаю? – пишет Пушкин жене в сентябре 1835 года.  – Вот о чем: чем нам жить будет? Отец не оставил мне имения; он его уже половину промотал; ваше имение на волоске от гибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит Бог, не могу У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 тысяч. Все держится на мне и на тетке. Но ни я, ни тетка не вечны. Что из этого будет, Бог знает. Покамест грустно».

       В другом письме жене опять о том же: «Государь обещал мне газету, а там запретил; заставляет меня жить в Петербурге, а не дает мне способов жить моими трудами. Я теряю время и силы душевные… Отец мотает имение без удовольствия, как без расчета… Что из этого будет? Господь ведает».

      На момент смерти Пушкина, его долги составляли сумму около 120 тысяч.
      Царь заплатил все долги поэта и обеспечил вдове и детям безбедное существование.
      Если бы он это сделал при жизни Пушкина, может быть, этой трагедии не случилось. Но случилось то, что случилось. Такова его была судьба.