Были и небылицы родного края

Содержание
____________________________


А. Е. Николаев
• Предисловие
• Свечою пред алтарём
• Воспоминание
• Иванов день
А. Е. Николаев, Н. Я. Николаева
• Стародавние воры
• Девичий камень
• Государев ключок
• Поросёнок из-за печки
• Обморочили
• Чёрт-жених
• Ручеёк слёз
• Тростниковая дудка
• На пастве
• Молись кусту
• Церкви
• Слеги крячали
• Мне был сон
• Игрушки из глины, куклы из травы
• Портной-колдун
• Воронья сосна
• Радости и печали
• И немцы были разные
А. Е. Николаев
• Лекция Кузьмича
• Так я стал партизаном
• Спасибо, "молочная кухня"!
• "Как шумят на родине деревья"...
• Был у меня друг
• Как я победила алкоголизм
• Снимали в городке кино...
• Маленькое послесловие

 


Предисловие
___________________________________

 Это литературное сочинение  собрано из материалов словесно-духовного наследия, оставленных мне моею бабушкой (по отцу) Натальей Яковлевной Николаевой (в девичестве Яковлевой) и в дальнейшем литературно обработанных мною.
 Сюда же включены и другие были, фабулу которых я узнал от моих земляков и сотрудников, а также и собственно мои.
У бабушки определённо был дар рассказчика. Мы подолгу к взаимному удовольствию беседовали с нею.
Кое-что из наших разговоров я записал. Из этих записей некоторую часть я литературно доработал и  изменил. Эти обработанные мною материалы были в своё время напечатаны в опочецкой районной газете и некоторых сборниках, довольно долго звучали, хотя и без моего ведома, на радио "Россия".



Свечою пред алтарём
___________________________________

Свечою пред алтарем вечного храма Истины всю жизнь свою горела она. Таков в двух словах алгоритм (код) её судьбы.
Наталья Яковлевна Яковлева родилась 28 августа (в день Успения Пресвятой Богородицы) 1902 года в деревне Пузырьково Старицкой волости Опочецкого уезда Псковской губернии. В трудовой крестьянской семье Якова и Аксиньи. Как говорила мне бабушка, предки её были переселенцами из соседней  Курляндии (Латвии). Рано - лет с пяти-шести - Наташа начала приобщаться к реальному крестьянскому труду. А на символическом уровне - игры, песни, потешки, игрушки, сказки, всяческие прибаутки... - и того раньше. Для крестьян того времени потребность трудиться была не менее органичной, чем дышать. Столь же  естественным образом весь крестьянский уклад соединялся с православием. Детей воцерковляли с малых лет... Но не всеми прививаемая вера одинаково легко и прочно усваивается (факту сему посвящена притча о сеятеле). Как показала дальнейшая жизнь, душа юной Наташи предстала  благодатной почвой для евангельских семян. Веру Христову пронесла она сквозь годы и беды и не утратила до конца своих дней. Когда ей исполнилось 15, начались великие социальные потрясения, смута. Царица Небесная, Матушка-Заступница не раз оставалась последней надеждой и опорой в жизни Натальи и ее близких.
В 1928 году Наталья вышла замуж - за Степана Николаевича Николаева из деревни Попова гора, приняла фамилию мужа, перешла в его дом. 2 января 1929 года родился их сын Евгений. А весной того же года в краю началась эпопея принудительной коллективизации. Как вспоминала бабушка: "Всего было - и в колхозы сгоняли, и раскулачивали, и ссылали. Убрали из деревень самых работящих хозяев".
Наталья научилась выживать, экономя на всем, ценя и малую малость... Степан устроился в Опочке на железнодорожной станции - работал путейцем, кладовщиком, счетоводом. Снискал уважение в трудовом коллективе. Домой к семье на выходные - за 27 вёрст - часто добирался и пешком.
В тридцатые годы Степан и Наталья приняли активное участие в мирном противостоянии властям, упорно пытавшимся закрыть одну из последних действующих в районе церквей - Воскресения Господня, что в селе Теребени. И муж и жена состояли в местной церковной общине, отстаивали конституциональное право советского человека на свободу вероисповедания. Теребенская "двадцатка",  даже при отсутствии настоятеля,  продолжала бороться.
В июле 1941 пришли немцы. Три года прожили в оккупации. Когда край освободили наши, Степан принял решение отправиться на фронт. Хотя и предлагали ему остаться на гражданской работе. Служил номером в артиллеристском расчете. Дорогами войны прошел с боями Польшу и восточную Германию. Погиб Степан Николаевич 17 апреля 1945 года. А похоронку Наталье с сыном в сельсовете вручили 9 мая...
До конца своих дней бабушка осталась верна тому, кого любила всю жизнь - своему Степану.
Её сын Евгений Степанович в 1958 году перебрался в Опочку, и она - с ним, с невесткой и полуторагодовалым внуком - туда же. Остались позади, в прошлом, тяжелые годы... и, вместе с тем, радости юных лет. Потянулись скупые на яркость красок будни. До глубокой старости вела она домашнее хозяйство, нянчила внуков, а под конец жизни - и правнуков. Живя в городе, бабушка по праздникам  посещала Покровскую церковь, которая стала отрадой её души.
26 июня 1990 года бабушки не стало - догорела и погасла она, как свеча.
Похоронена бабушка в дорогом её сердцу краю на сельском кладбище "Старик" -  бывшем Старицком погосте.  От её родной деревни - Пузырькова - ныне не осталось и следа. Лишь раскидистый необхватный дуб, посаженный ею на десятилетие своё (то есть в 1912 году), напоминает о далёкой жизни, когда-то бурно кипевшей в ныне пустынном месте. Рядом с нею покоится прах её родных - брата, сестры, родственников и знакомых...
Откуда, читатель, у "простой" крестьянской женщины такие чистые частушки, добрые сказки, светлые были? - А они - из сердца, в котором всегда горел Свет. Тот самый Свет Истины, который в детстве был зажжен от кроткого огонька лампады.
_____________________________
Сведения о других  людях, вдохновивших меня на написание  "Былей и небылиц..." содержатся в примечаниях.



*    *    *

Были, небылицы бабушки Наташи
В детстве вечерами слушал я.
Прялка верещала. И метель страдала
За окном. На кромке фитиля
В лампе огонек дрожал.  А печка
Веяла теплом и добротой...
Обмирало у меня сердечко
От рассказов бабушки родной.
В нить кужель под пальцами стекала.
И Руси забытые слова
Бабушка как будто напевала
И сплетала тонко в кружева.
Колдуны  да упыри, да черти,
Злые люди, клады, судеб суд,
В руку сны, визит костлявой смерти...
Вереницей нежити плывут.
И в ночи под месяцем так страшно,
Что до петухов - ни за порог!...
Были, небылицы бабушки Наташи
Я хранил в душе своей, берёг...
И с тобою поделюсь, дружок!



Воспоминание
_________________________


Тот зимний вечер часто вспоминаю:
Я в церкви с бабушкой моей, притих, молчу.
Пред образом святого Николая
Зажгла и ставит бабушка свечу.
Полно людей. Со стен глядят иконы,
У каждой тают свечи, дрожь огней.
Бог Саваоф взирает с небосклона,
И ангелы похожи на детей.
Сей мир таинственный напоминает сказку.
Он хора чудным пением пронзен
И ароматом ладана, и краски
Померкшие венчают связь времен
Библейских, где добро и зло -
лицом друг к другу,
И нынешних, когда в полутонах
И люди Божии, и князя мира слуги
Неразличимы внешне, лишь в делах
Проявится их тайное призванье...
Был поражен я: в сумраке угла
Солдат главу пророка Иоанна
Держал за волосы,
на блюдо кровь текла...
Мы шли домой с моей старушкой милой.
Иконы-окна золотились в ряд.
И нараспев она мне говорила
О том, как был Иисус Христос распят,
Как кости рук и ног ему железом
Пронзили, пригвоздив Его к кресту...
Так рассчитался за урок "ликбеза"
В духовной сфере мир в эпоху ту.
Визг лесопилки на краю райцентра,
Бензоколонки мертвый синий свет
Напоминали, что прошла планета
С тех давних пор немало сотен лет...
Нет бабушки давно, и сам уже у края,
Пора и мне подумать о душе
Пред образом святого Николая,
Смирясь со всем, что не смогу уже.


_______________
Примечания.
Стихотворение дебютировало  17. 12.2003 г. в газете "Красный маяк". Затем было опубликовано в сборнике "Живое слово Опочки". "Воспоминание" навеяно посещениями церкви Покрова Пресвятой Богородицы. В 50-60-е годы прошлого века роспись стен внутри храма была другой: из-под купола взирал на молящихся грозный Бог Саваоф в окружении ангелов, а слева от алтаря бросалось в глаза темное изображение евангельского эпизода с усекновением главы Иоанна Предтечи.




Иванов день
___________________________

 Иванов день по-особенному тих и торжествен. Мы с бабушкой идём собирать целебные травы. Идем берегом зеленой реки. Над водой шепчутся камыши и рогоз. Лазурное небо невероятно красиво. Длинные волокнистые облака словно замерли над землей.
Широкое поле в волнующихся цветах кричащим буйством красок напоминает старинную ярмарку. Бабушка развязывает суму, и мы приступаем к сбору богородицкой травки, что стелется по земле душистыми фиолетовыми цветками. Их смолистый аромат воскрешает в душе ощущение праздника, становится легко и весело.
Над пышными шапками чабреца деловито гудят пчелы, взлетая при нашем приближении и тут же опускаясь неподалёку. Красная с чёрным бабочка, утратив осторожность, спит на цветке в счастливом забвении...
"Богородицкая травка - она во всём помощница", - делится своими знаниями бабушка. - "Она и душу успокоит, и кашель при груднице уймет"...
Знания у бабушки не из книг, а от матери, от бабки да от прабабки. Тянется эта знахарская цепочка из далекой старины, из страны, называемой Русь. 
Под развесистой сосной-седухой вдруг пришло в движение неприметное серое кольцо. Гадюка гневно раздувается, упреждающе шипит и делает поползновение к нам - гонит от своего гнезда. Расходимся с миром.
"Смерть как не люблю их", - говорит бабушка и начинает на всякий случай читать заговор. - "Змея-змеища, двухглавая головища, сиди в ракитовом кустище"... Потом кланяется кому-то невидимому, осеняясь крестным знамением.
Мы обходим поле. Сумка тяжелеет. Ласковым голосом, будто говоря о чём-то сокровенном, называет бабушка встречающиеся нам цветы и травы, поясняет их действие. Проходим заросли иван-чая, островки ромашек, зверобоя... На песчаном пригорке среди цветущей дуплевы встречаем маленькие суховатые фонарики - богатки. Эти невзрачные с виду растения бабушка, придя домой, втыкает под потолочину (потолочную доску) над печкой. Каждому в нашей семье она предлагает приметить свою веточку.
По рассказам бабушки, в старину в Иванов день девицы при помощи этих скромных цветов выведывали тайны судьбы.
На богатку загадаю
Я на травный на Иван.
Коль не возьме миленький замуж,
Ты, богаточка, завянь!
Пелось в стародавней частушке.
Наутро бабушка позовет нас посмотреть, каков результат. "Ну, твои богатки вси чисто распустились - быть богату"... А если на ветке оказывается много нераспустившихся цветов, бабушка непременно подбодрит: "И это к добру. Не всё в жизни удастся, трудно будет. Но надо учиться терпению. Господь терпел и нам велел. Этим дух укрепляется"...
Богатым я не стал. А вот бабушкины уроки запомнил навсегда.

___________________
*Примечания.
Лирический этюд "Иванов день" с очаровательным рисунком напечатан в газете "Красный маяк" 03. 07. 2002 г. С. 3.


 


Стародавние воры
__________________________________

В Высоцком жил знаменитый вор Пихан. Он в своём черном ремесле пользовался колдовством. Пойдет на кладбище в полнолуние, выроет покойника, вырежет кусок сала, растопит, приготовит свечку. И с этой свечкой заходил ночью в любую избу и брал смело, что хотел - хозяева спали мёртвым сном.
А в Лисине был такой Поликар, тоже воровством жил. Прознал Поликар от кого-то, что под Новоржевом есть богатенький хозяин, и пришёл туда под видом нищего. Зимой было. Пришёл перед вечером уже, попросился переночевать. Пустили его в избу. У вора глазы разбегши. Заметил сундучок хозяйский под лавкой... Раньше не на кроватях спали, а на лавках.
Хозяйка говорит: "Ты разуйся, лапти-то промокли, посуши их в печи". А Поликар: "Не надо, я сам на печь лягу, там и просохнут". Но женщина всё ж настояла на своём. Снял он лапти, подал ей, полез на печь.
Ночью встал, сходил вон босиком. Посмотрел, что к чему. Хозяева спят. Поработавши, ведь спишь крепко. Сундучок взять просто. Да вот загвоздка: лапти хозяйка в самое нутро печки поставила, там и горшки и чашки: полезешь - загремят.
Полежал вор на печи, подумал да и решился: цапель этот сундучок - и марахас! Так босиком и прибежал с Новоржеву по снегу. И хыть бы что - только весело ему! Сидит дома, печь растопил, греется. А тут - на тебе! - стучат в дверь. Это новоржевские приехали - по следам босых ног разыскали.
Был у этого самого Поликара закадычный приятель Сидор. Приехали они как-то раз в одну деревню. Поликар зашел в избу, где посиделки были. Там бабы, молодухи прядут, прялки жужжат, мужики байки лепят. Тары-бары, шутки-прибаутки... Веселье, словом. Поликар постоял скромно да и взялся на скрыпке пиликать. На это дело ему было далшы. Играет, поет разные песни.
Сидор тем временем анбар опустошил: знай себе носит добро на подводу. Вси мешки уже кончились, не во что класть. Надо приятелю намекнуть, что пора закругляться. Окошки в домах были низкие, вот он под окно подлез и шепчет Поликару: "Шабаш, не во что ложить!" Тут Поликар на скрыпке заиграл, поёт: "Ах, Сидор, братец мой!
Бабья рубаха - тот же мешок:
Рукава завяжи - что хошь положи!"
Сидор смикитил, побег продолжать. А народ-то хохочет, в ладони клеплет: "Пой ещё!" Наутро хватились - анбарчик-то пуст.

____________________
Примечания.
"Стародавние воры" опубликованы в опочецкой газете "Красный маяк" 20. 12. 2000 г. с предисловием, составленным А. Е. Николаевым: "С образцами творчества Натальи Яковлевны Яковлевой многие познакомились на страницах вышедшего недавно литературного альманаха "И путешествие в Опочку...", где представлены 70 стародавних частушек, собранных Н. Яковлевой, а также три народных сказки и пять былинок (коротких былей). Сегодня читатель познакомится с еще одной сказкой и двумя былинками отшумевшего времени, в изложении которых сохранены особенности опочецкого говора начала ХХ века".




Девичий камень
_______________________________

Летом 37-го мой братец Ваня  ездил в город, вернулся такой расстроенный, рассказывает: "Храм в Опочке взорвали. Вся Соборная площадь обломками завалена. Сам видел: активисты в одном дворе иконы на дрова рубят!... Что ж теперь будет?"
Верующим ясно было, что кара небесная за это зло неизбежна. И явственно было видно, как огрубел сразу народ. Позабыли и стыд, и страх Божий. Церкви ведь что башни крепостные стояли, оберегали душу. И как только храмы уничтожили,  так взялись бесы людьми крутить и вертеть.
В ту пору жила в Лемешах девушка. Анной звали, красива, что берёзка во поле.  Родители её жалели, наряжали. На гулянках самая видная девка была в краю. Гуляла она с одним, а когда его в солдаты взяли, она с другим сошлась.
Прошло время, первый ухажер вернулся. Узнал всё, и зло его забрало. Встретился он с её женихом. Драться они не стали, решили ей отомстить.
Было большое гуляние, до ночи. И вот в глухом месте подкараулили Анну эти двое, надругались, избили и бросили на дороге, решили, что мёртвая. А она отлежалась, встала, дошла до соседней деревни, постучала в один дом, попросила попить. Вся избитая, в разорванном платьишке,  не узнать... Хозяева  уговаривали: "Ночуй, Аня, куда ж ты пайдешь такая"... Она отказалась: "Нет, спасибо, недалеко уж. Да и всё равно мне теперь".
Эты двое крались за ёй и убили яё на Юрьевском поле. Убили и посадили на камень под берёзу - к стволу березини прислонив. 
В тую ночь проходил мой кум той дорогой. Видит: сидит под луной девушка в белом платье. Он посмеялся ей издалека: "Матушка, не пора ли домой?" И пошёл себе. Откуль ему было знать, что это покойница.
За душегубство судили тогда слабо, дали одному три года, другому два. Вскоре аны опять зубоскалили на гулянках.  А уж такой красавицы в нашем краю больше не было.
 Когда лежала в морге в Опочке, врачи адин за нным ходили обозревать, дивились: "Ну до чего ж красивое тело!"
Кому случалось после этого в лунные ночи проходить Юрьевским полем, видели привидение: будто бродит девушка в белом платье. Старики говорили: "Это яё душа отмщения просит"...
 Тут грянула война и отомстила. Эти два выродка записались к немцам в полицаи. Думали: "Ну теперь поживем, обогатимся грабежами!" Вскоре их взяли партизаны и обоих казнили; говорят, живьём оторвали головы. Ни нной слязини никто зза этых гадов не пролил. Даже ихние батьки с маткам обрадовались.
А девушку эту, нелюдями убитую, и до сих пор все жалеют. И на поминках, в Радуницу, на Воскресенском погосте плачут по ней. Камень тот при дороге, где она, убитая, была посажена, называют с тех пор "Девичий камень". 
На том поле высокий крест был поставлен. И долго стоял - даже и после войны.

_______________________
Примечание.
Быль "Девичий камень" опубликована в газете "Красный маяк" 20. 12. 2000 г. С. 3. под названием "Крест на Юрьевском поле". Позже материал доработан, несколько изменен в виду открывшихся новых данных.
Братец Ваня... - родной брат Натальи Яковлевны Иван Яковлевич Яковлев (1885 - 1976 гг.) , всю долгую жизнь, трудясь на земле, провёл в деревне Пузырьково.  По отзывам соседей, был самым уважаемым человеком в краю, многие приходили к нему за советом. Свет в окне его дома обычно гас далеко за полночь... Ныне на месте усадьбы вымахал огромный дуб.
1937 год - в Опочке ознаменовался разрушением величественного Спасо-Преображенского собора, главного украшения и символа города, что в корне изменило городской ландшафт.
Вопрос о месте нахождения Девичьего камня не совсем ясен. По некоторым сведениям (от Александровой З. Д.,  Алексеева П. Н.), легендарный  камень, размером около 3,5 кубических метров или чуть больше, находится на левой стороне дороги, ведущей из Опочки в Рясино, примерно один километр не доезжая до озера Коложо. Рассказывают, что в 70-е годы рядом с Девичьим камнем подорвался на мине, оставшейся с войны, трактор, который пропахивал противопожарную борозду.




Государев ключок
_____________________________


В летнюю Казанку (так называют в народе праздник в честь Казанской иконы Божией Матери) посетил я бабушкину родину. Долго шёл песчаным большаком. Казалось, сама благодать льётся сквозь небесную лазурь на земные просторы. Волнуемые ветром поля пестрели цветами. Пахло мёдом. В зелёных кущах распевали птицы.
Повсюду в этом краю вздымаются в полях седые валуны, иные размером с русскую печь. Помню, как поразил меня в детстве рассказ о пьянице, которого зимней ночью "водил чёрт".  Дабы окончательно насмеяться над грешником, лукавый внушил ему иллюзию, будто такой вот грандиозный камень в поле - это теплая домашняя печка. Мужик разделся, разулся и улёгся на камне спать в лютый мороз. Окоченелого сняли его с камня односельчане.
И вспомнилась мне легенда, которую поведала моя бабушка, - легенда о Государевом ключке...
"За деревней нашей - Пузырьковым - есть поле такое - Гремяк да Гремяк... На самом краю поля того - крюча. Берега яё - что стены, ничуть не повоней. Спустишься вниз - там бьют два ключа. Считается, что один из них - ясный - с живою водой, а другой - красноватый - с мертвой. Вода и на вкус-то разная. Эти два ключа пониже сливаются воедино, образуя ручей Гремяк.
Старики, бывало, рассказывали, что здесь в давние времена церковь провалилась в землю, а звон её колоколов по сию пору из глубины раздаётся. В детстве мы, девчушки, мальчуги, саберимся ватагуй - и айда на Гремяк! Долго лежим на горке, затихши, прислухиваемся... "Ну что? Звонят колокола?" - "Звонят, звонят!" Вот было радости, как услышим...
Взрослые нам не верили - они  не слышали ничего. Ведь тыи тихие звоны различить может только незамаранная грехами душа. Вот мы, дети, и радовались. А, может, это вода по камушкам звенела? Водица-то чистая, как серебро. Зимой не замерзала никогда. Да и целебная, лечились ею.
Такую рассказывали быль-небыль... Стояла тут церковь - с давних времён. В её строительство вложил деньги один богатый-разбогатый купец. На старости лет решил  Богу угодное дело сделать, старые грехи замолить. Никто не знал, не ведал, что те деньги, которые пошли на эту церковь, не чистые были - с грабежом да душегубством связанные.
Некоторое время все было чин-чинарем. Церковь на холме поставили. Служил в ней один священник. За мудрость да за преклонный возраст называли его Стариком. Безгрешная душа, безотказный, всим помогал. Службу вёл строго по канону. Долго служил. Но всему бывает конец. Говорят: "Земля-вода останется, а нас не будет".
После того, как упокоился с миром батюшка, прислала  епархия на его место молодого дьячка. Шустрый был малый, прощелыга, каких нет. Никакого греха не боялся. Церковное серебро-золотишко в момент раскрал, продал. Стали в церкви бражники собираться - пили, плясали... Верующие проходили мимо, слыша как там в гармонь играют, только крестились. Так всих верующих людей от храма и отвадил этот дьяк.
Как-то раз во время очередного сборища заслышали богоотступники колокольный звон. Вышли, глядят... Звонница-то пуста. А на небе такое светопреставление: тучи зашли, молонье засверкало, гром загремел такой, что халэмъя ходуном заходили!
Спужались мужики да бабы, на колени повалились, взялись молиться. Тут и рухнула церковь, разом в землю ушла. На том месте, где она провалилась, заплакала земля, пробились два ключа...
Некогда сам царь-государь бывал в наших краях. Случилось ему здесь охотиться со свитой. Встретилась государю императору крестьянка, что несла на коромысле полные  ведра. Подивился батюшка царь молодухе, что она из лесу в деревню воду несёт. Неужто колодца в деревне нет? Молодуха отвечает учтиво: "Это, государь батюшка, не простая - лечебная водица. Свекровка у меня хворает, вот и хожу на ключ"...  И объяснила царю, что живую воду пить надобно, а мертвой - обмываться.
Покухал царь воду - понравилась. Распорядился в свой дворец в Санкт Петербург из этого источника воды набрать. Хоть и царь был, а хворал, и врачи заморские помочь ему не могли. Начал батюшка царь водой из нашего Гремяка лечиться. И выздоровел бы... Да убили государя - прямо в столице - злодеи окаянные. Не стало доброго царя. А ключ наш двурогий с той поры прозвали Государев ключок.
Может, люди и приукрасили что, но место это, и впрямь, не обычное: так тебя и осыпает радостью у этого ключа, будто душа к небу возносится!"

____________________
Примечания.
Под рубрикой  "Предания нашего края" легенда "Государев ключок" напечатана в опочецкой газете "Красный маяк" 30. 08. 2003. С. 2.




 Поросенок из-за печки
_______________________________
 

Сказывали: в одной деревне было такое диво... Вся семья в летнюю страду уходила работать в поле, а мальчонку дома запирали, мал ещё. Он же в игрушки наиграется и давай реветь - прокутно одному. Как-то раз хныкал он, и вдруг - глядь: из-под печного угла свиное рыло показывается!  И выбежал поросёнок: нос пятачком, уши торчком, хвост крючком. Резвый, чистый, весь блестит, ластится, как ручной. Сел мальчик на него верхом, а поросёнок как забегал по избе - из угла в угол - всё в доме перевернули!
Приходят взрослые. В доме кавардак. Ребёнок доволен. "Чем же ты, сынок, занимался?" - спрашивают. - "А с поросёнком играл". - "Ну и враль ты, сынок!" - посмеялись взрослые. Назавтра опять ушли, а мальчика заперли. И опять явился к нему поросёнок из-за печки. Взялся мальчик играть с ним, не заметил, как день пробежал. Пришли к вечеру родители. В избе всё перевёрнуто. Отругали мальчонку: "Это опять поросёнок навродал? Или этот поросёнок - ты, сынок?" Ребёнок чистосердечно всё рассказал - не верят. Только смеются: "Ну выдумщик, всё на поросёнка валит!"
А старый дед послухал, послухал, что внук плетёт, да и призадумался. Пошел к речке, срезал с ивы прут, пошептал на него, святой водой окропил... Понятно, что дед не простой был, а шептун, знал молитвы и заговоры, соображал, что к чему. Принёс дед заговорённый прут внуку: "Малыш, вот я ставлю в угол этот пруток. Как выйдет к тебе поросёнок, стегани его"...
На другой день опять мальчик остался в избе один. И выскакивает этот резвый поросёнок из-за печки и ну играть! Шалили, озоровали. Тут попался мальчику на глаза дедов прут. Схватил его мальчик да и вытянул поросёнка по спине. Тот завизжал, как резаный, подскочил, ударился об пол и... рассыпался на золотые и серебряные монеты...
Вечером зашли взрослые в дом, так и остолбенели: изба золотом, серебром засыпана. Ребёнок безутешно плачет: "Где мой поросёночек?" Старик говорит  сыну с невесткой: "Собирайте деньги, они ваши". - "Как наши? Откуда?" Дед объяснил: "Стало быть, клад зарыт был под печкой. Он-то и показывался чистому душой ребёнку в свином обличье, выхода искал"...
С той поры эта семья забыла про бедность, зажили хорошо. И не то ещё в мире бывает, коли Господь пособляет. Говорят: в семье лад - не нужен и клад. Да в доброй семье деньги не повредят - пойдут на пользу, не на разлад!

_______________________
Примечания.
Небылица опубликована в газете "Красный маяк" 2о. 12. 2000 г. С. 3.




Обморочили
_________________________


Цыгане любили нашу деревню, Пузырьково. Наедут табором, разобьют шатры под горой. Всю ночь костры жгут, мясо жарят, поют. Помню такого Ваньку-цыгана: высокий, одет модельно, рубаха красная с переливам. Выйдет плясать, как щёлкнет плёткой по сапогу: "Гоп ча!" Ох, и гонялись же за ним девки!
К нам хорошие цыгане наезжали. Но были и другие. Встречались среди цыганей и воры, и мухляры, и обомороты...  Да среди какого народа их нет?
Прихожу раз с поля - стоит возле нашей избы кибитка, а цыгане мешки из сеней выносят. Думаю: "Слава Господу! Вовремя я подоспела". Завернула грабителей назад: "Постойте, судари! Что же вы делаете? Грабите среди бела дня?" А цыганка чёрными глазами стреляет: "Ваши родители по доброй воле отдают!"
Вхожу в дом. Папа с мамой за столом сидят, облуневшие. Бормочут: "Это с нашего согласия, дочка. Пусть берут". Я говорю: "Ну нет, я вам разрешения грабить не дам!  Проваливайте к чертям, не то деревню на вас подыму!" Тут они почуяли, что дело не бело, смылись.
Старики мои так и сидели, замороченные, пока я бабку-шептуриху не привела. Она взялась отчитывать, опрыскивать углы святою водою, ладаном окурила... Очнулись дед с бабой, рассказали, как всё было.
Зашла к ним цыганка в чёрном платье. Попросила хлеба кусок, монетку. Дали. Погадать взялась. Налила в таз воды, под образами поставила. Свечу зажгла, пошептала. Показывает: "Смотрите". Старики ахнули: плавает в воде красный человечек, зубастый, рогатый, злющий. Цыганка: "Это ваш враг. Хочу - выброшу его, хочу - в дом впущу!"
Дед с бабой взмолились: "Бери, что хочешь, только не губи!" Ну, цыгане и начали хозяйничать...
На счастье мне трапилось с поля придти. Сердцем почуяла: что-то неладно. Будто с ветерком кто шепнул: "Сбегай домой". Бросила я серп и побежала. Знать, не оставил ангел-хранитель своею заботой.

__________________
Примечания.
Быль опубликована в газете "Красный маяк" 10. 01. 2004 г. С. 3. в рубрике "Былое".
Обоморот (местное, устаревшее) - человек, способный навести "морок" (мрак), обморочить, то есть помрачить ум. Мухляр (мест., устар.) - мошенник. Трапилось (мест., устар.) - довелось, случилось.




Чёрт-жених
______________________________

 
Есть, знаешь ли, в каждом месяце три особых дня. Ежели ребёнок в такой день родится - на всю жизнь будет несчастливый: то ему не так, и это не так. А ежели животное - то будет как бы ни живое, ни мёртвое. А в каждом дне есть три такие минуты, что если скажешь проклятие - сбудется! Скажешь в сердцах, хоть и не по злу, хоть и на кого из своих: "А-а, ты такой-сякой...Скройся с моих глаз! Да чтоб тебя черти подхватили!" И что ты думаешь? И подхватят!
Не вспомню, в какой деревне... была девица одна, на выданье. В девках уже немного пересидела... И не лентяйка, и собой хороша. А вот родители её привередничали, женихов перебирали... Всих ейных ухажоров отвадили - гарас за богатого дачку выдать хотели, чтоб жила, не тужила - как сыр в масле каталась. Сватались к ней многие, и добрые мальцы. А батька с маткуй всих вон, за порог: этот жених не тот, и тот плох...
Ну,  ладно... А ещё в етуй сямъи была манера (али привычка?) чуть что - нечистого поминать. Во дню не обходилось без того, что не раз, не два скажуть: "Чёрт возьми!", а то: "Чёрт его знает!" И не раз батька етуй девушки, осерчалшы, выкрикивал: "У-у-у, чёрт бы тебя побрал!" Так и жили аны в пустой склоке, думать не думали, что лукавый-то всё-о слышит...
Вот как-то раз, по зиме, приезжают к девушке сваты. Сразу видать, издалёку, не нашенские. Кони борзые, что огонь -  садят копытам, ажныть искры с камней! Карета шикарная, красная, с окнами, занавесками... А на дворе-то уж тёмно, ночь почитай что...  Гости - в агромных шубах, шапках. Ну, ещё бы - снег валит, метель! Коней привязали, идуть в дом. Девкины родители не нарадуются: наконец-то богатый жених подрулил, дождались часу! Так и трепещуть - и батька, и матка - так и расстилаются перед ым, только что не приплясывають... Вот сватов усадили за стол, угощенья им носют. А те шуб не скинули, шапок не снимают. Сурьёзные такие господа. Понятно: богатыи, с гонором, не чета простакам.
Сват всё молчит, сопит да сподлобья глядит. А сваха бубнит, жениха на все лады расхваливает: и тароват, и мастер на все руки, и денег невпроворот, и хоромы в городе каменные... Что правда, то правда: богато одеты незнакомцы. Сапоги яловые, на пальцах - золотые перстни да кольцы... Жених-то как уселся на лавку, нос в воротник шубы спрятал и ни гу-гу - за него всё сваха распинается. А он - сама скромность, ни в какую беседу не вступает, сидит себе, что пень, да помалкивает, только глазами посверливает.
Батьке с маткуй жених приглянулся. Говорят дочке: "Пока мы то да сё, ты бери мятлу и подметай в горнице, покажи, какая ты справная хозяйка, не лентяйка".
Взялась девушка пол мести. Метёт, старается, чтобы за лодырку её не сочли. Стала под скамейкам веником скробать, глядь-поглядь: а жених-то - с хвостом! Уселся на лавку, а хвост спрятал под лавку! Вот так дела!... Тихонько отозвала девушка мать в сторонку. Вышли обе в сени. Девушка трясётся вся с перепугу: "Ой, мам, да это же черти!"
Матка ёй не поверила: "Тю, дура! Как ты взнала?" - "А ты, мам, возьми веник да помети под лавкой, где молодец этот сидит. У него хвост под лавку спрятан!" Пошла матка половики стелить. Под тую лавку заглянула - чуть не ахнула: правда дочкина - изабыль нечистая сила!
Мать дочке шепчет: "Ты виду не показывай, что напужалась, бери шайку, будто во хлев идёшь, а сама беги с дому хоть куды, прячься. И не выходи до третьих петухов! Пока наутре три раза не прокричит петух. Тогда вся нечисть провалится". - "А как же вы, мам?" - "Что мы... Они не за нам - за тобой - явилши!"
Девушка так и сделала - вышла с шайкуй с ызьби, будто б скотину поить. А сама в гумно тяголя, где лён сложен. На самый верх, под крышу, залезла. Зарылась во льну. Ну, думает, тута сачи - не сачи - не найдуть.
Погодя слышит: в ызбы дьверинуй захлопали; эты приезжие бегають, ногам топочуть, яё ищуть. Матку с батькуй трясуть: "Куды вбегла?" А те как недоумевают: "Ды нам-та почём знать, где яна? Можа, молчун ваш не глянулся. Вот и вбегла, сховалася куды! А можа, к подругам вшла, на посиделки."
Затаилась девица. Замерла, что мышь, только сердечко её тук да тук - на весь сарай слыхать... На! - кто-то шаркая по стенке, дьвярину в рей отпирая. Глянула -  ён самый, "женишок" - тут как тут! Заваливает, глазы, что угли в топке горят.  Ух, и засмеялся ж нечистый!...  Лезет, прямиком к ней.
Взялась девушка молитовки читать да креститься. Молится, сама плачет - вся в  ужасе...
 Лез, лез чёрт - никак не долезти - лён его держит, не пускает. Закряхтел, заскрыпел  старческим тягучим голосом лён: "Э-э, постой, дружище, ты куды?" Чёрт ему: "Подай молодицу!" А лён: "Погоди, не торопись. Сначала ты послухай мою историю"... И взялся  своё житьё-бытьё пересказывать.
Скрыпел, скрыпел батюшка-лён про горькую судьбину свою: "Перьво-наперьво раскидали меня по полю. По грязи волокли, бороной боронили. Птицы меня клевали, солнце палило. Но всё ж пустил я корни, стал понемногу расти, над землёй подыматься"...
А чёрт всё своё твердит: "Лён, лён, подай молодицу!" И лезет, и лезет. Да всё обрывается. Не взобраться яму никак, и всё тут!
Это лён-батюшка его вниз спихивает: "Погоди, брат, остепенись, ты дослухай, дослухай, что после-то было... Дожж меня мочил, буря крутила, засуха сушила. А я наперекор всему рос, рос... вырос! Зрел, зрел... вызрел!"
Чёрт всё не унимается: "Подай, подай девицу!" И лезет настырно.
А лён-батюшка своим скрыпучим голосом продолжает, неторопливо: "Нет, ты подожжы, ты дослухай, дослухай... Потом собрались бабы артелюй да как взялись меня за волоси пороть! В снопы связали, драчкам одирябыли. Потом в мочило меня бросили да ящё  и каменьям натиснули. Во как! В мочиле я мок, мок... вымок!"...
Чёрту-то невтерпёж, лезет и лезет: "Подай, подай молодицу!" Заладил своё.
А лён его вниз спускает: "Экий ты резвый, братец! Не торопися, дослухай... Вот из воды меня вытянули, по полю раскидали, распустили по льнинке. Оставили под чистым небом сушить. Сох, сох... высох! Собрали меня граблям, погрузили на телеги, привезли в гумно...."
Чёрту неймётся, так и ёрзает: "Ну, на этом конец. Теперь отдай мне девицу. Уговор был".
А лён ему говорит: "Да, брат, уговор дороже денег. Да разве ж на этом конец? Ты послухай, что ещё меня ждёт! Отсель меня будуть в машину пускать - во льномялку. Сомнуть всяго, переломають вси мои косточки, потом возьмутся тряпалкам тряпать, обдирать, всего абтреплють, абдеруть... А посьли..."
Тут пропел петушок - три разу кряду. Чёрт и сгинул. Так и не досказал лён-батюшка свою длинную историю. Девушка натерпелась жути, пошла наутро в церковь.
Говорят, с того случая в этой семье остерегались поминать нечистого.


_____________________
Примечания.
Сказка "Чёрт-жених" впервые была опубликована в альманахе "И путешествие в Опочку..." Псков: ПОИПКРО. 2000. С. 64 -66 за авторством Наталии Яковлевны  Яковлевой.
Сказку про девушку, чёрта и лён я слышал от бабушки в дошкольном детстве. Запомнил в общих чертах. Спустя много лет мне пришлось фактически заново восстанавливать сей редкий перл старины, пользуясь собственным багажом местного стародавнего языка. Настоящий, приведённый здесь вариант - 3-й по счёту - авторская переработка 2017 года. В нём мною использованы особенности опочецкого говора времён бабушкиной молодости.
 
               
               

Ручеёк слёз
____________________________


 У одной девочки умерла мать. Отец вскоре женился на другой, тоже с дочкой взял. Мачеха люто возненавидела падчерицу. Как-то и говорит мужу: "Как хочешь - или я, или она! Терпеть её не могу". - "Куда ж я её дену?" - "А куда хочешь: хоть убей, хоть в лес заведи!"
Жаль батьке дочь, да баба хороша. Решил: буду с ней жить, а от дочки избавлюсь.
Позвал девочку в лес: "Дочушка, я буду дрова рубить, а ты ягодки собирай". Она взяла корзиночку, и пошли. Идут, идут, девочка удивляется: "Батюшка, что-то далеко идём". - "Там ягодок больше, доченька".
Пришли. Стал он дрова рубить, она пошла ягоды собирать. Страшно в лесу незнакомом. Кричит: "Пап, я уже полкорзиночки собрала!" Прислушается: отец ляпает топором неподалёку, дальше собирает.
Батька тем временем привязал к березе полешко. Ветер дует - оно стучит по стволу, будто дрова рубят. А самого-то и след уж простыл.
Вот девочка корзину ягод собрала, пошла на этот стук, вышла к той берёзе. Тут она всё поняла, села и горько заплакала. Куда ей идти-деваться?  Не знает! Долго она плакала, и от слёз её собрался и потёк ручеёк. И дотёк он до царёва дворца.
Утром встали слуги царёвы: вот так новость, ручеёк во дворце появился! Доложили царю. Он распорядился проверить, откуда ручеёк этот взялся.
Запрягли лошадей - и в лес. Шли, шли вдоль ручья и пришли-таки к той самой берёзе. Видят: спит девочка в лесу, отсюда и ручей. Взяли её с собой, привели к царю-государю. Рассказала девочка про своё горе. Он её пожалел да и приютил во дворце. Приодели её, отвели комнатку, дали няню, стали обучать...
Дошёл до батьки той девочки слух, как ей повезло. Как узнал про то, похвастал жене: "Моя-то дочь теперь в царских хоромах живёт!" Мачеха рассвирепела, ну и подняла хай: "Свою-то дочку пристроил! Говори, такой-сякой, чтоб и я свою дочку в лес завела"...
Вот завела баба дочь свою в лес - на то ж самое место и оставила под берёзой. Сидит девка, счастья дожидает. На ту пору шёл мимо медведь, напал на девочку, всю изломал. Пришла матка на то место, только и нашла голову да руки.

__________________
Примечание.
Сказка впервые опубликована в альманахе "И путешествие в Опочку..." Псков: ПОИПКРО. 2000. С. 63 - 64 за авторством Наталии Яковлевны Яковлевой.



Тростниковая дудка
________________________________

 
Жили муж с женой. Было у них три дочери: две модницы, а третья тихоня. Эти две во всём старались быть первыми, а младшая всё позади.
Как-то собирается отец в город за покупками, спрашивает:
- Что вам, доченьки, привезти?
- Мне красное платье!
- Мне туфли на высоком каблуке!
Младшая молчит.
- А тебе, доченька, что?
- А мне привези, папа, золотое блюдечко и наливное яблочко.
Вот приехал отец из города, привёз всем, кто что заказывал.
Старшие дочки примеряют наряды, а младшая катает яблочко по блюдечку, и показываются там разные страны, города, моря и горы - всё, что есть на земле.
Как увидели это сёстры, очень им понравилось, и зависть их взяла. Одна несёт платье,  другая туфли: только отдай яблочко с блюдечком. Но сестрица не согласилась. И задумали они её убить.
Позвали за ягодами. Завели в лес, там её убили. И схоронили при дороге. Сами завладели яблочком с блюдечком, смотрят - не нарадуются. Отец с матерью где только не искали дочку - не нашли. Делать нечего, на том и оставили поиски.
Немало лет прошло. Выросла над могилой убитой девушки тростинка. В ту пору проезжал мимо горшан, торговец горшками. Ездит горшан по деревням, тук-тук кнутовьём в окно: "Эй, хозяйка, не надо ль горшков?"
Разгляделся горшан на тростинку, срезал её, сделал дудку. Хотел заиграть, а дудка запела сама:
Поиграй-ка, дяденька,
Поиграй-ка родненький.
Нас три сестрички было,
Меня, третюю, сгубили
За золотое блюдечко,
За наливное яблочко.
Подивился горшан. И вот приезжает как раз в ту самую деревню. Собрались к его повозке бабы, товар выбирают. А горшан и говорит:
- А ну-ка я вам в дудку сыграю!
- Сыграй, сыграй...
И запела дудка:
Поиграй-ка, дяденька,
Поиграй-ка, родненький.
Нас три сестрички было,
Меня третюю сгубили
За золотое блюдечко,
За наливное яблочко.
Все, кто там был, переполошились: дудка человеческим голосом поёт! Стали все пробовать на ней играть, и кто бы ни взялся, она - всё одно и то же. Была там и мать пропавшей девушки, попросила и она дудку. Только взяла в руки, дудка и запела:
Поиграй-ка, маменька,
Поиграй-ка, родненька.
Нас три сестрички было,
Меня третюю сгубили
За золотое блюдечко,
За наливное яблочко.
Стали расспрашивать горшана, где дудку взял, и привёз он их на то место в лесу, где тростинку срезал. Взялись там копать и нашли убитую девушку. Пришлось тогда сестрам сознаться в своём злодеянии.


_________________
Примечания.
Сказка опубликована в альманахе "И путешествие в Опочку"  - Псков: ПОИПКРО, 2000. С. 62 - 63 за авторством Наталии Яковлевны Николаевой.




На пастве
_____________________

 
Бывало, поедешь на паству: там и смех, и веселье, и старики рассказывают, когда конец света будет: "Вот погоди, будет народ цвести, как мак, нарядный, а радости не будет. Перестанет сын отца уважать, будут мать свою в грязь кидать, а матери чад своих по казённым домам бросать, и без войны гибнуть будут люди, как мухи. Ты, Наташа, ещё до этого времени доживешь"... Мне-то тогда не верилось.
Лежишь потом на земле, долго не уснуть. На звёзды насмотришься. Глядишь: одна побежала, другая...  Думаешь: куда ж это она упала?
На небе есть крест звездей: густо так со звёздочек выложен, что форменный. По небесному кресту мой батя время определял. К утру он переходит туда, откуда солнцу всходить. А я - по Заряночке. На небе самая зоркая такая звёздочка, так она явственно горит. Когда коней караулишь, смотришь на эту звёздочку. Как она над лесом подымется, так ночи конец. Говорили: "Ну, свет скоро - Заряночка уже встала".
А теперь и звёзд что-то мало на небе. Сбилось у нас всё с жизни. Были зимы морозные, лето жаркое, а теперь и зимой и летом слякоть.
И люди переменились. Раньше Бога признавали, был народ скромнее. А теперь никто никого ни во что не ставит, всяк сам себе господин. Церкви закрыли, иконы из домов повыбрасывали, зато ни в чём таланту нет. Послушаешь: там и тут гибнут, как мухи.



Молись кусту
_________________________

 
Старый фельдшер Яков Михалыч, высокий такой старик, седой, борода белая. Так и стоит у меня в глазах. Сразу было видно, что человек грамотный, не из простых.
Идёт он, бывало,  дорогуй, остановится и молится на куст. Мы, девчонки, бежим, смеёмся: "Дедушка, чего ж ты молишься тут?" А он: "А полезней тут, девочки. Молись кусту, а куст донесёт Христу!" А мы-то смеёмся.
"Не смейтесь, родимые, и вы кусту молиться будете". - "Нет, дедушка, мы лучше в церкву пойдём". - "Это хорошо, умницы вы мои! Вот только настанет время, когда все церкви закроют, Бога запретят, верующих в тюрьмы посадят". - "Что ты дедушка! Не бывать такому!" - "Не на моём веку, родненькие... Но на вашем, боюсь, случится...  Доведётся вам горюшка хлебнуть, когда в ворота церковные, что во хлев, будут скот загонять. Да и не то ещё придет, девочки вы мои жадобные, всего-то вы натерпитесь от нелюдей..."
Нам тогда ничему такому не верилось. Посмеёмся старику и бежим дальше, что ветер вольный. Оглянемся: а дедушка всё стоит на дороге... Может быть, за нас Боженьку просил, чтобы горе горькое нас миновало.
И всё-то на кусты он молился.



Церкви
______________________

 
Бывало в церковь зайдёшь - душа радуется: такие иконы красивые, лампадочка топится... А после... Что в Писании было сказано, то и пришло. Сперва церкви разоряли. Это ещё до того, как в колхозы стали сгонять. Был такой Лёшка из Красина. Он с активистами Нестюгинскую церковь обирал. И обездвижел вскоре. Долго лежал, парализованный, и смерти ему не было. А Митька со Слизнёва, что Старицкую церковь сжёг, дураком стал. 
Ах, какая церквушка была в Нестюгине! В Казанку туда приезжал старицкий священник. Как служба отойдёт, ярмарка начинается. Соберётся народу уйма - со всех мест. А в гармони играть не дают, пока служба не кончится.
Но больше всего Святые Горы церквами славились. Как зайдёшь в Пятницкую церковь: что на том свете хоры поют!



Слеги крячали
___________________________


Перед войной всё дятел наш дом долбил. Люди говорили: "Это он вас с дому выживает". А мы только смеялись... А как перед войной слеги крячали! Вот будто ломаются. И по ночам всё будто ходит кто-то по дому, стучит... В первую же бомбёжку и сгорел наш дом.
При немцах отстроили жалкую времянку. Наши пришли. Всех мужиков по деревням взяли на фронт. Почитай, одни бабы да дети остались. Хозяина моего не брали в армию, у него "бронь" была по сердцу. Сам настоял в военкомате, чтоб взяли. Сказал мне: "А что я тут отсиживаться буду, когда все братья мои воюют? Надо отомстить немцам за их злодеяния!" Собрала я ему сидорок. Проводили с сыночком до края деревни. Как же я плакала!... Сердцем чуяла: вижу своего Стёпушку в последний раз.
Осталась с сынком. Всем кругом похоронки стали приходить. А мой артиллерист писал (успокаивал нас), что у него служба не слишком опасная: мол, их тяжёлые гаубицы за несколько километров от передовой стоят, издали бьют по врагу. Мы с Женюшкой радовались, надеялись на встречу. Война-то уж совсем к концу подходила.
И опять наладился дятел и к этой моей избушке летать. С того угла, где кровать, всё долбил стенку... И в самый день победы, когда кругом ликовали, песни пели, принёс мне почтарь похоронку на моего Стёпу.



Мне был сон
___________________________

 
Ермолаича покойного недавно во снях видела. Вроде свадьба у них с жёнкой. Может, встретились там?... Она-то его так ждала! И не дождалась с фронту.
 Только мне  был сон, что убитые на войне с умершими не вместе. Снился мне мой отец, будто приехал к нам, в Попову гору, на коне. Я - скорей к нему: "Пап, скажи, видишь ли там Стёпу моего?" А он: "Нет, дочуш, убитые на войне с умершими не вместе".
Как раз на Илью был сон. Старики послушали, говорят: "Наверно, правда. У солдат, что погибли за Родину, все грехи кровью смыты"...

___________________
Примечания.
Былинки "На пастве", "Молись кусту", "Церкви", "Слеги крячали", "Мне был сон" вошли в альманах "И путешествие в Опочку..." -  Псков: ПОИПКРО, 2000. С. 66 - 68 - за авторством Наталии Яковлевны Яковлевой.
 Былинки - короткие были.
В разделе альманаха "Коротко об авторах" (С. 226) дана такая справка: "Яковлева Наталия Яковлевна. Родилась в 1902 году в деревне Пузырьково Опочецкого уезда. Выросла в крестьянской семье, где достаток был обусловлен каждодневным трудом. Были и утехи: ярмарки, свадьбы, вечеринки. Наталия Яковлевна знала много старинных песен, частушек, былей.
Судьба этой русской женщины сложилась под стать общей судьбе её современников: натерпелась и за веру, и от перегибов коллективизации, и при немцах... Война выкосила почти всю её родню, навсегда разлучила с мужем - он погиб на фронте. Несмотря на все тяготы и лишения, она сберегла в душе и веру Христову, и доброе отношение к людям. Умерла Наталия Яковлевна в 1990 году".





Игрушки из глины, куклы из травы
_______________________________________________

 
На окнах - золотые и серебряные витражи морозного дня. В доме царит дух на славу протопленной печки. Бабушка сидит за прялкой. Медленно крутится деревянное колесо. Волокно пряжи из облака кудели льётся в руках  бабушки тонким ручейком, превращаясь в шерстяную нить. Бабушка рассказывает о своём детстве на заре ХХ века, о том, как много было в деревнях детворы, как играли в "скачок", как девчонки не вслабляли (не уступали - А.Н.) мальчугам.
"А вот игрушек нам не покупали. Продавались в Опочке, в лавках, такие каменные куколки, да и то лишь голова и плечики - остальное доделывай сам. И мы игрушки себе мастерили сами. Как только пригреет солнышко по весне, так мы бежим босиком по проталинам на овраг за глиной. За нашими сараями стояла большая плаха, сохли на ней наши глиняные поделки: коровы и барашки, бабы с коромыслам, деды бородатые, грибы и лепёшки, пузатые муравлёшки (кружки - А.Н.). Как грабня дождь, со всих ног бежим прятать игрушки под застреху.
Зимой скучно, картошку разрежешь, сделаешь колесо, вторнешь спички - форменная прялка выходит.
Летом из ситки делали кукол. Ситка - трава такая, гибкая, похожая на озёрную ситу. Нарвешь ситки пучок, обвяжешь его, обернёшь ситцем или холстинкой, перетянешь пояском - вот тебе и куколка. После лицо нарисуем, нарядим, и жаль было такую куколку - ведь своих рук дело.
Шести лет я научилась вязать. Первым делом связала коту Матьвею чулки. Думала кота осчастливить обновкой. А кот ходит по изьбе, трясёт лапам, так и скинул чулки...
А сколько платьев куклам нашила!.. Мама хвалила: "Шей, шей, дочка, так за игрой и делу научишься!" А сестра Маша шила кисеты под махорку - серьёзная была.
Сызмальства мы были предоставлены сами себе. Бывало, крикнет какой-нибудь шкет годочков пяти от роду: "Эй, ребяты, айда за кисличным стволам!" И бежим гурьбой по полям, по холмам. Ни зьмеев, ни зьверя не боялись. Спали, заморившись от игр, прямо под небом. И не болели!
Кали б тогда крестьянской ребятне дать эты игрушки, что нынче в магазинах выставлены, так дети б с неделю есть не просили.

_____________________
Примечания.
Былинка "Игрушки из глины, куклы из травы" напечатана в опочецкой газете "Красный маяк" в рубрике "Былое" 13. 03. 2004. С. 3. за авторством "Н. Яковлева. Запись 1985 года А. Николаева". На деле же была не только запись, но и значительная переработка материала.




Портной - колдун
______________________________

 
Посмотрю я на Нину - как она одевается нескладно: натянет эты джынсы, подъёжит жопку савсим, что и не видать... А ведь это женщину не красит. Одежда может и человека некрасивого справить, а может и красавца уродом выставить...
Была у нас в Пузырькове такая Маня. Пригорбовастая. Вси гля ёй смеялись. И, конечно, никаких хороших женихов у Мани не было. Хоть и жили они не бедно. Отец с матерью работящие люди были, хозяйство приличное содержали. И изба - что надо. А вот с дочкуй не завезло: при родах ей спинушку повредили... Вот и нарос как бы горбок. А так бы и ничего девка была - не то чтобы отвратительная. Да и не дура. И рукодильница какая - всего-то у ней нашит!...
Стала она уже застаревать в девках. Беда! Потому как ежели и сватались к ней парни, то вси - бросовые: либо из пьющих семей, либо совсем уж бедолаги или не в волю умные... Затосковала девушка, в кручину ударилась.
Вот отец её видит такое дело, собрался в дорогу, запряг коня, повёз дочку в город. К вечеру вернулись. Соседи шепчутся: "Это ён дочку к колдуну, должно быть, возил, что б проклятье с няё, али порчу, снять". Другие - другое: "Не-е, братки, ён яну повёз, чтоб присушку жениху сделать, присушить мальца хорошего...". Погодя, через неделю, ещё разок отец с дочкуй в город скатали... Соседи опять треплются: "Ну, точно, по колдунам дочку возит. Один не помог - к другому подались". А колдунов тогда, и впрямь, было мног развёлши. Церкви-то уничтожили. Вот люди и ходили по колдунам и знахарям. Те любые вопросы решали - только плати.
Было гулянье в Старике на Троицу... Хоть церкви на погосте уже не было - её  такой Митька Слизнёвский, ярый активист, сжёг - но гулянья по старинке всё происходили, рядом с пепелищем. Молодёжи ведь надо встречаться, знакомиться. Не всё ж только в тесном клубе...
 И вот приезжает эта Маня со своими родными - на хороших лошадях, тарантайка богатая... Как вышла Маша - вси ахнули: девку не взнать! На ней такое красивое платье! Сама - что игрушка! С того раза смеяться над ней бросили. Шепчется народ: "Во как удачно батька свозил девку свою - прям королевна стала! Вот что значит колдун хороший попался... Ну, и денег, должно быть, вбухали уйму"...
Вскоре Машу выдали замуж - за высокого красивого парня из хорошей семьи.
У матки Машиной всё допытавались соседки: "Ну, скажи, Нюр, к какому колдуну твой хозяин дачку так удачно свозил?" А она-то смеётся: "Бабыньки, ну какое там колдовство... Это портной "сколдовал": хорошее платье сшил - оно фигуру-то и справило". Но разве кто ей поверил?

___________________
Примечания.
Сюжет былинки поведала мне  Наталья Яковлевна Николаева. Пересказал же его  я "своими словами". Последний вариант пересказа - от 2017 года.




Воронья сосна
__________________________________
 

Облюбовали вороны высоченную большую сосну за деревней (мы жили тогда в Поповой горе). Взялись на этуй сосне - она ж огромная, что целый город! - гнёзды вить. И размножилось воронье племя с годами так, что видимо-не видимо их стало. Сосну эту, которую аны оккупировали, прозвали Воронья сосна. С утра до ночи там шум-гвалт стоит , кричат вороны, ругаются... Ну, это ещё что...
Повадились аны цыплят со дворов носить. Налетают на деревню, что "юнкерсы", усядутся на крышу и наблюдают, где в кого что плохо лежит. Чуть что - хвать и драла! Скольких цыпляток у людей переносили - без счёту! Как с врагам бороться? Мужиков на деревне не осталось: кто вбит на войне, кто срочную служит. Бабы, девки кругом одни. Винтовок, револьвертов - ни в кого. За оружие тогда строго было - сажали... Вот и обнаглело вороньё, поняло, что отпору им нет, и наказанья за ихний грабёж не будет. Аны ж, как люди, вумныи.
Решила Дашка воронам нанести урон. Бедовая молодуха была. Залезла она на эту сосну и давай вороньи гнёзды скидывать. По деревьям-то она ловко лазала.
Заслышали в деревне вороний грай небывалый - вот словно бой неподалёку, выскочили все с домов. Глядим: как бяжить наша Дашка в деревню той дорогой, а яну и не видать - вся воронам облеплин. Что чёрный ком движется.
Вороны на няё слятелшы и долбять в маковку. Плат весь в дырках, голова в крови, бежит родимая, глазыньки прикрывает, кагалиной отмахивается... До самых до дверей гнались.  И потом долго на крыше и на деревьях сидели, яё караулили. Да и на утре всё кружили над ёйной избой, ждали, что выйдет. А Дашка затаилась и ни с ызьби ногой - неделю никуды не показывалась.
 Да и вид у ней был жалкий: головушка вся расклёван вкровь, тело когтям ободран. Говорила: "Хорошо, что палка была в руках, не то б заклевали, насмерть!"
С того случая вороны разозлились на всих людей, стали всё подряд красть, даже и в  белый день - прямо с-под рук. Савсим обозурели!  А к сосны той и близко никто не подходи - сразу вздымаются тучей!
_______________________
Примечания.
Былинка рассказана мне бабушкой в далёкие 80-е. Обработана мною позже, последний раз - в 2017 году.
 "Кагалина"(мест., устар.) - крепкая палка (для битья).




Радости и печали
________________________________

 
Идём, бывало, в Старик, на ярманку... Кругом поля цветут, мёдом пахнет. Божья благодать!  И по всем дорогам - от Реховнюга, от Лопатина, от Староселья, от Слизьнёва, от Линёва - всё с гармоням идут - мужики, бабы, детвора, парни, девки, молодухи - все нарядные, весёлые. В гармони режут со всех сторон. Идёшь - так и подымает тебя от радости - что в воздухе плывёшь!
А какая церковь была в Старике раскрасивая! Батюшка там жил - дом его неподалёку, туда, к речке, стоял.
У нас в Пузырькове - как какой праздник али именины в кого - соберутся все соседи за деревней на поженке - с балалайкам, с гармоням - и молодёжь, и старики, и дети. Шутят, поют, всем весело. Кто и спляшет...
А как запоют сироты - так и заплачут все. Были сироты в деревнях - без отца, без матери выживали детки. Особенно после первой войны с германцам их заметно прибавилось. Где ж сиротке голову приклонить? Ходили по людям, работали за кусок хлеба да за тёплый ночлег. Хорошо, если есть крыша над головой и какой-нибудь дальний родственник добрый...
Помню, как запоют две девочки-сиротки в Старике, на кладбище,  на поминках:

Ветер дуя и бушуя
У ограды лес шумить.
Папа с маменькой помёршы,
Во сырой зямли ляжить.
Я могилочку разрою,
Гробову доску открою,
Каленкориц отмахну,
На папу с мамуй посмотрю!

Это сиротская песня. Споют её сироты - им кто денег, кто хлеба, кто отрез холста подаст. Люди тогда, в основном-то, сострадательные были. Сами голодные ходили, а сироте последний кусок хлеба отдавали. Всё потому, что верующим народ был. Батюшка старицкий отец Михаил говаривал: "Любезные мои, не пренебрегайте ни нищим, ни сиротой; и коли встретите где, одарите, чем можете, ибо в их образе сам Господь наш, Иисус Христос, вас испытует!" Ещё такая песня сиротская была:

По могилочкам ходила,
Крёст сяребряный нашла.
Ты вставай, родная матушка,
Будить тебя пришла!

Бедные люди горе своё выражали в песнях, нешто молодухи, которым приходилось в батрачки наниматься и всякое унижение терпеть з-за каких-нибудь жалких копеек... Кто думая теперь, что, мол, при царе народу сильно добро жилось... - ой, не! - пожили бы самы при царе Николае... Ещё вот батрацкая песня:

Если б была я богата,
Не ходила б по людям,
Не оббивала бы пороги,
Не обливалась бы слязам!

В прежние годы народ радовался и горевал совместно - все, как один. Даже и после войны (одно время религии был дан ход). Помню, идём с тобой поздно с площади, с ёлки (уже в городе жили); темень, зима, метель - под Новый год было. На всех улицах в окнах свет горит, дома так и стунуть весельем - гармони, смех, песни ; кто в гости спешит, кого с гостей ведут, подгулявшего; ряженые с мешкам, с гитарам в ворота стучат... Им кто яблок подась, кто конфет, кто пирог, кто стопку налье... Умели люди шутить, радоваться, дружить, хоть и бедно жили.
Теперь-то всё переменилось. Подразбогатели. Почитай в каждого недотёпы - машина во дворе стоит. Празднуют все поврозь, закрывшись. Выпьют, в телевизор вторнутся и глядят до опупения. А потом ругаются, да задерутся ещё. Вот и весь праздник. Разобщились, озлобились - оттого, что Бога потеряли.
А без Бога - ни до порога.

__________________
Примечания.
Былинка собрана мной из нескольких разговоров с бабушкой в 80-е годы.
Церковь в Старике... - деревянный храм Покрова Пресвятой Богородицы на Старицком погосте. Сожжена богоборцами в 30-е годы ХХ века. В 2014 году на месте уничтоженной церкви установлен поклонный крест.
Старицкий батюшка отец Михаил - настоятель церкви Покрова Пресвятой Богородицы Старицкого погоста священник Михаил Матфеиевич Виноградов.





И немцы были разные
____________________________________

 
И немцы всякие были. Ничего плохого они сперва народу не делали, а всё равно их боялись. Уйдут с ызьби - и слава Богу. Сами-то они старались в кровь не мараться - полицаев науськивали. А те-то выслуживались! Мать  родную готовы были повесить, если немец прикажет.
Степан мой в войну бороду отпустил, на старика стал похож. Это - что б на немцев не горбить. Они смеялись (многие по-русски говорили сносно): "Хозяйка, что ж у тебя муж такой старый?" Заходят, бывало, в дом, и с порога: "Здрафстфуй, матка, дрёльетшка майя!" Смешило их это слово - "дролечка".
Гоняли нас узкоколейку строить. Конвоировал нашу бригаду такой Пауль. Дай Бог здоровья ему, если жив. Приведёт на место работ, покидаем земли на насыпь для отвода глаз, а потом лежим в кустах, отдыхаем. Пауль по-русски изъяснялся не плохо. Говорит: "Как я стукну в железо, берите лопаты, выходите на дорогу - значит, проверяющий едет".
Как-то раз зимой, во время развода, чёрнявый такой фельдфебель приказал мне выйти из строя и отправиться в другую группу. Почему-то меня выбрал... Я там никого не знала, упёрлась: "Не пойду!" Немец этот ко мне подступает. Вижу: рассвирепел до белого каления. А я: "Нет, и всё!" Хоть и страшно самой: "Дура, что ж я делаю?"
Фашиста аж перекосило от злости. Выхватывает он с кобуры пистолет, наставил мне в лицо...  На счастье Пауль подоспел. Как заругались они по-немецки! Я- к своим, спряталась за спины товарищей... Пауль мне потом и говорит: "Ну, хозяйка, если б не я - тут бы тебе и могила". Рассказал нам, что эти берлинские немцы - сущие бесы, их и свои боятся".
Многие немецкие солдатики сочувствовали народу, говорили: "Нам эта война ни к чему. Мы - такие же, как вы, труженики, не своей волей в России. Бросил бы винтовку, да жить-то хочется...".
Когда в сорок четвёртом "второй фронт" придвинулся, с востока слышно уж было, как орудия наши гвоздят, зашли к нам в дом два немецких солдата. Они иногда Теребенскую церковь посещали: постоят на литургии скромно и уйдут. Мы же с хозяином в церковной общине состояли, потому и знали наглядно этих двоих.
"Пришли, - говорят, - проститься. Послезавтра начнётся отступление. А перед этим полицаи пойдут по дворам, собирать народ - вас погонят впереди военной колонны, "живым щитом". Так что прячьтесь и соседям скажите".
Что нам было ответить? Конечно, эти два солдатика спасали нам жизнь своим предостережением. И рисковали собой...  Степан поблагодарил, сказал: "Помоги вам Бог живыми домой вернуться".
Через день, как они и предупреждали, началось отступление, и был большой бой.

________________________
Примечания.
Быль напечатана в опочецкой газете "Красный маяк" 11. 12. 2004 г. в рубрике "Былое" под названием "Люди - все разные"за авторством Н. Яковлевой.
На колокольне церкви Воскресения Господня в селе Теребени сохранилась надпись на немецком языке: "Bitte antwort nach kriegsende..." (пожалуста, ответьте после окончания войны...). И далее указаны имена и адреса двоих солдат вермахта: Эрнст Шуль, Гамбург, 27, Гросмоон Штрассе, Иос Грюнефельд, Мунстер, 1942. Известно, что сын Иоса Грюнефельда приезжал с семьёй в Россию после письма священника о. Георгия (Мицова) по указанному адресу.




А. Е. Николаев
Лекция Кузьмича
_____________________________________

 
Кузьмич - прирождённый народный философ. О таких, не разобравшись, говорят: болтун. Но кто знает, не плачет ли по Кузьмичу горькими слезами кафедра какой-нибудь общественной науки в университете... Впрочем, жизнь Кузьмича сложилась так, что выступает он с лекциями в тесной "шоферской" у нас на "Скорой" перед шоферами, фельдшерами, санитарками и медсёстрами.  Слушают его с улыбкой, однако ж внимательно: что-то есть такое в речах Кузьмича, что никак не оторваться, пока не дослушаешь до конца, - этакий магнетизм. Кузьмич и сам это замечает и говорит всегда неторопливо, будто колдует словами. И верно, околдовывает: никто ему возразить не в силах, все только удивляются: "Ну, Кузьмич, во даёт!"
Зимней ночью мы сидим вдвоём с Кузьмичом в прокуренной шоферской, тускло освещённой лампочкой-двадцативатткой, ждём вызов. Во дворе на снежном ветру дремлет наша машина (УАЗ) - одна, остальные разъехались по вызовам. Кузьмич сегодня в новой вязаной жилетке, в светлой рубашке, "до синевы выбрит" - сразу видно, что он "парень не промах", "не хухры-мухры", хоть и деревенский. Ему не сидится на топчане, он встаёт, прохаживается от стола, на котором рассыпана колода замусоленных карт, к сипящему, пышущему жаром титану в углу, и обратно. Это его хождение туда-сюда в неторопливой, исключающей всякую суету манере означает всегда только одно - начинается "лекция". Неужели он прочтёт её ради меня одного? А почему бы и нет...
Я разглядываю старую карту района, висящую на оббитой стене в большой застеклённой раме, и мы заводим разговор об озёрах, болотах, деревнях, которые сохранились разве что на этой карте... Ну и конечно о партизанах. Кузьмич ведь - бывший партизан. Из копилки своей памяти Кузьмич, не торопясь, вынимает брошенную мною как-то невзначай фразу: "Да живу, как все..." (которую я, может быть, и не произносил), и вот уже повёл степенный рассказ о сельском учителе, которого немцы вместе с другими пленными привезли в лес на расстрел...
- Ну вот, привезли они их в этот лес, к яме. Он мне говорил потом: "Так стало страшно, ведь сейчас расстреляют! - И я побежал, не выдержал". Ну, этих пленных немцы сразу наповал - залпом. А с учителем не то: сам ведь знаешь, хочется покуражиться - пусть отбежит подальше, нас же много, чья-нибудь пуля-дура догонит. Так даже интересней - как на охоте. Посмеялись они над ним, что удирает, как заяц, да и пустили очередь из пулемёта. А он бежит, петляет, прыгает из стороны в сторону. Они - со всего оружия! А он всё бежит. И удрал. Вот так и дошутились немцы. А смотрел бы он на всех, был бы со всеми в яме.
- Действительно, этот учитель человек незаурядный, - сказал я. - Это его и спасло.
- А как же ты думал! Раньше учителя были уважаемые люди, интеллигенты. И было за что уважать.
- Что же дальше с ним было?
- А потом он прибежал домой, к жене, сел за стол обедать. Тут нагрянули немцы, окружают дом. Куда деться? Спрятаться негде. А он и тут не растерялся - спустился по цепи в колодец и затих... И воду брали немцы, а не заметили.
- Вот это человек! Где же он теперь? 
- Кто его знает. После войны они с женой уехали - скучно стало в деревнях.
Кузьмич подымил сигаретой, наморщился, вспомнил ещё одну историю, лекция была продолжена:
- Всякое бывало в войну. Ты вот фильмы смотришь, думаешь, так и было... А я-то знаю. Так вот, был в Лоховне маленький партизанский отряд, всего из пяти человек - просто прятались в лесах с пулемётом, ещё пара винтовок у них была, горстка патронов к ним. Один из этой пятёрки был Гриша из Быстряниц, мы с ним в школу вместе ходили, на гулянках встречались... Подошли они к деревне. Командир ихний подался в разведку, мол, схожу узнаю, что там и как. А эти бойцы ждут в лесу. Командира нет и нет. Тут глядят: немцы их окружили. Кричат фрицы: "Ифан, здафайс!" И взяли быстро, без бою, те даже пулемёт зарядить не успели. Этот командир выдал их немцам.
Потом заперли их, четверых, в бане. Через некоторое время гонят в сарай, втолкнули: посередине стол стоит, ломится от закуски, бутылок. Бутылки, правда, пустые, а закусон самый настоящий. Немцы приказали сесть за стол, но есть не разрешают. Наставляют на них фотоаппарат - вот зачем этот спектакль: сфотографируют их с немцами за хорошим немецким столом, потом наштампуют листовок - мол, русские партизаны перешли на службу фюреру.
Приказали: "Ляхэн, ляхэн!" Фриц с камерой щёлкает, а Гриша в этот момент - бух лицом на стол! Испортил кадр. Они его - бить, долго пинали, лицо, правда, не трогали - ещё сгодится. Опять за стол, приказывают "ляхэн", фриц щёлкает, а Гриша - опять голову вниз! Ну, тут его измочалили так, что для фотографии уже стал не гож. Кинули в угол, полумёртвого. А этим троим - марш за стол, "ляхэн". Ну, а куда денешься - улыбались, хоть и кисловато.
Наутро погнали их с большой колонной в лагерь. Но по дороге случилась заварушка: партизаны в лесу открыли огонь, убили конвоиров. Все эти пленные оказались в большой партизанской бригаде. Там серьёзные дела проворачивали! Шутка ли сказать: за всю войну немцы ни разу в этот край носа не сунули. Бомбить-то бомбили, и крепко, но ни один фриц не сунулся на те дороги - боялись. Гриша до самого конца войны дослужил, вернулся из Германии в сорок пятом. А этих троих свои же и расстреляли вскоре - за то, что снялись для немецких листовок. Немцы их повсюду разбрасывали с самолётов.
Вот тебе и "со всеми", - закончил свою лекцию Кузьмич.

___________________________
Примечания.
Быль опубликована в газете "Красный маяк" 09. 02. 2005. С. 3. под названием: "Рассказывает Лукич".
Вторая публикация этой были - сборник "В поисках истины" - Красногородск, 2005. С. 177 - 180 -  под названием "Лекция Лукича".
Реальным лицом, вдохновившим меня на военные были, является Алексей Кузьмич Кузьмин (1927 - 1993 гг.), уважаемый в городе человек, водитель "Скорой помощи", бывший партизан...
lachen (нем.) - смеяться.





Так я стал партизаном
_____________________________________

 
Лето сорок первого... Как трудно было поверить, что родные края, где бегал мальчишкой, теперь под железной пятой фашистской оккупации. В соседних сёлах стояли немецкие гарнизоны. На сожжённых полях - стаи ворон над трупами не захороненных красноармейцев. И на каждом шагу подстерегала смерть.
Немцы сразу же начали строить дороги. На эти работы сгоняли массы людей. Со мной, тринадцатилетним подростком из деревни Полеи, что на озере Велье, вышло так, что я работал на фашистов всего один день.
Утром мы переплыли на лодках наше широкое озеро. В Лашутине немцы вели дорогу. Под угрозой расстрела все трудоспособные от мала до велика должны были работать на этом строительстве.
Нас выстроили в шеренгу, разбили на группы и отправили на работы. Командовал всеми дорожный обермайстер. Этот толстяк в офицерском мундире имел привычку перед обедом проходить по насыпи с проверкой. Предварительно немец натягивал кожаные перчатки, раскуривал большую сигару и, попыхивая дымом, неспешно обходил объект. Всех, кто ему не нравился, он бил в лицо - отрабатывал  боксёрские навыки.
В тот день было всё как обычно. Обермайстер вышел из будки и, дымя сигарой совершал свой обход. Тут на дороге появилась видавшая виды полуторка. В кузове - два солдата. Машина затормозила перед самым носом дорожного мастера. "Эй, пан, угости сигарой!" - весело крикнул из кузова солдат.
Обермайстер побагровел, скомандовал по-немецки, чтобы солдаты вышли из машины. Но внезапно второй солдат ловко вскинул винтовку и разрядил её в немца. Пуля угодила в лоб. Обермайстер упал замертво. Полуторка ни шатко, ни валко отправилась дальше.
Рабочие замерли. На звук выстрела выбежала охрана. А мы, пацаны, не долго думая, побросали лопаты и пустились наутёк. Нам очень хотелось жить. Мы были наслышаны о правиле оккупантов: за одного убитого фашиста казнить десять советских людей - первых попавшихся.
Никогда мы не бегали так быстро. Отвязав лодки, что есть мочи налегли на вёсла. Вскоре на берегу залаяли овчарки, показались солдаты в мышиного цвета форме. По нам открыли беглый огонь. Спрыгнув с лодок, которые стали удобной мишенью, мы продолжили путь вплавь. А это около трёх километров. К счастью все отлично плавали, ведь выросли на берегу Велья.
Пули жужжали в воздухе, впивались в воду. Немцы развлекались стрельбой - как на охоте. Но нам везло - все вернулись домой. Хотя и не сразу: до ночи скрывались в лесу. И в эту же ночь я ушёл с партизанами. Так начался мой боевой путь.
А закончилась моя военная дорога осенью 1945 года на берегу Тихого океана, в Китае.
Из Китая мы были переброшены на Корейский полуостров, где уже разгоралась новая война...  Домой я вернулся через десять лет после начала моей воинской одиссеи - в 1951 году.
___________________
Примечания.
Быль "Так я стал партизаном" напечатана в газете "Красный маяк" 13. 12. 2003 г. в рубрике "Были". За авторством: "М. Кольцов, д. Полеи. Подготовил А. Николаев".
Михаил Петрович Кольцов - мой дядя (по матери), с которым меня связывали не только родственные чувства, но и большая мужская дружба с редкостным взаимопониманием. Об этом уважаемом человеке достаточно подробно написано во втором томе книги "Солдаты Победы": "Кольцов Михаил Петрович (26.11.1927 - 17.10.2015) - участник Великой Отечественной  и советско-японской войн, ветеран труда. Родился в д. Полеи Опочецкого района в семье крестьянина. Русский. /.../ В боевой характеристике отмечалось: "Тов. Кольцов доброволец, находясь в партизанском отряде, проявил себя смелым. Участвовал в группе подрывников, в спуске немецкого эшелона... /.../ Представлен к правительственной награде...". - Солдаты Победы. Том 2. - Псков, 2015. С. 258 - 259.





Спасибо, "молочная кухня"!
________________________________________

 
В далёком уже 1996 году "Псковская правда" напечатала одно письмо. Оно было из Опочки. Сотрудница газеты Л. Токарева, поместившая его в обзоре читательских писем, дала ему название, использовав цитату из письма: В честь забытого храма и для него. Надо отдать должное сотруднице областной газеты - она почти не вмешалась с красным карандашом в текст чужого сочинения, лишь убрала прилагающееся к нему стихотворение, которое ей, вероятно, показалось лишним. Ну да и на том спасибо этой женщине... Привожу эту заметку "без купюр"...
"Почему люди пишут стихи? - размышляла в "увертюре" Л. Токарева. - Почему, написав, отсылают их в редакцию? Нет одного ответа, нет и не может быть, наверное.
Письмо из Опочки, без адреса, подписано: Леонид Крылов. С неким изначальным подозрением к редакции - с просьбой не исказить текст и предубеждением:  публиковать материал или нет - дело нашей, т.е. редакционной совести. Стихотворение, которое прислал в редакцию Леонид Крылов (в тексте выделено) - о пустой и жестокой жизни забывших Христа россиян  ("здешний люд, полупьян и расхристан, на базар спозаранку спешит. И не вечные - вещные думы давят головы новых людей... и живут, как в большом магазине, эти люди без бога в сердцах..." (в тексте цитаты выделены)). Стихотворению предпослано вступление, в котором автор, собственно, и объясняет, почему взялся за перо:
"Считается, что из многих некогда церквей в Опочке сохранилась единственная - Покровская. Однако, это не совсем так. Есть в этом городе ещё один уцелевший храм. Выстроен он столетие назад. Стоит на росстынях, на одной из центральных улиц. Фасадом к востоку. Церковь красива неброской, по-русски скромной красотой. Жители города, ежедневно проходя мимо, пожалуй, и не задумываются о том, что когда-то из этой звонницы лился колокольный звон, и над ныне проржавелым куполом сиял православный крест. Забвение это весьма характерно для нас. Не появилось пока в нашем материалистически настроенном обществе живого интереса к духовности. Своеобразным индикатором сему является забытый храм, известный в городе под названием "молочная кухня" (некоторое время назад там приготовляли молоко для нужд больницы).
Летом в рассветный час проходил мимо этого здания. Церковь стояла, облитая золотым светом восходящего солнца, казалась такой уютной, призывала подняться по каменным ступеням... Но - дверь на замке.
Не удержался, написал небольшое стихотворение - в честь забытого храма и для него. Вернее, для людей".
Вот и вся заметка. Л. Токарева сохранила даже мою авторскую пунктуацию, за что ей отдельное спасибо. Сколько мне тогда было лет? Сорок... И мимо забытой всеми в городе церквушки я тогда не столько проходил, сколько ездил - по многу раз на дню. Я постоянно видел её из окна "кареты скорой помощи", потому что работал тогда в ЦРБ, носил белый халат... И Она смотрела на меня очень жалобно, выглядела разнесчастной. По мере моих скромных возможностей я старался помогать больным людям, иногда получалось. Хотелось помочь и Ей, и всему городу, в котором задолго до моего рождения с остервенением разрушили все, какие были, красивые, возвышающие человеческий ум храмы - не только православные, но других конфессий. Их уже никто не восстановит. Но этой - небольшенькой церквушечке - всё ещё можно помочь. И не слишком уж дорого это обойдётся. Так думал я. Отправил на эту тему письмо в местную редакцию. Ответа не последовало. Там мою "писульку", особо не заморачиваясь, выбросили в мусорную корзину. А вот влиятельная областная газета сочла возможным опубликовать мой кричащий призыв. И он возымел отклик, потом и действие. Вскоре часовенку передали в руки православной церкви, и настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы отец Иоанн (Нетреба)  решительно взялся за восстановление бывшей больничной часовни.
В моей жизни наступили "тесные обстоятельства", на время я уехал из Опочки. А ещё случилась непоправимая беда с отцом... Вернувшись в город, я к радости своей увидел на улице Гагарина восстановленную яркую часовню Святого Пантелеймона Целителя. Мне даже поверилось, что это начало... 
Как бы то ни было, теперь мало кто помнит про "молочную кухню", размещённую некогда в закрытой богоборцами часовне, и многие, особенно те, кто лечится в больнице, кого "прижало", с удовольствием и пользой для души и тела посещают уютную часовенку святого Пантелеймона - духовного целителя всех больных и здоровых. Спасибо тебе, "молочная кухня", ты отслужила здесь своё, сохранив для нас эту старинную святыню!
Вот и всё. Остаётся только привести так и не увидевшее свет стихотворение - в честь забытого храма и для него  - то самое, с которого началось возрождение одного красивого уголка твоего города...


*    *    *

Дверь, облитая солнцем с востока,
Не встречает давно прихожан.
Не с того ль так пуста и жестока
Жизнь забывших Христа россиян?
 Спит на улице шумной церквушка.
Нет на куполе ржавом креста.
В ней дельцы разместили б пивнушку,
Но под склад уж она занята.
Лик божественный варварской кистью
Замалёван, забит и забыт.
Здешний люд - полупьян и расхристан -
На базар спозаранку спешит.
И не вечные - вещные думы
Давят головы новых людей.
Бога нету в их мире разумном,
Но зато столько разных вещей!...
Кто-то катит в роскошной машине.
Кто-то тащит мешок на плечах.
И живут, как в большом магазине
Эти люди без Бога в сердцах.
Но без Бога куда их дорога?
Ах, известно, известно куда...
И осталось, быть может, немного -
Поводырь-то их слеп, как всегда.
Облетит пустоцветье порока.
Сгинет ночь. Растворится туман.
И, облитая солнцем с востока,
Церковь примет своих прихожан!

_____________________
Примечания.
Заметка "В честь забытого храма и для него" опубликована в "Псковской правде" 21. 11. 1996. - С. 4.
Справедливости ради, отмечу, что ранее в опочецком "Красном маяке" (как неявный, но всё же ответ на моё письмо) появилась коротенькая ремарка от 26. 10. 1996. - С. 3. "Памятник Х1Х века" в рубрике "Спрашивали - отвечаем"; приведу её: "Некоторые интересуются, что за странное сооружение находится на территории Опочецкой больницы. На этот вопрос редакция попросила ответить директора краеведческого музея П. М. Романова.
- Это больничная и кладбищенская часовня Троицкого кладбища, построенная в 1894 году стараниями священника и диакона Троицкой церкви. Может быть, стоит привести в надлежащий порядок этот памятник 19 века, который бы украсил территорию больницы. За десятилетия уничтожены многие старинные сооружения. На мой взгляд, надо беречь хотя бы то, что осталось".
Это была чисто информационная справка, которая, конечно, тоже повлияла на судьбу часовенки. В этой ремарке отчётливо сквозит душевная боль неравнодушного к происходящему в городе человека - Павла Михайловича Романова, участника Великой Отечественной войны, педагога, историка, одного из составителей "Книги памяти", автора книги "Наш героический край". Ему, похоже, просто не дали от души высказаться тогда на данную тему.
Леонид Крылов... Я взял этот псевдоним всего один раз - для этого случая. И взял его не случайно. Леонид Иванович Крылов был мне двоюродным дядей (по отцу) и надёжным другом. Родился он в 1923 году в деревне Пузырьково Опочецкого уезда в семье Ивана и Анны Яковлевых. Прожил бурную непростую жизнь (в 1941-м году окончил краткосрочные командирские курсы, младшим лейтенантом, командиром стрелкового взвода, воевал в районе Тихвина, был ранен в бою, чудом остался жив, списан по ранению, учился в техническом ВУЗе в Челябинске, где по доносу и наговору был арестован и осуждён по знаменитой 58-й УК, реабилитирован во время "хрущёвской оттепели"...). Работал (и жил) в Сибири, на Севере, позже - на Псковщине - в Невеле, Пустошке, Пскове -  дорожным инженером. Уйдя на заслуженный отдых, выбрал местом жительства Псков. Был он непревзойдённым собеседником, оригинальным мыслителем и подлинным творцом в великих и малых делах. Умер Леонид Иванович в 1994 году. Светлую память о нём хранят многие, кто близко знал его. После ухода дядюшки у меня написалось - будто само собою - стихотворение, которое не могу не привести.



*    *    *
         
"Как шумят на родине деревья,
Как они поют в тиши ночной,
Я хочу услышать непременно,
По весне отправлюсь в край родной"...
Так мне говорил мой псковский дядя,
Собираясь бросить все дела
И поехать, на долины глядя,
В край, где его молодость прошла.
Тщательно "семёрку" он готовил:
Там, поди, дороги заросли...
Там, в родной деревне, в Пузырькове,
Семь ключей звенят из-под земли...
И шумят знакомые деревья
Над пустой печиной* на ветру.
Нет уже ни дома в той деревне -
Лишь берёзы, клёны - как в бору.
И давно разрушена там церковь
На крутом обрыве над рекой.
И закат величественно меркнет
Над людьми покинутой землёй.
По весне мы с дядей собирались
Навестить святой забытый край.
Вот пришёл апрель, и поломались
Вешним льдом все планы невзначай.
Захворал мой дядя, занедюжил,
Слёг совсем и более не встал.
Подсыхали на дорогах лужи...
В госпитале дядя умирал.
Снилась в забытье ему деревня,
Слышал он, готовясь в мир иной,
Как шумят на родине деревья,
Как они поют в тиши ночной.

2008 г.
________________
* Печина- место, где когда-то стоял дом.





Был у меня друг...
____________________________________


Давно, можно сказать, на заре жизни, был у меня друг - соседский мальчик Гена. Его отец работал учителем, мать - фельдшером. В их доме всегда был порядок, пол застилали ковровые дорожки, на стенах - репродукции картин. У Петровых раньше всех на нашей тихой улице на краю Опочки появился телевизор, и близкие соседи собирались к ним посмотреть кино или концерт.
Гена был на год старше меня (он ходил во второй класс, а я только пошёл в школу), но гораздо развитее. Всё он знал, всё умел. Шустрость удивительно сочеталась в нём с добротой.
Я приходил к нему, мы садились за стол у окна и начинали рисовать. Гена был почти настоящий художник. Рисунки у него выходили чёткие, аккуратные, яркие - как книжные иллюстрации. А ещё Гена любил стихи. Его настольной книжкой был сборник Маршака, полный занятных рисунков (с них-то мой друг и делал копии). До сих пор строки вроде "А за скрюченной рекой В скрюченном домишке..." вызывают во мне мягкое и тёплое, как детская варежка, воспоминание о моём добром друге, который был для меня наподобие старшего братца.
Гена пробовал сочинять и собственные стишки. Под его влиянием и я, как только научился немного писать, на внутренней стороне обложки романа "Земля раскалённая" вывел перьевой ручкой красными чернилами (бабушка делала их из обычной свеклы!) своё первое стихотворение: "Побежало солнце по горам, Полетело солнце по полям и по лесам. Днём я выбежал из хаты И пошёл к друзьям". Недавно я прочёл эту старую запись и усомнился в своём авторстве. Может быть этот шедевр написал мой друг Гена? Ведь слово "хата" - из его лексикона: мать Гены была украинка.
Гена был общительным и подвижным - "как живое серебро", так говаривала моя бабушка. Не удивительно, что вскоре его захватил футбольный азарт, и он забросил карандаши и краски. Всё чаще он пропадал в озорных компаниях. Видеться с ним мы стали редко.
В хмурый зимний день в наш дом постучал незнакомый человек в рабочей спецовке, спросил, где живёт такой-то мальчик (назвал фамилию Гены). Моя мать встревожилась: "А что случилось?" - "Погиб мальчик", - сказал рабочий. Он вышел, нескладно сутулясь, прошёл к старому автобусу. Обшарпанный автобус тронулся, проехал немного, остановился напротив дома Петровых. Мужчина пошёл к знакомой мне калитке, ёжась, будто что-то натворил...
Гена погиб под колёсами грузовика-лесовоза. Говорили, что кое-кто из старших приятелей подтолкнул Гену на дорогу с ледяной горки в сквере у ремзавода... Из озорства, смеха ради... Учинять следствие не стали - родителям до того ли было...
Похоронили моего друга в пасмурный день на краю кладбища, вблизи ограды, за которой - унылый пустырь с огромной кирпичной трубой, похожей на старинную башню. Когда-то здесь стоял кирпичный завод.
И сюда, к "башне", я стал приходить в моих снах, чтобы повидаться с Геной, поговорить с ним и погулять. Эти странные встречи в сновидениях происходили на протяжение всех моих детских лет, и я об этом никому не рассказывал. У меня неожиданно проявились яркие склонности к рисованию, сочинению стихов; мои соломенно-жёлтые волосы стали чёрными, извитыми, как у Гены...
Родители Гены после трагедии переехали на другой конец города. Иногда я встречаю их. Мне кажется, глядя на меня, они думают: "Вот и наш Гена был бы такой...". А мне хочется сказать им: "Знаете, дорогие, душа вашего сына поселилась во мне (ведь мы общались и дружили, а потом... были эти странные встречи в снах...), и это многое определило в моей жизни...". Но я молчу.
____________________
Примечания.
В рубрике "Невыдуманные истории" эта быль напечатана в опочецкой газете "Красный маяк" под псевдонимом "Олег Д., житель Санкт-Петербурга". Такой перенос авторства был обусловлен слишком уж интимным содержанием материала, мне не хотелось "светиться"на весь белый свет.
 Вообще же, Олег Дмитриев - реальное лицо, друг детства, который проживал по соседству, на улице "Новоржевское шоссе", но только во время летних каникул, когда приезжал из Ленинграда на отдых, к деду с бабкой.
 

 


Как я победила алкоголизм
_______________________________________

 
В молодости я, по отзывам, была недурна собой. В 24 года вышла за военного. Вася был подполковником, получал хорошие деньги. Я же тогда "лодыря гоняла". Вся моя работа состояла в том, чтобы готовить мужу завтрак, обед и ужин.
В праздничные и выходные дни мы с Васей посещали вечеринки. Военные часто собирались со своими жёнами, выпивали, танцевали, пели. Всегда было весело. Вася, как и другие офицеры, был - по современным меркам - почти непьющий. Он выпивал в праздники рюмочку-другую под хорошую закуску. Я и вовсе не знала вкуса алкоголя.
Мужу моему это казалось недостатком. Во время застолий он взялся понемногу приучать меня к пиву, сухому вину, шампанскому: "Ну что ты такая несовременная... Выпила бы хоть пива глоточек...". Глоточек за глоточком я освоила свой первый алкогольный напиток - пиво.
Вскоре пила уже стаканчиками - "глоточка" было недостаточно. А со всех сторон подначивали: "Ну что ты как не русская - выпей водки глоток - хоть один!" И муж вторил всем: "Выпей - хотя бы ложечку...". Я выпила водки. Мне стало нехорошо. Поперхнулась, закашлялась. Муж говорит: "Всё, всё, на этот раз хватит".
На следующей вечеринке водка уже лучше пошла - проглотила легко.  В другой раз мне наливают уже побольше. И - пошло!... Через пол года я уже говорила всей честной компании: "Так! Мне лейте сразу полный стакан, половины мне мало!" Я уже двести грамм садила зараз. Муж стал посматривать искоса. Я уже обогнала его в этом.
Потом мне уже с утра не терпелось выпить. Как только муж уйдёт на службу, я бегу в шалман. Там выпиваю залпом полстакана, а бутылку водки беру домой. И дома пью. Выпью всю бутылку и ложусь под одеяло. Муж приходит домой на обед, а обеда нет. Я лежу под одеялом, зову: "Вася, иди ко мне!" Сама едва языком ворочаю. Он одевается, идёт обедать в солдатскую столовую. Там пообедает кое-как, и - на службу, до вечера.
Я опускалась всё ниже. Муж не мог меня образумить никакими уговорами. А он меня любил, жалел. Возился со мной. А я вела себя прескверно. Совесть стала улетучиваться, как у всех пьющих...
 Так прошло десять лет. Муж маялся со мной. Но однажды терпение у Васи лопнуло, и он решительно заявил мне: "Всё кончено, Евгения, подаю на развод!" Я поняла по его тону, что он говорит это серьёзно. Слово с делом у него не расходились. Он очень меня любил, но жить со мной было уже невозможно.
 Я попросила его: "Вася, я в последний раз... потерпи... я брошу... найду в себе силы... Не бросай меня!" Он ушёл на службу, как-то странно сутулясь, будто на плечах у него был тяжёлый-тяжёлый груз... Это было в пол седьмого утра.
Я свалилась с кровати (встать не получилось, так была пьяна со вчерашнего), встала на колени перед иконой, прося у Бога прощения. Слёзы полились градом. И откуда только взялись? Никогда же раньше не плакала.  А тут реву - света Божьего не вижу. Шепчу: "Господи! Батюшка наш небесный, помоги! Боженька, я скатилась, я уже не человек, меня все презирают... Помоги мне бросить эту заразу. Без Твоей помощи я сделать этого уже не в силах...". И что только я Ему не говорила!
А потом поклялась: "Господи, накажи меня любой, самой лютой болезнью, пусть я умру в страшных муках, если нарушу моё обещание Тебе. Даю Тебе клятву, Господи, что до последнего моего дня я никогда не притронусь к этой гадости...".
В это время что-то щёлкнуло у меня в груди, и резко, как молния, сверкнуло перед глазами. И сразу - отпустило.
Такое настало чувство, что тяжесть, которую я носила в себе десять лет, в один миг исчезла. Я ощутила себя свободной. Я долго сидела на полу, ничего не соображая. А на душе и в теле было необыкновенно легко - как в детстве после летнего недолгого дождя, когда в небе играет цветами радуга...
Муж пришёл на обед, открыл дверь и стоит, не раздеваясь, говорит: "Я, наверное, не туда зашёл, не в ту дверь". Ведь у меня стол накрыт, всё приготовлено на высшем уровне. Отвечаю: "Вася, миленький, ты зашёл как раз туда, домой. Проходи, садись есть. Я больше не пью". Он снял шинель, сел за стол, пообедали...
В субботу Вася послал меня за бутылкой в магазин. Я принесла. Он разлил водку по рюмкам. Я свою отставила: "Нет, Вася, я не пью". Так он и поставил бутылку в секретер.
С тех пор прошло сорок лет. Больше я не выпила спиртного ни капли. Я дожила до глубокой старости. Болею, как все пожилые люди, но голова ясная, и память пока не подводит.
Дорогие милые люди! Не верьте тем, кто внушает, что пристрастие к алкоголю не преодолимо.  Я на своём примере убедилась, что это не так. Алкоголизм, как бы ни был запущен, может быть побеждён. И если побороть смертоносную привычку не хватает собственной воли, то надо обратиться за помощью к Высшим Силам. Для Бога нет ничего невозможного.
Знаю, что многие просили у Него помощи и не получили.  И сделали вывод: раз уж моя молитва к Нему не дошла, то Его и нет...  А ведь Бог проверяет нашу веру - насколько она сильна.
Надо молиться не просто словами, а всею душой, от всего сердца, искренне, обливаясь горькими слезами. Только такая - страстная, истинная - мольба доходит до Всевышнего.

________________
Примечание.
Тему были подсказала мне Е.В.Ф-я, опочанка, участница Великой Отечественной войны. Быль за авторством Е.В.Ф-й была опубликована в районной и областной газетах. Эти экземпляры я отдал Е.В., поэтому у меня их нет, как нет, к сожалению, и указаний на даты публикаций.






Снимали в городке кино...
_________________________________


В нашем городке снимали кино. Это было впервые за всю его пятисотлетнюю историю. Он сразу сделался необычным - повсюду разгуливали знаменитые артисты. Поговаривали, что приезжие ведут себя крайне раскованно, что в общежитии ПТУ, где их поселили, допоздна шум-гам, выпивки и дебоши. Кто-то из жильцов даже пожаловался в милицию: мол, что они себе позволяют?...  Это был шальной ветер в паруса женщин, мечтающих о новой любви. На время местные лавеласы померкли перед заезжими.
По вечерам "артисты" (так называли в городе всех, имеющих отношение к киносъёмкам) разъезжали по улицам в старинной кибитке - входили в роль. Лошадью правила главная героиня, молодая, но уже известная актриса. На улице она ничем особенно не выделялась - маленькая, худая, бледная, - но на экране, где её, ярко раскрашенную одеждами,  чаще других снимали крупным планом, она распускалась, как медуза.
Люди, не слишком уставшие на работе, спешили сняться в "массовках". Среди них было немало таких, которые днями напролёт околачивались на углу винного магазина. И, надо сказать, они пользовались большим спросом у режиссёра, которому по сценарию были крайне необходимы измождённые социальной несправедливостью пролетарии. Рассказывали, что режиссёр задумал снять эпизод, где пьяный провинциал спит в обнимку со свиньёй. Метафора была задумана сочная, за кандидатурой на роль пьяницы дело не стало, только вот свинья брыкалась, не желая сниматься в кино. Тогда вызвали ветеринара - свинья была усыплена уколом снотворного и улеглась рядом с человеком, физиономия которого была как будто сродни ей.
Режиссёр просыпался рано - с первыми рыбаками (а рыбалка в городе - священнодействие мужского населения). В утреннем тумане он успевал обежать городок, выбирая место для съёмок, подолгу расхаживал в каком-нибудь переулке, привлекая внимание аборигенов своей нездешней бородой и чёрной кожаной курткой. У режиссёра была манера смотреть на всех и всё только как на подходящие или неподходящие для съёмки объекты. Скажем, ему ничего не стоило окликнуть на улице женщину и, похвалив её завидный бюст и ноги, сказать: "Мне сегодня нужна такая, как вы. Приходите на Вал, к беседке. А если есть похожая на вас подруга, приводите и её". И женщина приходила на съёмки, как на свидание, предварительно раззвонив всем знакомым о своём невероятном успехе. Одна молодая учительница рассказывала, что этот бородатый чудак волочился за ней с километр, потом догнал и предложил пройтись перед кинокамерой, изображая представительницу древнейшей женской профессии. Дама тут же согласилась...
Кино снимали в старых кварталах, среди ветхих домов. Впрочем, новый квартал в городе один, остальные постройки вполне соответствуют духу начала прошлого века, который требовалось воссоздать в фильме. Дома в городке преимущественно деревянные, а немногие кирпичные и каменные здания дошли к нам из прошлых веков. Стены их обшарпанны, оконца темны и печальны, как лица старух. Жильцы встречали бородатого москвича жалобами: "Вот поглядите, как мы живём... Квартиру-то в горсовете обещают уже лет двадцать... Всё обещают... Может, вы посодействуете, а?...". Режиссёр кивал головой, молча проходил в убогие квартиры, пахнущие отсырелыми обоями, ломал голову над вопросом, как протащить в эти тесные норы громоздкое оборудование - ведь вот бы был шедевр реализма!
"Вот видите, как прогнил пол?... А починить - всё только обещают, обещают...",  - зудели жильцы. - "Да, это клад! - думал режиссёр , вглядываясь в потрескавшийся лик Христа на тёмной иконе. - Живёхонький, нетронутый прошлый век! И никаких дополнительных декораций не надо - только лампочку под потолком замаскировать, а эту керосиновую лампу зелёного стекла переставить с подоконника на стол...".
Жильцы гудели, облепив бородатого интеллигента плотным роем. Каждый старался сказать своё веское слово, даже споры закипали по поводу того или иного вопиющего факта их быта, режиссёр рассеянно кивал, думал: "Ведь вот и лица-то  эти, скорбные, как у сушёной рыбы, как нельзя лучше впишутся в обстановку той эпохи...".
По вечерам, в сумерках, к старым домам стекались толпы любопытствующего народа, гудел мотор, мощные прожекторы высвечивали оранжево-коричневый трухлявый зев подъезда, участники массовки суетливо наряжались в красочные старинные одежды...
В то лето я как-то раз зашёл в ресторан - пообедать. Молоденькая официанточка - одна на весь вместительный зал - обслуживала посетителей скоро и небрежно. В лице и движениях её - извиняюсь! - было что-то мышиное, юркое, даже в серых глазах... Нас, простых смертных, она обслуживала скоро и небрежно. Не до нас, тусклых, ей было - она спешила к столу, за которым расселась компания парней, причастных к синематографу. Самый видный (и слышный) из них был "фигура" - пом оператора. "Эля, иди к нам! Эля, посиди с нами!" - выкрикивал он. Официантка присаживалась на краешек стула. Пом между делом (то есть едой) убеждал девушку с солидной неторопливостью: "Не бойся, всё будет о, кей. Сначала поработаешь в гримёрной, посмотришь с той стороны экрана. Считай, что я уже выбил для тебя это местечко...".  Официантка улыбалась и... - простите! - ещё больше становилась похожа на мышку - ту самую, из детского мультика. У пома лоснились щёки, говорил он, как и обедал - с аппетитом: "Смотрите, у неё шея египтянки! А подбородок - как у Нефертити! А какая нога! Эля, покажи ногу!... Да ты - сама Грация, Эль! Цены ты себе не знаешь. Всё, забираю тебя с собой!  Не место тебе в этом захолустном ресторане. Ты увидишь настоящую жизнь. Настоящая - она цветная, громкая. Кто живёт скучно, серо - жизни не знает. Жизнь слабых-то ведь не любит. Слабые только смотрят в сторону жизни, но боятся к ней приблизиться...". Официанточка краснела, кивала, скромно улыбалась.
В глубине зала сидел режиссёр - ел торопливо, поблескивая очками, потом вышел, не удостоив и взглядом своих молодых коллег. "Творческий мужик. Ему счас не до нас. Вообще не до кого. Он окружён идеями...", - сказал толстощёкий пом.
После ухода бородача парни оживились, заказали ещё вина, наперебой взялись убеждать официантку уехать с ними. Когда она покидала их ненадолго, уходя к другим столам, парни тихонько переговаривались, громко смеялись...

___________________
Примечания.
Окончание рассказа автором опущено по этическим соображениям.
Рассказ напечатан в еженедельнике "Молодёжь Псковщины" 24 -30. 11. 1991 г. С. 14. Автором значится А. Низин (Ранний лит.псевдоним А. Е. Николаева). Проницательному читателю нетрудно заметить, что от Низина до Нивина - всего-то одна вертикальная чёрточка, приставленная спереди буквы "з".





Маленькое послесловие
_____________________________

 
При всём - на первый взгляд - различии былей и небылиц, вошедших в настоящую подборку, между ними есть глубинная внутренняя связь. Лишь по форме они разнятся, а по сути... служат одной идее. К примеру, "Ручеёк слёз"... О чём эта сказка? Разве не реалистична она? "Жаль батьке дочь, да баба хороша. Решил: буду с ней жить, а от дочки избавлюсь". Вот вечная дилемма, борьба первобытных инстинктов  и долга. Или, иначе - человека языческого, который никуда не ушёл даже с расцветом христианства, и новозаветного. Это же и вечный конфликт тела и души, а при более высоком осмыслении - борьба добра и зла - сил небесных и противников Бога...
 Именно этот вековечный конфликт  глубинно соединяет  собранные здесь "были и небылицы родного края". Небылицы... Да нет здесь никаких небылиц (в смысле оторванных от яви выдумок), а есть квинтэссенция самой что ни на есть жёсткой реальности. Этим-то и обусловлен наш читательский интерес к сему жанру.