Михаил Петров Уралмашевские голоса. Книга первая

Михаил Петров 
  Уралмашевские голоса. Книга первая
           «Писатель-краевед М. М. Петров и его книги»
        Я была свидетелем рождения очередной книги автора  под названием «Уралмашевские голоса». Первый экземпляр этой книги, я надеюсь, будет подарен мне с дарственной надписью автора. В предисловии к книге, я хочу рассказать о Михаиле Михайловиче Петрове, писателе – краеведе.
      Документальную повесть  «Истоки жизни», в которой автор описывает жизнь бабушки и дедушки, жизнь своих родителей, своё детство и юность,  я прочитала с большим интересом. И настояла на том, чтобы появилась электронная версия этой книги. А совсем недавно, в конце 2018 года, вышло второе издание этой книги.
  Первое издание  было осуществлено в 1998-2000гг.  М. М. Петров подарил тогда свою документальную повесть  Юрию Абрамовичу Левину, члену Союза российских писателей, автору книги «Автографы».  Юрий Левин рассказывает о книгах, подаренных автору и о людях, написавших их. С интересом я прочитала главы, в которых Левин рассказывает о поэтах, которых я знаю, с которыми посчастливилось мне общаться, это и Юрий Казарин, и Герман Дробиз, и Вадим Осипов и др.  Одна из глав  посвящена М. М. Петрову и его книге «Истоки жизни». Вот что пишет Левин: «Как сам автор сказал, он эту повесть писал всю жизнь. С предков начал – коренных уральцев, людей работящих, живших при Михайловском заводе. И дальше всё по порядку – день за днём, месяц за месяцем, год за годом. О нашем крае и гиганте – заводе».
   Документальную повесть «Истоки жизни» по просьбе М. М. Петрова я передала Л. А. Ладейщиковой, которая написала прекрасный отзыв об этой книге. Более благодарного читателя трудно найти, поэтому я перепечатала каждое слово Любови Анатольевны.
 «Дорогой Михаил Михайлович! Книгу Вашу «Истоки жизни», подаренную мне, я с внимательным удовольствием прочитала. Самое первое впечатление — полезная книга. Познавательная. Именно для меня — это пример бережного отношения к своей родословной. Увы, мои родители умерли слишком рано, один за другим в 1968  високосном году, за месяц до рождения внука... Боже мой! Какое это, Михаил Михайлович,  счастье, что Ваши отец и мама прожили долгую жизнь и смогли Вам о многом поведать... Их рассказы не пропали  даром, легли на благодатную почву: на благодарную сыновью память, да ещё под пытливое писательское перо.
   Книга эта — мемуарная, об истоках Вашей жизни, но в значительной степени — это повествование о времени, а не только о себе и родных. Конечно, каждую веточку вашего фамильного древа читатель не запомнит, но зато создаётся собирательный образ жителей уральского края, выходящий за рамки личной биографии и судьбы. 
   Автора повествованя, то есть Вас, я знаю давно, ещё с 60-х годов прошлого века, знаю как умного, красивого и знающего человека. Но в книге Вы постоянно прячете себя в тень, отводя себе роль скромного очевидца и незаметного участника событий. Но удивительно, что от этого — образ автора становится заметнее и достойнее, и вызывает большое доверие.
   Книга эта — историко-краеведческая и мемуарно-художественная — одновременно, так как достоверность и точность сочетаются с чистотой и ясностью языка. Уральский рабоче-крестьянски трудовой уклад наглядно передаётся через зримые биографические и исторические вехи и правдивые характеры реально живших на нашей земле — умных, смекалистых и работящих людей.
   Ваша книга «Истоки жизни», Михаил Михайлович, для меня — не только история Вашего рода, но и частица летописной биографии уральского края, с которым всё более ощущаю самое глубинное родство.
   Это — не рецензия, а отклик неравнодушного и благодарного читателя. Спасибо Вам и доброго здоровья! Не забывайте, что Вы, ко всему прочему, ещё и старейшина, почётный член уралмашевского «Творческого  семинара», которым я руковожу и которому в следующем  (2019) году исполняется 85 лет. С уважением Любовь Ладейщикова. Ночь 9-10 декабря 2018г».
       Самое яркое  воспоминание  из детства Михаила Михайловича  – дирижабль над городом.  Шёл 1937 год.  В школе пронеслась весть: дирижабль над Уралмашем! Ребята высыпали на улицу, наполненную шумом, неясно откуда идущим. Все вертели головами, но ничего не видели.  И вдруг из-за крыши школы медленно выплыл огромный серебристый, похожий на кита, корабль. Утробно гудя, он величественно плыл по небу. В те годы и самолёт- то был редкостью, а тут такое чудо над головой. При виде его невозможно было удержаться от радостных криков. Дирижабль долго кружил над Уралмашем.  Воздушный корабль с огромными буквами «СССР» на покатом боку проплывал над домом, где жил Миша. Хорошо была видна продолговатая гондола с окнами, гудящие моторы и на хвосте пересекающиеся под прямым углом рули управления. На всю жизнь запомнилась Мише эта величественная картина.
     Позднее Михаил Михайлович восстановил хронику дирижабля, написал на эту тему большой очерк, который был опубликован в местной газете, а в 1993 году вышла  книга «Дирижабль над городом».
  Марк Луцкий, член Союза писателей, в своём сборнике «Встреча», вышедшем в 1995 году, в разделе «Моим собратьям по перу»,  посвятил одно четверостишие М. М. Петрову:
«Глаз его с годами не слабеет,
Видит рядом, видит и вдали,
С дирижабля, может, и виднее,
Только глубже видится с земли».
     Один экземпляр этой книги с дарственной надписью  хранится у М. М. Петрова: «Михаилу Петрову, автору книги краеведческих заметок «Дирижабль над городом».
     А тяга к литературному творчеству появилась у Миши ещё в школьные годы,в 1938 году, после полёта самолёта «Родина».  Штурман Марина Раскова выбросилась с парашютом из самолёта в тайгу и там, пока бродила, преодолевая страх, голод и одиночество, нашла в себе мужество вести дневник – делала дневниковые записи урывками, то у костра, то пристроившись на пенёк. А потом, вернувшись в Москву, опубликовала эти записи в «Роман – газете». Миша Петров, восхищённый её подвигом, и в неменьшей степени её дневником, тоже начал писать дневник, который пишет до сих пор. В своём дневнике Михаил Михайлович отражает значительные события в нашем городе, в стране и своё личное отношение к этим событиям.   В 1946 г. он начал посещать драмкружок в клубе им. Сталина на Уралмаше и в дневнике записывал: когда и как проходили выступления кружковцев в госпиталях, в школах, на открытых площадках соцгорода Уралмаша.
   В 1950 году Михаил Петров записался в литературный кружок при Уралмашевской многотиражке «За тяжёлое машиностроение». М. М. Петров вспоминает: «Собирались мы каждую неделю на поэтические среды и на прозаические пятницы, и я после каждого собрания в дневнике делал записи о людях, выступавших со своими произведениями, разбирал то, что очередной товарищ написал. Руководили нами свердловские писатели и поэты: Леонид Шкавро, Ефим Ружанский, Альберт Яковлев, автор известной повести «Кержачка», Владимир Сибирёв, Леонид Фомин, Александр Филиппович, Герман Иванов, Борис Путилов, Любовь Ладейщикова, Николай Кузин. Из членов литобъединения стали членами Союза писателей: Ольга Калинцева, Михаил Пилипенко, Вячеслав Шугаев, Николай Егоров, Альфред Гольд, Любовь Ладейщикова, Юрий Конецкий, Борис Вайсберг».
    Дневниковые записи стали основой для книги «Уралмашевские всходы: Документальные записи из истории литобъединения Уралмаша», вышедшей в 1997 году. 
      М. М. Петров в своей книге «Уралмашевские всходы» описывает многие интересные события литературной жизни  города и Уралмаша.  Так: «Осенью 1975 года  во дворце культуры Уралмаша состоялось закрытие дней советской литературы, проводимых в Свердловской области. Только что прибывшие из области именитые писатели, уставшие, измученные, не приглаженные, заняли почётные места на сцене. Предоставлено слово поэту Николаю Доризо, он читает свои стихи. В. Попов, автор романа «Сталь и шлак», рассказал о том, как работал много лет начальником мартеновских цехов Урала и Донбасса. 
   Андрей Вознесенский вышел на авансцену под бурные аплодисменты молодёжи. Он в белом джемпере, в распахнутой чёрной кожаной куртке. Встал у микрофона, широко расставив ноги и, чуть откинувшись всем корпусом назад, начал читать стихи громко, отрывисто».
     Я спросила Михаила Михайловича: «А какие стихи читал в тот вечер А. Вознесенский?»  Он полистал свой дневник и сказал мне: «Анафема», «Первый лёд», «Сидишь беременная», «Исповедь», «Новый год в Риме». На бис оду «Сплетникам».   
 В литобъединение Уралмаша приезжали именитые уральские писатели. Так 8 января 1985 г. состоялась встреча с известным поэтом и сатириком Германом Дробизом.  В 1988 году гостем литобъединения был писатель Николай Григорьевич Никонов.
- Многим кажется, что быть писателем легко, - начал Николай Григорьевич, - мнение такое ошибочно. Это очень трудно. Я в каждую книгу вкладываю всю энергию. Пишу на износ, выкручивая себя. Отдаю книге всё: знания, нервы, ум. Как будто это моя последняя книга. А потом ещё работа с редактором, с цензором, когда тебя заставляют отказываться от многого.
 24 ноября 1994 года  в литобъединении был праздник – читали первые экземпляры долгожданной книги «Всходы» (Уралмашевские голоса. Выпуск 2). Этого дня ждали 37 лет! Эта книга уже стала библиографической  редкостью, но библиотеки Уралмаша бережно хранят этот сборник».
 Воспоминания М. М. Петрова о литобъединении Уралмаша заканчиваются 1997 годом, годом выпуска книги  «Уралмашевские всходы». В 2009 году М.М. Петров выпустил 2-е издание этой книги к 75-летию летературного объединения Уралмаша.  Прямым продолжением этих изданий стала серия книг «Встречи». Перед вами, дорогие читатели,  очередная  книга  о старейшем литературном объединении Екатеринбурга, которому в 2019 году исполняется 85 лет.
  В июне 1984 года литературному объединению Уралмаша должно было исполниться 50 лет. М. М. Петрову поручили разыскать по городу, да и по стране, бывших членов литобъединения. И тогда он вспомнил Бориса Васильева, ставшего к тому времени очень известным писателем. Правда, на литературных собраниях он его не встречал. Возможно, он приходил в те дни, когда Петров пропускал занятия. Михаил Михайлович нашёл московский адрес писателя и написал письмо. У М. М. Петрова сохранилась копия этого письма:
«Здравствуйте, Борис Львович!
   Как-то в предисловии к одной из Ваших книг я прочитал, что в конце сороковых годов Вы работали на Уралмашзаводе. Если это так,  то мы с Вами знакомы по линии драмколлектива. Я в те годы работал конструктором, в свободное время занимался в кружке художественной самодеятельности. И имел счастье играть с Вами в одной пьесе Чехова «Юбилей». Помните?
  Репетировали мы в квартире у Никоновых. Занимались с таким азартом и с такими громкими криками, что привлекали внимание людей на улице. Вы играли роль бухгалтера Хирина, а я – директора банка Шипучина.
  После сыгранного нами спектакля, руководитель драмколлектива Иван Вахонин сказал, кивнув на Вас: «Очень талантлив!» Он оказался прозорлив, хотя Вы пошли по другому пути – не актёрскому.
 Борис Львович,  много лет я занимаюсь в литобъединении при многотиражной газете Уралмаша «За тяжёлое машиностроение».  В этом году коллективу исполняется 50 лет, и мы собираем сведения о нашем коллективе.
  Борис Львович, когда Вы работали на Уралмаше, не посещали ли  литкружок? Если бывали в нём, вспомните, пожалуйста, людей, приходивших на занятия, как протекала работа, где публиковались и т.д.
  Желаю Вам здоровья и творческих успехов!
  С уважением Петров Михаил Михайлович,  инженер Уралмашзавода.  30.01.84.»

Через короткое время пришёл ответ:
«Дорогой мой Шипучин!
  И мне, и Зоре (если помните мою жену) было в высшей степени приятно получить Ваше письмо. Конечно, Михаил Михайлович, мы прекрасно помним эти репетиции, которые проходили на улице Ильича,4. В марте – апреле приедем в город, где когда – то начинали работать. И уж тогда непременно приедем на Уралмаш. А вот в литобъединении я никогда не был, увы. 6.02.84. С уважением Ваш Б. Васильев (Хирин)».
  «Обещание своё Борис Васильев сдержал и приехал в город своей молодости.  28 ноября 1984 года в 17 часов в новом Дворце культуры Уралмаша состоялась встреча с ним. Сначала Васильев кратко рассказал о себе. Ветеран войны. После учёбы с 1949 по 1954 год работал на Уралмаше инженером - испытателем танков. С тех пор у него здесь много друзей. «Мы здесь!»- раздалось в зале. И с первого ряда поднялась группа людей. Раздались аплодисменты. Васильев поднял руки, приветствуя старых товарищей. Потом стал отвечать на записки.
  Рассказал он и о том, как написал повесть о девчатах на войне и послал её бандеролью в журнал «Юность», уже живя в Москве. Сам пойти в такой знаменитый журнал постеснялся. Ответа ждал три месяца. Однажды в пять часов утра раздался телефонный звонок. Говорил главный редактор журнала Борис Полевой:
- Это вы написали повесть о девушках на войне?
- Да, я.
- Кому - нибудь предлагали эту вещь?
- Нет, не предлагал.
- Приходите в редакцию, будем работать.
- Пришёл в редакцию,- рассказывал Васильев, - Борис Полевой сразу огорошил меня, забраковав название, и сказал, что его заместитель предлагает хорошее название: «А зори здесь тихие…»
 Новое название Васильеву понравилось. А вскоре журнал «Юность» опубликовал эту повесть.
  Когда выступление Бориса Васильева закончилось, он стал радостно пожимать своим друзьям руки. Когда я назвался Шипучиным, он протянул мне обе руки: «Здравствуйте, Михаил Михайлович!»
  Через два дня  мне передали подарок от Бориса Васильева – книгу «А зори здесь тихие…» с автографом: «Дорогому Михаилу Михайловичу Петрову, дорогому Шипучину с огромной искренней благодарностью за память. Спасибо, Мишенька, за то письмо! Твой Б. Васильев.29.11.84».  Я берегу эту книгу как самый дорогой подарок».
  Так родился документальный рассказ «История одного автографа» и он стал  главой в книге Б. С. Вайсберга «Летописец», посвящённой М. М. Петрову.
   В книге «Шестой вариант»  в главе  «Сердце до сих пор болит» М. М. Петров рассказывает об одном из поэтов Уралмаша – Михаиле Боринском. В частности он пишет:
  «На собрании «Круглого стола» 27 февраля 1999г. Михаил Боринский зачитал несколько стихотворных шаржей на присутствующих. Прозвучала дружеская эпиграмма и на меня:
Петров – чугунщик первоклассный,
Варил в вагранке свой чугун.
А в жизни человек прекрасный.
Писатель. Но не говорун.
  При последнем слове «не говорун» пронёсся смешок и чей- то голос подметил: «Верно, не говорун…»
    В 1987 году М.М. Петров стал членом Общества уральских краеведов и начал публиковать свои краеведческие находки в газетах «Вечерний Свердловск», «Уральский рабочий», в «Областной газете» и в журнале «Уральский следопыт». Всего опубликовано 36 краеведческих находок. Об одном краеведческом поиске хочу вам рассказать. Михаил Михайлович вспоминает:
  «В 1989 г. в газете «За тяжёлое машиностроение» за 1934г. я  нашёл воспоминание Чудновского о расстреле Колчака. Переписал это воспоминание и унёс в редакцию журнала «Уральский следопыт». Редактор отдела краеведения Юний Горбунов спросил: «Кто это такой Чудновский?» Я пожал плечами. «Вот когда узнаете всё о Чудновском, мы ваш материал и  опубликуем». И вот с того момента у меня начался первый краеведческий поиск.  Очень много пришлось перелистать документов, встречался несколько раз  с сыном Чудновского -  Львом Самуиловичем и в июле 1989 г. мой материал «Эхо Ангарского залпа» был опубликован».
   А в 1990 г. вышла в свет книга «37-й на Урале» в Средне-Уральском книжном издательстве, где был опубликован очерк М. М. Петрова   о жизни и деятельности Самуила Гдальевича Чудновского. С 1928 по 1935 гг. он работал председателем Уральского областного суда, а в 1935 г. был  переведён в Ленинград, где в 1937 году его арестовали и расстреляли. Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 21 ноября 1957г. приговор в отношении Чудновского отменён и дело о нём прекращено за отсутствием состава преступления. Так что Чудновский сгорел в пламени адского огня, к раздуванию которого он сам был причастен. В книге «Шестой вариант» в главе «Сгорел в том же огне»  Михаил Михайлович пишет:
 «Когда вышла из печати книга «37-й на Урале», где помещена моя статья о Самуиле Чудновском, я купил несколько экземпляров и один из них повёз  сыну моего героя в подарок. Лев Самуилович Чудновский встретил меня весьма приветливо и посетовал на то, что книгу так и не сумел купить. Тогда я извлёк из портфеля экземпляр и торжественно вручил Льву Самуиловичу.
- Отец!- воскликнул он, едва взяв книгу.
Я опешил.
- Это мой отец изображён на обложке!
  Он достал альбом с фотографиями: «Смотрите, вот он!» И верно: то же самое лицо, только на обложке книги изображена голова и часть плеча, а на фотографии из альбома он весь, сидящий на стуле. В книге нет подписи под фотографией ни на обложке, ни на странице 238, где она была напечатана повторно.
     В каждой библиотеке есть книги из серии  «История в ликах городов». М. М. Петров причастен к изданию книги под названием «Наследники Икара», куда вошёл краеведческий очерк о городе Михайловске – малой родине Михаила Михайловича, где жили его деды и прадеды.
     Хочется  рассказать ещё об одном очерке автора, который он посвятил своему деду – Ивану Афанасьевичу Климову. Очерк называется «Пришёл в лаптях и ушёл в лаптях».  Очерк о деде вошел в коллективный сборник «Двадцать лет спустя», вышедший в Екатеринбурге в 1994 году. Сборник  выпущен к 20-летию секции очерка и публицистики при Екатеринбургской писательской организации. И. А. Климов  родился в 1867 году в Михайловском в небогатой крестьянской семье.  Отец, видя большой интерес сына к технике, дал ему  образование. Иван окончил Михайловское училище, а потом отец его устроил на Михайловский завод учеником слесаря. Куда только судьба не кидала Ивана по Уралу.  В конце XIX века  Иван Афанасьевич с женой оказался в Невьянске.  Здесь он стал работать коммивояжером. Здесь он познакомился с инженером Александром Степановичем Левитским, которого вскоре назначили горным начальником Гороблагодатского округа.  А. С. Левитский сыграл заметную роль в жизни Климова.
 «На Кушвинский металлургический завод поступили новые воздуходувки к домнам.  Техники, обслуживающие домну, не могли найти причину некачественного дутья. Левитский пригласил Климова в Кушву и попросил помочь разобраться в неполадках. Под руководством Ивана Афанасьевича насосы вскоре заработали на полную мощность.
  Он подтвердил ещё раз молву о себе, как о талантливом специалисте, разбирающемся в технике. Этот случай послужил Левитскому поводом назначить Ивана Климова мастером механических работ на гору Благодать.
   Так начало XX века ознаменовалось для четы Климовых новым местом жительства. Здесь Иван Афанасьевич проработал около 20 лет. Дел было много. На рудник начали поступать первые экскаваторы в разобранном виде и требовалось их качественно собрать. Большая работа была по возведению новой промывочной обогатительной фабрики. Климов внёс массу изменений и усовершенствований  в работу подвесной  канатной дороги для транспортировки руды к домнам. Начальство Климова ценило и хорошо оплачивало его работу».
 У Ивана Афанасьевича  было три дочери, которые учились в Кушве. Одна из дочерей его - Сусанна стала матерью М. М. Петрова. Своей маме он посвятил книгу и назвал её «Вспоминая маму».
  Всего  с первой публикации в 1954 году,  Михаилом Михайловичем было подготовлено и   напечатано 469 различных материалов, из них 3 очерка в газете «Правда», юмореска в «Социалистической индустрии», зарисовка в «Советской культуре». Автор выпустил более 30 книг. М.М. Петров имеет свою страничку на сайте  «Проза. Ру», где вы можете познакомиться с его  произведениями, это и «Уралмашевские всходы»,  а также с повестью «Вояж в Советскую Россию», посвящённую Ивану Алексеевичу Бунину, с документальной повестью «Истоки жизни», с серией книг «Встречи». И, конечно, вы можете почитать книги М. М. Петрова в муниципальных  библиотеках Екатеринбурга, в краеведческом отделе библиотеки имени В. Г. Белинского.  Повезло читателям библиотеки им. Ф. Ф. Павленкова г. Верхняя Тура, в фондах которой есть многие изданные книги писателя — краеведа. Читайте книги М. М. Петрова и получите огромное наслаждение от чтения литературы  о родном крае.
 А. Исупова









    Уралмашевские голоса
                Книга,  подготовленная  к  изданию
                Ефимом  Григорьевичем  Ружанским
в 1957 году.
                Предисловие
                Заводские  литераторы
     Уралмашзавод,  «отец  заводов»,  как  назвал  его  А. М. Горький,  известен  всей  стране  не  только  своей  первоклассной  продукцией,  но  и  замечательными  людьми – передовыми  конструкторами,  мастерами,  рабочими.
     В  своих  произведениях  заводские  литераторы  пытаются  показывать  передовиков  производства,  создавать  обобщенные  образы  наших  индустриальных  рабочих,  рисовать  их  труд  и  быт,  высмеивать  все  то,  что  мешает  идти  вперед.
     Литературное  объединение   Уралмашзавода – одно  из  старейших  на  Урале.  Однако  регулярно  и  планово  оно  стало  работать  лишь  в  последние  годы.  Были  подготовлены  материалы  для  литературных  страниц  и  радиопередач.  Члены  литобъединения  А. Силин, И. Иванов, А. Беренов  публиковали  свои  произведения  в  центральной  печати,  а  другие – И. Ронин,  А. Занин,  Н.Старина,  Ю. Шмелев, И. Зудилина,  В. Шугаев, А. Воловик – в  областных  альманахах,  сборниках,  газетах, по  радио.
     Успешно  работает  поэт-лирик,  токарь  механического  цеха  крупных  узлов  Юрий  Шмелев,  опубликовавший  ряд  стихов  о  труде,  поэму  «Башмаки» - о  сборщиках  шагающего  экскаватора,  а  также  текст  песни  об  Уралмашзаводе,  которую  исполняет  хоровой  ансамбль  заводского  Дворца  культуры.
     Из  заводских  поэтов  выделяются  также  Александр  Воловик  и  Альберт  Силин.  А. Воловик – поэт,  которому  близка  не  только  личная,  но  и  гражданская  лирика.  В  творчестве  А. Силина  большое  место  занимает  сатира. Он  любит  Маяковского,  учится  у  него  находить  значительную  тему  и  бичевать  все  то,  что  мешает  нам  идти  к цели. Силин  работает  серьезно,  часто  печатает  свои  стихи  в  заводской  и  областных  газетах.
     Пишут  стихи  также  Николай  Петров, Валерий  Ковалев,  Альберт  Щелоков,  Геннадий  Якимов  и  другие.
     Имеются  в  литобъединении  товарищи,  которые  пишут  для  детей.  Это -  Ольга  Калинцева  и  Михаил  Петров.  Калинцева   работает  над  сказками  для  детей.  За  относительно  короткое  время  она  добилась  в  этом  трудном  жанре  больших  удач.  Ее  сказки  «Случай  в  сумке»  и  «Мишкина  обида»  опубликованы  в  сборниках  «Боевые  ребята».  Михаил  Петров  опубликовал  свой  рассказ  «Творцы» -  о  том  как  дети  уралмашевцев  строили  модель  экскаватора,  и   рассказ  «На  рыбалке».
     Произведения  заводских  литераторов  отличаются  не  только  тематическим,  но  и  жанровым  разнообразием.  Это  позволяет  помещать  литературные  страницы  в  заводской  газете  «За  тяжелое  машиностроение»,  в  газете  «На  смену!».
     Члены  литобъединения  Уралмашзавода  выступали  с  чтением  своих  произведений  по  заводскому  радио  и  цехах,  по  областному  радио  и  на  смотрах  самодеятельности.  Однако,  главным  достижением  литературного  объединения  является  творческий  рост  ряда  молодых  заводских   литераторов, готовящих  к  печати  свои  первые  книги.
     Несколько  рассказов,  главным  образом  из  жизни  рабочих  дореволюционного  Урала,  опубликовал  в  альманахе  «Уральский  современник»  Иван  Александрович  Иванов. Сейчас  издается  его  повесть  «Гришкино  ученье».  Дорабатывает  свою  повесть  из  жизни  молодых  рабочих  «Становление»  технолог  Анатолий Изотович  Занин.  Готовит  к  изданию  сборник  стихотворных  фельетонов  Альберт  Иванович  Силин.  Цикл  стихов  об  Уралмашзаводе  написал  способный  поэт  Александр  Воловик.
     Теоретическая  учеба  и  обсуждение  произведений в  литобъединении,  способствуют  творческому  росту  молодых  литераторов  Уралмашзавода.  Пожелаем  же  им  большого  проникновения  в  жизнь  и  в  тайны  сложного  литературного  мастерства. И  пусть  этот  первый  сборник  произведений  молодых  литераторов  вдохновит  их  на  новые  творческие   успехи.               
    Е. Ружанский,  руководитель  литературного  объединения  Уралмашзавода.

     Я  захотел  продолжить  рассказ  о  своих  собратьях  по  перу,  произведения  которых  включены в  сборник  «Уралмашевские  голоса». О некоторых из них я уже рассказал в своих очерках и включил их в книги «Встречи», это Альберт Силин, Анатолий Занин, Геннадий Якимов, Иван Александрович Иванов и другие. Но  прежде  я  расскажу  о  самом  Е. Г. Ружанском,  и  возьму  этот  материал  из энциклопедического словаря - справочника   «Писатели  Екатеринбурга и края, коему сей город приписан». Автор — составитель Алексей Ивунин. Книга вышла в 2017 году.

                Ружанский  Ефим  Григорьевич
        ( 05. 11. 1910,  г.  Елисаветград  Херсонской  губернии -
                23. 02. 1961, г. Свердловск)
          Поэт.
     Родился  в  семье  кузнеца.  Окончив  профтехшколу,  работал  токарем  на  Ленинградском  заводе  «Электрик».  Без  отрыва  от  производства  учился  во  втузе  при  заводе.  Одновременно учился  в  вечернем  литературном  университете  при  Ленинградском  отделении  Комакадемии. В  1931  году  принят  в  аспирантуру  Института  речевой  культуры.  С  этого  года  начал  печататься  в  периодике  Ленинграда  и  Украины.  Писал на  русском,  а  больше  на  украинском  языке.  Работал  в  Харькове  редактором  Укриздата,  позднее  в  Ленинграде (отделение  Детиздата).  Сотрудничал  в  газетах,  много  занимался  переводами.  Первая  книга  стихов  вышла  в  1934  году  в  Харькове.  В  дни  блокады  Ленинграда  сотрудничал  в  газетах  «Смена»,  «Ленинградская  правда»,  «На  страже  Родины».  Член  СП  СССР  с  1936 г.  Из  блокадного  Ленинграда  вывезен  больным  по  Дороге  жизни.  Жил  в  Свердловске  с  1942  года. Был  руководителем  литературного  объединения  Уралмашзавода  с  1952  по  1960 год.
    Сочинения:  Сплошная  лирика.  Стихи - Харьков,  1934 г.; Поднимается  песня:  стихи -  Киев, 1936г.;  Поэзия – Киев,  1940г.;  Умельцы – Свердловск -1952 г.;  Горная тропа – Свердловск, 1953 г.; Первый  шаг – Челябинск,  1954 г.; Стихи  детям – Курган,  1954 г.; Стихи  «Авось  и  Какнибудь» - Сердловск,  1969;  1974.

     Ефим  Григорьевич  Ружанский  руководил  Уралмашевским  литобъединением  с  1952 г.  по  1960 г.  Мог  бы  руководить  и  дальше,  но  сильно  заболел  и  слег  в  постель.  Узнав  об  этом  мы,  кружковцы,  решили  его  навестить  и  поздравить  с  юбилеем, с  50-летием.  Купили  альбом  для  фотографий,  съездили  к  нему,  поздравили.  Он,  тронутый  вниманием,  ответил  нам  через  газету.  Вот  эта  заметка:  «Письмо  юбиляра.  Недавно  общественность  города  Свердловска  отметила  пятидесятилетие  со  дня  рождения  своего  земляка,  писателя  Ефима  Григорьевича  Ружанского.  Имя  этого  замечательного  поэта,  многие  его  произведения  хорошо  знакомы  уралмашевцам.
     А  для  заводских  литераторов  Ефим  Григорьевич  был  и  остается  учителем,  наставником  и  другом,  так  как  на  протяжении  нескольких  лет  он  руководил  литобъединением  Уралмашзавода.  И  по  сей  день  творчество  писателя,  прикованного  тяжелым  недугом  к  постели,  служит  образцом  для  кружковцев.
     Коллектив  редакции  заводской  многотиражки  и  литературное  объединение  направили  Е. Г. Ружанскому  свои  поздравления.  А  вчера  в  редакцию  газеты  пришло  письмо:  «СОТРУДНИКАМ  ГАЗЕТЫ   «ЗА  ТЯЖЕЛОЕ  МАШИНОСТРОЕНИЕ»,  ЧЛЕНАМ  ЛИТОБЪЕДИНЕНИЯ  УРАЛМАШЗАВОДА.  Дорогие  мои  уралмашевцы!  Сердечно  тронут  вашим  вниманием  и  оценкой  моей  работы  в  литобъедиении  завода.  Спасибо  вам  и  за  подарок.  Все  это  для  меня  очень  дорого,  милые  вы   мои,  хорошие!
     Желаю  вам  здоровья  и  больших  успехов  в  работе,  в  литературной деятельности.
     Надеюсь,  Вы  порадуете  меня  своими  новыми  произведениями – очерками,  рассказами,  повестями  и  стихами – о  чудесных  людях  индустриального  труда,  об  уралмашевцах.
     Жму  Ваши  трудовые  руки  и  желаю  добра.
Ваш  Ефим  Ружанский».

В  июне  1959  года  литераторы  Уралмаша  отмечали  свое  25 –летие.  По  этому  поводу  Ефим  Григорьевич  Ружанский  прислал  в  редакцию  газеты  «За  тяжелое  машиностроение»  небольшую  заметку  под  названием  «Овладевайте  мастерством»,  которая  была  опубликована  18  июня  1959 года.
    ОВЛАДЕВАЙТЕ МАСТЕРСТВОМ
     Большой  праздник  у  литераторов   Уралмашзавода.  Они отмечают свой двадцатипятилетний юбилей. Почти одновременно с пуском Уралмаша были сделаны попытки организовать заводской литературный кружок. Сначала кружковцы только обсуждали новые произведения советских писателей. А вскоре при Дворце культуры собралась группа молодых литераторов. Позднее ею руководил тогдашний редактор газеты  «За тяжёлое машиностроение» И. Л. Брилович – Адский.
Довелось и мне около десяти лет руководить литературным объединением Уралмашзавода. И теперь, вовсе не юбилея ради,  должен признаться: большое удовлетворение чувствую от того, что заводские литераторы достигли успехов.
Вышли книги уралмашевцев:  И. Иванова, А. Силина, опубликована в журнале «Урал» повесть инженера А. Занина. Часто печатаются басни выросшего в литгруппе, а затем закончившего  литературный институт Г. Якимова. Рассказы И. Зудилиной, В. Дроздова, М. Петрова, сказки О. Калинцевой, стихи А. Щёлокова и многих других – всё это свидетельство роста уралмашевских литераторов.
Не успокаивайтесь на достигнутом, дорогие товарищи! Овладевайте литературным мастерством. Вам предстоит написать хорошие произведения о замечательных людях Уралмаша, творцах семилетки.
С праздником вас, заводские литераторы!
    Е. Ружанский, писатель.

Калинцева  Ольга   Васильевна
                (18. 03. 1921 , г.Ейск - 25. 03. 2007, Санкт-Петербург)
Из  энциклопедического словаря – справочника «Писатели Екатеринбурга»:
     Отца  расстреляли  большевики  в  1921 г., хотя  он  был  школьным  учителем,  прапорщиком  служил  в  армии  в  Первую  мировую  войну. В  Великую  Отечественную  войну  Калинцева  находилась  в  оккупации.  Переехала  в  Свердловск  в  1947 г. Окончила  машиностроительный  техникум,  год  работала  конструктором  на  Уралмашзаводе. 
     В  литобъединении  Уралмаш  с  1952 г. Член  Союза  российских  писателей с 1993 г.  Переехала  в  Санкт-Петербург в 1998 г.
   Сочинения: «Сказки  про  Надю» – Св-к,  1963.;  «Наши»:  Семейная  хроника ( 1886 – 1986)- Св-к, 1992.;  «Случай  в  сумке»:  Боевые  ребята(журнал) -1953.
     В  1952 г.  к  нам  в  литкружок  пришла  Ольга  Васильевна  Калинцева -  тридцатилетняя  женщина, образованная,  начитанная,  что  сразу  стало  заметно  с  первого  знакомства  с  нею,  а  Александр  Воловик,  по - моему,  даже  в  нее  влюбился,  так  сразу  с  ней  начал  беседовать на актуальные темы.  А  темы  эти  касались  политзаключенных,  которые  до  сих  пор  были  за  решеткой. 
    Талант  ее,  как  прозаика,  отметил  и  наш  руководитель  Ефим  Григорьевич  Ружанский,  когда  она  нам  при  первом  знакомстве  прочитала  свою  сказку  «Случай  в  сумке».  И  эта  ее  сказка  вскоре  была  опубликована  в  журнале  «Боевые  ребята».  Публикацию  эту  организовал  Ружанский.  Ольга  Васильевна  потом  в  книге  «Наши»  писала,  что  гонорар  за   эту  сказку  она  получила  в  сумме  689 руб.75 коп. По  тем  годам  это  были  большие  деньги  и  она  их  отослала  своей  тете,  которая  воспитывала  ее  после  смерти  родной  матери  от  туберкулеза.
      Позднее  Ольга  Васильевна  прочитала  нам ещё  несолько сказок для детей, которые также  присутствующими  кружковцами  были  отмечена  положительно,  а  Ружанский  взял  их  для  подготовки  издания  отдельной  книжкой,  но  вскоре  Ефим  Григорьевич  умер  и  поэтому  книжка «Сказки  про  Надю» вышла  только  в  1963  году.
    Хочу  привести  одно  из  выступлений  Калинцевой,  как  человека  образованного  и  умного,  поэтому  помещаю  тут  выписку  из  своего  дневника:  «24  ноября  1965 года. Сегодня  было  собрание  в  редакции  газеты  «За  тяжелое  машиностроение». Разбирали  вопрос:  почему  за  весь  год  литкружок  не  дал  ни  одной  литстраницы?
     Вначале  говорил  Л. М. Иоффе.  Он  сказал,  что  подготовленную  литстраницу  в  начале  ноября  редакция  не  могла  дать  из-за  стихов  Конецкого,  которые  имели не  гражданскую и  не  заводскую  тематику,  а  был,  в  частности,  один  стих « О  корове» и  т.д.  в  этом  же  духе.
     Сказав   это,  Иоффе  ушел,  сославшись  на  занятость.  Остался  П.  Постыляков,  но  и  этот  пытался  все  время  сбежать.  Потом  выступила  О. В. Калинцева  и  с  запальчивостью  спросила:  «С  какой  песни  раньше  начинались  концерты?  Песней  о  Сталине. Какой  песней  начинаются  концерты  сейчас?  Песней  о  партии!  Оскомину  все  это  набило.  Нужен  людям  отдых  от  всего  этого.  И  я  считаю,  что  лирика  в  газете – это  хорошо!  В  вашей  газете  90  процентов  пишется  о  заводе,  о  производстве.  Людям  все  это  осточертело,  хочется  иногда  просто  отдохнуть,  почитать  стихи,  рассказы.  И  совсем  не  обязательно,  чтоб  эти  произведения  с  гражданской  тематикой.  Ведь  в  конечном  итоге,  печатая  хорошие  стихи,  пусть  о  корове,  мы  тем  самым  воспитываем  в  читателе  хороший  вкус,  а  также  доставляем  какую-то  радость – это  главное.
     Теперь  о  другом.  Вы  напечатали  отрывок  из  моей  повести  под  заголовком «Чудят  Никоны».  Это  повесть  о  том,  что  мне  дорого.  Поэтому  каждая  строчка  в  ней – частица  моего  сердца.  И  что  же  вы  сделали  с  этим  отрывком?  Вы,  не  считаясь  с  автором,  вычеркнули  в  нем  слова,  некоторые  предложения  просто  так,  наугад.  И  получилось  не  произведение,  а  неизвестно  что.  После  этого  я,  конечно,  не  буду  давать  свои  произведения  в  вашу  газету».
     Постыляков  начал  оправдываться,  ссылаясь  на  то,  что  отрывок  он  увидел  уже  в  полосе  и  добавил,  что  правкой  рукописи  занимался  Иоффе.
     После  этого  разбора  в  редакции  газеты  «За  тяжелое  машиностроение»  произведения  О. В. Калинцевой  не  печатались  и  посещать  наши  собрания  литобъединения  она  прекратила.
     И  неожиданно  я  встретил  Ольгу  Васильевну  у  нас  на  Посадской,  возле  троллейбусного  кольца,  в  1986  году.  Удивился.  «А  я  уже  год,  как  живу  здесь,  -  ответила  Ольга  Васильевна, - поменяла  Уралмаш  на  юго-западный  район». Она мне рассказала о себе. Проработав год на Уралмаше, стала  домохозяйкой. Приобрела  деревянный  ткацкий  станок  и  начала  на  этом  станке  из  ниток  ткать  разных  фасонов  платья  для  своих  дочерей,  большая  зависть  ее  подружек,  так  как  в  те  годы  промышленность  тканей  для  одежды,  выпускала  очень  мало.
  Позднее,  когда  Ольга  Васильевна  собиралась  покинуть  наш  город,  то  попросила  меня  перенести  деревянные  части  ткацкого  станка  с  четвертого  этажа  в  подвал.  Хоть  части  ткацкого  станка  были  из  дерева,  оказались  очень  тяжелыми  и  я сильно  умаялся,  перетаскивая  их  сверху  вниз.
   В разговоре  она  поведала  мне,  что  много  лет  работает  над  мемуарами  о  своей  родословной.  Я  сказал,  что  это  дело  отличное – надо  публиковать.
     -  Публиковать  не  думаю,  все  оставлю  детям.  Пусть  читают.
     -  Не  будут  они  читать.
     -  Вы  не  знаете  моих  детей.
     -  Возможно.  Тогда  жаль,  что  будут  читать  только  ваши  дети.  Я  бы  тоже  почитал,  слог  у  Вас  очень  хороший,  да  и  многим,  думаю, это  было  бы  интересно.
     -  Вряд  ли,  - ответила  она.
     -  Давайте  приходите  к  нам  в  секцию  публицистики, - сказал  я, -  занятия  проводит  Семен  Борисович  Шмерлинг,  симпатичный  товарищ,  мягкий,  внимательный.  Приходите.
     -  Даже  не  знаю.  Неудобно.  Никто  меня  туда  не  приглашал.
     -  Я  приглашаю.
     Впервые  Ольгу  Васильевну  я  привел  в  секцию  публицистики  12  ноября  1986 года,  представил  нашим  товарищам  и  познакомил  с  руководителем  Шмерлингом (заседания секции  очерка  и  публицистики  проводились  тогда в  доме  на  ул. Пушкинской, 12,  в  кабинете  председателя  Союза  писателей  Льва  Сорокина,  после  его  ухода  в  конце  рабочей  смены).
     -  Для  знакомства  с  Вашим  творчеством,  принесите  что-нибудь  к  следующему  занятию, -  сказал  Семен  Борисович.
     -  Принесу,  -  ответила  Ольга  Васильевна.
       С  чтением  своих  вещей  Ольга  Васильевна  Калинцева  выступила  15   апреля  1988  года  и  сразу  была  отмечена  присутствующими  как  человек  талантливый.
     Мой  друг  Борис  Вайсберг,  узнав  у  меня  домашний  адрес  Калинцевой,  съездил  к  ней  домой  и  был  потрясен  рукописями  Ольги  Васильевны,  помещенных  в  49-ти  огромных  книгах.  На  следующем занятии  секции  публицистики  он  поведал  Шмерлингу  и  присутствующим  товарищам  об  увиденных  книгах  рукописей,  занявших  всю  середину  комнаты.
     Было  принято  решение  помочь  автору  с  выпуском  книги  на  основе  мемуарной  рукописи  Калинцевой.
     7   февраля  1992  года  к  нам  домой  зашла  Ольга  Васильевна  Калинцева  и  показала  нам  с  Машей  сигнальный  экземпляр  своей  книги  «Наши»,  выпущенной  Средне - Уральским  книжным  издательством  тиражом  8  тыс. экземпляров(планировали  15 тыс.экз.,  но  из-за  дефицита  бумаги  вынуждены  были  тираж  уменьшить).
     Я  поздравил  Ольгу  Васильевну  и  пожал  ей  руку,  сказав,  что  искренне  рад  выходу  этой  книги.
     -  Вы  же  меня  надоумили,  если  б  не  Вы,  этой  книги  никогда  бы  не  было, - заметила  Ольга  Васильевна, -  а  путевку  в  жизнь  книги  «Наши»  дал  Семен  Борисович  Шмерлинг. Он  же  добился,  чтобы  меня  приняли  в  Союз  писателей.
     Когда  Ольга  Васильевна  собралась от  нас  уходить,  то  призналась,  что  врач  ей  предлагает  ложиться  в  онкологическое  отделение.
     -  А  мне  некогда,  у  меня  столько  дел!  Во-первых,  21  февраля  надо  в издательстве  получить  гонорар  за  книгу,  потом  надо  купить  74  экз.  книги  и  разослать  приятелям.  А  меня  кладут,  и  я  вряд  ли  выйду  оттуда.
     -  Что  вы,  Ольга  Васильевна!
     -  Да,  я  катастрофически  быстро  худею.  Ничего  не  болит,  ем  всё  то  же,  что  и  раньше,  а  худею.  И  дел  еще  так  много!  Надо  привести  в  порядок  все  рукописи,  скомплектовать  их  для  будущих  книг  и  потом  отослать  на  Украину  в  архивы.  Сын Миша  ведь  не  будет  ими  заниматься.
     Я  предложил  передать  их  в  ГАСО.
     -  Да  что  Вы!  У  них  там  нет  места.
     Потом  мы  немного  поговорили  о  загробной  жизни,  мы  оба  неверующие,  но  о  том,  что  душа  не  умирает,  она  этому  верит.
     27  ноября  1992  года  в  секции  публицистики  Ольга  Васильевна  Калинцева  выступила  по  теме  «О  языке».  Свое  выступление  она  облекла    в  форму  рассказа.  Затем  каждый  высказался  по  теме.
     Впервые  на  секции  присутствовал  Юрий  Михайлович  Кирченов.
    11  февраля  1993  года  Ольгу  Васильевну  Калинцеву  приняли  в  Союз  писателей  Российской  Федерации.
     8  декабря  1993  года.  Несколько  дней  тому  назад  я  был  у  Ольги  Васильевны  Калинцевой  и  разговорился  с  ее  сыном  о  живописи,  сказав,  что  не  понимаю  абстрактную  живопись.  Михаил  Александрович  ответил,  что  понимать  ничего  не  требуется,  надо  просто  смотреть.  Если картина нравится,  то  нравится,  если  не  нравится,  то  не  нравится.  И  не надо  абстрактную  живопись  путать  с  реалистической – это  совершенно  разные  вещи.  И  он  пригласил  меня  на  выставку  его  картин  и  картин  единомышленников  в  Дом  актера.
     Сегодня  я  эту  выставку  посетил  по  адресу ул. 8  марта, дом  №8  и  в  книге  отзывов  сделал  такую  запись:  « Я  хоть  и  старик,  мне  66  лет,  но  пытаюсь  понять  живопись - авангардную.  На  меня  произвели  впечатления  следующие  работы  Михаила  Таршиса:  «Что  вам,  товарищ?»,  «Икона  Сретенье»,  «Е. и  М.  Бережных»,  «Стихия»,  «Павлиний  глаз», «Проявление  бесконечности»,  «Механическая  модель  страха», «Дм. Лошагина», «Пейзаж № 2038»,  «Язычество», «Консульский  замок».
    Михаил  Александрович  Таршис  родился  в  г. Свердловске,  в  1953  году.  Профессор  Академии  искусств  и  художественных  ремесел  имени  Демидовых,  кинорежиссер,  сценарист,  художник.
     Работы  находятся  в  частных  коллекциях  Канады,  Латвии,  России.
   
      17  апреля  1994  года,  воскресенье.  Решил  сходить  к  Калинцевой,  чтобы  спросить  у  Миши,  где  лежит  его  мать,  в  какой  больнице.  Но  к  моему  удивлению,  дверь  квартиры  открыла  сама  Ольга  Васильевна.
    Оказалось,  что  она  дома  два  месяца,  а  Миши  нет.  Он  уехал  10  апреля  в  Красноярск  со  своими  картинами  на  выставку.  Ольга  Васильевна  эти  дни  живет  одна,  сама  себе  готовит,  стирает    белье  сама,  т.к.  по  8  раз  меняет  белье – результат  сильнейшего  пота, даже  по  лицу  бежит  пот.  Температура  продолжает  держаться  в  пределах  37,4 – 38  градусов.  Очень  похудела.
    В  комнате  на  столе  я  увидел  вырезанные  из  журнала  буквы – это  она  их  наклеивает  на  свои  дневники.  По-тихоньку  работает.
   На  улицу  не  выходит. Спуститься  по  лестнице  с  четвертого  этажа  может,  а  подняться  надо  с  провожатым.
    Я  посидел  у  нее  два  часа.  И  она  все  рассказывала  о  болезни, об  общих  знакомых, о политике -  была  большая  потребность  выговориться.
     С  Ольгой  Васильевной  мы  иногда  гуляли  по  городу.  Однажды  она  попросила,  чтобы  я  ее  сводил  на  могилу  Ружанского.
     -  Ефим  Григорьевич  похоронен  на  Ивановском  кладбище, – сказал я,  когда  мы  с  ней  гуляли  в  историческом  сквере  и  добавил, - пешком  сможете  дойти?
     -  Дойду.
     Пошли  не  очень  быстро  с  небольшими  остановками.  Дошли,  вошли  в  раскрытые  ворота  и  по  дорожке,  покрытой  асфальтом,  прошли  почти  все  кладбище,  к  выходу,  туда,  где  виднелся  на  горке  памятник  П. П. Бажову.
     -  Вот  мы  и  дошли,  -  сказал  я,  -  могила  бывшего нашего  руководителя  расположена  на  одной  линии  от  Бажова,  чуть  ниже.
  Мы  немного  спустились  вниз  и  остановились  у  мраморного  памятника  с  надписью:  Ефим  Григорьевич  Ружанский ( 1910 – 1961).  Постояли,  помолчали,  каждый  с  благодарностью  за  помощь  Ружанского  в  нашем  становлении  начинающих  писателей.
     14  августа  1997 г.  Во  второй  половине  дня  я  был  у  Ольги  Васильевны  Калинцевой  и  подарил  свою  книжку «Уралмашевские  всходы».  Живет  она  одна.  Ее  сын  Миша  повторно  женился  и  с  молодой  женой (она  моложе  его  на  20лет)  уехал  на  жительство  в  Германию,  в  город  Рюдерфдоф.  На  следующее  лето  Ольга  Васильевна  думает  расстаться  с  Уралом  и  переехать  жить  к  дочери  в  Санкт-Петербург.  Поэтому  начала  по-тихоньку  раздаривать  вещи  и  посуду.  Мне  подарила  кофеварку и  деревянную  вазу  для  яблок.
     30  мая  1998  года,  суббота. Неожиданно  позвонила  Ольга  Васильевна  и  попросила  прийти  попрощаться. Несколько  дней  назад  мы  с  ней  договаривались  о  том,  что  как  только  она  соберется  уезжать, то  я  ей  помогу  выносить  вещи. А  тут – приходите  прощаться.  Я быстро  оделся  и  прошел  к  ее  дому  по  Посадской,  44, корпус 4,  застав  ее  выходившей  из  квартиры  №27  с  зонтиком.  Оказалось,  что  еще  с  утра  приехал  контейнер  и  грузчики  моментально  все  перетаскали.  Итак,  мы  простились,  и  две  легковые  машины  белого  цвета  тронулись  на  вокзал.  В  первой  машине – Ольга  Васильевна,  во  второй  с  шестью   чемоданами  ее  дочь  Надежда.  Машины  отъехали  в  17  час.45 мин.  На  листочек  бумаги  Надя  написала  мне  адрес  первого  пристанища  Ольги  Васильевна  там,  в  Петербурге: ул.Школьная, 17, кв.82.  Из  писательской  братии  с  Ольгой  Васильевной  попрощался  только  я  и,  надо  полагать,  навсегда.
     6  октября  2007  года,  дней  20  тому  назад,  я  послал  открытку  на  имя  О. В. Калинцевой  в  Санкт-Петербург.  Сегодня  получил  ответ  от  ее  дочери  Таршис  Надежды  Александровны.  Дочь  сообщила,  что  Ольга  Васильевна  скончалась  25  марта  сего  года,  уже  почти  ослепнув.
     Сегодня  же  я  позвонил  Надежде  Александровне  по  телефону  и  высказал  соболезнование  по  поводу  кончины  Ольги  Васильевны,  сказал,  что  мы  с  Борисом  Вайсбергом  собираемся  издать  книгу произведений членов  литобъединения  Уралмаша  к  75-летию  и  что  в  эту  книгу  войдет  сказка  Ольги  Васильевны «Голубая  варежка».(сборник  произведений  членов  литобъединений  под  редакцией  Бориса  Вайсберга  не  вышел).
     Я  сохранил  первый  сборник  членов  нашего  кружка  «Уралмашевские  голоса»,  где под  названием  «Случай  в  сумке» помещена  сказка  Ольги  Калинцевой (эта  сказка  позднее  вышла  отдельным  изданием).
                Ольга  Калинцева
                СЛУЧАЙ В СУМКЕ
                Сказка
     Первоклассница  Надя  уснула.  Все  люди,  все  куклы  и  все  вещи  в  доме  уснули  тоже.
     Надина  школьная  сумка  в  этот  вечер  стояла,  как  всегда,  на  месте,  возле  тумбочки,  но  почему - то  была  не  закрыта,  и  из  нее  выглядывали  букварь  и  задачник.
   Наверное,  что-то  очень  важное  помешало  Наде  как  следует  сложить  все  в  сумке  и  закрыть  ее.  А  это  было  так  плохо!  В  спешке  Надя  не  вкладывала,  а  толкала  в  сумку  школьные  вещи  как  пришлось,  и  буквенная  касса  вместе  с  указкой  попала  в  середину  задачника.  От  этого  бедный  задачник  никак  не  мог  как  следует  закрыться  и  уснуть.  Его  распирала  буквенная  касса,  а  указка  давила  в  самое  сердце.  Вздыхая,  задачник  все  время шептал:
     -  Сколько… Сколько  будет  давить?  К  указке  прибавили  кассу.  Сколько  вещей  стало?
     Но  никто  ему  не  отвечал.  Надя,  которая  умела  считать,  уже  спала,  а  букварь,  который  знал  много,  сказал,  зевая  на  каждом  слоге.
     -  Это  тво-и  за – клад -ки.  При-вы-кай к  ним.
     -   А  сколько  закладок  можно  класть  в  одно  место?  Сколько  закладок  кладут  тебе  между  двумя  листочками? – спросил  задачник.
     Но  букварь,  который  знал  много,  совсем  не  умел  считать.  Он  сказал: 
     -  Надя  умеет  считать.  Она  спит.  Надя -  школьница  плохо  сложила  книги.  Меня  сунула  косо.  Торчи, букварь, косо!
    Тут букварь, который никогда в жизни не плакал, не удержался и заголосил. Протягивая руки к Надиной кровати, он кричал:
- Надя, на книгу! На меня!
   Но Надя крепко спала и ничего этого не слышала.
   Тогда задачник тоже заплакал и спросил:
- Если плачут две книги, то сколько получится слёз?
   Букварь сказал:
- Надя умеет считать. Она спит. Спи, задачник, тоже…
   Но задачник не мог уснуть и надоедал своими вопросами. Тогда букварь вспомнил, что делала Надя, когда её соседка по парте мешала ей на уроке: он протянул руку и громко, на всю сумку сказал:
- А задачник мешает мне спать!
   Задачник испугался, что его накажут и замолчал. После этого букварь закрыл глаза и притворился спящим. Он не любил задачника. С первого сентября они жили с ним в одном отделении хорошей новой Надиной сумки, жили бок о бок, обложка к обложке, но дружбы у них не получилось.
   Букварь знал очень много. Он любил рассказывать и терпеть не мог, когда его рассказ  прерывали каким-нибудь вопросом или заставляли  его считать палочки. А задачник, как нарочно, узнав, что букварь не умеет считать, всё время толкал его под бок и спрашивал:
- А сколько ног у коровы? Или: сколько ножек у стула?
   Однажды рассказывал ему букварь про кота и мышку. Хорошо так рассказывал!
- Утро. Тихо-тихо. У норки мышка. У мышки корка. Кот Пушок ловит мышку. А мышка…
   Тут задачник его и перебил:
- А сколько лапок у кошки и мышки вместе?
- Вот чудак! Лапки-то и не были вместе. Мышка ведь упала в норку.
   В другой раз задачник сам стал рассказывать что-то тоже про котят:
- Играли три котёнка, подбежал ещё котёнок… Сколько всего стало котят?
   От такого вопроса букварь почувствовал себя так, как будто его облили холодными чернилами. Совсем неинтересно.
   … Когда букварь закрыл глаза, задачнику ещё сильнее захотелось спать. Может быть, он и уснул бы в конце концов, потому что кому охота стонать, когда никто не сочувствует, а что толку спрашивать, если никто не отвечает. Но тут он услышал какие-то звуки. По сумке взбирался таракан Тар и во всё своё тараканье горло пел песню:
- Я – таракан,
Бью в барабан.
Сюда, тараканы, смело!
Свет не горит,
Школьница спит,
Завтрак она не доела…
Быстро ползком –
Путь нам знаком.
Берись, таракан, за дело!
   Букварь, поставленный косо больше, чем задачник, выглядывал из сумки, и первый увидел таракана. От страха и отвращения, листочки его задрожали, но он не хотел показываться трусом. Плотно сжав листы обложкой, он закричал как можно громче:
- Куда ушла наша кошка?! Мурка, брось норку! Бери, Мура, Тара!
   Тар хорошо знал, что у Нади в квартире нет кошки. Он не испугался, но сильно обиделся. Гордо подбоченясь средними лапками, он стал на задние, а передние протянул к букварю и сказал, внушительно поведя усами:
- Слушай ты, букварь, ведь ты сейчас врёшь, хоть и много знаешь.
   Но букварь уже заметил, что Тар гораздо его меньше, и сказал уверенно:
- Сам Тара придавлю.
   Испугался Тар и вылез из сумки. Полезу, думает, я лучше на кухню, может, там хоть одну немытую ложку найду.
   Таракан уполз в кухню, букварь и задачник, наконец, уснули. Но сон их был тревожным. Трудно спать книге, поставленной косо, а ещё труднее спать книге, если в неё положили указку и буквенную кассу. Задачник и во сне всё время спрашивал:
- Сколько?... Сколько?...
   А букварь во сне даже закричал:
- Школьница, перед сном проверь свою сумку!

ГОЛУБАЯ ВАРЕЖКА
           (сказка)

     Надины  новые  варежки – голубые  и  мягкие,  и  на  обеих  вышито  по  зайчику.  Пальто  и  шапочка  у  Нади  тоже  красивые,  но  не  новые,  их  уже  все  видели.
     Надя  оделась  и  выбежала  во  двор.  Ребят  во  дворе  не  было.
     Вот  так  всегда!  Когда  нужно  показать  обновку,  их  нет.
     Надя  стала  играть  и  скоро  забыла,  что  у  нее  новые  варежки.
     Глядь:  одна  варежка  пропала.  Надя  поискала-поискала,  но  не  нашла  и,  грустная,  уселась  на  скамейку  возле  своего   дома.
     Рядом  опустилась  стайка  воробьев.  Они  прыгали  перед  Надей,  клевали  кусочек  хлеба  и  о  чем – то  все  время  чирикали.
     Надя  вспомнила,  что  не  кормила  своего  щегла.  Но  как  пойти  домой  без  варежки?
     -  Варежка  потерялась, - сказала  воробьям  Надя.
     -  Чик-чирик,  чик-чирик! – ответили  воробьи  и  поглядели  на  Надины  руки.
     «Может  быть  смотрят,  какая  варежка,  а  потом  разлетятся  по  двору  и  найдут», - подумала  Надя  и  повеселела.
     Но  тут  она  заметила,  что  большая  серая  кошка,  прижимаясь  к  земле,  медленно  крадется  к  воробьям.
     -  Нельзя! – крикнула  Надя.
     И  вспугнула  воробьев… А  кошка  остановилась  и  сделала  вид,  будто  ей  ничего  и  не  надо  было.
     Вдруг  кошка  увидела  что- то  голубое  среди  сухих  листьев,  бросилась  туда  и  закрыла  собой  варежку:
     Не  поймала  воробья,
     Будет  варежка  моя!
     И  хитрые  глаза  ее  зажмурились.  Она  надеялась  выменять  у  Нади  на  варежку  щегла  и  теперь  думала:  кто  вкусней,  воробей  или  щегол?
     Потом  кошка  незаметно  забросила  варежку  в  отдушину  подвала  и  подошла  к  Наде.
     -  Разреши  мне  поиграть  с  щеглом,  а  я  тебе  варежку  найду, - сказала  она.
     -  А  ты  его  не  съешь?
     -  Нет,  что  ты! – сказала  кошка,  украдкой  облизываясь.
     -  Ну,  ищи.  Найдешь  -  тогда  принесу  щегла,  только  обещай,  что  ты  его  не  съешь.
     Кошка  пообещала  и  шмыгнула  в  подвал.
     Вылезла  она  оттуда  грязная,  недовольная  и  без  варежки.  Она  вскочила  на  скамейку  и  отвернулась  от  Нади.
       Тут  к  Наде  подбежал  Дружок.  Он  лизнул  Надину  руку,  потом  взглянул  на  ее  лицо,  все  понял  и  напустился  на  кошку:
     -  Греешься  на  солнышке,  а  не  видишь,  что  у  Нади  варежка  потерялась  и  рука  мерзнет!
     А  кошка  лениво  потянулась  и  отвечает:
     -  Грейся  и  ты,  у  обоих  хвосты.
     Дружок  рассердился,  но  зря  лаять  не  стал.  Он  почуял,  что  от  кошкиных  лап  и  морды  пахнет  варежкой.
     «Спрятала – отыщу,  а  съела – накажу», - решил  Дружок  и  побежал  искать  варежку.
     А  варежка,  когда  кошка  забросила  ее  в  подвал,  упала  прямо  на  голову  ежу  Жорке.
     Тот  недовольно  фыркнул  и  полез  к  отдушине  узнать,  в  чем  дело.  Здесь  он  услышал,  как  кошка  договаривалась  с  Надей.
     Ежик  был  постарше  Нади,  он  сразу  понял,  что  хитрая  кошка  ее  обманет.  «Спасу  щегла, - решил  Жорка, - а  кошке  насолю».
     Ёж  с  кошкой  были  в  ссоре:  они  мышей  в  доме  не  подели.
     Просто  отдать  варежку  показалось  Жорке  неинтересным.  Поэтому  он  зарыл  варежку  в  угол  подвала,  а  сам выбежал  во  двор.
     -  Варежка потерялась, - пожаловалась  ему  Надя.
     Жорка  этого  только  и  ждал.  Задорно  взглянув  на  кошку,  он  сказал:
     -  Ерунда!  Раз  фыркнуть!
     Надя  попросила:
     -  Беги  скорей,  ищи  мою  варежку!
     Побежал  Жорка  за  варежкой,  а  сам  думает:
     «Вот  принесу  и  утру  кошке  нос.  Пусть  не  задается».
     В  подвале  настроение  Жорки  изменилось.  Там  были  люди.
     Они  тащили  что-то  большое  в  угол,  где  лежала  варежка.
     Ежик  забежал  вперед.
     Ежикино  сердце  забилось  очень  быстро:  только  бы  успеть,  пока  не  поставили,  пока  не  накрыли.  Он  торопливо  стал  разгребать  землю,  но  тяжелая  бочка  уже  нависла  над  ним,  грозя  раздавить.
     -  Подождите,  я  вырою  варежку!
     Его  не  услышали… Вскоре  люди   ушли.  Тогда  Жорка  уперся  в  бочку  всем  телом  так,  что  почувствовал,  как  колются  собственные  иглы.
     Бочка – ни  с  места.  Забежал  с  другой  стороны,  и  это  не  помогло.
     Фыркнул  еж  с  досады  и  на  весь  мир  обиделся:  варежку  не  достать.  Кошка  дразнить  будет,  и  есть  совсем  нечего.
     Свернулся  он  колючим  шариком  и  уснул.
     Запах  варежки  привел   Дружка  в  подвал.  В  темноте  он  с  разбега  ткнулся  носом  в  Жоркины  колючки  и  взвизгнул.
     Жорка  проснулся:
     - Что  толкаешься?
     -  А  ты  не  колись!
     -  Я  тебя  не  трогал.
     - А  варежка  где?
     -  Под  бочкой.
     Дружок  подбежал  к  бочке  и  стал  рыть  землю.
     Варежка  была  близко,  Дружок  вытащил  ее  и  отряхнул.
     Он уже  представил, как  обрадуется  Надя,  но  вдруг  на  него  наскочила  кошка.
     -  Мяу!  Варежка  мо-я-у! – закричала  она ему  в  ухо  и  стала  царапаться.
     Рот  у  Дружка  был  занят  варежкой,  а  то  бы  он  ей  задал.
     В  драку  вмешался  Жорка.  Он  бегал  вокруг  Дружка  и  кошки  и,  подставляя   свои  маленькие  бока,  кричал:
     -  На  меня  ее,  Дружок!  На  меня!
     Никогда  еще  не  был  таким  колючим  и  храбрым.
     Дружок  изловчился  и  со  всей  силы  толкнул  кошку  на  ежа,  а  сам  выскочил  из  подвала.  Надя  радостно  бросилась  ему  на  встречу.  Тут  как  раз  выбежали  во  двор  ребята,  и  Надя  показала  им  свои  новые  варежки,  голубые,  и  на  обеих  вышито  по  зайчику.
   
     Сказка Ольги  Калинцевой опубликована в книге «Сказки про Надю», вышедшей в 1963г.

   Мужем Ольги Васильевны был Александр Абрамович Таршис (Шая) (10.10.1915 — 25.09.1979гг.). Он родился  на Украине в г. Ровно. Его дед и отец были раввинами. Родители уехали за границу, а мальчика не взяли, так как врачи сказали родителям, что он не перенесёт дороги и умрёт . Детдомовец. Служил В РККА до войны и во время войны. На УЗТМ с 1947 г.  Президент киноклуба с 1969 по 1979гг.  Ольга Васильевна с мужем воспитали троих детей. Дети носят фамилию отца.
   На сайте «Стихи.ру»  опубликованы некоторые художественные произведения сына Ольги Васильевны Калинцевой — Михаила Таршиса. Хочу познакомить читателей с одним его рассуждением под названием «РОДИНА»:
  Вы не обращали внимания, что герб Германии — это раздавленный голубь мира?
  Чтобы ответить, где моя родина, сначала нужно определить, что же такое родина.
  Если это место, где человек родился, то, что же тогда с теми, кто родился в самолете или на корабле?

  Во всяком случае, родина - это не только территория, но и время. Как правило, это события в очень юном возрасте, впечатления от которых определяют судьбу.
  Я бы предложил романтическое определение этого термина: родина - это место, где впервые влюбился.

  Несколько лет назад я услышал такое определение родины: “родина там, где больше платят”. При всей циничности этого определения , правда состоит в том, что понятие “родина” обязано нести положительный смысл.

  Я помню свою родину, как постоянный дискомфорт от своей национальной особенности. Когда же настали времена, угрожавшие самому выживанию, я уехал в Германию, благо появилась такая возможность.

  Стала ли Германия моей родиной? Нет, хотя мне нравится толерантность современной Германии. Возможно, где-то есть еще более лучшие места, однако так случилось, что я здесь.

  Хотелось бы включить в определение родины язык, на котором думаешь и культуру, которую очень ценишь. В этом смысле моя родина - это русский язык и литература, гениальность английского Битлз, немецкая упорядоченность, голландская свобода, тибетское проникновение в дух, японская способность переварить информацию, австрийская честность признания себя наполовину животным (Фройд) и т.д.

...И все-таки: родина там, в моем непростом детстве.
    
   Из  энциклопедического  словаря – справочника  « Писатели  Екатеринбурга»:     Никонова Ры.
     Настоящее  имя  Таршис  Анна  Александровна ( 25. 06. 1942. г.  Ейск  Краснодарского  края – 10. 03. 2014. Г. Киль, Германия ). Поэт,  художник,  теоретик  искусств.  Дочь  Ольги  Васильевны  Калинцевой.
     Жила  в  Свердловске – Екатеринбурге.  Окончила  Свердловское  музыкальное  училище (1961),  училась  в  Ленинградском  институте  театра,  музыки,  кинематографии (1965 -1967),  но  была  исключена.  Преподавала  в  Ейской  детской  музыкальной  школе.  Участвовала  в  литературно-художественных  группах  «Уктусской  школы» (журнал «Номер»,  35  выпусков – Свердловск,  1965 – 1974),  «трансфуристов» (журнал.  «Транспонанс»,  36  выпусков. – Ейск (1979- 1986).  Автор  нескольких  десятков  поэтических  книжек, нескольких  романов,  пьес,  ряда  теоретических  работ. («Литература  и  вакуум»,  «Литература  и  математика» и другие.)  Занималась  визуальной и  фонетической  поэзией, «вакуумным»  искусствам,  мейл-артом.  Стала  одним  из  плодотворнейших  изобретателей  новых  форм  поэзии  и  смежных  искусств  не  только  в  России,  но  и  вообще  в  истории  авангарда.  Лауреат (вместе  с  Сергеем  Сигеем) премии  Андрея  Белого (1998).  Эмигрировала  вместе  с  мужем,  поэтом  и  художником  С. Сигеем  в  Германию (1998).



       Исаак   Литманович  Ронин
    (1923 г, г. Андижан  -  1994г., Израиль)

     В  литературный  кружок  Уралмашзавода  Исаак  Ронин  пришел  в  1949  году,  то  есть  в  тот  год,  как  и  Анатолий  Занин.  Оба  фронтовики.  Только  Анатолий  Занин  закончил  войну  в  Германии,  а  у  Исаака  Ронина  все  получилось  по-другому.  Он  мне  рассказывал:  «В армию  меня  взяли  в  1941  году.  Прошел  месяц  обучения  в  военном  лагере и… на  фронт!  В  первом  же  бою  меня  ранило  в  обе  руки.  А  дело  было  так: командир  нашему  пехотному  отделению  дал  приказ  двигаться  через  большое  открытое  пространство  к  видневшемуся  в дали  лесу.  Бойцы  пошли  гурьбой,  а  я,  наученный  в  военном  лагере  по  открытому  месту  следовать  по  одному, так   и  сделал.  Все  шли  гурьбой,  а  я  отошел  от  них  и  пошел  в  указанном  направлении  один. Бойцы,  шедшие  гурьбой,  поле  прошли  благополучно,  а  я  от  разрыва  мины  был  ранен  осколками  в  обе  руки.  Бросил  винтовку  и  побежал  обратно,  в  наше  расположение.  Потом  длительное  лечение  в  госпиталях.  Правую  руку  вылечили,  а  левая  рука  осталась  исковерканною.    
     После  окончания  Ленинградского  политехнического института  был  направлен  на  Уралмашзавод  и  начал  трудиться  конструктором  в  бюро  электропривода.  Трудился  в  этом  бюро  вплоть  до  пенсии,  т. е.  до  1983  года.
     В  свободное  от  работы  время сочинял  стихи.  Говорил:  «Ни  дня  без  стихотворения!»  Каждый  день  выдавал  новое  произведение  в  стихах.  Когда  первый  шагающий  экскаватор  Уралмашзавода  прошел  удачную  проверку  на  Донбассе,  написал  стихотворение  об  этом  событии  и  послал  в  московский  журнал  «Огонек».  Стихотворение  было  опубликовано.  Мы  подружились.  Я  писал  прозу,  он - стихи.  Жил  он  один,  занимал  комнату  в  трехкомнатной  квартире.  Жилось  ему  неуютно,  так  как оба  соседа   были  пьяницами  и,  когда  хорошо  напивались,  издевались  над  Исааком,  как  евреем.
      Мы  с  мамой  жили  в  двухкомнатной  квартире.  Мы  в  одной  комнате,  соседи - в  другой,  и  оба:  муж  и  жена  были  пьяницами,  не  дающими  нам  покою.  Поэтому  я  предложил  Исааку  сделать  обмен.  Наши  соседи  согласились,  так  как  Исаак  жил  в  каменном  доме  с  ванной,  а  у  нас  был  деревянный  дом  без  ванны.  Теперь  уж  мы  с  Исааком  не  расставались.  Исаак  был  в  родстве  с  Раисой  Валек,  женой  революционера  Антона  Валека (об  их  жизни  я  рассказал  в  первой  книге   «Встречи»).
     Когда  Исаак  переехал  жить  в  нашу  квартиру,  я  уже  был  женат  на  Марии  Ивановне  Пьянковой,  после  регистрации  брака  она  приняла  мою  фамилию:  Петрова.
     Исаак  долго  искал  себе  спутницу  жизни.  Наконец,  нашел  девушку   Инну.  Она  стала  его  женой.  У  них  родилась  дочь  Зина.  Когда   Зина  подросла,  они  переехали  на  другую  квартиру  в  каменный  дом.  Там  Зина  вышла  замуж  и  родила  сына.  У  Исаака  появился  первый  внук  и  он  как  поэт  написал  по  этому  поводу  стихотворенье: 
          ВНУК РОДИЛСЯ
     Внук   родился!
     Понимаешь,  внук  родился!
     Я  в  него  тотчас  влюбился,
     Лишь  услышав  эту  весть.
     Удивительная  штука:
     Как  же  мог  я  жить  без  внука,
     Пить,  гулять  и  даже  есть?
     Но  теперь  иное  дело…
     Всех  безвнучных  я  жалею.
     Вы  не  дед  еще?  Ах, нет.
     Ничего,  вы  не  горюйте
     И  уверенными  будьте –
     День  настанет – скажут:  дед.

     Но  простите – ждет  внучонок,
     Не  орел  еще -  орленок.
     Говорить  мне  недосуг.
     Вот  бы  в  честь  его  рожденья
     Дать  в  газете  объявленье:
     «У  меня  родился  внук!»
     Удивленье,  восхищенье –
     Все  слилось  в  единый  звук:
     Внук!
     2  октября  1991  года,  среда.  Сегодня  ездил  прощаться  со  своим  старым  товарищем  по  литобъединению,  с  Рониным  Исааком  Литмановичем.  Он  со  своей  женой  Инной  Максимовной  едут  к  дочери  Зине  Исааковне  в  Израиль.  Стоимость  проезда  на  одного  человека  10  тыс. руб.
     Из  Свердловска  до  Киева – самолетом,  из  Киева  до  Бухареста – поездом.  Из  Бухареста  до  Тель-Авива -  самолетом.  Из  Свердловска  вылетают  7  октября  рано  утром.
     Когда  семья  обосновалась  в  Израиле,  мы  с  Исааком  переписывались.  Послали  друг  другу  три  письма.
 В  субботу  30  апреля   1994 г.  мне  позвонил  Борис  Вайсберг  и  сообщил   грустную  весть: «В  середине  апреля  скончался  Исаак  Литманович  Ронин  от  инфаркта».

     Дав  себе  задание  писать  по  стихотворению  ежедневно, Исаак  Ронин  откликался на  любую  газетную  критику.  Так  появилось  стихотворение  «БЕЗРАБОТНЫЙ»:
     От  берега  до  берега
     Исхожена  Америка –
    Везде  ответ:
     - Работы  нет.
     Как  прокормить  семью?
     За  комнату  не  плачено –
    На  кров  права  утрачены.
    Хозяин  строг
    И  за  порог
     Летят  во  тьму  узлы.
     Сурово  смотрит  улица,
     Отец  от  бед  сутулится,
     Не  может  мать
     Слезу  унять:
     Что  ждет  ее  детей?
     Стоит  свободы  статуя,
     А  жизнь  ползет  проклятая,
     И  под  мостом
     Забылись  сном,
     Тяжелым  сном  они.
     И  снится  безработному
    В  своей  стране  безродному
     Счастливое,
     Любимое
     Отечество  мое.
     Стихотворение  опубликовано  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  в  феврале  1951 г.     Еще  одно  стихотворение,  но  уже  не  на  американский  лад,  а  на  свое  отечество:
     БАСНЯ О БАСНЕ
     Кузьма  Кузьмич,  зав. неким  учрежденьем,
     Очнулся  ото  сна,
     Автоматическим  движеньем
    Берет  газету. «Так.  Ругают  Свиньина.
     Дружку, конечно,  попадет.
     Пускай  глядит,  голубушка,  вперед.
     А  вот
     И  басня  есть.  Пожалуй,  читаем…»
     Но  басня  оказалася…  о  нем:
    О  том,
    Как  некий  Лев,  разинув  пасть,
Во зло употребляя власть,
Зайчонка растерзал
(Зайчонок Льва критиковал!)
Той басни смысл Кузьма Кузьмич
Сумел постичь,
Но потянулся и сказал:
-Была б заметка – и  тогда
Наверняка бы грянула беда.
А басня… Басня – ерунда:
Она про всех и ни о ком,
По ней не вызовут в партком…

Басня  Исаака  Ронина  была  опубликована  в  городском  альманахе  «Уральский  современник».

     ЗЕМЛЯКИ
     Обойди  страну  родную –
     Нет  такого  уголка,
     Где  б  машину  заводскую
     Не  встречал,  как  земляка.
     Земляка,  того,  что  ты  же
     Создал   собственным  трудом,
     Посмотри:  земляк  твой  дышит,
     Ловок,  мощен  и  весом.
     До  предела  напряженный,
     Весь  из мускулов  стальных,
     Слиток  жаркий,  раскаленный
     Он  в  валках  зажал  своих.
     Проволок  вперед,  обратно,
     И  металл,  что  воск  размяк.
     До  чего  глядеть  приятно,
     Как  работает  земляк.
     А  в  степи,  в  слепящем  зное
     Однорукий  великан
     Увлечен  мечтой  людскою,
     Роет  море-океан,
     Чтоб  пшеница  колосилась,
     Позабыв  про  суховей,
     Чтобы  яблоня  клонилась
     Вниз  под  тяжестью  своей.
     И  в  ряду  огромных  вышек,
     Что  земную  бурят  твердь,
     Земляка  я  голос  слышу –
     Он  нашел  в  глубинах  нефть.
     И  куда  бы  ты  ни  прибыл,
     Где  б  ни  встретил  земляка,
     Говорят  везде:  спасибо
     Уралмашевским  рукам.
     Стихотворение  опубликовано  в  многотиражке  и  в  сборнике  «Всходы».
     В  газете  «Вечерний  Свердловск»  первого  июня  1981  года  опубликован  веселый  стишок  Исаака  Ронина  под  заглавием
 «ПЕТУХ ИЛИ БУДИЛЬНИК»:
     -  Ты  опоздал  на  целый  час!
     Иль  не  читал  о  том  указ,
     Что  день  смещен  с  апреля
     На  час  в  перед,   Емеля?
     -  Я  подымаюсь  с  петухом,
     А  он  с  указом  не  знаком.

    Петров  Михаил Михайлович
     Родился  в  1927  г.  в г. Куса   Уральской  области,  с  1934  года  область стала  именоваться  Челябинской.  В   1928 г.  семья  переехала  в  Свердловск  на  строительство Уралмашзавода.  Там  я  окончил  школу,  Свердловский  машиностроительный  техникум  и  40  лет  проработал  на  Уралмашзаводе  технологом  по  чугунному  литью.
   О  том,  что  я  пришел  впервые  в  литературный  кружок  в  1950  году, я  уже  писал.  Сейчас  хочу  рассказать  о  своей  первой  публикации  и  что  послужило  причиной к написанию  этого  рассказа. Мой  сотрудник  по  работе  Леонид  Шабалин  рассказал: когда в майское  погожее утро он шел  на  работу,   вдруг  пошел  большими  хлопьями  снег.  А  воробьи,  занимавшиеся  строительством  гнезд,  собирали  легкий  строительный  материал  в  виде  пуха,  приняли  снег  за  пух  и  начали  его  склевывать  и  никак  не  могли  понять,  куда  он  исчезает?

    КАТЯ  И  ВОРОБУШЕК
     Рассказ

     Прошли  первые  весенние  дожди.  Стаял  снег  и  весело  журчащими  ручейками  сбежал  в  придорожную  канаву.  Из  мягкой,  пропитанной  влагой  земли  пробилась  зеленая  травка.  На  деревьях  лопнули  тугие  почки  и  развернулись  маленькими  клейкими  листочками.  Наступили  теплые  дни.
     Детишки  гурьбой  бегали  по  асфальту,  играли  в  классы,  прыгая  на  одной  ноге,  вертели  скакалки.
     С  синего  неба  ласково  улыбалось  солнышко  беззаботному  смеху  малышей.
     А  с  наличников  второго  этажа  на  веселую  суетню  поглядывали  два  воробушка.  Они  тоже  не  могли  усидеть  на  месте  и  все  прыгали,  хлопали  крылышками,  без  умолку  щебетали  что-то  на  своем  воробьином языке.  Когда  же  детишек  позвала  мама  и  они  убежали  в   дом,  оставив  на  асфальте  скакалку,  воробушки  спрыгнули  на  землю  и  стали  искать  зерна.  Один  воробушек  подлетел  к  скакалке,  посмотрел  на  нее  сначала  одним  глазом,  потом  другим  и  несколько  раз  клюнул  белую  веревочку.  Веревочка  растрепалась.  Другой  воробушек,  подхватив  клювом  тонкие  ниточки,  потянул  их  к  себе.
     Но  в  это  время  из  дому  выбежала  Катя,  маленькая  девочка  с  большим  синим  бантом  на  белой  голове.  Она  замахала  на  птичек  рукой.  Те  взмахнули  крыльями  и  снова  очутились  на  наличнике  окна.
     Катя  присела  возле  скакалки  и,  подняв  глаза  на  воробьёв,  увидела  в  клюве  у  одного  пучок  белых  ниток.  Воробушек  повернулся  боком  и  тоже  посмотрел  на  нее.
     Схватив  скакалку,  девочка  погрозила  ему  пальцем  и  убежала  в  дом.  Воробей  в  ответ  чирикнул  и,  качнувшись  на  тонких  ножках,  юркнул  в  щель  между  стеной  и  наличником.  Там  он  вил  гнездо.  И  ниточки,  вытащенные  из скакалки,  тоже  пристроил  к  своему  маленькому  домику.  А  когда  он  снова  выскочил  на  улицу,  солнце  уже  спряталось  в  черных  тучах,  закрывших  все  небо.  Потянуло  холодом.  Наступил  вечер.
     Воробушки  почирикали,  сокрушенно  покачали  головками  и  забились  в  гнездышко,  уткнувшись  клювами  в  пушок  под  крыльями.
    А  в  доме  маленькая  девочка  тоже  укладывалась  спать.  В  окнах  потух  свет  и  кругом  стало  темно.
    Утром  Катя,  проснувшись,  выглянула  в  окошко  и  радостно  завизжала,  показывая  рукой  на  улицу:
     -  Мама,  снежок!
    С  темного  неба  медленно  опускался  пушистый  белый  снег.  Ветра  не  было.  Снег  падал  и  сейчас  же  таял,  едва  коснувшись  асфальта.
     Один  воробушек  высунулся  из  гнезда  и  вдруг  обрадованно  зачирикал:
     -  Пуху-то,  пуху-то! -  и  спрыгнул  на  землю.  В  этот  миг  мимо  его  носа  пролетела  большая  снежинка.  Он  раскрыл  клюв  и  схватил  ее.  Но…она  куда-то  пропала.  Он  повернулся  и  попытался  поймать  другую  снежинку.  Но  и  та  куда-то  исчезла…
    Воробушек  жалобно  запищал,  беспокойно  озираясь  кругом.  Из-под  крыши  ему  отвечала  встревоженная  подруга.
     А  в  окно  смотрела  Катя  и  смеялась:
     -  Мама,  посмотри,  как  воробушек  играет!
     -  Воробушек  не  играет,  дочка, - сказала  мама. – Он  думает,  что  это  пух  для  гнездышка,  поэтому  и  ловит  снежинки.
     Девочке  стало  жаль  глупенького  воробушка,  и  она,  не  спросясь  мамы,  схватила  скакалку  и  выбежала  на  улицу.
     Воробей  испуганно  вспорхнул.  А   Катя  стала  торопливо  выщипывать  из  скакалки  ниточки  и  бросать  их  на  землю,  приговаривая:
     -  Это  вам  для  гнездышка.  Вот  еще  и  еще…
     Из  дома  вышла  мама  и  увела  девочку  в  комнату.
     -  Зачем  без  пальто  вышла! – рассердилась  мама.  А  девочка  всхлипывает,  рвется  на  улицу.  Все  еще  всхлипывая,  подошла  она  к  окну.  Но,  взглянув  на  улицу,  сразу  же  забыла  про  слезы  и  радостно  захлопала  в  ладоши.
    На  асфальте  стоял  воробушек,  держа  в  клюве  белые  ниточки,  и  с  благодарностью  кланялся  ей.
     Рассказ  был  опубликован  4  марта  1954  года  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»,  потом  помещен  в  сборник «Уралмашевские  голоса»,  а  еще  немного  позднее  Ефим  Григорьевич  Ружанский  предложил  этот  рассказ  на  радио,  и  рассказ  звучал  по  областному  радио  в  течение  двух  лет  в  исполнении  Заслуженной  артистки  республики  Надежды Петипа.

    
    Петров   Николай   Александрович
(6 .12. 1911 – 6 05. 1988)
 
  11  мая  1988  года,  среда.     Сегодня  проводили  в  последний  путь  Николая  Александровича  Петрова,  нашего  старейшего  члена  литературного  объединения,  поэта.  Родился  Николай  Александрович  6  декабря  1911  года,  скончался  6  мая  1988  года  от  инсульта  головного  мозга.     Задержались  с  похоронами  из-за  выходных  дней  и  праздника  9  мая. От  литобъединения  пришли  проститься  И. А. Иванов  и  В. Н. Варламов.  По  поручению  А. И. Бусыгина  я  купил  венок  от  имени  литобъединения  и  на  кладбище  сказал  доброе  слово  о  нашем  усопшем  товарище.  Похоронили  на  Северном  кладбище.  По  непредвиденному  стечению  обстоятельств  могила  Н. А. Петрова  оказалась  рядом  с  могилой  Л. В. Печенкина.  Так  друзья  встретились  вновь.
     Николай  Александрович  Петров,  узнав,  что  с  1934  года  на  Уралмашзаводе,  при  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  есть  литературный  кружок,  начал  посещать  этот  кружок  с  1936  года,  предложив  для  публикации  свое  первое  стихотворение:
           ВСТРЕЧА
     Мне  взгрустнулось.
     Снежный  вечер  светел,
     Город  застлан  белой  пеленой,
     Своего  отца  сегодня  встретил,
     Кое- как  бредущим  из  пивной.
     Он,  до  поздней  проторчав  поры  там,
     Мне  навстречу  шел  из-за  угла.
     Вот  когда  на  лбу  моем  открытом
     Первая  морщинка  залегла.
     Озираясь,  он  украдкой  вытер
     По  щеке  размазанную  грязь.
     Кем – то   в  клочья  порван  старый  свитер,
     Смят  картуз,  надвинутый  до  глаз.
     Я  смотрел,  досадуя  невольно,
     На  его  растерзанный  «наряд».
     Было  жаль  чего-то,  было  больно,
     Встрече  с  ним  я  сердцем  не  был  рад.
     Я  заметил:  пальцы  вдруг  ослабли,
     Крепко  сжатые  отцом  в  кулак,
     То  ли  на  ветру  они  озябли
     Или  мне  привиделося  так…
     Что – то  в  кулаке  несет  навстречу –
     Сразу  разглядеть  я  не  могу.
     Подошел  он  с  вкрадчивою  речью:
    «Слышишь,  хлопец,  маме – ни  гу – гу!
     Вот  тебе..бери  пятерку…спрячь-ка»,
     А  в  лицо  мне – винный  перегар…
     И  тогда  отцовскую  подачку
     Бросил  я  на  грязный  тротуар.
     А  в  душе  осталась  боль  надолго,
     Гас  любви  сыновней  уголек…
     Никогда  еще  отец  настолько
     Не  был  мне  и  жалок  и  далек!

     Дальше  была  война.  Николай  Петров  вместе  с  пехотой  прошел  по  всем  фронтам Великой  Отечественной, от  начала  войны  в  1941  году  до  Победы  в  мае  1945  года.  Потом  приехал  в  Свердловск,  окончил  Горный  техникум  и  был  направлен  на  Уралмашзавод,  в  отдел  главного  металлурга  технологом  по  кузнечно - прессовому  производству.  Поселился  на  Уралмаше  и  с  1952  года  вновь  начал  посещать  литературный  кружок,  сочинять  стихи  и  публиковать  в  многотиражке:
     Р О М А Н Т И К А
     В  детстве  мы  отчаянно  мечтали
     Переплыть  просторы  всех  морей.
     Нас  влекли  нетронутые  дали
     Вечною  романтикой  своей.
     Звали  нас  к  сраженьям  и  победам
     Авторы  зачитанных  томов.
     И  порой  Жюль  Верну  был  неведом
     Вымысел  мальчишеских  умов.
     Не  доспехов  рыцарских  узоры
     Нас  прельщали.  Нет,  в азарт  атак
     Нас  бросал  прицельный  залп  «Авроры»
     И  врагам  не  сдавшийся  «Варяг».
     Лишь  мелькнут  заметные  как  флаги,
     Бескозырки  дружных  моряков,
     Вмиг  за  ними  мчатся  все  ватаги
     Грезящих  о  штормах  пареньков.
     Вот  и  с  детством  невзначай  расстались.
     Пыль  дорог  травою  поросла.
     В  памяти  бесследно  затерялись
     Бригантин  косые  паруса.
     Все  сбылось,  ничьи  мечты  не  странны.
     Сверстники –друзья по  играм  мне –
     Кораблей  проводят  караваны
     В  Арктике – ледовой  целине.
     Им,  в  боях  испытанным  и  честным,
     Мы  вверяем  Родину  свою.
     Крепкой  дружбой  связанные  с  детства,
     Плечи  их  мы  чувствуем  в  строю.
     Вспомню  их,  и  встанет,  как  живая,
     Неостывшей  юности  пора,
     Что  в  мечтах  моря  переплывая,
     Подвигами  бродит  до  утра.
     Как  тогда,  с  мальчишеской  отвагой,
     Я  готов,  завидя  сорванцов.
     Без  дороги  мчатся  за  ватагой
     В  капитаны  метящих  юнцов.

    Б ЕС С М Е Р Т И Е
Посвящается  памяти  героя  Советского
Союза  Николая  Кузнецова.
    Кто  скажет:  нет  его  меж  нами,
    Что  он  зарыт  в  другом  краю.
Храню  не  бронзы  мертвой  память,
Черты  бессмертья  узнаю.
Он  здесь  во  всем  увековечен:
И  сто  шагов  пройдя  всего,
То  улицу  его  я  встречу,
То  школу  имени  его,
То  гордо  прошагает  мимо
Его  же  имени  отряд.
Прожить,  как  он  неповторимо
Хотел  бы  каждый  из  ребят…
Пусть  он  убит  врагом  под  Львовом,
Всем  сердцем  против  восстаю.
Я  вижу: вот  он,  с  нами  снова
Идет  по-прежнему  в  строю!

    Николай  Александрович  Петров, как  хороший  организатор,  будучи  много  лет  старостой  нашего  литературного  кружка,   всюду  и  везде  приглашал  людей  молодых  и  в  возрасте,  не  лишенных  сочинительства,  в  наши  ряды.  Часто  выступал  в  газетах  с  рассказами  о  нас,  людей  творческих:  поэтах  и  прозаиках.  Так  в  «Кратком  библиографическом  словаре – « Урал  литературный» названы  имена  Бориса  Вайсберга,  Аркадия  Бусыгина,  Альберта  Силина и  Николая  Петрова.  Если  имена  первых  трех  авторов  представлены  с  их  биографиями,  то  имя  Николая  Петрова  значится  в  этом  словаре,  как  автора  рассказа об  Альберте  Силине  и  записано  так:  Петров  Н.  Голос  заводского  поэта   (Уральский  рабочий,  1983, 7  августа).

     ГОЛОС  ЗАВОДСКОГО  ПОЭТА
    «Номер  многотиражной  газеты  УЗТМ  «За  тяжелое  машиностроение»  от  1  февраля  1955  года  был  положен  на  мой  рабочий  стол  кем-то  из  сотрудников  НИИтяжмаша,  любителей  поэзии.  К  газете  была  приколота  записка:
     «Надеюсь,  вас  заинтересуют  эта  страничка  со  стихами  участников  литобъединения  и  особенно  групповая  фотография.  Уверен,  что  уже  сейчас  этот  номер  газеты  стал  историей.  Бывал  на  выступлениях  вашего  коллектива  в  кузнечно -  прессовом  и  механическом  цехах,  а  также  во  Дворце  культуры  завода.  Некоторые  напечатанные  и  читанные  на  встречах  произведения  мне  по  душе.  Запомнилось  стихотворение  Альберта  Силина  «Город  мой» и  некоторые  другие.  Хотел  бы  на  одном  из  последующих  таких  вечеров  высказать  свои  замечания  и  пожелания.
    Ваш  читатель  и  слушатель».
     Я  был  благодарен  автору  письма.  Мне  тоже  нравилось  многое  из  написанного  Альбертом.  Вспомнились  и  отрывки  стихотворения  «Город  мой»,  посвященные  Уралмашу:
     «Город  мой, неповторимый,
    Неспокойный
    и  всегда  по -  заводскому
     гулкий…»
     Здесь  прошло  детство  заводского  поэта,  и  он  взволнованно  вспоминает  об  этом.  Но  жизнь  неостановима.  И  вот  уже  в  тени  громадных  кленов  бегает  его  дочурка-второклассница:
     «И  с  женой  мечтаем  на
досуге  мы,
что  пройдет  еще  за  годом
год,
и  она  с  веселыми  подругами,
как  и  мы,  придет  на  твой  завод».
     Я,  раскрыв  газету,  гадая  о  какой  фотографии  идет  речь.  Снимок  был  довольно  отчетливым,  и  я сразу  же  узнал  Альберта  Силина,  инженера – конструктора.  Он  был  снят  читающим  стихи  на  одном  из  занятий  начинающих  писателей.  В  центре  сидел  Ефим  Григорьевич  Ружанский,  уральский  поэт,  руководитель  нашего  заводского  литобъединения.  Чуткий  наставник,  он  вложил  много  сил  в  становление  творческого  коллектива.  Слушают  Альберта  Силина  товарищи  по  творчеству.  Среди  них  Михаил  Петров,  технолог-литейщик  отдела  главного  металлурга  и  другие.  Среди  других  слева  сидит  Анатолий  Занин, инженер-технолог  отдела  главного  технолога  и  справа,  недавно  пришедший  к  нам  юноша- чертежник отдела  главного  конструктора  А. Беренов.
    Фото  Ф. Рыбакова,  фотографа  заводской  многотиражки.
    За  давностью  лет  трудно  вспомнить,  что  тогда  читал  Альберт.  В  то  время  завод  переходил  на  выпуск  модернизированной  машины   ЭКГ – 4,  и  я  полагаю,  что  он  приносил  на  суд  товарищей  фельетон  «Необыкновенное  открытие  инженера  Затокина»,  зло  смеясь  над  неувязками  в  межведомственной  кооперации,  тормозящими  выпуск  продукции.
     Затокин  приехал  в  поисках  насоса  на  Дальний  Восток  и  опешил,  познакомившись  с  паспортом  изделия:
    « Прочел и  в  землю  как
     будто  врос,
     под  грузом  открытья
     ссутулился:
     подумать  только,  что  делал
     насос
     в  районе  завод…через
    улицу!»

     Непримиримость  ко  всему,  что  мешает  нам  двигаться  вперед,  внушалась  Ружанским  и  Альберту  Силину,  и  всем  нам,  Ефим  Григорьевич  учил  повседневному  и  требовательности  к  себе.  Благодаря  этому заботливому  вниманию  заметно  активизировалось  творчество  его  подопечных.   При  его  участии  в  1957  году  был  подготовлен  коллективный  сборник  произведений  молодых  литераторов  «Уралмашевские  голоса»,  в  который  вошло  и  несколько  стихотворений  Альберта  Силина.  Этот  сборник (в составе  редакционной  коллегии  был  и  Е. Г. Ружанский)  напечатан  в  заводской  типографии  в  количестве  500  экземпляров,  имелся  в  библиотеках,  красных  уголках  цехов  и  общежитий.  Вручался  он  и  заслуженным  уралмашевцам,  а  также  как  сувенир  многочисленным  гостям  завода,  но  давно  уже  стал  библиографической  редкостью.
     Благодаря  заботам  Е. Г. Ружанского  в  Свердловске  в  1958  году  вышел  первый  сборник  «Колючее  перо»  А. Силина.   Останавливаюсь  на  небольшом,  но  емком  стихотворении  «Пустой  камыш»:
     «От  парня  пьяного
     метнулись
     испуганные  дяденьки  в  газон,
     а  он  похабно  выл  на  весь
район:
     « Шумел  камыш,  деревья
     гнулись!»
     Взлетала  ругань  выше
    крыш.
     И  никому  в  сознанье
    не  запало:
     когда  шумит  пустой  камыш,
     деревьям  гнуться
    не  пристало!»
     Очень  обрадовал  автора  положительный  отклик  читателя  И. Итина  на  творчество  А. Силина  в  заметке  «Колючее  перо»  («Вечерний  Свердловск»,  27  февраля  1959  года ).
     К  сожалению,  первой  книжке  Альберта  Силина  суждено  было  стать  единственной:  тяжелая  болезнь  раньше  времени  оборвала  его  жизнь.  А  ведь  он  выступал  как  много  обещающий  поэт-сатирик.  Болезнь  настигла  и  Е. Ружанского.  Вскоре  он  был  прикован  к  больничной  койке.  Но  и  будучи  безнадежно  больным,  продолжал  общение  со  своими  воспитанниками.   Более  того,  до  последнего  дня  жизни  работал  над  стихами,  вошедшими  в  книгу  «Жить!» - лучшую  из  написанных  им.
     Живет  и  поэзия  А. Силина.  В  тот  же  сборник  «Колючее  перо»  включен  ряд  сатирических  стихотворений,  таких,  как  «Кирилл -  библиофил»,  или  «Интеллигент».  Есть  у  автора  и  много других  удач.  Его  стихи  остались в  подшивках  заводской  многотиражки,  областной  и  центральной  печати,  в  коллективных  сборниках.  А. Силин  работал  над  своей  второй  книгой  «В  строю» (лирика  и  сатира),  но  не  успел  ее  закончить.
     Помнят  его  произведения  читатели.  Сбылась  и  другая  мечта  Альберта.  Живет  на  Уралмаше  и  работает  конструктором  его  дочь  Татьяна  Альбертовна.  Растет  внук  поэта – Максим  и,  возможно,  через  несколько  лет  тоже  придет  на  занятия  нашего  заводского  литературного  объединения.
     Николай  Петров.


            Альберт  Силин
            (1926  -    1959)
ГОРОД    МОЙ
Город   мой,  неповторимый,  неспокойный
И  всегда  по- заводскому  гулкий,
Я  люблю  твой  облик  стройный,
Площади   твои  и  переулки.
Помнишь,  как  в  коротеньких  штанишках
Бегал  я  босой  и  несмышленый,
Постепенно  рос,  как  все  мальчишки,
И  росли  твои  акации  и  клены.
Для  меня  вставал  тогда  загадкой
Твой  завод-гигант  с  цехами  строгими.
До  него  прошел  я  путь  негладкий,
Через   всю  войну  с  ее  тревогами.
А  теперь  в  тени  громадных  кленов
Бегает  дочурка  второклассница,
В  силу  неизведанных  законов
Как  и  я, - шалунья  и  проказница.
И  с  женой  мечтаем  на  досуге   мы,
Что  пройдет  еще  за  годом  год,
И  она  с  веселыми  подругами,
Как  и  мы,  придет  на  твой  завод.
    

         Шавшуков Евгений  Алексеевич
      (7  ноября  1912 г. – 18 февраля  1984 г.)
     Родился  в  городе  Харбины.  Его  отец - инженер  по  строительству  железных  дорог  работал  в  те  годы  на  строительстве  КВЖД.  Так  и  остались  там.  В  1946  году  Евгений  Алексеевич  с  семьей  приехал  в  СССР,  в  город  Свердловск.  Был  счастлив,  что  вернулся,  наконец,  на  родину   своих  родителей.  Но  работники  МГБ  обвинили  его  в  шпионаже  и  сослали  на  18  лет.  После  смерти  И. Сталина  дело  пересмотрели – оказалось,  что  Шавшуков  ни  в  чем  не  виноват.  Так  через  8 лет  он  вернулся  в  Свердловск.  Жена  с  его   двумя  сыновьями  уехала  в  Москву  и  вторично  вышла  замуж,  так  как  ей  сообщили  из  лагеря,  что  будто  бы  Шавшуков  скончался.  После  посещения  Москвы,  где  сыновья  его  не  приняли,  заявив,  что  он  враг  народа,  Евгений  Алексеевич  вернулся  в  Свердловск  и  женился.
     В  литобъединение  Уралмаша  он  пришел  в  1958  году.  Писал  рассказы,  очерки,  стихи.  Он  обладал  писательским  даром.  Его  вещи  охотно  печатали  газеты  и  журналы.  Он  написал  повесть  и  представил  ее  на  семинаре  молодых  писателей.  Критик С. М. Бетев   необоснованно  назвал  его  повесть  антисоветской,  после  чего  Шавшукову  в   ССП  стали  относиться  холодно  и  Евгения  Алексеевича перестали  печатать.  Повесть  была  о  беспризорниках,  словно  в  нашей  стране  такого  не  было.
     Кажется,  после  подобных  ударов  человек  должен  ожесточиться.  С  Евгением  Алексеевичем  такого  не  случилось.  Он  всегда  был  и  оставался  до  последнего  своего  часа  человеком  выдержанным.  Любил  свою  страну,  любил  людей,  любил  жизнь  искусства,  литературу.  Был  настоящим  интеллигентом.
     18  февраля  1984  года  Евгений  Алексеевич  Шавшуков  скончался.  Остановилось  сердце.  Во  вторник  21  февраля  1984  года  мы  проводили его в  последний  путь.  Провожали,  кроме  меня  Л. Печенкин,  Н. Петров,  А. Бусыгин,  М. Стихотворцева,  Е. Фадеев,  Ф. Бортников,  Г. Иванов  (руководитель  литобъединения), А. Новоселов, Л. Ладейщикова, Ю. Конецкий.
     На  могиле  от  литобъединения  выступил  А. Бусыгин,  на  обеде  сказал  слово  Н. Петров.   Вдова Шавшукова поведала нам очень трогательную историю: несколько лет назад к Е. А. Шавкунову приезжали  друзья по несчастью – бышие узники ГУЛАГа. Они благодарили  Евгения Алексеевича за то, что будучи звеньевым в их бригаде строителей, выполняющих неимоверно тяжёлую работу на севере, он закрывал им наряды, хотя видел их недоработки.
     Все  эти  дни  меня  не  покидало  запоздалое  сожаление,  что  я  так  мало  общался  с  Шавшуковым.  Кроме  литературы  он  занимался  живописью,  читал  в  подлиннике  английских  авторов,  занимался  научной  работой  вместе  с  Борисом  Марьевым.  И  все  же,  даже  то  непродолжительное  общение  в  литобъединении,  по  дороге  домой  после  занятий,  что-то  дали  мне  в  беседе  с  ним.  Е. А. Шавшуков был очень дружен с Л. В. Печёнкиным и Н. А. Петровым. После смерти Евгения Алексеевича,  эти его друзья  много рассказали мне о его непростой жизни.
     Евгений  Алексеевич  Шавшуков  до  выхода  на  пенсию  работал  главным  бухгалтером  Свердловского  филиала  института  «Гипротюмен- нефтегаз».

Е. А. Шавшуков
    Я Г О Д К И
       Рассказ

     Суханов  тяжело  вздохнул  и  оглядел  всех,  пришедших  разделить  его  горе.
     -  Спасибо,  товарищи,  что  пришли,  спасибо.. – и  добавил  тихо  жене, - я  останусь  на  пять  минут  один…ты  иди,  Полина,  распорядись  там  как  знаешь…я  догоню.
     Полина  Карповна,  не  возражая,  отошла  и  сделала  молчаливый  знак  остальным.  Суханов  остался  один.  Он  обошел  оградку  кругом,  машинально  оглядел  ее,  потом  подошел  к  дверце,  распахнул  ее  шире,  до  отказа,  но  не  вошел  в  ограду,  а  сел  на  соседнюю  скамью. Теперь  его  взгляд  снова  был  на  могиле,  на  цветах..  Гладиолусы,  гладиолусы,  гладиолусы…на  обмягших  стеблях  лежат  они  пестрой,  беспорядочной  массой.  И  чем  дольше  вглядывался  в  них  Суханов,  тем  неприятнее,  мутнее  становилось  на  душе.
     «Пятирублевики» - пронеслось  внезапно  у  него  в  мозгу.  Он  так  шутя  называл  эти  цветы:  старики  и  старухи  продавали  их  на  плотине  и  у  почтамта  по  пять  рублей  за  штуку.
     -  Пятирублевики, - уже  твердо  произнес  Суханов  это,  ставшее  вдруг  таким  емким  и  укоряющим,  слово.  Он  на  минуту  закрыл  глаза,  потом  встал,  подошел  к  дверце,  закрыл  ее,  взглянул  еще  раз  на  могилу,  на  надпись  пирамидки  и  торопливо  направился  к  аллее,  к  выходу.
     С  кладбища  Суханов  вышел  к  остановке  трамвая  у  начинающегося  бульвара.  Трамвая  не  было.  Не  было  и  автобуса.  На  ум  пришла  мысль  пройтись  пешком  по  бульвару  до  остановки  троллейбуса -  ехать  в  переполненном  в  этот  час  трамвае  ему  не  хотелось.  Нечаянно  взгляд  остановился  на  сгорбленной  фигуре  старушки – на  самом  углу  с  пустого  лотка  гастронома  она  продавала  малину.
     -  Ягодки…  ягодки…  ягодки.
    И  Суханов  остановился.  Как  будто  чья-то  властная  рука  остановила  его,  заставила  подойти  ближе  к  старой  женщине  и  упрямо  всмотреться  в  нее. Старухе  было  не  менее  девяносто  лет.  Казалось,  ее  сгорбленная  спина  не  справлялась  с  тяжестью   маленькой  головы,  сгибалась.  Из-под  белого  платка,  надвинутого  низко,  по-крестьянски,  на  лоб,  были  видны  острый  нос  и  не  менее  острые  колючие  глаза,  впивающиеся  в  каждого  прохожего.
     -  Купите  ягодки,  два  рубля  стакан, - шамкали  ее  проваливающиеся,  едва  шевелящиеся губы.
     Подходили  женщины,  молодежь,  дети.  Старуха  пересыпала  малину  из  стакана  в  бумажные,  из  газеты,  кулечки,  торопливо  схватывала  деньги,  совала  их  в  карман  юбки.  И  та  необычная  хватка,  с  которой  она  брала  в  руки  деньги,  как  она  скрюченными дрожащими  пальцами  рылась  в  них, вытаскивая для сдачи  из глубины кармана торопливо, цепко, сосредоточенно, приближая вплотную лицо, глаза, и тот взгляд, каким она прощупывала каждый рубль, поразили Суханова.
Прошёл автобус. Прошли два, один за другим трамвая. Суханов пошёл на бульвар, обливаясь расслабляющим, болезненным потом. Сквозь нестройный ряд акаций, вдоль чугунной ограды, жестоким укором глядела на него сгорбленная фигура старухи.  И когда не слышно было проходящих мимо автомашин и грохота трамваев, до его слуха доносились её сдавленные, режущие «ягодки…ягодки…ягодки…»… И не было больше сил. Суханов не мог встать, не мог заставить себя уйти, закрыть глаза, не слушать.
Так вот оно что – не смерть матери, а обстоятельства смерти, вот что несдвигаемым камнем легли на сердце. А ведь она именно в эту пору, к пяти – шести часам, выходила к каменной громаде почтамта и  возле него,  как  возле жаром пышущей  доменной печи, вот так же, наверное, надсадно, сквозь беззубый рот, шамкала: «Цветочки, цветочки, цветочки… купите, пять рублей штука»… Разве он не видел этого зрелища раньше? Разве не говорил: «Не ходи, мать. Не стыди меня, ведь меня весь район знает, не позорь». Но вот однажды Полина Карповна негромко, как бы и равнодушно и безучастно сказала…
- А ты, Гришенька, закрой глаза. Пусть это тебя не касается. Да! А что? Раз маменька принесла семьдесят рублей – мешают они нам? И не возражай, это наше бабье дело. А для района – это её старушечное дело. И её и ответ.
Он тогда встал и ушёл допоздна, пока в доме не погасла последняя лампа. Впрочем, это было давно, лет десять тому назад. А потом, однажды, он поймал себя на мысли, что как-то усердно стал относиться к цветам. Под руками оказалась нужная литература по цветоводству, он расширил площадь цветника, урезал до минимума огород, начисто выбросив из него так нужный в годы войны картофель. Теперь всё сплошь заняли цветы. И лилии, и гладиолусы, и бархатные густые, как свежая кровь, георгины. А потом, тоже однажды, просто, как бы случайно, обронил: «Только не у почтамта, мать, меня же знают…неудобно как-то». Это тоже было не вчера – лет шесть- семь назад. С тех пор неузнаваемо изменился старый трёхкомнатный дом. Ветхую деревянную крышу сменил шифер, под стены подведён кирпичный фундамент, подстроена зимняя веранда, в доме – водопровод, паровое отопление, ванная комната… «Пятирублёвки», -   мягко и ласково повторял он, уже спокойно и саморучно срезая цветы для продажи. Он стал глух и нем к разговорам о нём на заводе. Постепенно совсем отошёл от общественной работы, к которой так был горяч когда-то, забыл, как в памятном двадцать втором году, в  молодой непримиримости к спекулянтам, самолично разгонял всякого рода мешочников и хапуг.  И вот…
Позавчера вечером после ванны, когда садился за ужин, раздался телефонный звонок.
- Опять что-то со сменой, - проворчал он недовольно, подходя к аппарату.
- Квартира Суханова? – незнакомый женский голос… Суханов замер.
- Да, Суханов слушает, - не узнал свой вдруг сорвавшийся голос, - откуда, откуда? Городская больница? – внезапно выступил пот: «Мать» - пронеслось в ошеломлённом мозгу.
- У нас ваша мать…
- Что с нею, что?..
- Вы слышите… - должно быть, состояние растерянности было настолько сильным, а интонации настолько тревожными, что Полина Карповна, побежавшая к телефону, разом побледнела и испуганно проговорила… «Маменька?»
- Состояние тяжёлое. Просим прибыть немедленно.
Через десять минут, это в трёх кварталах, Суханов с женой были в больнице. Мать отходила. На мгновение в ней как бы вернулось сознание, из - под бледно- синих омертвевших век в мокрых редких ресничках один только раз блеснул такой знакомый, её, матери, взгляд. И угас. Бескровные, ввалившиеся губы шевельнулись немощно в прерывистом, чуть уловимом шёпоте…
- Сыночка…Гришенька…смертонька подошла…всё…
Всё было сказано. Навсегда. И губы сомкнулись.
     Белая  палата.  Белые  халаты,  косынки.  Лицо  врача  обращено  к  Суханову  в  упор,  без  сочувствия,  с  неприязнью,  с  суровым  осуждением.
     -  Зачем  же  вы  ее  в  таком  возрасте,  в  таком  состоянии,  в  жару,  на  это  торжище  послали?  Вот  вам  и  результат!
     -  Вот  и  результат, - проговорил  вслух  Суханов  и  его  пальцы  хрустнули  в  напряжении  сжавшихся  рук.
     -  Ягодки… -  донеслось  с  угла.  И  Суханову  вдруг  захотелось  встать,  подойти  к  старой  женщине,  крикнуть  ей  прямо  в  лицо,  что  ни  на  есть  бранной  руганью,  чтобы  шла,  старая,  прочь  отсюда.  Ему  захотелось  вскочить  с  места,  взять  в  руки  кнут,  палку  и  пойти,  бежать  туда,  к  почтамту  и  разогнать  все  это  шалое,  черное,  позорное  торжище!  Он  было  сделал  попытку  приподняться,  встать,  но  в  глазах  потемнело,  к  горлу  подошел  захвативший  дыхание  горький,  горячий  комок.  Суханов  скатился  со  скамьи  на  песок.
     -  Смотрите,  как  будто  бы  приличный  товарищ,  а  уже…
     -  Да  что  вы… взгляните,  ему  же  плохо.
     Вокруг  неподвижно  лежащего  Суханова  собиралась  группа  прохожих.  Его  подняли  с  земли,  положили  на  скамью.
     -  Отойдите,  товарищи,  ему  нужен  воздух… что  же  вы… Девушка  в  белом,  стоявшая  у  головы  Суханова,  энергично  расстегнула  ворот  кителя,  откинула  со  лба  слипшуюся  прядь  волос  и,  взяв  безжизненно  висевшую  руку,  нащупала  пульс.
     -  Воды  бы… -  сказал  кто-то.  Маленькая  девочка,  лет  десяти,  с  красным  галстуком  вокруг  шеи,  сорвалась  с  места.  Через  две-три  минуты  она  прибежала  из  жилого  дома  напротив,  неся  в  руках   стакан  и  графин  с  водой.  Девушка,  измерявшая  пульс,  сразу  же  приняла  воду  из  рук  девочки.  Едва  стакан  коснулся  плотно  сжатого  рта,  пересохшие  губы,  почувствовав  влагу,  раскрылись.  Суханов,  не  открывая  глаз,  стал  пить  большими  глотками,  захлебываясь,  обливая  грудь.  Когда  он  раскрыл  глаза,  его  смутили  люди,  толпившиеся  вокруг,  смутило  собственное  лежачее  положение,  вода,  которой  его  поили.
     -  Товарищи,  скорую  вызвали? -  девушка  выжидающе   оглядела  всех.
    -   Да,  да,  сейчас  будет,  -  отозвался  кто-то  позади.
   -   Нет,  что  вы,  -  Суханов  попытался  встать, - ничего  не  надо,  это  же  сейчас  пройдет…со  мной  ничего.
     -  Лежите  спокойно,  товарищ.  И  ничего  не  случится,  если  вас  осмотрит  врач,  это  необходимо, - настаивала  девушка.
     -  Что  вы,  какой  врач? – чуть  не  испуганно  проговорил  Суханов, -  вот  видите,  все  прошло,  все…Спасибо,  товарищи, -  он  встал,  растерянно  застегивая  воротник,  счищая  песок  с  колена,  разглаживая  китель,  смоченный  на  груди.  Он  успел  еще  благодарно  взглянуть  на  девушку,  так  усердно  хлопотавшую  возле  него.  На  белокурую  синеглазую  девочку,  участливо  стоявшую  рядом,  с  графином  в  руке,  на  открытые,  обращенные  к  нему  лица  незнакомых  людей.
     -  Спасибо,  товарищи, -  шепотом  повторил  Суханов,  точно  ему  стало  стыдно  произнести  это  вслух.  Он  еще  что-то  хотел  сказать,  но,  по-видимому,  не  смог и,  почему-то  резко  повернувшись,  быстро,  не  оглядываясь,  зашагал  по  бульвару,  направляясь  к  центру  города.
  Е. Шавшуков, член  литобъединения.
     Рассказ  опубликован  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  17  декабря  1960 года.

     А     М У З Ы К А – Л Ю Б О В Ь   В Т О Р А Я…
     Евгений  Алексеевич  Шавшуков  пришел  в  заводское  литобъединение  в  1958 году.  Скромный,  выдержанный  он  как-то  сразу  обратил  на  себя  внимание  своей  добротой,  стремлением  помочь  товарищу.  Очерки,  рассказы  Евгения  Алексеевича  публиковались  в  заводской  многотиражной  газете,  в  областной  печати,  звучали  по  радио,  телевидению  и  на  многочисленных  выступлениях  нашего  коллектива  в  общежитиях,  библиотеках,  школах,  на  вечерах  поэзии  во  Дворце  культуры  и  конечно  же,  в  цехах.  Запомнились  его  рассказы,  в  которых  изображались  люди  труда:  «Кныш»,  «Ее  время»,   «Внуки»,  «Ягодки»,  «Надо!».  Они  всегда  пользовались  успехом  слушателей.
     Было  у  Евгения  Алексеевича  и  другое  увлечение – музыка.  Наверное,  любовь  к  музыке  и  подтолкнула  его  взяться  за  работу  над  очерками  по  эстетике.  И  уже  первый  фрагмент  «Истоки»  из  этой  работы,  однажды  прочитанный  на занятиях,  не  оставил  нас  равнодушными.
     Приходилось  удивляться  разнообразию  интересов  и  познаний  Евгения  Алексеевича.  Его  критические  статьи  печатались  в  журнале  «Литературная  Грузия»  и  других  изданиях.  Не  потому  ли  он  всегда  старался  помочь  своим  товарищам:  добросовестно  вникал  в  написанное  ими,  делал  тщательные  разборы,  отмечал  промахи  и  упущения  и  радовался  каждой  удачной   строчке.
     Долгое  время  мы  не  знали,  что  Евгений  Алексеевич  пишет  стихи.  И  вдруг  он  принес  подборку  своих  стихотворений.  Руководителем  тогда  у  нас  был  свердловский  писатель  Александр  Сергеевич  Филиппович.  Помню,  как,  выслушав  стихи,  Александр  Сергеевич  сказал:  «Пишите,  у  вас  должно  получиться».
     В  феврале  Евгения  Алексеевича  не  стало.  И  мы  особенно  остро  ощутили,  какая  это  утрата  для  нас  и  как  его  не  достает  нашему  литературному  объединению.
     Архив  Евгения  Алексеевича  полностью  еще  не  разобран…
    Н. Петров, член  литературного  объединения  Уралмаша.

     Воловик  Александр Михайлович
(09.10.1931, г. Нижний  Новгород - 27.04.2003, г.  Иерусалим). 
Из  энциклопедического   словаря  «Писатели  Екатеринбурга»:
   Поэт.  Супруг  поэтессы  Р. Левинзон.  Окончил  Горьковский  институт  иностранных  языков,  преподавал  в  Тобольске.  С  1952  года  по  1965  год  был  членом  литературного  кружка  Уралмаша.  С  1956  года  жил  в  Свердловске,  работал  в  радиокомитете,  заведовал  литературной  частью  драмтеатра,  руководил  литобъединением  УПИ.  В  1976  году  уехал  в  Израиль. Переводил  с  иврита  стихи  израильских  поэтов.  Печатался  в  журналах:  «Вопросы  литературы»,  «Магазин  Жванецкого»,  «Крокодил».  Член  Союза  русскоязычных  поэтов  Израиля.
Сочинения:  Завтра  август - Свердловск, 1966 г.;  Разбег - Свердловск,  1970 г.; Один  ясный  день - Свердловск, 1974 г.;  Процессия - Иерусалим,  1978 г. и  так  далее  вплоть  до  2000 г.

           В   ЛИТЕЙНОЙ
     Кусок  расплавленного  солнца
     Течет  в  опоку  из  ковша,
     А  сверху  в  пыльные  оконца
     Светило  смотрит  не  дыша.

     Глядит  завистливо  на  жаркий
     И  светом  брызжущий  поток,
     На  тонкий,  искрящийся,  яркий
     И  бесконечный  ручеек.

     Пускай  на  солнце  пламя  лижет
     Протуберанцами  простор,
     Но  сталь  из  печи  людям  ближе,
     Хоть  это  солнцу  не  в  укор.

     Шагами  ровно  пол  укатан,
     Стоит  так  гордо  сталевар,
     Как  будто  он  сошел  с  плаката
     И  стал  у  печи  в  самый  жар.

     Но  в  кровь  и  в  мускулы  работа
     Ему  добавили  свинца.
     Катились  бисеринки  пота
     По  смуглым  впадинам  лица.

     И  сталевар  совсем  не  знает,
     Что  солнце  только  одному,
     В  лучах  планету  согревая,
     Сейчас  завидует  ему.

ПАМЯТЬ
     Зачем  мне  память?  С  ней  от  века
     Ненастней  день,  больнее  боль,
     И  горше  горе  человека,
     И  солонее  даже  соль.

     Она  разбудит  до  рассвета,
     Когда  надежда  не  взошла,
     Когда  ни  темени,  ни  света,
     А  лишь  одна  сырая  мгла.

     Зачем мне  память?  Злые  были
     О  тех,  кого  не  позову,
     О  тех,  кого  уже  убили
     В  отрытом  их  руками  рву.

     О  том,  что  есть  на  белом  свете
     И  черный  дым,  и  красный  жар,
     В  неволе  выросшие  дети,
     Освенцим   есть   и  Бабий  Яр.

     Зачем  мне  память?  Может,  лучше
     Скорее  прошлое  забыть,
     Воспоминаньями  не  мучить
     И  пепел  вновь  не  ворошить.

     Но,  проходя  сквозь  эти  годы,
     Всю  землю  сплошь  исколеся,
     Пойми,  и  в  ясную  погоду,
     Что  нам  без  памяти  нельзя.

     И  если  кто-то  хлипким  словом
     Зовет  на  тот – забвенья – путь,
     К  такому  нужно  стать  суровым
     И  силой  к  памяти  вернуть.

     Пойми:  бездумными  стопами
     Бесследно  жизнь  твоя  пройдет,
     Пойми:  нужна  большая  память
     Тому,  кто  движется  вперед!

   
                Анатолий Изотович Занин
                (30.06.1923 г. – 20.06.1998 г.)
   Анатолий  Изотович  Занин  родился   в  1923  года  в  городе Шахты  Ростовской  области. Участник  Великой  Отечественной  войны. Закончил  войну  в  мае  1945 г. на  берегу  реки  Одер  в  должности  комбата.
После  фронта  приехал  в  Свердловск  и  начал  работать на  Уралмашзаводе  сменным  мастером  в  механическом  цехе,  параллельно  учился  в  Свердловском  машиностроительном  техникуме  на  вечернем  отделении. Окончив  техникум,  начал  работать  технологом в  отделе  главного  технолога.
В  литературном  объединении  Уралмаша  с  1949  г.  Свои  сочинения  послал  М. Шолохову  и  получил  от  него  положительный  отзыв.  Был  знаком  с  П. Бажовым  и  с  Б. Ручьевым.  В 1960 г. уехал в Магнитогорск. Активный участник литобъединения «Магнит».
Сочинения:Белая лебеда:повесть-Чел.,1991;Настоящая  встреча:рассказ //Молодые  голоса:сб.-Св-к,1951; Командировка за подснежниками:рассказ// Круг зари:сб. -Чел.,1977; Большой день:повесть — Урал-1959-№2; Мальчик городской:повесть//  Магнитогорский рабочий.-1988.

Анатолий Занин
    СТАНОВЛЕНИЕ
          (Отрывок  из  повести)

     Ранним  утром  Алексей   стоял  на  мостике  своего  станка  и  с  чувством  большого  удовлетворения  оглядывал  цех.  Его  мечта сбывалась – он  начал  работать  самостоятельно,  и  уверенность  в  нем  росла  с  каждым  днем.
     Сменщики  советовали  и  подсказывали  ему,  но  относились  как  к  равному,  и  Алексей  с  благодарностью  принимал  дружескую  помощь.
     Торцевая  застекленная  стена  цеха  вдруг  вспыхнула,  золотые  блики  и  голубые  лучи  заиграли  на  станках,  исполосовали  стальные  колонны  и  мостовые  краны.
     Монотонно  гудел  станок,  упрямо  врезался  резец  в  металл.  Николай  сидел  у  пульта  и  крючком  поправлял  синюю,  похожую  на  змею  стружку,  выползающую  из  отверстия  детали  и  падающую  на  плиту,  там  она  свивалась  в  звенящий  и  вздрагивающий  клубок.  Алексей  с  гордостью  осматривал  свой  станок,  похожий  на  утес,  а  площадка  с  лестницей – на  капитанский  мостик  с  трапом,  отсюда  можно  было  окинуть  взором  цех  от  края  до  края.  На  расточном  станке  деталь  не  двигалась,  как  на  других  станках,  а  стояла  на просторной  стальной  плите,  зато  двигался  сам  станок  по  двум  направляющим  дорожкам.
     На  плиту  устанавливалось  несколько  деталей  весом  в  пятьдесят  и  более  ста  тонн:  станок  двигался  от  одной  детали  к  другой,  растачивал,  фрезеровал  и  сверлил.  Это  был  комбинированный  станок,  требующий  от  рабочего  большого  опыта  и  знаний.
    Впервые  попав  на  станок,  Алексей  с  робостью  смотрел  на  ползущую  колонну,  на  дождем  летящую  стружку  и  на  рабочего, занятого  у  пульта.
     А  сколько  было  неудач,  всевозможных  волнений,  пока  не  прошли  все  страхи  и  он  не  научился  управлять  машиной?  Но  всё  это  уже  позади…
     На  плиту  станка  взошел  начальник  пролета   Помогаев  и  мастер  Чернышев.  Алексей  спустился  с  мостика.
     Никифор  Глебыч  кивнул  ему  и  молча  обошел  корпус  редуктора,  который  сейчас  обрабатывался.
     -  Значит,  идут  дела,  Симбирев? – спросил  он  и  прищурившись,  расправил  ребром  ладони  свои  жидкие,  торчащие  в  сторону  усы. А  видишь,  вон  у  Короткова  станину?  Ну,  как,  сумеешь  установить  ее?
     -  Станину? – удивленно  протянул  Алексей. -  Это  зачем?
     -  А  затем,  чтобы  горловину   расточить,  разумеешь?
     Алексей  все  еще  думал,  что  Никифор  Глебыч  шутит.  На  станке  у  Короткова  стояла восьмидесятитонная  деталь,  похожая  на  раму  с  отверстием  в  короткой  стенке.  Коротков  обрабатывал  окно,  он  же  мог  расточить  и  горловину.  Для  чего  же  перетаскивать  такую  махину  со  станка  на  станок?  Алексей  знал,  что  Никита  Харитонович  никогда   бы  не  согласился  с  этим.  Если  он  уступит  сейчас  начальнику  пролета,  что  скажут  сменщики?  Они  были  молодыми  и  всегда  прислушивались  к  Пылаеву,  поддерживали  его.  Но  теперь  Пылаева  не  было..
     -  Что  вы,  Никифор  Глебыч?  Мы  же  никогда  не  растачивали  горловину.  Да  у  станка  и  мотор  слабый,  не  потянет.
     Помогаев  нетерпеливо  махнул  рукой.
     -  Испугался?  Ты  же  сам  рвался,  прямо  скажу,  как  в  бой.  Однако  довольно  лясы  точить!  Видишь,  везут.
     -  Вижу! – буркнул  Алексей  и  бросил  тряпку  на  плиту.  Он  подошел  к  Чернышеву  и  сказал: - Что  же  вы  молчите?  Вы  мастер  или  кто?
     Чернышев  смущенно  пожал  плечами  и  не  успел  ответить.  Станину  уже  подвезли  два  крана.   Когда  ее  установили  рядом  с  корпусом,  Николай  хлопнул  Алексея  по  плечу.
     -  Не  журись,  старина.  Станину  поставили,  и  шут  с  нею…пусть  себе  постоит.
    -  Ты  о  чем  это?
     -  О  том,  что  нам  работы  и  на  редукторе   хватит.  Пока  то  да  сё,  глядишь,  и  смене  конец.
       - Ладно,  советчик.  Неси  болты,  крепить  будем.
     Конечно,  Алексей  мог  заставить  Николая  для  видимости  крепить  станину,  а  сам  бы  продолжал  работать  на  корпусе,  но  это  было  бы  нечестно  по  отношению  к  сменщикам.  Такого  они  не  простят,  да  и  за  станину  не  похвалят.  Что  же  делать?  А  Чернышев  между  тем  ходил  возле  склада  приспособлений,  считал  шаги,  записывал  себе  что-то  в  блокнот.  Да,  здесь  места  свободного  было  много…и,  конечно  же,  можно  расположить  не  одну,  а  три  станины.  Он  попытался  сразу  прикинуть,  как  будут  располагаться  станины,  но  не  мог  представить  себе  расстановку  их  и  решил,   что  прежде  всего   нужно  вычертить  на  бумаге.  Сегодня  же  он  раздобудет  чертежную  доску  и  ватман.
     Он  давно  уже  вынашивал  эту  мысль,  а  сегодня  она  получила  толчок.  Мастер  он  или  кто?  Этот  Симбирев  такой  упрямый  парень!
     Мысль  о  новом  способе  разработки  завладела  им  беспредельно.  После  обеда  он  опять  пришел  к  площадке  и  решил  точно  измерить  ее  с  помощью  двухметровой  рулетки.
     Случайно  взглянув  на  станок  Симбирева,  он  удивился  тому,  что  Алексей  преспокойно сидит  на  мостике  и  крючком  вытаскивает стружку  из  отверстия  корпуса,  а  станина  сиротливо  стоит  в  стороне.
     Чернышев  махнул  Симбиреву  и  спросил,  почему  он  не  переехал  на  станину.
     -  Не  поеду  я, - крикнул  Алексей. – И  сменщикам  закажу,  чтобы  не  ехали.  Прямо  смех,  товарищ  мастер.  Посмотрите,  какую  фитюльку  поставили  Короткову.  А  почему?  Не  буду я  станину выверять.  Пусть  сам  Помогаев…
     -  Это  что  за  разговоры?  -  перебил  Чернышев,  но  сам  оглянулся  на  станок  Короткова,   куда  Помогаев  распорядился  поставить  совсем  маленькую  деталь – барабан  к  шаровой  мельнице. – Да,  это  странно  получается, - пробормотал  он  и  вскоре  разыскал  Помогаева   в  конторке.  Но  то  сообщил,  что  шаровая  мельница  срочная  и  это  указание  начальника  цеха.
     Помогаев  разбирал  извещения  о  браке  и  тихонько  ворчал,  отчего  усы  его  шевелились  и  вздрагивали,  как  у  рассерженного  кота.  Вдруг  он  поднял  голову  и  внимательно  посмотрел  на  Чернышева:
-     Что?...Симбирев  переехал  на  станину?
     -  Нет.
     -  Ну,  а  ты  что?
     -  А  что  я?  Не  буду  же  я  за  руки  его  держать…Говорит,  что  работа  не  его…
     -  Не  его!..Не его!... – Перебил   Помогаев  и  прихлопнул  рукой  стопку  извещений. – Какие  все  грамотные  стали!  Прямо  беда,  какие  ученые!  Не  могу  же  я  к  каждому  мастеру  няньку  приставить.
     -  Причем  здесь  нянька?  -  вспыхнул  Чернышев.  -  Попробуйте  вы  сами  доказать  рабочему…
    - Я могу.  Я  все  могу!  Ну,  да  баста! – он встал.- Кишка  у  вас  тонка,  Чернышев,  вот  причем  нянька.  Я  с  вами  и  так  наплакался.  Думал,  вы  присмотритесь,  поймете  людей…А  вы  только  требовать:  вынь  да   положь.  Хватит!  Теперь  я    буду  требовать.  Идемте.
     Они  пришли  к  Симбиреву,  и  Помогаев  с  ходу  напустился  на  него,  но  тот  спокойно  заявил,  что  он  начал  чистовой  проход  и  остановить станок  теперь  нельзя.
     На  спор  начали  собираться   рабочие,  подошел  и  Федор.  Он  подмигнул  Алексею  и  стал  бросать  реплики   Помогаеву,  да  такие,  от  которых  у  того  еще  больше  топорщились  усы,  но  от  своего он  не  отступал.
     -  На  корпусе  я  тебе  не  дам  работать.  Молод  еще,  запорешь  и  в  кусты…
     Алексей  гневно  сверкнул  глазами  и  закричал,  не  слыша  своего  голоса.
     -  Не  доверяешь?  Понятно  почему.  Думаешь,  если  уехал  Пылаев,  так  со  мною  что  угодно  можно  сделать?  Станок  я  не  остановлю.  Понятно?
     Он  взбежал  по  лестнице  на  мостик  и,  отодвинув  Николая,  занял  место  у  пульта.  Николай,  прищурившись,  смотрел  на  свои  грязные  руки.
     -  С  начальником  ругаться,  все  равно,  что  против  ветра  плевать…
     - Не  учи!  Ступай  в  заточную  за  резцами.
     Он  остался  один  со  своим  станком  и  своими  думами.  Почему  рабочие  молчали?  Неужели  он  не  прав?
     Кто-то  резко  окрикнул  его  снизу,  он  вскочил  и  потер  лоб,  оставив  на  нем  следы  масла  и  грязи.  Внизу  на  плите  станка  стояли  Помогаев  и  заместитель  начальника  цеха  Шершнев.
     Алексей  схватился  за  поручни  лестницы  и  невольно  сжался,  точно  собирался  прыгнуть  в  ледяную  воду.
     -  Почему  не  переезжаешь  на  станину? – спросил  Шершнев,  уставив  на  него  колючие  глаза,  а  когда  тот  попытался объяснить,  нетерпеливо  перебил: - Это  не  довод.  Сейчас  же  переезжайте!...
     Алексей  медленно  спустился  с  мостика  и  упрямо  заявил:
     -  Если  вы  не  выслушаете  меня,  я  не  поеду…
     -  Это  что  же,  отказ?  Вы  отказываетесь?
     Алексей  готов  был  закричать,  что  он  не  отказывается,  ведь  он  и  так  работает,  и  тут  увидел  Катю.  Она – то  зачем  здесь?
    - Помогаев,  давайте!
     Что-то  незнакомое  промелькнуло  в  ее  глазах,  когда  взгляды  их  встретились.
     Катя  крепко и,  как  ему  показалось,  сурово  сжала  губы,  вытянула  контрольные  лампы  перед  собою  и  шагнула  к  электрощиту.  Так  вот  до  чего  дошло?  Они  отключают  станок?  Эта  мера  принуждения  уже  была  известна  Алексею.  Так  поступали  с  теми,  кто  не  желал  выполнять  приказы  начальства.
     Алексей   словно  очнулся,  мигом  взлетел  на  мостик  и  выключил  шпиндель,  чтобы  не  сломался  дорогой  резец  от  внезапной  остановки.
     Долго  потом  он  сидел  на  мостике  с  застывшей  рукой  на  пульте.  Он  все  давил  на  красную  кнопку  «Стоп!»
     Когда  же  встал  и  окинул взглядом  участок,  увидел,  что  рабочие  хлопочут  возле  станков,  занимаются  привычным  делом.  Сердце  надсадно  заныло,  и  ему  подумалось,  что  никогда  уже  не  будет  здесь  работать.
     Между  тем  Николай  разыскал  Помогаева  и  предложил  свои  услуги. Заглядывая  в  глаза,  он засмеялся  и  заюлил:
     -  А  что,  Никифор  Глебыч,  время  зря  пропадает…разрешите  мне   на  станину  переехать?
     -  Сумеешь? – недоверчиво  спросил  Помогаев.
     -  Да  что  там?  В  два  счета…Да  я  давно  хотел  сказать…
     -  Но…но  не  очень  хватай.  Сначала  перепрыгни,  а  потом  скажешь  «гоп».
     -  Не  верите?  Я  думал,  станина  аварийная.
     -  Ладно,  готовься.  Я  пойду  Катерину  приведу.  Да  смотри  у  меня.
     -  В  два  счета!...
     Через  полчаса   Чернышев  увидел,  как  станок  и  Балагуров,  сидящий  на  мостике,  медленно  двинулись  к  станине.
     -  Вот  оно  что?  Помогаев,  выходит,  сам  с  усам.  Но  нет  под  твою  дудку  я  плясать  не  буду.
     Тут  он  вспомнил,  как  Помогаев  посулил  ему  няньку  и  чертыхнулся.
     «Однако,  стоп,  капитан!  Выдержка  и  еще  раз  выдержка!»




    Иван Александрович  Иванов
(13.12.1896 – 27.10.1988)
   В моей домашней библиотеке хранится книга Ивана Александровича  Иванова, моего  старого друга по уралмашевскому литературному объединению под названием «У старой пихты». Книга издана в Средне - Уральском книжном издательстве в 1964 году. На титульном листе есть дарственная надпись автора книги: «Михаилу Михайловичу Петрову, коллеге по литературному объединению Уралмашзавода от автора.29.10.69г.».
   И. А. Иванов родился в селе Аряж Пермской губернии. Семья у отца была большая, жили в постоянной нужде, поэтому мальчику рано пришлось пойти в люди. Летом он работал поденщиком в имении помещика, зимой – учеником в столярке. В конце 1914 года ему удалось устроиться сначала рассыльным в волостное правление, потом – помощником волостного писаря. А когда в конце 1919 года  в Сибирь, где в то время жил И. Иванов, пришла Советская власть, его избирают секретарем волостного революционного комитета на станции Топки (ныне Кемеровская область), позднее И. Иванов работал народным судьей, старшим секретарем окружной прокуратуры. В 1930 году он поступил на Уралмашзавод и здесь проработал до 1957 года.
  В 1931 году стал участником литературного кружка на Уралмаше при газете «За тяжелое машиностроение». Начал писать прозу. При разборе его рассказов на собрании кружковцев, ему делали много замечаний, это его угнетало, давило на самолюбие, и он, в конце концов, не стал посещать занятия литкружка. Вернулся И. Иванов обратно в литкружок только в 1953 году, когда кружком руководил Ефим Григорьевич Ружанский, который отнесся к его творчеству с большим вниманием, заставив его глубже рассказать о своей жизни в прозе. Благодаря помощи Ружанского, в 1958 году в Свердловске появилась книга И. Иванова «Гришкино ученье: рассказы». В 1964 году вышла в свет вторая книга писателя «У старой пихты» в количестве 15000 экз. И наконец,  в 1977 году вышла книга И. Иванова «Первый делегат: рассказы». После этого он надолго замолчал, начав работать над книгой своей жизни «Вихри враждебные», но так и не закончил эту работу. А в нашем первом сборнике Уралмашевские голоса» был опубликован рассказ И. А. Иванова «Горе и смех»:

    ГОРЕ  И  СМЕХ
        Рассказ
     Есть  у  меня  дядюшка,  Яким  Григорьевич  Зубов,  и  тетушка,  жена  дяди,  Степанида  Петровна.  Живут  они  в  деревне,  которая  Урмалой  называется.  Дядюшке  недавно  восемьдесят  исполнилось,  а  он  еще  такой  герой!  Крепкий,  как  дуб,  и  колхозным  кузнецом  работает.  Тетка,  правда, похилее  дяди,  хотя  года  на  три  и  моложе  его.   Но   тоже  еще  ничего,  бегает.
     Хорошо  живут  старики,  зажиточно.  По  случаю  восьмидесятилетия  дядя  орден  Трудового   Красного  Знамени  получил,  а  до  этого  медалью  был  награжден.  И  все  это  за  честный  и  самоотверженный  труд  в  колхозе.  Своей  счастливой   жизнью  дядя  нахвалиться  не  может.  А  тетка  так  говорит:
     -  От  такой-то  жизни  и  помирать  не  охота.
     Впрочем,  о  том,  что  при  Советской власти  дяде  и  тетке  хорошо  живется,  что  говорить.  Это  у  нас  теперь  не  в  диковинку.  А  вот  о  том,  какая  жизнь  у  них  до  этого  была,  рассказать  мне  хочется.
     Начну  с  того,  что  дядя  Яким  и  тетка  Степанида  люди  очень  хорошие:  душевные,  ласковые.  Давно,  еще  до  революции,  когда  я совсем  маленький  был,  тетка   Степанида  часто  приезжала  к  нам  в  село,  где  мы  тогда  жили,  и  всегда,  бывало,  гостинцев  навезет.  Тут  тебе  и  пирожки  с  калиной,  и  шанежки  наливные,  и  кральки  какие-нибудь.  Угощает  тебя,  по  голове  гладит  и  нежным  певучим  голосом  наговаривает:
      -  Ешь,  дитятко,  на  здоровье,  да  большой  расти.
     Дядя  тоже  без  гостинцев  не  приезжал.  Только  этот  все  с  покупным.  Едучи  к  нам,  обязательно  остановится  около  лавки  и  купит:  паточных  конфеток  на  копейку  две  штуки,  медовых  пряников  тоже  две  штуки  на  копейку  и  семячек  на  копейку.  Этого  угощения  нам  с  сестренкой  на  полдня  хватало,  причем  конфетки  мы  чем-нибудь  разбивали,  чтобы  легче  рассасывались:  такие  крепкие  они   были.
     Дядя  человек  был  практичный  и  от  нужды  все делал  сам.  Он  и  телегу  сам  смастерил,  да  такую  гремучую  и  скрипучую,  что  бывало,  где  еще  катится,  а  у  нас  в  селе  уже  говорят:
     -  Яким  урмалинский   едет.
     Конь  у  дяди  был  не  то  чалый,  не  то  сивый – не  поймешь. Словом,  какой-то  сиво-чало-грязной  масти.  Чтобы  разогнать  коня,  нужна  была  хворостина,  да  и  она  не  всегда  помогала.  Огреет  дядя  коня  хворостиной,  а  он   как  брыкнет  задом!  И  обязательно  оглянется,  вроде  скажет:  «Не  трогай,  без  тебя  знаю,  как  идти  мне».  Ну,  а  насчет  того,  чтобы  пахать,  конь  подходящий  был,  с  борозды  не  сбивался  и  вожжу  понимал.
     Сбруя  на  коне  тоже  отменная  была:  больше  на  лычках,  да  на  мочалках  держалась.
     Отец  у  дяди  бедняк  был.  Ну  и  дядя  не  в  блеске  жил.  Другой  раз  нужда  прямо  за  горло  брала.  И  так  она  ему  надоела,  что  он  готов  был  черту  душу  продать,  только  бы  от  нужды  избавиться.    Вот  решил  дядя  во  что  бы  то  ни  стало  разбогатеть.  Не  я,  говорит,  буду,  если  нужду  не  одолею.  Начал  он  с того,  что  кузницу  завел.  Казалось  ему,  что  кузнец  по  наковальне  бряк – и  в  кармане  четвертак.  Оказалось,  что  кузнечному  ремеслу  сперва  поучиться  надо.  Начнет  дядя  вроде  топор  ковать,  а  выйдет  черт-те  знает  что.  Или  лошадь  кому  так  закует,  что  она  обезножеет,  к  нему  ездить  перестали.
      Как  раз  к  этому  времени  в  деревню  откуда-то  настоящий  кузнец  приехал.  Здоровенный    такой   детина.  Поликарпом   звали.  Пришел  Поликарп  к  дяде  и  говорит:
     -  Яким  Григорьевич,  продай  кузню.
     Подумал,  подумал  дядя  и  продал  кузницу  Поликарпу.  А  сам  на  зиму  в  молотобойцы  к  нему  нанялся.
     У  Поликарпа  дело  пошло,  кузнец  он  был  что  надо.  А  за  зиму  и  дядя  около  него  здорово  поднаторел,  смекалка  у  него  была.  Ну,  только  теперь  это  ему,  пожалуй,  ни  к  чему  было.  Думка  насчет  того,  чтобы  разбогатеть,  в  голове  у  дяди  все  копошилась  и  не  давала  ему  покоя.  И  вот  надумал  он  мельницу  купить.  Сидел  как-то  вечером,  думал,  думал  и  вдруг  объявил:
     -  Куплю  я,  баба,  мельницу.
     Тетка  Степанида  руками  всплеснула:
     -  С  ума  спятил!  Да  на  кой  тебе  мельница  сдалась?
     -  Вот  дура!  Зерно  мужикам  молоть  буду,  гарницы  получать.   У  которых  мельницы – смотри,  как  пышут.
     И  купил-таки  дядя  Яким  мельницу.  Продал  нетель,  да  кой-что  прибавил  еще,  и  купил.  Мельница  на  речушке  стояла,  которая  летом  высыхала,  а  зимой  вымерзала,  так  что  иногда  воды  и  ковшом  не  зачерпнешь.  Но  это  дядю  не  смутило.
     -  Не  всегда  же  так  бывает, - говорил  он.
     Как  у  всякой  водяной  мельницы,  пруд  был,  конечно,  этакий,  величиной  с  овчину.  И  весь-то  он  кустами  оброс:  черемушником,  калинником,  смородинником.  Стоят  эти  кусты  по  краям  пруда  и,  словно  в  зеркало,  целыми  днями  смотрятся  в  него.  Весной,  когда  все  в  цвету,  тут  куда  как  хорошо  было!  Да  и  летом  тоже  ничего.  Ну,   а  осенью  и  зимой – тоска,  с  ума  сойти  можно.
     Мельничный   амбарчик  крохотный  был,  постав  в  нем  тоже.  Такие  мельницы  «мутовками»  у  нас  назывались  за  то,  что  мололи  они  очень  медленно,  и  жернова  как  бы  выговаривали  при  каждом  повороте:  «На  кваш-ню,  на  кваш-ню»…
     Дело  поздней  осенью  было,  когда  дядя  мельницу  купил.  Наказав  сыну  Васютке  за  хозяйством  присматривать  и  забрав  с  собой  кота  Тимоху,  он  отправился  на  мельницу.  Подправил  печурку  в  малухе,  на  жерновах  насечку  сделал  и  помольцев  стал  поджидать.  А  помолец  тут  и  есть,  сосед  Захар.  У  него  с  меру  ржи  было.  Ездил  Захар  на  большую  мельницу,  да  там  с  таким  малым  помолом  не  приняли  его,  вот  он  к  дяде  и  приехал.  А  дядя  и  такому  радёшенек:
     -  Захар  Иваныч!  Милости  прошу!
     За  Захаром  другой  такой  же  приехал,  потом  третий.
     У  дяди   от  радости  сердце  запрыгало  так,  что  того  и  гляди  сквозь  азям  выскочит.
     «Пойдет  дело,  пойдет!» - радовался  дядя.  После  третьего  помольца  у  него  даже  мыслишка  о  том  появилась,  как  он  мукой  будет  торговать.
     «Наберу  этак  с  воз – и  на  базар.  А  другой  и  здесь  купит. Мало  разве  таких-то,  у  которых  своего  хлеба  не  хватает?».
     И  вдруг  дело  встало.  В  ночь  как-то  такая  метель  поднялась – свету  не  видно.  Три  дня  бушевало.  Не  только  малые – большие  дороги  замело:  ни  пройти, ни  проехать.  А  на  мельницу  к  дяде  и  совсем  не  попасть.
     Сидит  дядя  в  малухе,  через  сугробы  в  окошечко  поглядывает,  не  едет  ли  кто?
     А  кому  нужда  по   такому  снегу  дорогу  к  нему  прокладывать.  Потом  морозы  ударили  и  всю  воду  из  пруда,  как  из  губки,  выжали.
     Муку, какую  на  гарнцы  получил,  дядя  на  лепешки  перевел,  картошка  тоже  вся  вышла.  Что  делать?  Пришлось  домой  идти.  Повесил  на  мельницу  замок,  а  коту  наказал:
    -  Ты,  Тимоха,  вроде  за  сторожа  оставайся  тут.  Хомяков  да  мышей  тебе  здесь  на  всю  жизнь  хватит.
     Зима  в  этом  году  лютая  да  вьюжная  была. Повсюду  такие   сугробы  намело,  выше  домов.  А  весна  выдалась  поздняя,  да  столь  дружная,  что  за  какую-нибудь  неделю  весь снег  растопило.  И  такая  вода  хлынула – страшное   дело.
     В  самое  половодье  решил  дядя  на  мельницу  сходить,  попроведать,  как  там  и  что.  Взял  багор  и  пошел.  Идет  берегом,  который  покруче,  и  дивится:  по  речушке  хоть  корабли  пускай – так  разлилась.
     Вода  бурлит,  то  кусты  с  корнем  вырванные,  то  коряжины  тащит.  Смотрит,  бревно  плывет.  Дядя,  может,  и  не  обратил  бы  на  него  внимания,  да  на  бревне  какая-то  зверюшка.  Вгляделся – батюшки!  Тимоха!  Бревно  несет,  а  кот  вцепился  в  него  когтями  и  страшным  голосом  орет.  Дядя  Яким  руками  всплеснул.
    -  Тимоха,  да  откуда  ты?!
     Выждал, когда  бревно  одним  концом  к  берегу  приткнулось,  зацепил  его  багром  и -  на  берег.  А  кот  не то  от  страха,  не  то  от  того, что  людей долго  не  видел,  как  сиганет  в  кусты,  только  его  и  видели.
Глядит дядя на бревно – что за притча, будто знакомое. Да вот и крюк, на который он язим и шапку вешал.
- Ох ты, горе моё! Бревно-то ведь из малухи!
Бросился дядя прямиком к мельнице, прибегает на место, а мельницу как языком корова слизнула. Только в омуте ещё несколько бревёшек крутятся.
Долго тётка Степанида корила дядю.
- Тёлку-то ни за что загубил. Непутёвый!
Дядя отмалчивался. Нешто виноват он? Не случись такой беды, он  бы ого как зажил!
На следующую зиму дядя  торговым  делом решил заняться. Продал опять кое-что, накупил всякой всячины: мыла, соли, спичек, кренделей полмешка и давай по базарам ездить. Тётка Степанида даже в слёзы ударилась.
- Да уймись ты, уймись Христа ради. Ну, посмотри, какой из тебя торговец? Дома ни дров, ни сена, а он с базара на базар, коня заездил. Васютка в хозяйстве замучился. Ведь люди смеются над тобой, последние, говорят, штаны с себя спустит.
Только куда там, дядя и слушать не хотел, чтобы торговлю бросить.
- Много ты понимаешь! – отмахивался он от тётки.
Пришлось тётке  к соседям идти с докукой, просить кого дров привезти, кого сена. Больше всего Поликарп помогал.
Торговал дядя «с воза». Приедет на базар, поставит сани в ряд с другими, одну оглоблю задерёт и весы к ней привяжет. На морозе целями днями топает, рука об руку хлопает, чтобы не окоченеть. А когда и рубля не выручит. Домой приедет – целыми вечерами барыши подсчитывает. А того, что с конём прохарчит, не считает. Капитал свой всегда при себе держал в кошельке из бараньей кожи.
Однажды, к весне близко, поздним вечером возвращался дядя домой. На этот раз он пустил свои товары подешевле и все распродал. В кошельке за пазухой красненькие шелестели. Как-никак целую зиму  торговал и свои деньги всё же выручил.
Едет дядя и сам с собой рассуждает:
- Надоело мелочью заниматься. Будет! Красным товаром торговать начну, это выгоднее!
И одно своё твердит:
- У меня дело пойдёт!
Решил, что завтра  же к краснорядцам  за товаром поедет. До деревни может, с версту оставалось. Вдруг лошадь остановилась. Выглянул дядя из саней и видит: лошадь под узцы человек держит.
«Спаси, Господи! С добрым ли намерением?» - подумал дядя. А человек подходит к нему.
- Здорово, Яким Григорьевич!
-  Поликарп! – обрадовался дядя знакомому человеку. – Откуда ты взялся тут, зачем?
- Тебя поджидал, Яким Григорьевич. Думаю, мужик с выручкой едет, ну и того…
- Да ты…- зартрясся дядя. – Господь с тобой! Что ты надумал-то, Поликурпушка?
- Ничего. Давай кошелёк, и всё!
- Поликарп! Побойся Бога!
- Ну- ну, нечего тут о Боге рассусоливать! – прикрикнул Поликарп. – Давай, выворачивай карманы-то!
А сам в руках топор держит.
Лихим голосом взвыл дядя Яким, достал из-за пазухи заветный кошелёк, отдал его Поликарпу.
- Не губи только меня, ради Христа.
- Ладно, - говорит Поликарп, - губить не буду, живи себе на здоровье. Только ты поклянись, что никому не расскажешь об этом.
Что делать, поклялся дядя, страшную клятву дал даже попу на духу не говорить о том случае. Поликароп вместе с ним до деревни доехал.
Только дядя Яким распряг лошадь и вошёл в избу, Поликарп следом за ним.
- Здорово живёте!
- Здравствуй, Поликарпушка, - сказала тётка. – Садись на лавку, гостем будешь.
У дяди глаза на лоб полезли, думает: «Неужели у человека никакой стыдобушки нет? Ведь это что: ограбил и ко мне же идёт!»
А Поликарп как ни в чём не бывало сидит себе на лавке и выспрашивает:
- Как поторговалось, Яким Григорьевич?
- Да ничего, ладно будто, - отвечает дядя. А самого лихоманка бьёт не то от злобы на человека, не то всё ещё от страха. На языке так и вертится крикнуть: «Вор ты, разбойник! Зачем пришёл?» Но клятва…
- Народу-то на ярмарке, наверно, у сколько, у сколько? – говорит Поликарп.
А дядя в ответ:
- Народу много.
Посидел Поликарп, о том, о сём поговорил, и ушёл. Дядя только вслед ему плюнул.
А потом горевал: «Копил, копил, да чёрта и купил».
Тётка, конечно, приметила, что дядя невесёлый, спросила:
- Ты что, будто квёлый ходишь?
Ну, дядя и признался ей. Вернее соврал:
- Кошелёк я на ярмарке обронил, и все деньги в нём. До копеечки.
Дядя думал, что вот сейчас слёз, попрёков будет, ругани, а тётка только головой покачала и говорит:
- Ну и Бог с ними, - и даже обрадовалась будто. – По крайности не будешь теперь по базарам ездить.
Оно так и получилось. С той поры притих дядя, прямо, можно сказать, захирел. Ещё бы, две такие неудачи. До того дошло, что подать уплатить не из чего было, хоть последнюю коровёнку продавай. Ладно, тётка выручила, заплатила подать. Сгоношила, говорит, на пряже, да на чём.
А тут вскоре революция грянула. Поликарп живо собрался и уехал куда-то. Потом уж, осенью, жена его говорила, что он в Красную гвардию записался. Дядя подумал тогда: «Такому-то гусю всяко лыко в строку. Пошиковал, поди, на мои-то денежки, разбойник».
А дальше эта заваруха началась, Гражданская война. К весне 1918 года слышно стало, что бои где-то совсем недалеко. Как-то  утром верхом на своём коне поехало дядя в поле сено посмотреть. Только выехал за деревню, смотрит, народу валит – уймища. И кто на чём: верхами, на телегах, а больше того пешком. Вгляделся: военные. К тому времени слух уже был, что красные белых лупят, как говорили, в хвост и в гриву, и белые отступают. Один военный, при погонах, с шашкой на боку и нагайкой в руках, подскакал к дяде.
- Кто таков?
Дядя объяснил. Тогда военный давай про дороги расспрашивать, куда какая ведёт. А расспросивши,  посмотрел на дядиного коня и говорит:
- Мерин у тебя подходящий. Давай-ка поменяемся.
А у него конь – одни мослы, еле на ногах держится. Дядя, конечно, упёрся.
- Что ты, парень, куда я без своёго коня? Мне пахать надо, а твой и борону не потянет.
Обозлился военный, хватил дядю нагайкой так, что тот и с коня долой. А военный пересел на дядина мерина, да и был таков. Вдобавок, и свою клячу прихватил.
Пришёл дядя домой пешком. Тошно до зла горя. Сел на завалинку и голову в грудь уронил.
«Что теперь делать? Как без коня быть? Совсем погибель! Эх, ты, горе моё горькое! Знать, всю жизнь так и придётся у нужды в батраках оставаться, не одолеть её. Вот она, долюшка!»
Белые шли и шли. Все в Сибирь топали. Не только дядя с конём пострадал, у многих мужиков отобрали лошадей, а кто противился этому, не церемонились, к стенке и р-раз…
Как-то под осень, ночью, совсем недалеко от деревни, пальба началась. Чуть не до утра бой шёл. А утром в деревню отряд нагрянул и объявил:
- Мы – красные!
Глядь, а начальником-то у них Поликарп! С одного боку револьвер у него, с другого – гранаты, через плечо  - лента с патронами. А на шапке – звезда красная. И первым делом к дяде в избу.
- Яким Григорьевич! Здравствуй, дорогой!
- Здравствуй, - говорит дядя. А сам думает: «Смотри-ка ты, из разбойников-то куда попал. Вот они какие, красные-то!».
     А  Поликарп  обнимает  дядю,  радуется.  Все  равно,  что  родного  отца,  говорит,  встретил.
     Тетка  Степанида  подскочила,  обняла  Поликарпа  за  шею  и  даже  поцеловала  в  щеку.  И  Васютка  тут  же  крутится,   визжит  от  радости.  Дядя  совсем  растерялся,  не  знает,  что и  делать,  не  то  ему  радоваться,  не  то  закричать:  «Грабитель  ты!  Да  как  же  не  совестно  тебе  так   ластиться  ко  мне!»
    А  Поликарп  вроде  подмигнул  тетке  и  говорит:
     -  Ну  как,  Степанида  Петровна,  с  кошельком-то?
     -  А  ничего, - улыбается  тетка. – Деньги-то,  конечно,  все  издержала,  а  кошелек  храню.
     Открыла  свой  сундук  и  достает  со  дна  тот  самый  кошелек,  в  котором  дядя  капитал  свой  хранил.
     -  Вот  он.  В  кошельке-то  три  красненьких  было  да  мелочь  еще.  Из  тех  денег  я  и  подать  тогда  заплатила  и  обнов  накупила.  Вот  как!
     У  дяди  и  ноги  отнялись.  Шлепнулся  на  лавку  и  рот  разинул:  «Вот  тебе  надо!  А  я  то  думал…»
     А  Поликарп  хлопнул  дядю  по  плечу  и  говорит:
     -  Ты  уж  извини  меня,  Яков  Григорьевич,  за  то,  что  тогда   так  с  тобой  обошелся.  Прямо  говорю:  ради  тебя  это  сделал.
     -  Не  твое  это  дело – торговать,  и  не  к  добру  бы  она  тебя  привела.
     К  вечеру  Поликарп  уезжать  собрался  вместе  с  женой.  И  когда  пришел  прощаться,  сказал   дяде:
     -  Владей  кузней,  Яким  Григорьевич,  дарю  ее  тебе  вместе  с  инструментом.  А  у  меня  теперь  других  дел  много:  беляков  добивать  надо  и  Советскую  власть  строить.
     С  той  поры  дядя  Яким  и  стал  настоящим  кузнецом.
     Вот  когда  Поликарпово-то  учение  ему  пригодилось.

    

    Альберт  Щелоков
        А С Т Р О Н А В Т
     Этаж  меняя  на  этаж,
     Письмо  дошло  к  полудню;
     «Прошу  зачислить  в  экипаж,
     Когда  запустят  спутник.
    Я  с  мамой  все  согласовал,
     Она  почти  согласна».
    И  подпись…Тут  очки  сорвал
    Редактор  с  носа: «Ясно!
    Уже  десятый  астронавт
    Безусый  пишет  за  день!
    И  в  ящик  бросил,  строчки  смяв,
    Письмо  солидный  дядя.
    Серьезен  он… А  потому
    Заметил  три  ошибки.
     Смешно  становится  ему,
     Он  морщится  в  улыбке.
     «С  ума  сошли  все  пацаны,
     На  спутник!  Не  на  ёлку…
     А  сам,  поди,  еще  штаны
     Надеть  не  может  толком!..»
     Седому  дяде  не  понять:
     Письма  смешного  автор
     Сегодня  будет  подрастать,
     А  жить  он  будет  завтра.
     И  для  него  к  Луне  полет-
     Не  вымысел  Жюль  Верна,
     Посмотрит  он  на  звездолет,
     Как  я  на  «Зим», наверно.
     Я  верю  автору  вполне –
     Взлетит,  расправит  крылья,
     Ведь  он  живет  в  такой  стране,
     Где  сказки  стали  былью!

    ДВЕ  ТОЧКИ   ЗРЕНИЯ
     Сегодня  новая  открылась  школа,
     Вчера  лишь  сбросив  клеточки  лесов.
     Из  окон  светлых  льется  смех  веселый
     И  птичий  гомон  детских  голосов.
     Ну, а  вокруг,  как  иногда  бывает,
     Остались  кучи  вырытой  земли,
     Пустые  бочки  в  сломанном  сарае –
     Все  то,  что  в   срок  доделать  не  смогли.
     Увидел  здание  один  прохожий,
     Пересчитал  ступеньки  этажей:
     -  Вот  это  школа – на  дворец  похожа!...
     И  улица  как  будто  бы  свежей…
     Вот  к  коммунизму  шаг,  как  говорится, -
     Пусть  учатся  да  набирают  сил.
     А  мне  вот  в  детстве  не  пришлось  учиться,
     Похоже,  я  родиться  поспешил,
     И  шел  второй.  И  осмотрел  он  тоже,
     Брезгливо  щуря  мыльные  глаза:
     -  Нарыть – нарыли!.. Прыгай  тут  прохожий!
     А  что  же  я,  по-вашему,  коза?
     Вот  так  всегда,  куда  ни  поглядите,
     Порядка  нет…Развал…не  так,  не  то…
     Грязь  развели, - так  вы  и  приберите!-
     И  застегнул  добротное  пальто.
 
    МОЛОДОСТЬ
     Я  сегодня  пошел  по  городу,
     Перебрать  чтобы  улиц  лады,
     Мне  тревожно  в  такую  погоду,
     Запланированную  для  молодых.

     Столько  солнца  в  глазах  у  прохожих,
     Лица  девушек  так  юны,
     Что  я  каждым  кусочком  кожи
     Ощущаю  ожог  весны.

     А  весна,  голубая  и  яростна,
     Наступает  со  всех  фронтов,
     И  по-новому  смотрит  радостно
     Пожилой,  в  голубях  фронтон.

     Мне  запеть  бы,  как  пелось  в  юности…,
     И,  в  пыли  с  головы  до  пят,
     Не  пугаясь  ни  верст,  ни  трудностей,
     По  дорогам  идти  опять.

     Позабыть  про  седые  волосы
     И  автографы  лет  у  глаз…
     Ведь  не  зря  же  весною  молодость
     У  людей  испокон  звалась!
   

А. Заковряжин,  бетонщик.
РОВЕСНИКАМ

     Мы  кровь  и  плоть  от  поколения
     Людей,  чьи  судьбы  нелегки,
     Мы  те,  над  чьими  колыбелями
     Война  ломала  потолки.

     Нас  голод  брал  костлявой  лапой,
     И  тот  не  выдержал,  кто  слаб,
     Не  научившись  слову  «папа»,
     Мы  не  дождались  с  фронта  пап.

     Мои  ровесники,  мы  выжили,
     Когда  взрывались  города,
     Спасли  нас  матери  и  вынесли
     В  послевоенные  года.

    И  мы  в  долгу  пред  вами,  старшие,
    Хребет  сломавшие  врагу,
    Перед  живущими  и  павшими,
    За  жизнь  и  знания  в  долгу.

    Как  из  деревьев  ответвления,
    Мы  расцветаем  и  шумим,
    Но  каждой  мыслью  и  стремлением
Вам,  как  корням,  принадлежим.

Юрий  Шмелёв
     Токарь  механического  цеха  крупных  узлов  Уралмаша
Поэт -  лирик.
    БАШМАКИ
    ( Баллада   о  шагающем  экскаваторе )

     Что  за  дивная  обновка!
     Золоченые  подковы,
     Швы  строчены  серебром,
     Шаг  шагнешь – раздастся  гром!

     Разве  нет  чудес  на  свете?
     Я  услышал  из  былин:
     Башмаки (наверно  эти)
     Богатырь  носил  один.

     Ну,  конечно,  он,  бывало,
     По  Руси  ходил  немало,
     Сколько  подвигов  лихих
     Совершил  он,  может  в  них?

     Вот  идет  он  в  край  бесплодный,
     Где  в  песках  заключена,
     Ждет  его  засухой  злобной
     Полоненная  Весна.

     По  его  могучей  воле
     Вновь  Весна  выходит  в  поле!
     И  смеется  и  поет
     Встретивший  ее  народ.

    А  уж  он  опять  в  походе
     Где-то  в  царстве  льдов  и  вьюг…
     Много  ль  времени  проходит, -
     Дело  движется  не  вдруг…

     А  сейчас  передо  мною
     Эта  пара  башмаков.
     Как  свидетельство  живое
     Для  теперешних  годов:

     Как  порука,  что  и  ныне
     В  новом  русском  исполине
     Чувствуется,  Русь  не  зря
     Сила  добрая  твоя!

     Седоусый  мастер  Деев
     От  станка  ко  мне  идет.
     -  Ну,  чего  над  ними  млеешь?
     Ставь  клеймо!  Машина  ждет!

     Или  нравится  обновка?
     Что  ж,  по  правде,  сшиты  ловко,
     Да  и  то:  свой  труд  любя,
     Люди  шили  для  себя.

     Или,  скажешь,  не  похоже?
     В  башмаках-то  кто  пойдет?
     Экскаватор?  А  быть  может,
     Слышь-ка,  сам гигант-народ!

     Он  един - творец  машин,
     Настоящий  исполин!
     Улыбнулся  старый  мастер.
     Что  ж,  «Уралец»,  вот  на  счастье

     Башмаки – как  раз  готовы.
     Забирай  свою  обнову,
     Поскорее  надевай
     Да  уверенней  шагай!

     Через  степи,  через  горы –
     Далеко  тебе  идти.
     Так  включай  свои  моторы
     И – счастливого  пути!

    Ирина   Зудилина

О С Т У П И Л С Я
            Рассказ
     Играл  патефон,  а  Ивану   Ивановичу  Крышкину  становилось  все  тоскливее  и  тоскливее.  Сидя  на  зеленом,  выцветшем  диване,  рядом  с  накрашенной  Глафирой,  он  с  грустью  поглядывал  в  темное  окно  и  думал  о  жене  и  о  сыне  Яшке.
     Наверное,  Яшка  забрался  сейчас  на  подоконник,  прижал  курносый  нос  к  холодному  стеклу  и  ждет  его,  папку… Вспомнилось  и  другое:  купали  с  Настей  Яшку.  Он  держал  ковш  и  поливал  розовые  плечи  сына,  головенку,  покрытую  светлым  пушком,  а  Яшка  ревел:  «Голос  развивает» -  заметил  тогда  Иван  Иванович.  После  купания  он  и  жена  стали  надевать  на  сына  распашонку…
     Иван  Иванович  вздохнул,  серые глаза  его  погрустнели,  резче  выделилась  глубокая  складка  у  рта.  Он  выпил  рюмку-другую.  Вялым,  неуверенным  движением  сгреб  гладкие,  зачесанные  назад  волосы,  хотел  было  приподняться,  но  почувствовал,  что  окончательно  опьянел:  комната,  стол  с  закуской – все  поплыло,  покачиваясь.  Поплыла  и  сама  Глафира – белобрысая,  круглолицая.  Блестящие  серьги  раскачивались  в  ее  ушах.
     -  Развезло  ж  тебя,  Ваня, -  заклохтала  она.
     Больше  он  ничего  не  слышал.
     Проснулся  Крышкин  утром,  поднял  больную  голову,  взглянул  на  ходики  и  торопливо  засобирался.  Появилась  Глафира  в  розовой  кофте.  Запахло  духами,  замутило.
     -  Опохмелишься?  - заговорила  она.
     -  Тороплюсь,  или  ослепла?  -  пробурчал  Иван  Иванович,  направляясь  к  выходу.
     Он  шел,  ловя  сухими  губами свежий  утренний  воздух.
     Показалась  женщина  в  белой  шали. «Никак  Настя?» - подумал  Иван  Иванович,  и  не  ошибся:  навстречу  шла  его  жена.  «Свернуть?   Поздно».  Теперь  он  ясно  различал  ее  заплаканные  глаза,  бледные  сжатые  губы.  Еще  шаг,  еще…Настя  подошла  вплотную,  от  ее  гневного   взгляда  похолодело  внутри.  «Ну,  что  же  она  молчит?  Обругала  бы  хоть,  что  ли!»
     -  Не  молчи! – прохрипел  Иван  Иванович.
     - И  скажу! – задыхаясь  от  волнения,  крикнула  Настя. - Пьяница  ты  и  гуляка! – голос  ее  дрогнул. – Заливайся,  коли  нравится,  но  с  глаз  уйди,  чтоб  сын  тебя   такого  и  не  запомнил!
     Сумрачный,  он  вошел  в  цех,   повесил  бирку   и,  нетвердо  ступая,  направился  к  себе  в  инструментальную.  Подойдя  к  столу,  мастер  бросил   хозяйский  взгляд  вокруг.  «Еще  одного   слесаря  надо  бы  сюда! -  подумал  мастер  Крышкин. – Подносилось  оборудование,  ремонтировать  надо  как  следует!»
     Под  руку  попались  чистые  бланки  нарядов.  Он  на  всякий  случай  подписал  их  и  пошел  к  раздаточной,  где  обычно  хранились  инструменты  и  чертежи.  Затвердевшим,  мозолистым  пальцем  провел  по  пыльным  стеллажам  и  рассердился.  Он  подумал:    «Как  у  Глафиры:  крахмальные  занавески  на  окнах,  а  по  углам  грязь!  В  цехе  делегации  бывают,  передовым  опытом  делимся,  а  здесь…»
     Он  взял  с  полки  первый  попавшийся  чертеж:  посеревший,  замасленный,  с  небрежно  приклеенной  технологией.  Дальше  так  не  пойдет!  Иван  Иванович  опустил  тяжелую  ладонь  и  задумался.
     Тем  временем  к  его  столу  подошла  рассыльная,  тетя  Поля.  Каждый  день  она  носила  наряды  технологу,  а  затем  в  бухгалтерию.  «На  подпись  к  технологу»,  -  подумала  рассыльная,  беря  со  стола  бланки  нарядов  и  поморщилась.  Технолога  она  знала  давно,  когда  он  еще  был  студентом  Сашей,  практикантом,  робким  и  вежливым.  Носил  тогда  стоптанные  валенки  и  серую  косоворотку.  Но  вот  он  пришел  в  цех  инженером – и  все  переменилось.
    Мысли  тети  Поли  оборвались,  потому  что  она  увидела  оранжевый  Сашин  джемпер.  Технолог  шел  по  цеху и,  казалось,  не  смотрел,  а  скользил  взглядом.  Тетя  Поля  пошла  следом  за  ним.
     -  Саша! -  окликнула  она.
   -  Терентьева,  приветчик!  Что  наряды?  Благодарю!.. Только  в  следующий  раз  не  Саша,  а  Александр  Николаевич – так-то.
     Он  фамильярно  похлопал  ее  по  плечу,  отчего  женщина  вздрогнула  и,  выпрямившись  вся,  посмотрела  на    технолога  строго.
- Не девочка я, в матери тебе гожусь… Александр Николаевич!!!
- В матери, - машинально повтори технолог, беря наряды. «Вот так штука! – подумал он, рассматривая пустой бланк, подписанный Иваном Ивановичем. – Ведь сюда что угодно вписать можно! Подстрою я тебе шутку, товарищ Крышкин!»
Тётя Поля видела, как редкие рыжеватые брови технолога поднялись, как, сузив глаза, он повёл зрачками, как вписал что-то в бланк и ехидно заулыбалсь. И нехорошо ей стало, будто не Иванычу, а ей неприятность готовили.
И вот наряд пошёл гулять по цеху. Его читали, разглядывали подпись. Тётя поля ловила отрывки фраз:
- Да, частенько навеселе бывает, - говорил один.
- Брось зря плести, - возражал другой. – Мужик он что надо. А главное – душевный.
- От жены сбежал, говорят. К  Глашке  ушёл. Тоже – «душевный»…
- К Глафире? – тётя Поля представила себе болтливую, неопрятную Глафиру и ужаснулась. – Да чем взяла то? Ласковая? На языке мёд, а под языком лёд.  Свой нехорош, дай чужого!... А Настенька-то с ребёнком осталась, сама растит его. Эх, Ваня, дурья башка: променял голубку на ястреба!
С досады тётя Поля плюнула даже.
- Чего плюёшься? – услыхала она позади себя голос и, обернувшись, увидела бухгалтера Фёдора Ильича. Он держал в руках помятый наряд.
- Давай-ка лучше разберём, что нацарапано на этой бумажке…
Фёдор Ильич достал очки, надел их и, прокашлявшись, прочитал:
- Операция один: снять заусеницы с моз…- Остановившись на полуслове, бухгалтер нахмурился. - Снять заусеницы с мозгов Крышкина, - наконец выговорил он. - И подпись, никак, его, самого Крышкина.
- Это всё Сашины шутки! – возмутилась тётя Поля.
- Шутка, значит? – Фёдор Ильич снял очки и вздохнул.- Нехорошая, злая это шутка! Оступился человек, а такие шутники рады его и вовсе в пропасть столкнуть. С ним поговорить бы надо: «Выглядишь  ты, Иваныч, неважно, сердчишко пошаливает, а ты пить стал. А ни к чему. Мастер ты неплохой. Да и семья добрая есть. Сын-то какой растёт! Любит тебя малыш!..»
     Федор  Ильич  уже  не  замечал  ничего,  потому  что  его  целиком  захватил  воображаемый  разговор  с  Крышкиным.  И  он продолжал:
     -  Сказал  бы  я  ему:  «Трудно  тебе,  понимаю:  от  Глафиры  так  легко  не  отстанешь – рюмкой  придерживает.  А  ты  докажи!  А  весной... весной  ко  мне  милости  просим.  Одних  яблок  пять  сортов.  Как  зацветут – залюбуешься,  про  все  забудешь…
     Тетя  Поля  стояла  и  смотрела  на  бухгалтера – сутулого,  седого.  Она  увидела   его  черные  по-молодому  блестевшие   глаза,  и  спокойно,  хорошо  стало  у  нее  на  душе.
     Дело  шло  к  вечеру.  Иван  Иванович  видел  насмешливые  взгляды,  они  обжигали  его,  словно  кипятком.  «Уйти  бы  скорее  из  цеха!» - подумал  он  и  вдруг  вспомнил:  Глафира  со  второй,  значит – на  месте.  Он  увидел  ее  издали  и  обрадовался.  Но  вдруг,  прислушавшись  к  разговору,  потемнел.
   - Откровенно  скажу:  грубиян  он,  этот  Крышкин.  Думаешь,  люблю?  Так  все… -  сказала  она  подруге  и  зевнула.
     Как  никогда,  он  увидел  ее  сейчас:  напудренную,  равнодушную… Резко  повернувшись,  пошел  обратно.  За  несколько  минут  он  как  будто  состарился.  Десятки  навязчивых  вопросов  рождались  в  его  голове:  как  же?  Куда  же?
     -  Что  же  я  сделал?  Эх,  дурья  голова!  Семью  порушил,  а  из-за  кого?
     Выйдя    завода, он  почувствовал  озноб.  За  день  навалило  сугробы,  а  снег  все  шел  и  шел.  Несколько  крупных  хлопьев  попали  ему  за  воротник,  но  он  не  заметил  и  шел, не  выбирая  дороги.
     «Скорее,  скорее!» -  подумал  Иван  Иванович  и  внезапно  остановился.  Идти  ему  было  некуда:  к  Глашке -  ни  за  что,  противно!  А  к  Насте  и  к  сыну - стыдно…
     Иван  сделал  еще  несколько  неуверенных  шагов,  но  вдруг  провалился   в  канаву,  засыпанную  снегом.  Хотел  выбраться  на  дорогу,  но  завяз.
     Чья-то  уверенная  рука  подхватила  его.  Он  обернулся  и  увидел  бухгалтера  Федора  Ильича.
    -  А  ну,  еще  раз!  Вот  хорошо! – старик  запыхался,  очки  его  сбились  на  нос.
     -  Тяжел  же  ты,  Ваня, - проговорил  он. -  А  ну,  товарищи!  Тетя  Поля!  Возьмитесь  с  другой  стороны,  пособите,  да  поживее!  Не   видите  разве:  оступился  Иваныч…

      С  Ириной  Зудилиной  после  опубликования  рассказа  «Оступился»  я  долго  не  встречался,  так  она  из  нашего  литобъединения  ушла.  Встретил  ее  на  улице  много  лет  спустя.  Разговорились:  оказывается,  она  теперь  работает  в  киностудии  сценаристом  для  документальных  фильмов.  Объездила  весь   Урал  по  заданию  редакции  киностудии.  Работа  интересная  и  денежная.


              Егоров Николай Михайлович
Родился  23. 03. 1927 г.  в  селе  Истошное  Тюменской  области,
Русский  советский  поэт  и  прозаик.  Печатается  с  1960  год.
      Живет  в  г.  Челябинске.

    УТРО  НА  ПОЛЕВОМ   СТАНЕ
  Рассвет  лишь  начал  брезжиться,
  А  им  пора  вставать.
  -  Ребята,  хватит  нежиться
  Кончайте  ночевать!
         Лежат.  Но  в  тьму  вагончика
        (Видать,  шутить  привык)
        Пускает  шутку  с  кончика
        Находчивый язык:
-Рефлексность  безусловная,
Вставайте  без  греха:
У  Сашки  родословная
Идет  от  петуха.
       Хохочет   «царство  сонное»,
       Хохочет  звеньевой.
       Смеется  дверь  вагонная
       Рассветной  синевой.
И  вот  от  маек  скинутых
Пестреет  кромка  нар,
От  тел  по  пояс  вымытых,
Клубиться   теплый  пар.
       Зафыркал  трактор  ежиком,
       Сердито  плуг  рванул,
       И  лемех  новым  ножиком
       Отрезав  пласт,  блеснул.
И  вот  уж  многозвонное
Шумит,  гудит,  поет…
Краснеет  солнце  сонное,
Что  позже  всех  встает.

ПОПУТЧИКИ
Догорел  закат  лучиною,
В  полумрак  укутан  лес.
С  поля  шел  в  село  с  дивчиною
Паренек  из  МТС.
        Может,  случай  в  ночь  пахучую
        Свел  в  один  те  два  пути.
        Только  оба  рады  случаю,
        Только  им  легко  идти.
Не  расслышал  лес  березовый,
Кто,  кому  и  что  сказал,
Лишь  дивчина  в  блузке  розовой
Парню  глянула  в  глаза.
        Посмотрела,  улыбнулася,
        Черной  бровью  повела.
        За  фиалкою  нагнулася,
        Трактористу  подала.
Вовсе  незачем  за  тучею
Было  прятаться  луне.
Поцелуй  в  обоих  случаях
И  при  ней  мог  быть  вполне.
       Почему-то  тропка  длинною
      Оказалась  через   лес.
      Шел  всю  ночь  в  село  с  дивчиною
      Паренек  из   МТС.

Оба  стихотворения  были  впервые  опубликованы  в  коллективном  сборнике  «Уралмашевские   голоса»  в  1957  году.

                КРИТИКА  И  БИБЛИОГРАФИЯ

«У Р А Л М А Ш Е В С К ИЕ   Г О Л О С А»
     На  Уралмашзаводе  выпущен  сборник  произведений  заводских  литераторов  «Уралмашевские голоса».  О  многом  говорит  эта  небольшая  книжка  читателю:  четверть  века  существует  завод,  и  его  рабочие,  мастера,  конструкторы,  как  видно,  могут  создавать  не  только  великолепные  машины,  но  иногда -  и  неплохие  стихи,   рассказы. Сборник наглядно показывает, что работа литературного объединения  завода очень важна и плодотворна.
Конечно, в сборнике есть недостатки, неумелые произведения, но ведь авторы его -  молодые непрофессиональные литераторы, и то ценное, что есть в книге, очень обнадёживает. Тематическое и жанровое разнообразие говорит о том, что люди думают, пробуют, учатся и растут. В стихах, рассказах , баснях и фельетонах  они стремятся выразить  свои мысли о жизни, о самом личном и общем для всех. Им близки разные темы: о счастье труда и красоте труженика, о счастливой любви и горе разлуки, о милых уголках родного края, о своём городе. Но больше всего, конечно, и это очень важно, они пишут о том, чем живут – о заводе, о его людях.
Надо сказать, что в сборнике удачнее всего  представлено творчество поэтов литературного объединения. С прозой – хуже. Неудачен рассказ М. Петрова «Катя и воробышек», написанный  в умилительном тоне. На протяжении всего рассказа автор употребляет слова не иначе, как с ласкательно-уменьшительными суффиксами: «ручейки», «травка», «листочки», «солнышко», «птичка» и т. д., что отнюдь не усиливает яркости описания.
Некоторой оригинальностью сюжета и стиля отличаются рассказ И. Иванова «Смех и горе» и сказка О. Калинцевой «Случай в сумке».  «Смех и горе» - рассказ о бедняке, который всю жизнь стремился выбиться из нужды, правда неудачно, пока революция не изменила жизнь. Все попытки героя разбогатеть – цепь нелёгких авантюр, в изображении которых много юмора.
Живо и весело написана сказка «Случай в сумке». Её назидательный смысл  скрыт за тёплой усмешкой, с которой автор рассказывает  о ночных приключениях задачника и букваря в сумке неаккуратной ученицы.
 Есть в сборнике специальный раздел «Сатира и юмор». Но, хотя он называется «Острым зубилом», зубило получилось не совсем острое. Характеры и ситуации в фельетонах и баснях не очень новы. Есть несколько остроумных стихов, например, «Солёное настроение» А. Силина и «Перелом» Г. Якимова. Хотелось бы, чтобы в разделе сатиры было больше произведений, глубже вскрывающих недостатки.
     Основное  место  в  сборнике  занимают  лирические  стихи.  Но  они  иногда  слишком  описательны  и  декларативны.  Бывает  и  так,  что  хорошие  авторские  мысли,  светлые  настроения  тускнеют,  потому  что  авторы  широко  пользуются  избитыми  поэтическими  приемами.  Особенно   это  относится  к  стихам  «Догорает  зорька»,  «Агроном»  Ю. Шмелева,  «Моя  звезда»  Валерия  Ковалева,   «Ручьи»  А. Каменского  и  др.  Уж  очень  стары,  абстрактны  сравнения,  например,  жизненной судьбы  со звездой  и  т.д.  Зачем  идти  проторенным  путем  затертых  метафор  и  «дежурных»  сравнений?  Ведь  они  обесценивают  хорошие,  нужные  темы.  Литератор,  пусть  и  начинающий,  должен  искать  свои,  свежие  слова,  которые  бы  заставляли  читателя  по-новому  смотреть  на  привычные  вещи.
     Среди  серых  стихов,  опубликованных  в  сборнике,  нет-нет  да  и  мелькнет  подлинно  поэтическая  строчка,  а  иногда  и интересное  по  мысли,  исполненное  истинного  чувства  стихотворение.  Так,  у  А. Щелокова  рядом  со  слабым  стихотворением  «Перед  рассветом»  помещено  удачное – «Родная  сторона»,  где  есть  теплы  и  яркие  строки  о  родной  природе:
    «Первый  луч  сквозь  туман  прорежется,
Вышьет  бисером  ближний  луг, -
Каждый  листик  под  солнцем  нежится,
Слышен  за  версту  каждый  звук…»
     Ю. Шмелеву  принадлежат  не  только  неинтересные  стихи  «Агроном»  и  «Догорает  зорька»,  но  и  хорошая  баллада  «Башмаки»,  в  которой  очень  образно  и  поэтично  описано  создание  шагающего  экскаватора,  радость  работы  людей  завода   над  замечательной  машиной,  а  значение  самой  машины  для  улучшения  жизни  людей   и  покорения  природы  подчеркивается  ярким  сравнением  с  подвигами  русского  былинного  богатыря.
     Есть  удачные  стихи  у  поэтов  А. Силина  и  Н. Егорова.  Они  отражают  чувства  многих  и  многих  наших  людей,  живущих  большим  трудом  и  мечтами,   связанными  с  будущим.  Стихи  А. Силина  объединяет  общее  настроение – ощущение  красоты  окружающего.  Выражению  радости  жизни  и  стремительности   ее  движения  служит  и  ритм,  и  вся  образная  система  его  стихов.
     Глубина  мысли,  художественная  оригинальность,  хорошее  мастерство  отличают  стихи  А. Воловика,  поэта,  который,  как  правило,  стремится  показать  читателю  хорошее  и  новое  в  самом  обыденном  и  привычном.
     А  стихотворение  «Память»  показывает,  что  поэт  способен  не  только  по-своему  образно  увидеть  жизнь,  но  и  глубоко  проникнуть  в  ее  противоречия,  отразить  ее  во  всей  сложности,  с  большой  мужественной  правдой.
     Такие  стихи,  как  «В  литейной»  и  «Память»  А. Воловика,  «Попутчики»  и  «Утро  на  полевом  стане»  Н. Егорова,  «Родная  сторона»  А.  Щелокова,  заметишь,  отличишь от  остальных   в  сборнике,  захочешь  еще  перечитать.  Пусть  иногда  в  них  не  все  в  порядке    по  части  мастерства.  Но  если  есть  главное – свое,  поэтическое  восприятие  мира,  образное  видение  его,  умение  сказать  людям  что-то  новое – то  мастерство  придет  с  годами  упорной  учебы  и  труда.  Ведь  мы же  знаем,  что  многие  наши  писатели  и  поэты  вышли  из  заводских  литературных  групп.  Нельзя  специально   «учиться»  на  поэта  или  писателя  и  идти  в  литературу  от  книг,  от  учебников,  со  стороны  наблюдая  жизнь.  Быть  в  начале  творческого  пути  в  гуще  жизни,  самому  участвовать  в  необходимом,  важном  труде,  узнать  тяжести  и  радости  его – это  при  наличии  таланта,  лучший  залог  успеха.
    И.  Александрова
     Газета  «Уральский  рабочий»  16  января  1958  года.
            
12  февраля  1960  года,  пятница.  Николай  Александрович  Петров  где-то  отыскал  книжку  стихов  Б. Пастернака (в  те  годы  стихи  Пастернака  были  в  Советском  Союзе  запрещены).  Александр  Воловик  схватил  эту  книжку  с  поразительным  восторгом  и  стал  читать  одно  стихотворение  за  другим,  вдохновляясь  все  больше  и  больше.  Все  слушали.  Я  ничего  или  почти  ничего  из  прочитанного  не  понял – стихи  были  заумными.  Альберт  Щелоков  криво  улыбался  и  морщился.  И  наконец,  не  выдержал,  заявив,  что  это  не  стихи,  а  заумничанье.  Стихи,  по  его  словам,  нужно  писать  такие,  которые  может  понять  каждый  человек,  даже  малограмотный.
     На  такое  заключение  Воловик  не  согласился  и  сказал,  что  хорошие  стихи  может  понять  не  всякий,  так   как  для  этого  нужна  хорошая  культура.
     Щелоков  засмеялся  и  махнул  рукой.
     Свое  слово  вставил  Евгений  Алексеевич  Шавшуков   в  защиту  Воловика.  Он  сказал,  что  серьезную  музыку  понимают  тоже  не  все,  но  это  не  значит,  что  такая  музыка  не  нужна.  Для  понимания  ее  нужна  культура.  С  музыки  спор  перекинулся  на  живопись.  Щелоков  продолжил  параллель,  что  если  писать  трудно  понимаемые  стихи – искусство,  то  как  понять  абстрактивизм?  Воловик  ему  ответил,  что  в  абстрактном  искусстве  есть  какой-то  глубокий  смысл.  Абстракция – полет  вперед.  В  русской  живописи  самый  замечательный  художник  Врубель – целый  новый  мир.  Словами  объяснить  трудно.
    - Если  ты  сторонник  абстрактного  искусства, -  вновь  вмешался  Щелоков, - то  как  тебе  нравится  западная  музыка,  исполняемая  на  унитазах?
     Воловик:  Модернистская  музыка – это  здорово! (к  примеру  Рихард  Штраус).  В  заключение  о  стихах  Воловик  сказал,  что  если  стихи  можно  перессказать  прозой,  не  теряя  смысла,  то  это  не  поэзия.  Еще  его  слова:  «Искусство  нужно  для  выражения  духа»  и « Жизнь  идет  от  искусства».

     26  февраля  1960  года,  пятница.  Сегодня  заходил  в  литературный  кружок  Анатолий  Изотович  Занин  прощаться  перед  отъездом  на  жительство  в  город  Магнитогорск.
     Из  настоящего  состава  кружка  он  был  самым  старейшим (с  1949  года).  Я  с  ним  познакомился  летом  1950  года,  когда  впервые  пришел  в  литературный  кружок.  В  то  время  он  меня  так  поразил  своим  знанием  литературы,  что  я  довольно  продолжительное  время  ходил  за  ним  по  пятам  и  ловил  каждую  фразу.  Это  мне  дало  ту  пользу,  что  я  довольно  быстро  усвоил,  что  писатель – это  великий  труженик.  Вначале,  что  Занин  мне  не   говорил  о  писательском  труде,  я  верил  и  принимал  за  правду.  Но  со  временем  стал  относиться  к  его  словам  критически.  И  хорошо  сделал.  Дело  в  том,  что  Занин – это  исключительно  легковерный  человек.  Были  случаи,  что  после  прочтения  какой-нибудь  критической  статьи,  он  свою  повесть,  которую  тогда  писал,  переделывал  по  убеждениям  этого  критика.  Через  месяц  читает  новую  статью  противоположную  первой,  и  повесть  опять  черкает  и  перелицовывает.   Так  повторялось  и  повторяется  до  сих  пор.  По  моему  убеждению:  Анатолий  Занин  не  имеет  собственного  мнения.  А  это  убийственно  для  пишущего  человека.  Но  будем  надеяться,  что  он  сумеет,  не  смотря  ни  на  что,  дать  человечеству  какой-нибудь  литературный   шедевр.
     5  октября  1960  года,  среда.  В  прошлую  среду  к  нам  приезжала  свердловская  писательница  О. И. Маркова.  Она  поделилась  своей  работой  над  книгами,  то  есть  попыталась  показать  творческую  лабораторию  писателя.  Затем  прослушала  произведения  наших  товарищей  и  в  заключение  пообещала  нам  помочь  найти  руководителя.
     И  вот  у  нас  вновь  А. Воловик.  Обещали  дать  руководителем  Якова  Резника,  но  тот  потребовал  1000  руб.  Воловик  согласен  на  400 руб.  в  месяц,  то  есть  за  четыре  посещения.
     13  сентября  1961  года,  среда.  Часов  в  19  неожиданно  вошел  Павел Кириллович Шевелев,  не  снимая  шляпы  и  пальто,  раскрыл  папку,  достал  двойной  лист  бумаги (из  ученической  тетрадки)  и  протянул   Воловику:
     -  Прочтите  вслух!  Чтоб  все  слышали.  Я  ждал  эту  рецензию  полгода.  Теперь  получил.
    -  Ну  и  что? -  Воловик  повертел  бумажку,  подпись, - Богословский ну  и что?    Ну,  есть  такой  в  Союзе.
     -  Нет,  Вы  прочтите.  Вы  называли  мою  повесть  антисоветской.
     Воловик  пожал  плечами  и  начал  читать  про  себя.  Потом  произнес:
     -  Богословский  в рецензии  пишет,  что  автор  смотрит на  мир глазами  своего  отрицательного  героя.  Что  вся  повесть  написана  черными  красками.  И  создается  впечатление,  что  в  нашей  жизни  нет  никаких  светлых  сторон.  Много  вульгарности  и  порнографии.
     - Выходит,  что  Богословский  подтверждает  мнение  кружковцев  о  Вашей  повести, -  сказал  Воловик,  закончив  читать  рецензию.
    -  Но  он  не  пишет,  что  моя  повесть  антисоветская.
     -  Мы  этого  и  не  говорили.
     -  Нет,  я  помню,  говорили  здесь,  в  этой  комнате.
   -  Ну,  может  быть,  кажется,  Занин  Вам  так  заявил.  И  он,  пожалуй,  прав.  В  Вашей  повести  мало  советского.
    -  Ага!...  - Шевелев  даже  подскочил,  - значит,  Вы  утверждаете!
    -  Да.  В  Вашей  повести  нет  ничего  о  нашей  действительности.  Значит,  она  не  советская.
     -  Ну,  вот  и  хорошо.  Так  и  запишем.
     Он  взял  подмышку  папку,  надвинул  шляпу  и  пошел  к  выходу.
     Слушая  их  диалог,  я  тогда  подумал: «Беда  с  этим  Шевелевым.  Пишет  явно  порнографические  вещи  и  не  признает  этого.  Нет  самокритичности».
     В 1966  году  вышла  книга  Павла  Шевелева   «Человек  рождается  вновь»  в  Средне-Уральском  книжном  издательстве,  г. Свердловск, тиражом  7 тыс.  экз.  Эта  книга  о  рабочих  завода  и  никакой  порнографии  в  ней  нет.



     23  февраля  1961  года,  четверг.  Умер  Ефим  Григорьевич  Ружанский.  25  февраля, в   субботу, состоялись  похороны  Ружанского.  Я  ехал  в  автобусе  рядом  с  поэтом  Николаем  Куштумом.  Он  сказал,  что  и  его  скоро  также  повезут.  Но  он  прожил   еще  9  лет.  От  нашего  литобъединения,  кроме  меня,  были  Н. Петров,  Л. Печенкин,  А. Щелоков,  О. Калинцева.  Воловика  почему-то  не  было.  На  похоронах были в  основном  свердловские  писатели.  И  только  несколько  человек - читателей.  Похороны  были  не  пышные.  С  прощальным  словом  у  могилы  выступил  Юрий  Трифонов.  Он  обыграл  высоту  холма,  где  была  вырыта  могила,  с  высотой  таланта   покойного.  Пожалел  о и  том,   что  Ружанский  ушел  от  нас  в  тот  момент,  когда  его  талант  вступил  в  пору  наивысшего  рассвета.
     Для  приколачивания  крышки  не  оказалось  ни  гвоздей,  ни  молотка.  Если  опускать  так – крышка  сползет.  Наконец,  кто-то  отыскал  в  кармане  гвоздь.  Вбили.  Гроб  опустили  в  могилу.  Застучали  по  крышке  гроба  комья  земли.  Рабочие  взялись  за  лопаты.  Николай  Петров  стал  им  помогать.  Кто-то  из  женщин  подал  совет:  забрызгать  венки  чернилами,  чтоб  не  украли.
     На  могилу  поставили  скромный  железный  памятник  без  загородки,  с  надписью:  Ефим  Григорьевич  Ружанский,  родился  18  ноября  1910 г.,  умер  23  февраля  1961  года.
     Чувствуя  свой  смертный  час,  Ефим  Григорьевич  Ружанский  написал  пронзительное  стихотворение:  «Жить!»

     ЖИТЬ !
Вижу,  осень  листья  раскидала
По  земле  причудливым  ковром.
Показалось:  снова,  как  бывало,
По лесу  хожу – брожу  с  ружьем.
И  встречаются  гиганты – кедры
(Краше  нет  их  густохвойных  крон!),
Где  Урала  взбалмошные  ветры
Дуют  сразу  с  четырех  сторон.
Согреваюсь  солнцем  золотистым,
Умываюсь  в  пенистой  реке,
Воду  пью  я  из  колодцев  чистых,
Суп  варю  на  жарком  костерке.
Отдыхаю  я  в  тени  дубравы,
Слыша  пенье  птиц  и листьев   шум,
А  вокруг  меня – цветы  и  травы,
Запахом  которых  я  дышу…
Здесь,  с  охотниками  наравне,
Прохожу  я  сквозь  лесов  дремучесть…
Пусть  лишь  показалось  это  мне, -
Рад,  что  у  друзей  светлее  участь!

Очень  тяжело  мы  переживали  болезнь  и  смерть  нашего  руководителя  Ефима  Григорьевича  Ружанского,  но,  как  написал  он  в  своем  последнем стихотворении  «Жить»:  «Рад,  что  у  друзей  светлее  участь!», мы  продолжали  жить  и  писать,  зима  сменилась  весной,  наступил  апрель  1961 года,  и  мы  дожили  до  грандиозного  события  мирового  масштаба!
     12  апреля  1961  года,  среда.   Днем  после  12  часов  я  вышел  из  модельного   цеха  и  направился  в  сторону   НИИтяжаша,  где  трудился  технологом   по  чугунному  литью.  Когда  я  миновал   проходные  завода,  воздух  над   головой  прорезал  четкий  голос  диктора  Левитана,  долетавший  из  мощного  динамика,  установленного  на  крыше  здания  «Отдела  финансов»:
     «Говорит  Москва!  Работают  радиостанции  всего  Советского   Союза.  Слушайте  важное  сообщение  ТАСС!»
     Я  невольно  остановился  и  стал  слушать.  Проезжавший  мимо  грузовик  остановился,  из  него  вышел  шофер  и  повернул  голову  в  сторону  динамика.  Диктор  повторял:  «Сообщение  ТАСС  о  первом  в  мире  полета  человека  в  космическое  пространство».  «Вот  это  действительно  стоящее  сообщение», - подумал  я.
«12  апреля  1961  года  в  Советском  Союзе  выведен  на  орбиту  Земли  первый  в  мире  космический  корабль-спутник  «Восток»  с  человеком  на  борту.  Пилотом-космонавтом  космического  корабля-спутника  «Восток»  является  гражданин  Союза  Советских  Социалистических  республик  летчик, майор  Гагарин  Юрий  Алексеевич.  Старт  многоступенчатой  космической  ракеты  прошел  успешно...»
     Дальше  я  не  слушал. Повернулся  и  быстро  пошел  к  отделу,  чтобы  сообщить  всем  своим  сотрудника  о  величайшем  событии.  В  лицо  бил  мокрый  снег.  Навстречу  попался  Юра  Илюхин – товарищ  с  детских  лет.
     -   Что,  кажется,  человека  забросили  в  космос?
     -  Ага!  - кивнул  я.
     К  отделу  я  подходил  на  предельной  скорости.  На  четвертый  этаж  взбежал  одним  махом.  На  площадке  стояли  курильщики  и  говорили  о  космических  полетах.  В  коридоре  попалась  Анфиса  Замятина.
     -  Ты,  Миша,  слышал,  что  человек  в  космосе?
     - Да, да  слышал! -  конечно,  здесь  уже  всё  было  известно.  В  бюро  никто  не  работал.  Были  включены  оба  динамика.  А  Левитан  говорил  и  говорил.
     Все  друг  у  друга  спрашивали:  кто  он  такой  майор  Гагарин?  И,  должно  быть,  очень  смелый  человек.
     Начался  обед  в  12 час.30 мин.  Я,  как  обычно,  сел  за  зубрежку  английских  слов.  Но  какой  там!  Динамики  выключить  невозможно. Все  поднимают  шум!  В  1  час  дня  сообщили,  что  в  10 час. 25 мин.  московского  времени,  после  облета  земного  шара,  была  включена  тормозная  система.
     На  лицах  у  всех  появилось  ожидание  и  затаенная  радость.  Из  динамиков  лилась  торжественная  музыка  маршев.  Слушая  музыку, я  пошутил:
     -  Внимание!  Сейчас  бравурная  музыка  сменится  траурным  маршем  Шопена.
     На  меня  зашикали:  Ольга   Зубарева  без  слов  махнула  рукой,  чтоб  я  замолчал,  а  Кошурникова  не  удержалась  от  замечания:
     -  Вечно  у  Петрова  все  фантазии  какие-то  мрачные.
     Конечно,  я  никогда  не  желал  никому  смерти.  Но  мне,  кажется,  что  не  один  я  волновался  за  судьбу  первого  астронавта.  Многие  ожидали  часа  приземления  с  трепетом  и  уж, наверно, создатели  корабля-спутника  волновались  сильнее  всех!
    После  обеда я  пошел  в  больницу ( мне  вводили  последний  укол  витамина  В-12).  Через  10  минут,  когда  я  шел  обратно,  над  площадью  звучал  радостный  голос  Левитана.  То,  что  он  говорил  в  приподнятом  настроении,  уже  было  хорошо!  Но  из-за  шума  трамваев  и  говора  множества  людей,  заинтересованных  в  эту  минуту  не  заоблачными  мыслями,  а  желанием  быстрее  сесть  в  трамвай  и  ехать  по  своим  делам,  я  не  мог  разобрать  слов  диктора.  Зато,  когда  я  подошел  к  фонтану,   Левитан  сообщение  повторил  снова:
-  «После  успешного  проведения  намеченных  исследований  и  выполнения  программы  полета,  12  апреля  1961  года  в  10  часов  55  минут  московского  времени  советский  корабль  «Восток»  совершил  благополучную  посадку  в заданном  районе  Советского  Союза.
     Летчик-космонавт  майор  Гагарин  сообщил:  «Прошу  доложить  партии  и  правительству, и  лично  Никите  Сергеевичу  Хрущеву,  что  приземление  прошло  нормально,  чувствую  себя  хорошо,  травм  и  ушибов  не  имею».
     13  апреля  1961  года,  четверг. Клава  Горлатова  принесла  из  соседнего  бюро  газету  с  портретом  Юрия  Гагарина.  В  мгновенье  ока  она  была  окружена  плотным  кольцом  сотрудников.  Лицо  первого  космонавта  всем  очень  понравилось.
     -  Люблю  таких  смелых  людей,  -  произнесла  Клава,  - таких  людей  не  много.
     Мы  с  ее  замечанием   об  ограниченности  смелых  людей, не  согласились.  А  Эдуард  Столяр  добавил:
     -  Если  бы  мне  доверили  этот  полет,  я  бы  не  задумываясь  отправился  в  космос.
    -  Ну,  уж,  -  махнула  на  него  Клава, - заяц-хвастунишка.
     А  по-моему, желали  лететь  очень  многие.  И,  если  бы  мне  представился  такой  случай,  то  я,  не  задумываясь,  отправился  бы  в  космос.
     Весь  день  динамики  работали  на  пределе.  Выступали  рабочие,  дикторы,  звучала  маршевая  музыка.  Имя  Юрия  Гагарина  повторяли  все  студии.
     У  нас  стала  появляться  какая-то  неожиданная  реакция  к  славословию  и  возданию  хвалы  только  Гагарину.  И  в  самом  деле,  что  сделал  Гагарин?  Да  почти  ничего.  Его  заслуга  в  том,  что  он  крепкий  и  здоровый  от  природы  человек.  А  о  тех,  кто  действительно  был  героем  дня,  то  есть  создателем  космического  корабля,  не  было  сказано  ни  слова.
    Несмотря  на  то,  что  мы  окружены  кольцом  капиталистических  стран,  капиталисты  которых  стремятся  овладеть  нашими  достижениями,  все  равно  неразумно  и  больше  того,  нечестно  ни  словом  не  упомянуть  настоящего  творца.
     Правда,  у  меня  появляется  мысль,  что  настоящим  творцом  корабля  является  Константин  Эдуардович  Циолковский.  Он  до  мельчайших  подробностей  разработал  теорию  и  сделал  некоторые  практические  наметки  полетов.  Так  что, нашим  специалистам  надо  было  только  удачно  применить  современное  горючее.
     14  апреля  1961  года,  пятница.  Оказывается,  общественные  события,  такие  как  полет  в  космос,  могут  приносить  огорчения.
     Разговоры  сотрудников  о  волнующем  событии,  споры  и  предположения  места  космодрома,  удовлетворение  от  того,  что  Гагарин,  тоже  бывший  литейщик,  песни  по  радио  о  мужестве,  о  молодости,  выступления  поэтов-все  создает  впечатление  праздника.
     Эту  мысль  я  высказал  Вере  Новокшеновой. А  она  до  этого  со  злостью  говорила,  что  славу  Гагарину  приписывают  зря,  так  как  он  не  страдал,  не  боролся,  как  настоящие  герои.  Поэтому   на  мои  слова,  что  сейчас  у  нас  праздничные  дни,  ответила:
     -  Это  могут  чувствовать  люди  с  низкопробным  интеллектом!
     Обычно  на  все  ее  колкости  я  отмалчивался,  но  в  этот раз  не  стерпел  и  заявил:
     -  И  вы  еще  считаете  себя  культурным  человеком?  Зачем  вы  меня  оскорбили?
     Она  вдруг  вся  вспыхнула  и  замолчала.  Больше  она  со  мной  не  разговаривает.

     15  августа  1961  года.  В  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  помещены  стихи  Геннадия  Якимова:  «Заводская  сторона»  с  нотами,  написанными  Э. Захаровым.
     Зарумянилось  утро  зарею,
     От  росы  серебрится  листва.
     Мы  идем,  напевая  с  тобою
     Задушевные  наши  слова.
     Припев:  Есть  у  каждого  цель  путевая.
                Мы  сроднились  одною  судьбой,
                Сторона  ты  моя  заводская,
                Уралмашевский  город  родной.
  На  заводе,  моя  недотрога,
  Наши  стежки-дорожки  сошлись
  И  ведет  нас  большая  дорога
  В  трудовую  хорошую  жизнь.
Припев.
Жар  души  не  во  власти  погоды.
Наша  дружба  с тобою  крепка,
Мы  осилим  любые  невзгоды,
В  трудный  час  не  ослабнет  рука.
       Припев.
Опустился  над  городом  вечер.
На  бульварах  зажглись  фонари.
Светит  наша  желанная  встреча
Маяком  неоглядной  зари.
      Припев.               

Михаил   Петров
СТАРИК
Рассказ

     Холодная  сырая  осень.  Пара  быков,  тяжело  ступая  по  мокрой  дороге,  тянет  груженную  дровами  телегу.  Колеса  телеги,  медленно  поворачиваясь,  глубоко  утопают  в  грязи.
     Я  иду  рядом  с  возом  и  перебираю  в  руках  мокрые  веревочные  вожжи.  Дырявые  ботинки  хлюпают,  а  ступни ног  то  и  дело  окунаются  в  холодную  грязь.  Набухшая  от  прошедшего  ливня  телогрейка  тяжело  давит  на  плечи  и  неприятно  холодит  тело.  Впереди  меня,  около  такого  же  воза  дров, идет  среднего  роста  старик.  Я  смотрю  на  его  сутулую  широкую  спину.  Шагает  он  вразвалку,  и  чуть  кривые  ноги  в  поношенных,  покрытых  грязью  сапогах  то  и  дело  соскальзывают  в  сторону.  Сидит  все  на  нем  плотно.  Короткий  полушубок  перехвачен  крепким  кожаным  ремнём.  Из-под  полушубка  виднеются  толстые  стеганые  штаны.  На  голове  -  шапка  с  заячьим  мехом.  Он  понукает  ленивых  быков,  покручивая  в  руках  длинную  березовую  ветку.
    Дорога  проходит  сквозь  редкий  березнячок  с  одинокими  деревцами,  сохранившими  листву.  Но  порывы  ветра  срывают  остатки  листьев и   устилают  ими   землю.    Впереди  огромная  лужа,  разлившаяся  поперек  дороги.
     Старик  сворачивает  в  чащу.  Я следую  за  ним.  Трещат  сухие  ветки.  Телега  вздрагивает,  ударяясь  о  стволы  деревьев,  и,  грохоча,  переваливается  через  валежник.  С  деревьев  осыпаются  листья  и  скатывается  вода,  застрявшая  в  ветках.
     Вдруг  воз  с  глухим  треском  останавливается. Старик  оглядывается.  Заметив,  что  я  остановился,  подходит  ко  мне.
     -  Что  за  беда  опять  стряслась? – недовольно  произносит  он.  И  красивое,  чуть  морщинистое  лицо  его  хмурится.
     -  Не  знаю,  -  отвечаю  я,  -  что-то  быки  не  идут.
     Старик  заглядывает  под  телегу.
     -  «Быки  не  идут», - растягивая  слова,  передразнивает  он. – Пни-то,  поди,  объезжать  надо.  Эх,  ты,  горе  мое!
     Светлые  глаза  его  из-под  лохматых,  сросшихся  над  переносьем  бровей,  смотрят  с  укором.
     Удрученно  я  переминаюсь  на  месте.
     - Чего  стоишь?  Поднимать  телегу-то  надо!
     Я  срываюсь  с  места,  забегаю  сзади  телеги  и… пытаюсь  поднять.
     -  Стой, стой!  Да  ты  очумелый,  что  ли? -  Отстранив  меня,  он  сбрасывает  варежки  и, навалившись  всем  телом  на  воз,  чтобы  ослабить  узлы,  развязывает  веревки.
     Дрова  раскатываются  в  грязь.  Выбрав  полено  покрепче,  старик,  действуя  им,  как  рычагом,  приподнимает  телегу  и  сталкивает  ее  с  пенька.
     Быки  трогаются.  Я  делаю  движение  вперед,  рассчитывая  остановить  животных,  но  старик  обгоняет  меня  и,  подхватив  соскользнувшие  на  землю  вожжи,  останавливает  быков.
     Старик  как  будто  мной  пренебрегает.  Все  старается  сделать  сам.  Поправив  на  голове  шапку  и  разгладив  рукой  бороду,  он  вразвалку  направляется  к  рассыпанным  по  земле  дровам.  Меня  он  хотя  и  не  приглашает  помочь,  я  подхватываю  тяжелые  поленья,  и  мы  укладываем  их  на  телегу.
     Начинает  накрапывать  дождь.  Сначала  редкими  каплями  шуршит  по  сухим  листьям,  затеем  все  сильней  и  чаще  бьет  по  лужам,  вздувая  на  воде  пузыри,  которые  бесшумно  лопаются,  уступая  место  новым.
     Дрова  становятся  мокрыми  и  скользкими.  Работать  становится  труднее. Но  вот  мы  вновь  медленно  двигаемся  дальше.  Дождь  усиливается  и  бьет  с  ожесточением  по  возу.  Как  бы  хорошо  посидеть  сейчас  в  теплой  избе!  Но  ехать  еще  далеко.  Смотрю:   старик   залез  на  воз.  Я  следую  его  примеру.
     Лес  кончается,  и  мы  выезжаем  на  широкое  поле.  Хлеб  уже  убран.  И  только  остатки  обрезанных  стеблей  топорщатся  толстыми  иглами  по  всему  полю  да  кое – где  попадутся  на  глаза  забытые  колосья.
     Быки,  понурив  головы,  лениво  переступают  ногами  по  вязкой  дороге.  Левый  пристяжной  как-то  странно  приседает  и  тянет  в  сторону,  отчего  весь  воз  накреняется  на  бок.  Я  подтягиваю  одну  вожжу,  чтобы  осадить  быка.  Не  помогает.  Проехав  немного,  слезаю  с  воза  и  осматриваю  упряжь:  как  будто  все  в  порядке. Дорога  между   тем  выводит  нас  на  пригорок,  откуда  видна  вся  деревня.
     Быки  неожиданно  останавливаются.  Я  понукаю  их,  угрожающе  кручу  концами  вожжей,  кричу – все  напрасно.  Они  только  помахивают  хвостами  и  вздрагивают  при  каждом  моем  взмахе.  Я  обхожу  воз  с  другой  стороны,  останавливаюсь:  переднего  колеса  на  оси  нет.  Поспешно  дотрагиваюсь  до  того  места,  где  оно  должно  было быть.  Растерянно  осматриваюсь,  но  колеса  нет  нигде.
     А  белобородый  уже  ковыляет  ко  мне.  Приблизившись  быстрыми  шагами:  бросает  взгляд  на  ось  и…столбенеет.
     Я  молча  жду  разноса,  боясь  поднять  глаза. Старик,  даже  не  взглянув  на  меня,  идет  обратно  в  лес  искать  колесо.  А  я  и  не  пытаюсь  пойти  следом.  Старик  возвращается  хмурым  и  бросает  на  землю  колесо:
     -  Присылают  же  этаких!  Возись  здесь  с  ними.
     Виновато  молчу. Надеваем  колесо,  грузим  вываленные   в  грязи  дрова  и  едем  дальше.  Сам  себе  я  кажусь  жалким,  беспомощным,  никому  не  нужным.  И  в  самом  деле:  потерял  от  телеги  колесо!
     Доехали  до  мельницы.  Дождь  прошел,  и  только  капли   воды  стекали  с  крыши  на  землю.  Я  вошел  в  машинное  отделение,  надеясь  погреться,  но  мельница  не   работала.  В  здании  было  холодно. Присел  на  деревянную  скамейку и  стал  смотреть  в  открытую  дверь  на  двух  крепких  и  ловких  парней,  разгружающих  наши  телеги.  За  ними  на  пригорке  виднелись  деревенские  избы,  дальше  темнел  густой  сосновый  лес.  Небо  было  покрыто  белой  пеленой  облаков.  Иногда  облака  разрывались,  и  в  них  проскальзывала  голубая  полоска  неба  и  тут  же  вновь  затягивалась.
     В  дверь  заглянул  старик.  Обвел  взглядом  паровой  котел  с  печью,  перешагнул  порог.  Он  немного  постоял  в  раздумье  посреди  зала,  затем  подошел  ко  мне  и  присел  на  скамейку.  Взяв  в  рот  козью  ножку,  которую  до  этого  держал  в  руке,  похлопал  себя  по  карманам,  достал  спичку,  но  разжигать  ее  не  спешил.
     -  Ты  уж  не  серчай,  коли  что  не  так  сказал…
     Он  хотел  еще  что-то  добавить,  но,  кажется  не  нашел  слов.  Однако  и  этого  было  достаточно. Теперь  я  мог  спокойно  отдыхать,  чтобы  потом  снова  двинуться  в  путь.    

Рассказ  опубликован  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  16  июня  1964 г.

Поэзия
ПЕРВОСТРОИТЕЛЯМ   УРАЛМАША
     Края  облаков  позолотой
     Раскрасил  уральский  закат,
     Как  будто  старался  с  охотой
     Писать  новостройке  плакат.
     Весь  скарб – за  плечами  в  котомках,
     Но  есть  и  с  баулом  в  руке,
     Один  по-солдатски  в  обмотках,
     Крестьяне – в  лаптях  налегке.
     Приехали  с  Волги  и  Вятки
     В  шинелях,  пальто,  зипунах,
     На  локтях  пестрели  заплатки,
     В  коленях  на  рыжих  штанах.
     Оборой  стянувши  онучи
     От  самых  лаптей  до  колен,
     Таскали  все  выше  и  круче
     В  тяжелых  носилках  цемент.
     Уж  облако  в  небе  не  светит,
     Погас  и  багряный  закат,
     А  я  дотемна  в  комитете
     На  завтра  готовил  доклад.
     Не  просто  писать  это  диво –
     Средь  леса  и  топи  болот
     Уральский  завод  горделиво
     Могучей  твердыней  встает!
Г.  Ожогин,
     Ветеран  труда  Уралмашзавода,
          Член  литобъединеня  УЗТМ.

    УТРО
     Слушай  удары  сердца,  Земля!
     В  рыжих  плащах  стоят  тополя,
     Плещется  небо  в  тарелке  синей,
     Солнце  лижет  последний  иней…
     Словно  солисты,  поют  трамваи,
     Парень  в  кожанке  сладко  зевает…
     Голос  диктора  свеж  и  звонок,
     Солнце  улыбок  вахтеров-девчонок.
     Я  вливаюсь  в  пестрый  поток,
     Багряным  листом  плывет  платок,

Алла   Ахадова.  Род,  в  1946 г. в  поселке
Монетка,  крановщица  Уралмашзавода.

     30  ноября  1962  года,  пятница.  Сегодня  в  библиотеке  Союза  писателей  Свердловского  отделения  собрались  за  круглым  столом  молодые  поэты  города,  чтоб  обсудить  стихи  Александра  Воловика,  написанные  в  этом  году.  Присутствовали  42  человека.  Вначале  Александр  Михайлович  почитал  все  свои  стихи:  «Авиапочта»,  «На  Исети»,  «Посвящение  Волошину»,  «Корабль  в  бутылке»,  «Зной»,  «Царский  пляж»,  «Оркестр  на  берегу  моря»,  «Осень»,  «Золушка»,  «Шахматы»,  «Песня  у  моря»,  «В  парикмахерской»  и  пять  стихотворений  без  названия.
     Я  старался  слушать  стихи  внимательно.  На  редкость  они  все  оказались  понятными.  И  сделаны  стихи  технически  хорошо.  Но  почти  все  холодные.  Они  не  волнуют.  Такое  мое  мнение.
     А  вот  мнения  других  товарищей:  1.  Г. Дробиз:  «Половина  стихов  понравилась,  но  с  оговорками», 2. О.  Новожилов:  «Литературность  в  ущерб  естественности», 3. А. Гольд:  «Стихи понравились,  но  с  оговорками», 4.  Б. Марьев:   «Поэт  стал  небрежней  писать.  Шаг  на  месте»,  5. В.  Терентьев:  «Всегда  восхищался  им.  Привык  его  уважать.  Но  из  этого  цикла  ничего  не  понравилось»,  6. В. Витязева:  «На  смене!»,  когда  его  стихи  обсуждали,  было  острое  чувство  удивления,  а  сейчас  в  его  стихах  все  сглажено,  газетно.  Обидно», 7. М.  Боринский:  «Он  пишет  не  о  том.  Надо  писать  о  главном  в  жизни», 8.  А. Щелоков:  «Нравится  в  этом  цикле  то,  что  здесь  есть  о  чем  спорить».
     Заключительное  слово  сказал  Николай  Алексеевич  Куштум,  руководитель  кружка  начинающих  поэтов  при  Союзе  писателей:  «Основа  для  книги  есть.  Автор  часто  впадает  на  лобовой  подход  к  теме».

     13  ноября  1963  года,  среда.  После  годичного  перерыва  вновь  посетил  литобъединение.  Читал  научно – фантастическую  повесть  «В  глубинах  будущего»,  рассказывающей  о  передаче  живых  клеток  на  расстояние.  Повесть  у  слушателей  вызвала  много  споров,  но  почти  все  сошлись  на  том,  что  она  в  литературном  отношении  слаба.  Выступали  А. Новоселов, М. Павлов,  Е. Шавшуков,  Н. Петров,  Г. Маканина,  А. Воловик.
     Позднее  я  опубликовал  ее  в  многотиражке  «За  тяжелое  машиностроение».
     С  ультракоротким  рассказом  «Не  отступи»  выступил  впервые  Казаков – новенький  участник  литкружка.  Рассказ  у  большинства  оставил  приятное  впечатление.

     31  января  1964  года,  пятница.   Сегодня  в  Голубом  зале  Дворца  культуры  был  вечер – встреча  с  поэтами  нашего  литобъединения  молодежи  завода.  После  вечера  я  написал  заметку  в  газету,  которую  Г. Якимов  свел  к  информации.
     Привожу  текст  своей  заметки  полностью:  «Более  сотни  уралмашевцев  пришли  вчера  в  Голубой  зал  Дворца  культуры  на  вечер – встречу  с  молодыми  поэтами  завода.
     Среди  слушателей – молодежь,  ветераны  труда.  Настроение  у  присутствующих  приподнятое.  Все  нетерпеливо  ждут  начала  вечера.  Ведь  встретиться  со  своими  товарищами  по  цеху,  по  рабочему  месту,  создающему  не  только  прекрасные  машины,  но  и  пишущему  не  плохие  стихи,  разве  это  не  интересно?
     Мне,  как  члену  литобъединения,  приятно  видеть  среди  собравшихся  много  молодежи.  Приятно  потому,  что,  как  говорят  некоторые  скептики  о  наших  молодых  девчатах  и  парнях, будто  они  стихами  не  интересуются.   Вечер  поэзии  опроверг  такое  мнение,  разбил  в прах  подобное  брюзжание.  Молодежь  с  большим  вниманием  слушала  и   тепло  принимала  выступавших.
     Первым  вышел на  трибуну  руководитель  литобъединения  Александр  Воловик.  Он  сказал  несколько  слов  об  истории  литобъединения,  об  его  работе,  об  его  участниках.
     Затем  началось  выступление  поэтов.  Слово  предоставляется  Николаю  Петрову - инженеру  отдела  главного  металлурга.  Стихи  он  пишет  давно.  Здесь  стихи  о  людях  труда,  о  героях  войны,  участником  которой  он  был,  стихи  воспитательного  характера.  Он  прочитал  преимущественно  лирику.  Далее   выступила  Галина  Маканина,  Алексей  Заковряжный,  выступает  со  своими  произведениями  Альберт  Щелоков.  Стихи  Щелокова  звучат  четко,  убежденно.  Во  время  его  выступления  в  зал  входят  небрежной  походкой  группа  юношей -  представителей  стильного  направления.  Они  разваливаются  на  стульях,  с  презрительной  ухмылочкой,  но  неожиданно  лица  их  вытягиваются.  Разве  они  могли  подумать,  что  о  них  пишутся  стихи.  А   Щелоков  в  стихотворении  «Мужчины»  говорит  о  тех,  кто  строит  и  живет  с  открытым  сердцем  и  лицами,  подставленными  ветру  и  о  тех,  кто  прозябает  в  ресторанах.
     На  сцене  Надя  Таршис – ученица  10  класса.  Ее  стихи  такие  же  светлые  и  чистые,  как  она  сама:
     В  небе  много  прекрасных  звезд,
     Мне  бы  две  в  копну  волос,
     Я  весь  век  бы  ходила   свой
     С  непокрытою  головой.
    Лица  слушателей  светлеют.  Она  смущается,  но  слушатели  рады  ее  смущению( продолжение  очерка  утеряно).

     Статья  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  5  мая  1964  года:
    «Литобъединение  готовится  к  тридцатилетию»
     30  лет  тому  назад,  14  июня  1934  года,  состоялось  первое занятие  литературного  кружка  Уралмашзавода.  Вскоре  произведения  уралмашевцев  стали  печататься  в  многотиражной  газете.
     Многие  члены  заводского  литобъединения  широко  известны  читателям  нашей  газеты:  поэт  А. Щелоков,  работающий  конструктором  в  отделе  главного  механика,  прозаик  М. Петров,  инженер  отдела  главного  металлурга,  И. Иванов,  бывший  сотрудник  коммерческого  отдела  завода,  ныне  пенсионер.  В  этом  году  выходит  вторая  книга  этого  автора  «Под  старой  пихтой».
     О. Калинцева  написала  книгу  для  детей  «Сказки  про  Надю».  Готовит  к печати  книгу  стихов  для  детей  О. Старостина.
     Идет  к  нам  и  молодежь.  Начинающие  поэты – электрик  А. Казаковцев,  строитель  А. Заковряжин,  кузнец  В.  Назаров,  учащаяся  Н. Таршис приняли  эстафету  старшего  поколения.
     К  30-й годовщине  литобъединения,  которым  сейчас  руководит  поэт  А. Воловик,  мы  готовим  рукопись  второго  сборника  «Уралмашевские  голоса».  Этот  сборник  будет  вынесен  на обсуждение  общественности  уралмашевцев,  которые  выскажут  о  нем  свое  мнение.
    Н. Петров, член  литобъединени  Урлмашзавода.

     КАК   ЖИВОЙ  С  ЖИВЫМИ…
     У  стихотворения  бесхитростное  название  «Петрович».  Но  начнешь  читать  и  уже  не  оторвешься,  пока  не  дойдешь  до  последней  строки.  Как  живой  встает  перед  тобой  образ  умного  и  чуткого  командира  производства.  Видишь,  как  он,  близкий  людям,  проходит  по  цеху.
    С  тем  потолкует,
    С  тем покурит,
    Того  похвалит,
    Того  пожурит.
     С  кем  посмеется,
     Кому  поможет,
     И  станет  станок,
     Как  будто  моложе.
     Больше  двадцати  лет  прошло  с  тех  пор,  как  «Петрович»  был  напечатан  в  заводской  газете,  а  волнует  так,  словно  написан  сегодня.
     Автор  этих  строк – М. Пилипенко.  Его  давно  нет  среди  нас.  Тяжелая  болезнь  очень  рано  унесла  из  жизни  способного  поэта.  Но  созданные  им  произведения  живут.  Всенародную  известность  получила  его  песня  об   уральской  рябинушке.
     Просматривая  пожелтевшие  страницы  заводской  газеты,  отчетливо  представляешь  себе,  какой  творческой  дорогой  шел  молодой  автор,  и  почему  удалось  ему  добиться  заметных  успехов.  Сила  поэта  М.  Пилипенко  была  прежде  всего  в  связи  с  жизнью,  с  большой  трудовой  семьей  уралмашевцев.
     Только  за  один  военный  год  в  заводской  газете  появились  его  стихотворения:  «Пусть  славится  марка  Уралмаша»,  «Петрович»,  «Шинель»,  «Возвращение»,  «Золотая  весна  идет»  и  другие.  Поэт  говорит  в  них  о самом  сокровенном:  о  ратных  и  трудовых  подвигах  людей,  о  непоколебимой   уверенности  в  победе  правого  дела  советского  народа.
     Стихотворения  отличаются  задушевной  лиричностью,  искренностью,  в  них  узнаешь  автора  прославленной  «Уральской  рябинушки».
     Михаил  Пилипенко  не  ограничивался  поэтическим  творчеством.  Он  писал  также  очерки,  корреспонденции,  заметки  о   людях  Уралмаша,  ковавших  в  тылу  победу  над  врагом.
     Но  и  это  еще  не  все.
     Ф. С. Шатров,  хорошо  знавший   М. М. Пилипенко  по  совместной  комсомольской  работе  на  нашем  заводе,  рассказывает:
     -  Нельзя  было  не  восхищаться  неутомимой  энергией  и  широтой  интересов  нашего  Михаила.  Работая  контрольным  мастером  в цехе,  он  одновременно  выполнял  комсомольские  поручения.  Избрали  его  комсоргом  цеха,  затем  заместителем  секретаря  заводского  комитета комсомола.  Но  независимо  от  того,  какую  основную  работу  выполнял,  он  всегда  был  в  гуще  молодежи,  проводил  беседы,  выступал  на  концертах  художественной  самодеятельности.  Пилипенко  писал  стихи  и  очерки,  а  одновременно  горячо  брался  за выпуск  стенных  газет  «Боевого  органа  комсомольской  сатиры»  (БОКС).  Сам  материал  собирал,  рисунки  делал,  стихотворные  строки  писал  и  умел  находить  людей, которые  вместе  с  ним  увлеклись  этой  работой.  В  активной  трудовой  и  общественной  деятельности  черпал  он  вдохновение  для  литературного  творчества.
     Таким  и  должен  быть  заводской  литератор.  Только  идя в  ногу  с  жизнью,   можно  создавать  добротные  произведения.
     В  одном  из  номеров  заводской  газеты  за  1944  год  встретил  я  снимок  с  надписью:  «Члены  литературного   кружка  при  заводском  клубе».  Среди  них  мы  видим  М. М. Пилипенко.
     Наше  литературное  объединение,  которое  сейчас  отмечает  свое  тридцатилетие,  по  праву  гордится  тем,  что  из  его  рядов  вышел  поэт  Михаил  Пилипенко.  Он  и  сейчас   с  нами,  как  живой  с  живыми  говорит.       
      Л. Моисеев.
     (Лев  Моисеевич Иоффе,  ответственный  секретарь  газеты  «За  тяжелое  машиностроение»).
     Очерк  опубликован  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  25  июня  1964  года.

      Пилипенко  Михаил  Михайлович
(29. 08. 1919, г. Сумы  Харьковской  губернии – 14. 08.1957, г.  Свердловск).  Поэт.
     Родился  в  семье  столяра.   Поступил  в  Одесский  институт  водного  транспорта (1937),  но,  прервав  учебу,  стал  работать  воспитателем  детского  дома  в  Сумах.  Поступил  на  филологический  факультет  Харьковского  государственного  университета (1938).  В   1941  с  третьего  курса  ушел  добровольцем  на  фронт.  В  1942  после  ранения  лечился  в  Свердловске.  Писать  стихи  начал  с  1944. С  1944  руководил  комсомолом  Уралмаша,  член  бюро  Свердловского  обкома  ВЛКСМ.  Окончил  исторический  филологический  факультет  УрГУ в  1948.  С  момента  выхода  первого  послевоенного  номера  работал  заместителем  редактора,  впоследствии  редактором  Свердловской  областной  газеты «На  смену!»(1949 – 1957).  Руководил  секцией  поэзии  Свердловского  отделения  Союза   советских  писателей,  был  ответственным  секретарем  секции  молодых  писателей  при  Свердловском  отделении  СП,  членом  Свердловского  горкома  и  обкома  ВЛКСМ.  Делегат  Первого  Всесоюзного  съезда  молодых  писателей  от  Свердловской  области.  Награжден  орденом  Трудового  Красного  Знамени.  Песни  на  стихи  поэта  стали  народными,  а  песня  «Уральская  рябинушка» - всеобщей  любимицей.
   Сочинения:  Рождение  города – Св-к. 1950;  Долг  и  счастье – Св-к.,1952;  Сталь  и  песня – М.,1955;  Дороги – Св-к, 1955;  Спутники: лирика – Св-к,  1957;  Уральская  рябинушка – Св-к,  1961.
  (Энциклопедический  словарь -  справочник  «Писатели  Екатеринбурга»).
     Я  лично  знал  Михаила  Михайловича  Пилипенко,  много  раз  встречался  с  ним.  Впервые  я  увидел  его  в  1947  году  в  Большом  зале  Дворца  культуры  Уралмаша  на  общем  собрании  комсомольцев  Уралмашзвода. Помню,  он  с  трибуны  обращался  к  нам, комсомольцам, с  просьбой   освободить  его  с  обязанности  секретаря  комсомольской  организации  завода  для  учебы  в  университете.  Я  только  что  поступил  работать  на  Уралмаш  после  окончания  машиностроительного  техникума,  и  как  комсомолец,  присутствовал  в  зале.  Раньше  я  ничего  не  знал  о  Пилипенко,  о  его  работе,  но  поддаваясь  общему  настрою  присутствующих  в  зале, кричал  вместе  со  всеми:  «Не  отпускать!»  и  топал  ногами,  как  и  все.  Дурачок.
     Позднее,  когда  Михаил  Пилипенко  обкомом  ВЛКСМ  был  освобожден  от  должности  секретаря  комсомольской  организации  Уралмаша  и  работал  редактором  газеты  «На  смену!», вначале  с  ним  познакомился  мой  друг  Альберт  Силин,  и  они  сблизились  как  хорошие  поэты.  Потом  Альберт  меня  познакомил  с  Пилипенко,  с  которым  я  тоже  подружился,  как  человек  пишущий,  и  все  беседы  у  нас  сводились  к  литературе.
     В  последний  путь  я  М. М. Пилипенко  не  провожал,  так  как  был  занят  на  всеобщем  субботнике  в  августе  1957  года.

    УРАЛЬСКАЯ    РЯБИНУШКА
     Слова  М. Пилипенко
     Музыка  Е. Родыгина
           Вечер  тихой  песнею  над  рекой  плывет,
    Дальними  зарницами  светится  завод.
Где – то  поезд  катится  точками  огня,
Где- то  под  рябинушкой  парни  ждут  меня.
   Припев:
Ой,  рябина  кудрявая,
Белые  цветы!
Ой,  рябина, рябинушка,
Что  взгрустнула  ты?
Лишь  гудки  певучие   смолкнут  над  водой,
Я  иду  к  рябинушке  тропкою  крутой.
Треплет  под  кудрявою  ветер  без  конца,
Справа  кудри  токаря,  слева – кузнеца.
      Припев.
Днем  в  цеху  короткие  встречи  горячи.
А  сойдемся  вечером – сядем  и  молчим.
Смотрят  звезды  летние  молча  на  парней
И  не  скажут,  ясные,  кто  из  них  милей.
    Припев.
Укрывает  инеем  землю  добела,
Песней  журавлиною  осень  проплыла.
Но  все  той  же  узкою  тропкой  между  гор
Мы  втроем  к  рябинушке  ходим  до  сих  пор.
                Припев.
       Кто  из  них  желаннее,  руку  сжать  кому?
           Сердцем  растревоженным  так  и  не  пойму.
           Хоть  ни  в  чем  не  схожие,  оба  хороши…
           Милая  рябинушка,  сердцу  подскажи.
                Припев:
                Ой,  рябина,  рябинушка,
   Оба  хороши!
   Ой,  рябина, рябинушка,
   Сердцу  подскажи!

  Яков  Лазаревич  Резник
( 13. 04. 1912 г.  Житомир  -  05, 02. 1988 г. Свердловск)
   Я. Л. Резник -  сотрудник  газеты  «За  тяжелое  машиностроение»  с  1940 г.  В  1943  году  в  составе  Уральского  добровольческого  танкового  корпуса  ушел  на  фронт,  пройдя  боевой  путь  от  Орла  до  Праги.  Первая  книга  «Девушка  с  пражских  баррикад»  вышла  в  освобожденной  Праге  в  1945 г. Награжден  двумя  орденами  Отечественной  войны  II  степени,  орденом  Красной  Звезды. Член  СП  СССР  с  1954 г.
Свердловский  писатель  Яков  Резник – бывший  уралмашевец.  В  связи  с  тридцатилетием  литературного  объединения  нашего  завода  он  написал  свои  воспоминания  о  литературном  творчестве  уралмашевцев  в  годы  Великой  Отечественной  войны.

                КАК  ЭТО   ПОЧЕТНО,  КАК  ХОРОШО!
      Первые  месяцы  Великой  Отечественной  войны.  На   Уралмаш  приехал  один  из  основоположников  советской  литературы  Федор  Васильевич  Гладков.  Зашел  к  нам  в  редакцию  «За  тяжелое  машиностроение»,  полистал  подшивку,  удивился  и  обрадовался:
     -  Да  это  же  боевая  литература! -  сказал  он,  прочитав  очерки  о  токаре  Николае  Иванове,  давшему  в  смену  свыше  тысячи  процентов  нормы,  о  расточниках  молодого  мастера  Михаила  Попова,  кузнеце  Григории  Коваленко. -  И  стихи  вижу  хорошие.  Литературное  объединение  работает?
     -  Как  считать – собираться  на  занятия  рабочим  некогда, -  одиннадцатичасовая  смена,  а  нередко  вторую  прихватывают.  Встречаемся  в  цехах,  там  и  стихи  рождаются  и  очерки.
     -  Кто  же  эти  товарищи?  Назовите  мне,  -  не  отступал  маститый  писатель,  поблескивая  пытливыми  глазами.
     -  Хотя  бы  тот  же  токарь  Иванов.
     На  следующий  день  автор  знаменитого  «Цемента»  был  в  цехе  у  Николая  Иванова.  Через  месяц  Федор  Васильевич  Гладков  опубликовал  художественный  очерк  об  уралмашевском  тысячнике   Иванове  в  московской  газете.
     Да,  некогда  было  собираться  литературному  объединению  в  дни  войны.  Но  стремление  его  актива  выразить  словом  свои  чувства,  свою  готовность  сделать  все  возможное   и  даже  больше,  чем  в  человеческих  возможностях,  не  угасало  ни  на  день,  ни  на  час.
     В  газете  «За  тяжелое  машиностроение»,  в  печатных  листовках – «молниях»,  которые  редакция  выпускала  в  цехах  (нередко по  нескольку  в  день),  в  стенных  газетах  звучал  голос  заводских  поэтов,  очеркистов – голос  звонкий,  зовущий  в  наступление  гвардейцев  трудового  фронта.
     Молодые  уралмашевцы,  наверно,  даже  не  знают,  что  на  нашем  заводе  родилась  первая  в  Советском  Союзе  фронтовая  бригада.  Это  была  бригада  расточников  того  же  Михаила  Федоровича  Попова. И,  к  чести  нашего  литературного  актива,   он  был  среди  правофланговых,  поднял  на  щит  новаторов,  разнес  по  стране  вести  о  трудовом  героизме  уралмашевских  фронтовых  бригад.  Они  были  созданы  на  многих  предприятиях  Советского  Союза.
     А  спеховское  движение!  Подвиг  нашего  токаря  Павла  Константиновича  Спехова,  начавшего  работать  на  один  наряд с  мальчишками  и  девчонками,  чтобы  быстрее  обучить  их  мастерству (он  за  десять  месяцев  обучил  тридцать  токарей),  был  воспет  и  в  стихах,  и  в  очерках.  И  когда  спеховский  почин  получил  всенародный  отклик,  актив  наш  мог  с  полным  правом  сказать,  что  и  слово  жаркое,  взволнованное,  было  достойным  другом  героя-рабочего.
     Нам  писали  стихи  инженер  М. Никитин,  рабочий-литейщик,  Николай  Андреев,  экономист  цеха  Анна  Ойслендер.  Писали  зубастые  частушки  И. Бриллович,  А. Аксенов.  Известный  уже  в  то  время  поэт  Константин  Мурзиди  и  свердловский  журналист  с  горячей  комсомольской  душой  Исаак  Тропп,  по   первому  телефонному  звонку  писали  по  нашему  социальному  заказу  волнующие  стихи,  рассказы,  очерки.  Да  и  маститые  московские писатели, эвакуированные  в  начал  войны  на  Урал,  горячо  отзывались  на  наши  просьбы.
     Анна  Александровна  Караваева  написала  специально  для  нашей  газеты  очерк  о  крановщице  кузнечного  цеха Александре  Олейниковой.  Очерк  потом  вошел  в  ее   книгу  об  уральских  мастерах.
     Незабываемые  беседы  с  литературным  активом  завода  проводила  чуткая,  сердечнейшая  Мариэтта  Сергеевна  Шагинян.  Она  бывала  в  цехах,  заходила  в  редакцию,  мы  с  ней  встречались  и  в  ее  комнатке,  в  гостинице  «Большой  Урал».  Она  делилась  богатейшим  своим  творческим  опытом,  показывала  свои  черновые  записи,  наброски.  А  потом  вдруг  задумается  и  скажет:  «А  как  нам,  писателям,  надо  учиться  у  рабочего  класса,  у  инженеров,  мастеров  Уралмаша!».
     Вспоминаю  об  этом  сегодня  не  случайно.  Исполнилось  тридцать  лет  литературному  объединению  Уралмаша.  Поздравляя  с  этим  праздником  родной  коллектив,  хочется  сказать  своим  друзьям  по  оружию:  вы  находитесь  на  очень  выгодной,  с  точки  зрения  литературного  труда,  позиции.  Вы   сами – творцы  новой  техники.  Вокруг  вас – изумительные  характеры,  конфликты.  Не  легко  их  увидеть,  еще  труднее  показать  дела  наших  людей.  Но  как  это  почетно,  как  хорошо!
     Желаю  вам  от  всей  души  смелых  творческих  дерзаний,  добротных  стихов,  рассказов,  очерков,  повестей  и  романов.  И  не  рассчитывайте  никогда  на  легкий  труд.  Труд  литературный – один  из  самых  тяжких.
    Яков  Резник
   Очерк  опубликован  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  27  июня  1964  года.

Геннадий  Якимов.

    ЮБИЛЕЙ    ЛИТЕРАТУРНОГО    ЦЕХА
     На  заводе  немало  различных  цехов,  но  по  праву можно  назвать  еще  один – литературный.  На  днях  заводское  литературное  объединение  отметило  свое  славное  тридцатилетие.
     За  это  время  выпущено  немало  добротной  продукции  в  стихах  и  прозе.  В  Свердловском  книжном  издательстве  вышли  стихи  и  рассказы  уралмашевских  авторов – А. Силина, И. Иванова,  О. Калинцевой.  Готовятся  к  выходу  в  свет  произведения  других  авторов.
     На  страницах  газет  и  журналов  часто  печатаются  стихи,  очерки,  рассказы  заводских  литераторов.
     Хорошо  сказал  на  юбилейном  вечере  свердловский  поэт  Борис   Марьев:
     Вы  твердо  верите  в  успех.
     Со  всей  страной  в  едином  марше.
     Пусть  в  общей  славе  Уралмаша
     Гремит  литературный  цех!
     О  творческой  жизни  этого  цеха  рассказал  собравшимся  на  вечере  руководитель  объединения  Александр  Воловик:
     -  Заводские  литераторы,  -  сказал  он, -  по  мере  сил  и  возможностей  стремятся  отображать  в  своих  произведениях  многообразие  наших  повседневных  буден,  героику  труда,  показывать  людей,  их  славные  дела.
     У  членов  литературного  объединения  уже  стало  доброй  традицией  выступать  с  чтением  своих  произведений  в  цехах,  общежитиях,  по  радио,  выпускать  литературные  страницы  в  заводской  газете.
     В  объединении  выросло  немало  способных  поэтов  и  прозаиков.  Это  инженер  отдела  главного  механика  А.  Щелоков,  кузнец  прессового  цеха  В.  Назаров,  инженеры  отдела  главного  металлурга  Н. Петров  и  М. Петров,  электрик  энергоцеха  А.  Казаковцев,  мастер  управления  капитального  строительства  А. Новоселов,  бетонщик  «Уралмашстроя»  А. Заковряжин  и  другие.
     Присутствовавшие  на  юбилейном  вечере  председатель  завкома  профсоюза  Ф. С. Шатров,  заместитель  секретаря  парткома  С. Е. Вилесов  и  другие  представители  завода  от  имени  всех  уралмашевцев  горячо  приветствовали  членов  литературного  объединения.
     В  тот  день  к  юбилярам  приехали  гости – представители  Московского   автомобильного  завода  имени  Лихачева,  Уралвагонзавода,  Первоуральска,  члены   Свердловского  отделения  Союза  писателей  В. Очеретин, Б. Марьев,  Н. Куштум.  Они   тепло  поздравили  именинников,  пожелали  им  дальнейших  творческих  успехов  и  преподнесли  памятные  адреса  и  подарки.
     Выступая  с  поздравительным  словом,  ответственный  секретарь  редакции  газеты  «Московский  автозаводец»  Александр  Тимофеевич  Новичков  прочитал  стихи  столяра  Федора  Цветкова:
     Поклон  земной  от  зиловских  поэтов
     Мы  принесли  уральским  мастерам.
     И  стих  и  труд  из  ярких  самоцветов
     Мы  разделяем  с  вами  пополам.
     Нам  расстоянья  нынче  не  помеха.
     Летят  в  эфир  рабочие  слова.
     Желают  вам  хорошего  успеха
     И  наш  завод,  и  светлая  Москва.
     После  торжественной  части  состоялся  концерт.  Со  своими  стихами  и  баснями  выступили  уралмашевцы  и  гости.
     Хороший  подарок  подготовили  юбилярам  и  участники  художественной  самодеятельности  Дворца   культуры:  они  выступили  с  многими  интересными  номерами.
     Геннадий  Якимов.
     Очерк  опубликован  в  газете  «За  тяжелое  машиностроение»  7  июля  1964  года.

     К  30-летию  литобъединения  Уралмаша  приезжали  в  гости  к  нам  начинающие  поэты  и  прозаики  литобъединений  из  Первоуральска,  Нижнего  Тагила  и  литераторы  из  Москвы  с  завода  имени  Лихачева.  Ответный  визит  в  Москву  сделали  наши  поэты  и  прозаики.  Это  А.  Новоселов,  А. Щелоков,  О. Калинцева,  А. Казаковцев  и  А. Заковряжин.  Туда  же  вместе  с  нашими  представителями  ушло  письмо  редактора  нашей  многотиражки:
    У нас в гостях литераторы «Уралмаша»
  Люди  второй  профессии.
     Как-то  в  редакцию  газеты  «За  тяжелое  машиностроение»  зашел  молодой  человек.
     -  Хочу,  чтобы   меня  напечатали,  -  важно заявил  он,  ни  снимая  шляпы.
     Стихи  оказались  слабыми.
     -  Но  я  же  рабочий   поэт!
     И  тут между  нами  завязался  откровенный  разговор.  О  чем!  Прежде  всего  о  том,  к  чему  обязывает  звание  рабочего  поэта.
     -  Вы  слышали  что-нибудь  о  Михаиле  Пилипенко!
     Молодой  человек  смутился:
     -  Это  тот,  что  написал  «Рябинушку».
      - Не  только.  У  него  вышло  несколько  книжек.
     Мы  рассказали  также  о  других  уралмашевских  поэтах,  воспитанниках  заводского  литературного  объединения:  о  бывшем  слесаре,  ныне  журналисте  Геннадие  Якимове,  инженере  Альберте  Щелокове,  поэте  Александре   Воловике.  Свои  книжки  выпустили  уралмашевцы  А.  Силин,  И.  Иванов,  О. Калинцева.  Упорно овладевают  литературным  мастерством  электромонтер  Александр  Казаковцев,  инженеры  Николай  и  Михаил  Петровы,  строители  Александр  Новоселов  и  Николай  Демидов.   Да  всех  не  перечесть!
     Молодой  человек  уже  не  требовал,  чтобы  его  непременно  напечатали.  Он  взволнованно  мял  свою  шляпу,  а  под  конец  беседы  заявил,  что  тоже  будет  посещать  наши  литературные  вечера.
     Сейчас  этот  товарищ – активный  член  заводского  литературного  объединения.  Его  стихи  значительно  лучше  прежних.  Однако  он  считает,  что  над  ними  надо  еще  немало  работать.
     Много,  очень  много  интересного  можно  рассказывать  о  литературном  объединении  «Уралмаша».  Главное  в  творчестве  наших  кружковцев – отображение  жизни  заводского  коллектива,  его  замечательных  трудовых  дел.
Литературные произведения уралмашевцев печатаются в газетах и журналах, передаются по радио и телевидению, их пропагандирует заводская художественная самодеятельность. Члены литературного объединения постоянно выступают с творческими отчётами в цехах и отделах завода.
В состав делегации рабкоров, побывавших в начале этого года в Москве по приглашению газеты «Правда», были члены литературного объединения: электромонтёр Александр Казаковцев, инженер  Иван Ляхов. Уралмашевцы посетили ряд промышленных предприятий столицы, в том числе автомобильный завод  имени И. А. Лихачёва и металлургический завод «Серп и молот». Здесь их ждала тёплая встреча  с рабкорами многотиражных газет. И первое слово  на этой встрече было предоставлено заводским поэтам.
Тридцать лет работает наше литературное объединение. И может статься. Что из заводских литераторов выйдут настоящие художники слова.
П. Постыляков, редактор газеты «За тяжёлое машиностроение».

    
    РОЖДЕНИЕ   ДРУЖБЫ
     Летом  этого  года,  автозаводцам,  посчастливилось  побывать  на    Урале.  Мы  прибыли в  Свердловск  на  Уралмашзавод, на  юбилейное   занятие  литературного  объединения,  которое  отмечало  свое  тридцатилетие(1964г.-М.М. Петров).
     Первая  встреча  и  первое  знакомство  состоялись  в  редакции  заводской  газеты  «За  тяжелое  машиностроение».  С  поэтами  и  прозаиками  здесь  же  завязалась  оживленная  товарищеская   беседа.  Открываем  газету,  и  видим  людей  нашего  времени,  зачинателей  больших  трудовых  дел,  летописцев  завода,  «сверхурочному  труду»  которых  газета  и  посвятила  две  страницы.  Вот  молодые  поэты – электрослесарь  Александр  Казаковцев  и  бетонщик  Александр  Заковряжин,  бригадир  прокатного  стана  Владимир  Назаров,  ученицы  Алла  Ахадова   и  Надя  Таршис,  конструктор  отдела  главного   механика   Альберт  Щелоков,  автор  книги   сказок  Ольга  Калинцева  и  многие  другие.
     Приятно  было  слушать  их  горячие,  идущие  от  сердца  выступления  во  Дворце  культуры,  говорить  о  литературе,  спорить,  мечтать.   Родилась  хорошая  дружба  с  прекрасными  людьми  завода.
     С  большим  удовольствием  мы  предлагаем  нашему  читателю  ознакомиться  с  творчеством   некоторых  наших  новых  друзей.  До  новых  встреч,  дорогие  уралмашевцы!
    Михаил  Киселев, Член  бюро  литературного   объединения
 автомобильного завода  имени И. А. Лихачёва                                                               
                               
               
       




     20  января 1965  года,  среда.  Сегодня  в  гостях  у  нас  были  свердловские  писатели:  О. Коряков,  Л. Румянцев,   Л. Сорокин,  Ю.Трифонов,  В. Шустов.
     Олег  Коряков  выступил  с  рецензией  на  киносценарий  Леонида  Кеккелева.  Сценарий  был  разбит  «В  дым!».  Олег  Фомич  Коряков  тепло  отозвался  о  романе  Леонида  Печенкина  «Непримеримость»,  сказав,  что  эта  вещь  прогрессивная,  в  смысле,  что  она  пойдет  в  жизнь.
     При  разборе  стихов  Лев  Румянцев  и  Лев  Сорокин  остановились  в  недоумении  над  стишком  Нади  Таршис:  «Не  нужна  трава  трамваям».  Александр  Воловик  обрушился  на  них  с  защитой  этого  стиха.  Воловика   поддержал  Павел  Шевелев.
     Лев  Румянцев  высказал  удивление  по поводу  одной  строчки  в  стихотворении  А. Заковряжного – «Рукопашная  боя»  вместо  «Рукопашный  бой»  В  защиту  строчки  напустился  на  критика. В.  Назаров,  заявив, что  «боя»  в  данном  случае,  выдуманное  автором  новое  слово.  «Чудак», – усмехнулся  я.

СОДЕРЖАНИЕ:
«Писатель — краевед М. М. Петров и его книги» А. М. Исупова
Уралмашнвские голоса
«Заводские литераторы» Предисловие Е. Г. Ружанского
Ружанский Ефим Григорьевича
Калинцева Ольга Васильевна
   Случай в сумке: сказка
   Голубая варежка: сказка
Ронин Исаак Литманович
Петров Михаил Михайловича
   Катя и воробушек:рассказ
Петров Николай Александрович
   Голос заводского поэта(Альберт Силин)
Силин Альберт Город мой:стихотворение
Шавшуков Евгений Алексеевич
    Ягодки: рассказ
Воловик Александр Михайловича
Занин Анатолий Изотович
   Становление: отрывок из повести
Иванов Иван Александрович
   Горе и смех: рассказ
Щёлоков Альберт Стихи
Заковряжин А. Стих.
Шмелёв Ю. Стих.
Зудилина Ирина
   Оступился: рассказ
Егоров Николай Михайлович Стихи
Критика и библиография.
«Уралмашевские голоса» И. Александрова
Петров Михаил Михайлович
   Старик: рассказ
Пилипенко Михаил Михайлович
Резник Яков Лазаревич
Якимов Геннадий
   Юбилей литературного цеха (К 30-летию ЛИТО)