Жильцы нашего многоквартирного дома каждое лето ломали отслужившие срок печки – голландки. Затем искали печника Степана Фомича и договаривались о встрече. Он приходил поздно вечером усталый и важный. Осматривал колосники, дверцы, заслонки, плиту и выносил приговор: «годятся» - «не годятся», затем обговаривал с хозяевами какую «кормилицу» класть, брал задаток и обещал прийти на следующий день. Появлялся ни свет, ни заря с инструментом, в старенькой, но чистой спецовке и принимался за дело.
Смотреть за его работой и подавать в нужную минуту кирпичи или инструмент сбегалась вся детвора. Дядя Стёпа внимательно осматривал каждый кирпичик, легонько простукивал со всех сторон ручкой мастерка, если надо - ловко отбивал молотком лишнее, добавлял раствор и в одно мгновение укладывал на место, не забывая высказаться о жизни и работе: - «Глинка не сало: высохла - отстала,
работка черна, а денежка красна, худая снасть отдохнуть не дасть».
Я ловила каждое его слово и убегала домой, чтобы записать ясные мысли в тетрадку. Очень мечтала стать взрослой, выучиться и так же, как Степан Фомич отдавать себя любимому делу.
Наконец, дошла очередь и до нашей печки. Дядя Стёпа оценил «железо», велел купить всё новое и пообещал прийти в ближайшую пятницу с утречка. Слово своё сдержал и появился, когда мы ещё спали. Разбудил прибауткой: - «Позвал поп кота посреди поста. Приходи, коток, возьми пирожка в роток! А кот привёл кошурку, да и шасть на печурку»!
Мы проснулись и работа закипела. Степан Фомич замесил раствор, затем осмотрел кирпичи, измерил пол складным метром и начал сооружать «матушку - голубушку».
Мальчишки были на подхвате: приносили с улицы глину, песок, воду, я подавала в кружке квас и зажжённую спичку для потухшей «козьей ножки». Мастер хвалил меня: - «По хозяину и собаке честь, с кем поведёшься, от того и наберёшься». А когда кто-то припоздал с водой и глиной для очередного замеса, пожурил: - «Нет раба так и сам по дрова». Мы всё поняли и больше не задерживала кладку. А когда мама пришла на обед, уважительно сказал: - «На добрый жернов что ни засыпь, всё смелется»! После таких слов я ещё зорче стала смотреть за приёмами дяди Стёпы, чтобы сложить печку в предбаннике тёте Вере, мастерице по изготовлению первака.
Подошло время обеда и мама пригласила мастера откушать пирогов с капустой. Степан Фомич отказался, сославшись на язву, почасовой приём лекарств и строгую супругу. Пообещал вернуться через час, а может и раньше.
Прошёл час, второй, третий – Степан Фомич не появлялся. Мама ушла на работу, а я уверенно замесила раствор и стала доделывать печку. Работы было совсем немного: проложить ряд кирпичей. Я управилась за два часа. Плиту помог уложить Санёк из соседнего подъезда. Я угостила его чаем с печеньем и попросила ничего никому не рассказывать. Когда стукнула входная дверь, я важно вышла в кухню, чтобы услышать от мамы слова восхищения, но она как-то безрадостно оглядела печку, а потом грустно сказала: - «Я так и знала». Мне были непонятны её «знание» и грусть, поэтому я не стала рассказывать, кто доделал печь.
Утром пришёл дядя Стёпа и долго смотрел на своё и моё творение. Чесал затылок, удивлялся: - «Пьян бывал, но ума не пропивал». За несколько минут он снял плиту, ряд «наизнанку» выложенных кирпичей, а через час позвал маму принимать работу. Потом собрал инструмент, ласково поглядел на меня и сказал: - «Дело, девочка, знай, но вперёд не забегай»!
Летнюю печурку тёте я сложила. Без дымоходов и дверок – самую простую. А человека, пресёкшего мою самоуверенность простым высказыванием, помню и благодарю.