Смейся, паяц!

Татьяна Лиотвейзен
Посвящается народному артисту РСФСР Ивану Андреевичу Ромашко. Новосибирск.


Ах, оперетта!  Музыка, танцы! Нарядная, беспечная публика, пришедшая себя показать и других посмотреть. Спектакль – хороший.  Веселый.  «Свадьба в Малиновке» - ну, чем не отдохновение души?  После наитяжелейшего рабочего дня – смейся паяц! Разбереди мне душу!

Иван Андреевич Ромашко, артист, с такой  светлой и загадочной фамилией, исполнял свою работу на все сто! Зритель знал и любил своего актера, шел на него, в предвкушении отдыха и праздника души! Ах, как поет! Как танцует! Тараторит, как из пулемета! Ну, недаром же он – Яшка-артиллерист! Никто и не догадывался даже, что человек этот, в обычной жизни, страшно заикается.  Но, вот – загадка природы – вышел на сцену, и всё, как по маслу: без сучка, без задоринки.
Работа такая – балагурь, смейся, паяц!

На утренней репетиции в администрации театра раздался телефонный звонок.  Бухгалтер, находящаяся рядом, ответила. Полуминутный разговор согнал с её лица радостную улыбку, предвкушающую вечернюю премьеру спектакля, где в главной роли искромётно зажжёт публику Иван Андреевич. Тихонько, с набежавшими на глаза слезами, положила она трубку на рычаг, и крепко задумалась. Что сказать артисту? Может, не говорить? По-человечески  - все понятно. Но, спектакль? Как же премьера? Как же зрительский смех? Как же долгожданный триумф? Может, замена спектакля? Или возврат билетов?

Пока на сцене шёл последний прогон, она обошла половину театра с  вопросом: говорить или не говорить? И, кто скажет? И, что будет?
Свалив с себя тяжелое бремя на помощника режиссера, поспешила убраться в свой кабинет, чтобы не увидеть слез любимого и ею артиста.  И уже оттуда начала созваниваться с вышестоящим руководством, дабы получить инструкции по отмене долгожданной премьеры.

Ромашко известие о смерти матери выслушал спокойно. Вытер, набежавшие на глаза слёзы, и на немой вопрос помрежа, ответил: Я б-буду и-играть в-вечером…

Повернулся и, вышел из театра.


Начало в 18.30.  В 16.00 собралась вся труппа. В 17.00. начали переживать: Иван Андреевич на звонки не отвечает. Да и звонить беспрестанно совесть не позволяет. Придёт, не придёт? Представитель месткома, ушедший с артистом утром, тоже не показался. Что делать? У театрального входа дежурит вся администрация театра. Счет идет на минуты. Отмена или замена спектакля? Еще 30 минут и поменять декорации будет невозможно. Так что же?..


Сгущались сумерки, ЗАМы и ЗАВы вглядывались в поздний вечер; зрители потихоньку заполняли фойе. О замене спектакля речи уже быть не может.

Вдруг из темноты: Я з-здесь. Я иг-граю...

Засуетилось, забегало всё вокруг. Костюмеры волокут шутовской наряд, парикмахеры тащат парик и клоунское  кепи, в оркестровой яме задорно и весело взмахнул руками дирижер, и залихватски ударили литавры.

Он засмеялся и пошёл, побежал, затанцевал и запел! И зал взорвался бурным хохотом, потому что не было артиста смешнее и задорнее Ромашко!
Он пел и плакал. Зал пел и смеялся вместе с ним! Душа рвалась и летела в небо!
Смейся, паяц!