О П Е Р А Ц И Я Ц И Ц Е Р О Н
(ч а с т ь т р е т ь я)
Чертежи своего стана я тоже сделал на работе и, в основном,
в рабочее время.
Для этого шла в ход такая уловка, которая была придумана не
мной.
На кульман крепился лист пергамина, это такая полупрозрачная
матовая бумага, на которой выполняется чертеж карандашом.
Поверх него крепился еще один, такого же формата лист.
Первый, нижний предназначался для нелегальной работы над
моим станом, а второй для работы по "Индивидуальному плану ведущего
конструктора Миленного К.Ф.".
Как только случалась возможность я перекидывал верхний лист
пергамина за кульман, чтобы он не мешал, и приступал к работе над
станом.
При появлении начальства занавес закрывался и я, на радость
руководству, с карандашом в зубах ерошил затылок над плановой
конструкцией.
Маскировка была необходима только при работе над общим
видом и узловыми чертежами стана.
Рабочие чертежи деталей я не маскировал, поди разбери чему
принадлежит изображенный, ну, например, вал.
Прокатному стану, детскому самокату или крылатой ракете?
Вот еще вспомнил про индивидуальные планы.
Составлял их Евгений Иванович лично.
Там скрупулезно перечислялись все пункты задания на
неделю, связанные с конструированием механизма и расчетом его на
прочность.
Самый последний пункт у всех всегда был абсолютно одинаков
и вот как он звучал в его орфографии: "Корректировка чертежей и велико
возможно связь с производством".
Так он щеголял знанием церковно-славянского языка, только
вместо забытого "елико", "поелику" использовал знакомое ему из
передовиц газет "велико".
Тыча пальцем в небо в смысле написания, он, тем не менее,
имел ввиду правильный перевод написанного на современный русский
язык.
А именно, "и, насколько это возможно занятому своим
непосредственным делом конструктору, связь с производством".
Нравившееся ему, но не поддающееся нерусское слово
"аутрИгеры", т.е. откидные опоры, он часто использовал в своем
техническом лексиконе, всегда к месту, но адаптировал его для удобства
то ли к центрально черноземному русскому, то ли к немецкому, которого
он не знал совсем - "унтригерА".
И много еще чего в том же духе.
Для изготовления деталей стана в металле в мастерских МЭИ
нужны рабочие чертежи в нескольких экземплярах.
В результате получилась довольно пухлая папка, которую надо
было как-то пронести через наше сверх строгое бюро пропусков.
Прятать под рубашку себе дороже.
Я решил сделать это нарочито открыто. Несу, дескать, папку,
не имеющую никакого отношения к секретным делам, тем более,
что так оно и было на самом деле.
Охрана наша дрессированная и строгая. А я был беспечный
лопух, хотя уже и не зеленый.
В бюро пропусков охранник потребовал раскрыть папку и
показать чертежи, в которых он абсолютно ничего не мог соображать.
На главной проекции стана ему бросилась в глаза одна
большая окружность (отверстие в станине рабочей клети стана) и четыре
вокруг нее меньшего диаметра (вид с торца на рабочие валки клети
стана).
Ни дать, ни взять, вид сзади на ракету Главного Конструктора
Макеева.
Большая окружность это внешний обвод цилиндрического
корпуса ракеты, а четыре меньшего диаметра это сопла четырех
реактивных двигателей управления полетом.
Вызвали начальника охраны, который тоже про макеевскую
ракету сроду ничегошеньки не слышал, да и слышать не мог, но и ему
что-то в чертежах показалось подозрительным.
И в сопровождении вооруженного бойца охраны меня
повели к Герберту Ефремову, Заместителю Генерального Конструктора,
молодому, тогда ему было лет 35-36, толковому специалисту и
руководителю.
Он только кинул взгляд на общий вид, сразу понял, что
чертежи никоим образом не связаны с секретами, и буркнул
"Пропустить", а мне молча погрозил пальцем, показав на
сфабрикованные подписи руководства разных уровней в штампах
чертежей.
Подделанные подписи были нужны, чтобы приняли кальки
к копированию.
Он и сейчас жив и является научным консультантом "НПО
Машиностроение", предприятия, которое стало правоприемником
ОКБ 52.
Экзамен по спецкурсу я сдавал автору "Квази Сопротивления
материалов", заведующему кафедрой "Обработка металлов давлением"
МИСиС И.М. Павлову, потомственому металлургу, настоящему ученому и
интеллигенту.
Я отзываюсь о нем так восторженно не только потому что он
оценил меня на отлично, а потому что он таким замечательным
человеком и был по мнению всех знавших его от студентов до
профессоров.
Нам, начинающей в науке мелюзге, доподлинно было
известно, что будучи научным руководителем множества аспирантов
он, тем не менее всегда вычеркивал свою фамилию из коллектива
авторов, если не вносил своего личного вклада.
И это было вопиющим исключением из общего правила,
бытовавшего в ту пору во многих научных школах.
продолжение https:
http://www.proza.ru/2019/03/16/412