Крутые повороты

Холодный осенний ветер. Моросит дождь. На мосту пусто. Уже и машины не нарушают эту ночную пугающую тишину.

Он подошёл к краю моста, навалился на парапет. Внизу безразлично холодно перебиваясь лунным светом шумела река и угрюмо шуршала, прощаясь с каменистым берегом.

Манящая глубина отпугивала своей темной бездонностью. 

И увлекала, увлекала, завораживающе манила за собой.

***


 Виктору снова снился океан, шумный пляж  и его восхитительная Жанна, в блеске солнца и брызг выходящая из воды. А какое счастье вечером   любоваться  закатом, наслаждаясь мягкими звуками медленного танго, да не одному, а  с молодой и красивой подружкой.

Шумел прибой. Легкий бриз освежал. Но он не спасал от солнца. И только здесь, в тени, ощущалась вся прелесть южного отдыха в эти морозные январские каникулы.

"Сердце, тебе не хочется покоя, - зазвучала вдруг  мелодия, и Виктор неслышно и медленно сквозь сон, положив руку на бархатистое плечико Жанны, неслышно прошевелил губами, -Сердце, как хорошо на свете жить".

А, действительно, подумалось ему сквозь сон, жизнь удалась. Он сладко зевнул и с удовольствием потянулся. Наступил, наконец, этот  такой долгожеланный этап его жизни, к которому он упорно шел всю свою жизнь. Этап, когда он всего чего хотел, о  чем мечталось, добился. Когда у него все есть. Есть все, что надо для безбедной  жизни.

 Наконец -то после стольких лет беготни и беспросветных трудов.  И ощущение это все чаще посещало его, становясь незаметно жизненной позицией. Радовало то, что всего этого, квартир, машин, процветающего бизнеса, уважения в обществе  он добился сам, своим трудом, своим умом. Всего чего хотел. добился.

Что надо еще человеку для счастья? Он богат. У него свое дело. Оно процветает. А молодая и такая нежданная любовь? Жанна. Все. Акме . Вершина. Блаженство. Только наслаждайся жизнью. И в  54 года жизнь может начаться  заново. Производство налажено. Все идет своим чередом. Можно пожинать плоды прежних трудов. Ездить, путешествовать,  отдыхать. и расходовать. Дохода от бизнеса хватит навсегда.

Навсегда такая жизнь у меня, - думал он, обнимая свою спящую Жанну.

Если по полмиллиона у меня прибыли, то нам с Жанной хватит два раза в год съездить отдохнуть. Надо будет показать ей Париж, Прагу, Рим и океан, конечно. Любил Виктор океан самозабвенно. И сам не знает, откуда эта любовь такая взялась.

Снова снился приятный сон. Играла музыка. Танцевали пары. Они сидели за столиком. Радовал такой мягкий грудной и такой казалось искренний голос подруги:

-Какой ты хороший, у меня. Мы всегда будем вместе.    Да?

Он, глядя на неё, такую молодую, красивую, и слегка уже пьяненькую, радостно улыбался, доброй, заранее все прощающей улыбкой:

-Конечно, милая. Конечно.

Сны. Какие приятные сны могут сниться по понедельникам.

 Виктор Петрович считал себя успешным предпринимателем.

По сравнению с тем временем, когда и на тренировку, и в клуб, и в кино он  ходил в одних и тех же трениках, правда шикарных, японских. По сравнению с тем временем, когда они с братками шутовали здесь,  он сегодня известный и уважаемый в городе человек,  член торгово-промышленной палаты, член гильдии производителей мебели. 

Посмотрели бы его друзья   сейчас на него. Не узнали бы Витьку Левого. Левый это кличка у него такая была. Левша он. Удара левой никто не выдерживал. Да, давно это было, многих уж и  нет.

 А вот ему как- то повезло. Получив на самой окраине города  в качестве отступных  маленький железный ларёк, он организовал там, как тогда было модно,  торговлю мелкой всячиной от жвачки, шоколадок до пива с водкой, и  спирта "Рояль", разлитого в шикарные бутылки с красивыми и яркими картинками в соседнем гараже.

С тех пор  с удовольствием присвоил себе магическую должность  “директор”. Назаказывал себе визиток, где большущими красивыми буквами было написано: «Виктор Петрович Прокашев.  Директор» И номер пейджера.

Пейджер это главное свидетельство преуспевания.

Правда, и работать приходилось так, что бывало сутками из-за руля своей старого грузового “Москвича” не вылазил. Вот уж точно,  уж директор, так директор. Все в одном лице: и шофер, и грузчик, и экспедитор, и бухгалтер и секретарь с печатью.

Ладно бы только с базы завести там газировку, шоколадки, другие пустячные товары, но так сразу и прогоришь. А за дефицитом, то, чего в городе не было, ездил Витька Левый  и в Нижний, и в Москву, и в Пермь.

Зато любили его ларёк, всегда все в нем было. А за  сигаретами "Camel" как-то весь город к нему ездил. Везде  кончились, а у него они всегда все есть.

Запасливый Витька, расчетливый.

-Где, Виталик, работаешь? - пренебрежительно спрашивали его одноклассники, поступившие уже в институты.

Двоечник и троечник Виктор и не мечтал об институте. Бокс, борьба, здесь, в спортзале и на улице,  а не в учебе, в классе и школе,  он себя нашел.

Виктор всегда завидовал им, своим одноклассникам, умным, интеллигентным, способным.

 И вот теперь он директор. А они кто? Студентики, несчастно-бедненькие! 

И на их ехидный вопрос  Виктор молча доставал визитку,  вручал и,  не обращая внимания на их иронически-вопросительные взгляды, уходил:

- Некогда, ребята, лясы с вами точить. Дела.

А сам с удовольствием вглядывался и запоминал их удивленные лица, когда читали его золотисто-блестящую на солнце визитку.

Знал, видел и радовался, как действовало на них это магическое словосочетание “Директор фирмы”. Действовало безотказно.  И их удивительно - вослицательно- ободряющее:

- “Ого?!Вот тебе и Витька! Вот тебе и второгодник!-  грело душу.

Потом гонял машины, сначала с Ижевска, потом с Москвы, ну а, когда немного освоился и дело потихоньку пошло, из Польши, а потом и из Германии.

На этом бизнесе и  заработал первую квартиру. И маме  своей  подарил. Научалась она с  ним в детстве. Да и жила в старой коммуналке, Заслужила. Пусть порадуется.

Доволен или нет ты Виктор Петрович своей жизнью? - спросил он себя, глядя в зеркало и проверяя ладонью гладкость только что побритой щеки. И тут же удовлетворенно ответил, подмигивая голубыми с веселенькими морщинками глазами:

-Конечно, да.

Он очень гордился тем, что фирма его процветает.  квартира у него  в двух уровнях в элитном районе, старого города. Дочке вот недавно квартиру тоже уже оформил, только недельку как свидетельство получил, и сегодня дочке вручит. А до этого месяца два назад и сыну отписал. Правда однокомнатные, но им  хватит для начала, дальше сами заработают.

Что ещё надо для счастья? Знать, что не зря вкалывал.

-Производством налажено, - продолжал рассуждать он, складывая документы в папки с надписью «Арбитраж, долги» и «Развод». -  Салон свой мебельный. Вот торговой промышленная палата дипломом опять таки наградила “Предприниматель года”. Все окей. Правда долгов нахватал немерено. Но ничего сегодня со всеми и разберёмся.

Он осторожно поцеловал мягкую теплую податливую  шейку Жанны, и на вопросительный взгляд ее больших обворожительных глаз, приложив палец к губам, прошептал:

-Тихо, тихо. Спи. Я по делам. Ключ оставишь внизу.

Осторожно закрыл дверь, ощущая на щеке благодарный поцелуй Жанны.

День предстоял не то, чтобы особо напряженный, но интересный. Событий планировалось не так у много. Но все  они были важны для Виктора. Именно  сегодня решатся два вопроса, которые последнее время преследуют его и не дают покоя.

 Это и развод с женой,   и рассмотрение иска кредиторов в арбитражном.

Любил Виктор, прежде чем взяться за дела, утром постоять здесь, на крылечке, полюбоваться рекой, восходом. Так просто. Постоять. Посмотреть вдаль. Покурить. Вот и сегодня не стал изменять своей давней привычке.

Завибрировал телефон. Брать — не брать?

Иногда позволял себе такую вольность — не брать. Посмотрит, конечно, кто там? А потом и подумает, брать или не брать. Он сам удивлялся, откуда такая блажь у делового человека, но не боролся с ней, этой непонятно откуда взявшейся привычкой, и частенько на недоуменные вопросы партнеров отвечал, коротко:

-Занят был. Переговоры.

Но сегодня не ответить было нельзя. Набрал сам Седой, лидер местных районных.

-Ты, Левый, не забыл, что сегодня 10 дней, как срок обещалки твоей прошел?

Сколько раз Виктор просил их не называть его Левым, этой старой молодежной его кличкой, уж тридцать пять лет прошло, а они все Левый, да Левый. Но не то время и не та ситуация сейчас чтобы обижаться и снова пацанов воспитывать.

-Да верну я Седой. Дай еще недельку. Машина в пути сломалась с диванами. Перегружаю как раз. Недельку дай.
В телефоне пауза. Сработает — не сработает , прокатит — не прокатит? Заколотилось сердце. Не прокатило.

-Согласен. - пауза в телефоне обнадежила, но тут же и разбила последнюю надежду — -Край тебе, сегодня. В шесть часов ждем. Там же.

Жирной точкой разговору закипали короткие гудки. Вспомнился Хемингуэй «По ком звонит колокол». Виктор посмотрел на потухающий экрана телефона. Печально переврал: «По ком пикает... телефон».

Связался с ними! В  урну рассыпая искры полетела брошенная точным броском сигарета. А с кем еще? Кто бы тогда его выручил?  Помогли они ему в сложное время кризиса  мебельный салон открыть. Инвестировали прилично. Сроки возврата прошли, а все Виктор не мог остановится, то Жанне надо на первый взнос на квартиру, то машину помог ей в кредит оформить. Уж месяц и  протянул.  Еще недельки две бы надо у пацанов попросить отсрочки. Как раз деньги придут за отгруженный дилеру в Воркуту  вагон мебели.

Ладно вечером еще поговорим. Не прокатит, машину отдам. На пол долга как раз и  потянет.

Машина стояла здесь же в гараже. Любовно погладил ее.

-Ничего, ничего, не переживай, выкуплю тебя обратно, через месяц. - успокаивал он ее, а у самого включилось на автомате какое-то неопределенное чувство тревоги. Так хорошо начинался день. Но что — то тревожно на душе. Тревожно.

Автоматические ворота бесшумно открылись. Виктор выехал в город. Ехать было не далеко, поэтому он не спешил и легкие пробочки, все таки рабочее утро, его не пугали.

Да и развод — дело давно решенное. Так, сегодня только формальности и остались, надеялся Виктор, не видя в предстоящем судебном заседании никаких подводных камней. Имущество разделим пополам, а детей у них не было.

У них с Лидой не было. А вот история, которая  с Виктором случилась  три года назад, мексиканскому сериалу не уступит.

Сидит он как-то у себя в офисе отчитывает менеджера за счета, не разнесенные арендаторам, заходит девушка, черненькая с кудрявыми длинными волосами. Спрашивает Виктора Петровича. Заулыбался он, что за чудо такое к нему, никого не ждет. Отпустил менеджера. Опять реклама наверное с телевидения, или из газеты. Приготовился сразу отказывать. Не окупаются никак эти рекламные деньги. Да и не бывает их никогда. Лишних. Чтоб за так рекламистам отдавать.
Посадил.
-Слушаю Вас.

-Вы, Виктор Петрович?
-Да.
-Вот вам письмо от моей мамы.

Татьяну, конечно, он сразу вспомнил. Еще бы, лучшая его продавщица была в палатке.  И дружба у них была. Настоящая. Одно время даже дразнили их, что палатка у них «семейная». А он и не возражал, хорошая была помощница, хваткая, деловая. Уехала, правда, потом в деревню, куда-то далеко, за мамой больной ухаживать.  Да так и исчезла из его жизни. Правда, заезжал он пару раз к ней. Призналась, что беременная. Порадовались они, но не судьба, видимо. С тех пор и не виделись. Тем более не писала ничего Таня, не просила.

И вот сидит перед ним копия Танина. Анечка. Но глаза, глаза какие голубые. Витины глаза.
-Мои. - подвел итог Виктор, принимая Анечку на работу администратором в свой мебельный салон.

Долго еще продавщицы шушукались да обсуждали это событие. Шутка ли признал своей дочкой. Порядочный человек. Помогает девчонке и свадьбу помог организовать  и на работу устроил. Зарплату дал хорошую.

А еще через год и  сын объявился. И снова Виктор не спорил. Что было, то было. Парень заканчивает школу. Надо помочь ему институт выбрать или военное училище. Парень все — таки.

Посотрудничал когда-  то Прокашев с силовиками, сложное дело помог им распутать. Преступников, с которыми у него  были свои счеты, упекли,  а в обмен ребята из БХСС пообещали помочь “если что”.

Вот “если что” и настало, подумалось Виктору и он встретился с подполковником, тогда на период знакомства еще капитаном. Посидели, поговорили, девяностые вспомнили.

А у того полковника тоже хорошие друзья оказались. И пристроил Виктор своего Максима, да не куда -  нибудь, а в военное училище. Да не какое — нибудь, а пограничников.

Вот так в жизни бывает. В сериале не придумаешь. То не было детей, то сразу двое нарисовались.

Светофор. Красный. Виктор достал свидетельство. Посмотрел заголовок. Отдает квартиру дочке. Свою. Последнюю. Может, не дарить? Может, подстраховаться? А то таки можно и совсем без штанов остаться.

Думал недолго. Загорелся зеленый. Вспомнил радостные глаза дочки, когда он сообщил молодожёнам о своём решении. А аплодисменты какие  были. Он даже слегка улыбнулся, вспомнив те  радостные  минуты, восторженные глаза дочки, удивление от неожиданной новости в глазах жениха. И звук разбитого на счастье Виктором хрустального бокала после передачи ключей молодоженам.

-На счастье!

Аплодисменты. Радостные лица гостей. Счастливые объятия  дочки. И только Лида, жена, не улыбнулась и почему-то и была хмурой. Ну конечно, дочка не её.  Или уже о разводе с ним про себя все  решила?

-Это неважно, - улыбнулся Виктор, - решила не решила, давно не давно, какая разница, суд через час.
Он посмотрел на часы. А, пожалуй, к Анечке — то и успеет заехать. Отдам бумажку. Пусть порадуется девчонка.  И действительно, услышав его отказ зайти и попить чайку с ними, Анечка выбежала и повисла на шее, покрывая его лицо своими детскими поцелуями.

-Папуля, ты у меня такой хороший! Спасибо тебе!

Внимательно рассмотрела свидетельство. Запрыгала. Помахала им мужу в окно. Повернулась:

-Завтра  же приходи. Приходи на новоселье обязательно! Придешь?
-Постараюсь. Но ты же знаешь. У меня дела.
-Знаю! Знаю, папочка! Ждем!

Встреча с дочкой сгладила тяжелое ощущение и тревожное предчувствие от разговора с народными кредиторами.

- Даже полегчало как-то, - вздохнул Виктор, нажав кнопку магнитолы, -

С женой, которая ушла от него к его бывшему компаньону Гоше еще три года назад,  Виктор познакомился в ресторане. Она была молоденькой, только что закончила кулинарное училище и работала поварешкой здесь же в ресторане. Что было очень удобно. И встречаться и покормиться иногда чем-то особенно вкусненьким, чего в меню даже не было. Днем там была столовая, а ресторан начинал работать только с четырех дня. И все вечера их ватага проводила здесь.

Веселая, общительная, высокая смешливая  блондиночка сразу покорила его сердце. Она ходила в то время с Сашкой, гитаристом из Дома культуры, в армию отправила и писала письма другому пареньку, а третьего Лешку Виктор сразу отшил. Еще неделька, и гитарист сюда дорогу забыл. И все. Больше на его любовь никто не претендовал.

Свадьба была веселой шумной. Три дня гуляли.  15 лет жили. Да жили ли? Она  была на пятнадцать лет моложе. И, видимо, с самого начала их знакомства особых чувств к нему и не испытывала. Говорили же ему парни:

-Витек, ну ты что? Не видишь? ну не любит она тебя?

-А мне и не надо. - смеялся он в ответ.- Моей любви нам на двоих хватит.

-Сначала хватало, - улыбнулся он, вспомнив свои такие самоуверенные слова. Сначала хватало. А потом понял он, что для семьи одной, его любви мало,

Надоел он, похоже, со своей настырной любовью. Десять лет кое как прожили. А еще через три заявила она, что Витек необразованный, что без высшего образования и бизнес ведет несовременно, другое дело его компаньон Гоша. Университет, всегда при галстуке, в белой рубашечке, постоянно посещает семинары и тренинги. И вместе с ней ходит в спортзал.

-Вот это мужчина. Вот это бизнесмен. А ты, лапоть необразованный.

После таких слов спорить Виктор не стал. Гошу из компаньонов выгнал, выплатив ему его долю, остатки добрал непрофильными активами, а  производство, станки, материалы, склад, два грузовичка оставил себе.

Тут он и вспомнил он сочувственные советы друзей. И свою самоуверенную позицию.

-Витек, ну ты что? Не видишь? Ну не любит она тебя?

-А мне и не надо. - смеялся он в ответ.- Моей любви нам на двоих хватит.

Не хватило. Ушла. А он и  тут не спорил.

Поэтому сегодняшнее судебное заседание только формальность. Только дележ имущества.  Сомнений в исходе этого дела у Виктора не было. Коттедж  еще два года назад  он перевел в нежилое помещение, пристроил ангар, разместил там оборудование и наладил производство диванов.

А квартиру, шикарную, двухъярусную, пополам. Здесь расчет у бывшей сработал. Никуда не деться. Хотя слышал Виктор, что аппетит у нее на всю квартиру и на машину.

 Обнаглела совсем. Хотя Виктор ее не осуждал. Насильно мил не будешь. А мир сейчас так устроен, что все на халяву урвать хотят. Готовенькое взять и поделить. Особенно эти молодые беловоротничковые юристы, сочинители схем разных, такие, как Гоша.

Виктор посмотрел на часы. Еще полчасика есть. Остановился у пельменной. И пошел на мост. Любил он его. Этот старый покосившийся мост через реку. Мост его понимал. Часто выручал, подсказывал какие-то решения в трудные минуты жизни. Пять минут постоишь на реку внизу, в даль, откуда река течет и течет посмотришь, и как -то спокойно становится от такой незыблемости жизни, мудрости реки, вечно спешащей, вечно бегущей, стремящейся только вперед. Всегда, в любое время года, в любую погоду только вперед, вперед в будущее.

Суд с  женой он искренне считал пустой формальностью. Если все удачно и ему удастся его адвокатам удастся доказать, что квартира приобретена до регистрации брака, то и не является общей, то вообще останется беглянка без всего, только половина стоимости машины, да половина гаража. Даже если и половину квартиру суд ей присудит, то Виктор и этот исход считал ля себя нормальным. Ведь до регистрации брака два года они с ней жили вместе просто так. Пока дом в старом элитном районе строился.

Но Гоша мстительный. Точно они попробуют замахнутся на всю квартиру недвижимость. Даже в этом, самом худшем случае, у него остаётся ещё коттедж с пристроенным и производственными площадями. Этого ему хватит, чтобы и жить там, и чтобы продолжить производство, и потом и нарастить его.

Вовремя все таки он дочке квартиру от писал,  и Максима обеспечил. По крайней мере дети обеспечены.

А сам он выкарабкается. В этом он не сомневался.

-Половины квартиры  мне хватит, на то чтобы трешечку приобрести и в порядочек привести.- сделал он заключение. Бросил в речку недокуренную сигарету и бодрой походкой  пошел в Октябрьский районный суд, здание которого находилось рядом с мостом.


Виктор своими достижениями гордился. И не только, когда хвастался перед бывшими одноклассниками. Он знал, что все, что имеет создал сам. Не украл, не обманул, не кинул кого-то, не объегорил государство. А сам честным трудом своим горбом все это заработал. И никому ничего не должен. Правда, кредитов в банках набрал, да у ребят с района брал на покупку мебельного салона. Вот отдать долги, и все будет хорошо.

А то что будет хорошо, он не сомневался.

Не из таких ситуаций выпутывался, выходил сухим из воды. На три миллиона кредитов. Почти на полтора братки выручили. 4,5. Не так уж и много для предпринимателя. 4,5 миллиона - это как раз вся стоимость его недвижимости, коттедж, производство, салон.

 Это было его правилом. И всегда по жизни оно его выручало. Не брать кредитов никогда больше стоимости того, что имеешь, недвижимость,  материальные ресурсы. А сейчас у него, с учетом,  мебели, которая в движении и не оплачена и половины не будет.

Нет, принципы свои он не нарушил. Все у него ок будет. С бывшей сегодня  разрулю, у кредиторов в арбитражном суде  еще порошу полгода, с братками договорюсь, в крайнем случае машину отдам. Они свои, на районе. Никуда я от них не денусь. Верну.

Да, были времена, размечтался он, вспоминая время до кризиса 2008 года, подходя к зданию суда, у него в аренде было 1500 тысячи квадратов в торговом центре у рынка, 2500 квадратных метров на Юго-Западе в мощных торговых центрах, к тому 3000 квадратов в новом здании "Маркет" в строящемся спальном районе.

Все это он взял в аренду и сдавал производителям мебели, крупным, мелким, местным и иногородним. Хороший бизнес был, вздохнул Виктор. Субаренда. Деньги рекой.  По миллиону только чистой прибыли  в месяц.

Расхолодила такая халявная жизнь Виктора.

Но большие, и главное халявные деньги, (взял в аренду, добавил  себе маржу максимальную, пока сдается и сдал в субаренду). Деньги текли рекой чистые, грязные, безналичные, наличные. Девать было некуда. Америка, Мальдивы, Африка, Египет,  Индонезия, Китай, Вьетнам.

Сразу и жена нашлась молоденькая. Прибрала  к рукам. Говорили ему умные люди. Не  балуй жену, Виктор,  строй свое здание. Вечный доход будет. Собственность она есть собственность во все времена. 

Да куда там. Это ж хлопотно очень,  строиться. Проекты, согласование, власти, подрядчик.  А здесь на перекупке площадей торговых красота.  И работать мозгами не  надо напрягаться.  Получай деньги с субарендаторов, да загорай по заграницам. Хочешь с женой, хочешь с  девушками.

Неожиданный ход стороны, предъявившей иск, Виктора не удивил. Они пытались доказать, что, что сегодня имеется у Виктора, нашито в совместным трудом. Удивила позиция судьи, как — то быстро принявшей все доводы и согласившейся с ними.

Как результат, квартиру и машину отдали Лиде, дом в деревне  Гагино — Виктору.

Вот так. Вышел Виктор из суда без квартиры и без машины.

Этот суд не очень расстроил Виктора. В конце концов здесь все было ясно заранее. Правда, он не хотел отдавать ни квартиру, ни машину этой вертихвостке, и доказательства веские были. Но так решил суд.

Хотя Виктор  и этот вариант просчитал. И в душе соглашался с решением суда, хоть и квартира и машина были им приобретены задолго до их свадьбы с Лидой , но все таки 10 лет совместной жизни. Поддерживала, кормила, в бизнесе помогала.

-Не буду спорить, - махнул он рукой, садясь в машину.

Виктор -  мужик гордый. Не любил он эти иски, тяжбы, всякие хитрости заумные современные, схемы, выстраиваемые современными непорядочными Гошами — юристами: как партнера обмануть, как государство вокруг пальца обвести и не заплатить бы чего лишнего. Не любил он эти все обманки. И заседания эти судебные тоже. Судьи принимают решения такие, какие  надо. Кому-то надо. И любое решение, какие они примут, законно. И не поспоришь. Вот и сегодня.  Мог судья принять решение в его пользу, а принял в ее. И так и так было законно. Нет, не любил он суды, не верил. Вот и сегодня еле выдержал, чтобы по — русски не обматерить. Нельзя.

  А надо еще и в арбитраже сидеть, доводы сторон всякие слушать.

Несовременный ты предприниматель, - укоряла его как-то Лида, порой удивляющейся простоте  его суждений и ясности позиций.

 -Прошло твое время, Витя. - качала она головой, когда он доказывал ей, что он обещал, а раз обещал, значит выполнит. Он слово свое держит. Да и договор подписан.
-Договор? - смеялась она весело закидывая голову, - Ты из какого века, Витя? -Договор - это бумажка. Другие времена настали. Все эти слова: деловая репутация, слово предпринимателя,  неотвратимость наказания за нарушение договора, все это пустое.
-А закон?
-А закон — дышло. Ты что народных поговорок не знаешь? Да, потяни ты, месяц, другой, третий. Ну что он тебе сделает?
-Нет. - упирался Виктор, - как в договоре записано, как договорились с ним, так и сделаю. Так и рассчитаюсь. Что вы за люди такие «умные». У нас хоть раньше «понятия» были, и им все подчинялись, а у вас вообще ни понятий, ни закона. - и рассерженный громко хлопал дверью, уходя курить на балкон.


Вот и сегодня после суда он принял решение не сутяжничать, не спорить, не обжаловать.

А просто зашел в квартиру, собрал вещи в чемодан, оставил его у консьержки, оставил ей ключи от квартиры, от машины и от гаража. Бросил все это брезгливо на стол и попросил все это передать Лиде.

-А где Виктор Петрович, жить то будет сейчас? - печально посмотрела га него консьержка.

 И откуда все знает. Когда и успела. Сарафанное радио.

Прокашев хотел ответить в своём бодряцко — простовато- мужицком  стиле, мол  ничего,  Марья  Петровна, пробьемся, где наша не попадала, но вместо этого как- то странно пожал плечами и вышел.

- В деревне, в доме своем своём буду жить. - подумал он захлопывая дверь конторки.

Здание  арбитражного суда было рядом. Построенное недавно, новехоньки блистало на солнце итальянским стеклом,  поражало своей отделкой.  Камень, горный туф, придавал башенками, оформляющим фасад, романтичный вид. Но ничего романтичного Прокашев от посещения этого шикарного даже по современным европейским меркам здания не ждал.
 
Шикарнейшая девятиэтажка. И зачем такая махина на такой маленький город? - недоумевал он, входя в зал.

Звонки судьбы Виктор умел улавливать. Не каждому дано. Но предпринимателю без суеверия никак нельзя. Бросаешься в рынок. Открываешь дело и никогда не знаешь: утонешь или выплывешь, пойдет покупатель или нет, задавят правохранители и надзорники, или найдешь с ними общий язык, пришибут конкуренты или проглотят, разорят банкиры - кредиторы или пожалеют. Никогда ничего не знаешь. Только чутье. Только нюх собачий должен быть.

Бизнес — планам он тоже не верил. Это так, разводилово. Так, баловство.  Инвесторов, власти, или высший менеджмент фирмы разводить, да лапшу на уши вешать.

А тут, в реальном производстве,  как волку в лесу только чутье, только только нюх звериный поможет спастись, выжить, состояться.

Первый звонок прозвучал после двух лет счастливого блаженства. Собственник здания  на Ленина посчитал, что  магазин «Магнит» будет ему платить больше. Тихо  договорился с этим федеральным ритейлером и Виктора выгнал. Ну как "выгнал". Все по закону, все по понятиям. За два месяца предупредил и договор  расторг.

Куда Виктору деваться? Субарендаторы повозмущались, повозмущались, Виктора покостерили, да и  тоже съехали. Всё.  Не в авторитете у них больше Виктор.
Дальше хуже. Тоже своим горбом проверено, если уж покатилось, так покатится до конца, пока в дно не упрется. А в болоте где дно? Кто знает?

Время идет. И пока Виктор с очередной пассией проекты свои загородные обустраивал, собственники  зданий  и торговых центров нанимают новых менеджеров,  логистов, экономистов, анализируют эффективность использования торговых площадей и зданий.

 А эти, новые, Молодые, да ранние, на тренингах коуч-тренерами натренированные, и никакого Виктора не знают. Не знакомились.. Не видели. В коммерческие и деловые отношения, не говоря уже про приятельские, никогда  не вступали.

Выперли Виктора   с его несчастными мелкими производителями мебели (тоже, кстати, в большинстве своем перекупщиками) из торгового центра, что у центрального рынка.

И остался бы Виктор у разбитого корыта. Хорошо, ребята с района помогли салон купить, взаймы денег дали. И вот этот арбитраж сегодняшний.

Не Гоша ли его инсценировал?

-Внимание, суд идет.

Решение Виктор не дослушал. Стало жарко. Забилось сердце. Бросив негодующий взгляд на улыбающегося Гошу, выскочил на на лестницу и бегом, бегом, почти не держась за сверкающие никелем перила,  выбежал на крыльцо.

Услугами этого адвоката он раньше не пользовался, но Гоша подсказал и как- то уж очень настойчиво уговаривал по этому делу нанять именно её. Её так её, без разницы, иски он считал необоснованными, пустым, и даже одно время и вообще и не думал нанимать никого, так вроде все было ясно.

Но раз Гоша недавно вышедший из их бизнеса, и получивший сполна свою долю, посоветовал, то почему бы и нет? Как ни странно, после ухода Лиды к нему, отношения у Виктора с Гошей сохранились. Гоша занимался перекупкой мягкой мебели и организацией продаж в салонах. В общем тем, чему и научился у Виктора, пока работал с ним. И Виктор как-то по отечески относился к молодому Гоше, по отечески снисходительно прощал ему все выходки. А роман с женой вообще Лиде приписал. И даже жалел Гошу, приглядываясь, как у них там все сложится.

Решение суда оказалось не только неправильным и излишне жестким, но и несправедливым. Да есть долг, но не большой и практически равен сумме залога, график погашения на этот год он представил, через 10 месяцев войдёт в график и к концу года все погасит.

Расчёты обоснованы на трансакциях прошлого года.  Все как в прошлом году. Ну просрочил немного, всего один раз срок платежа, так машина в дороге сломалась , диваны с опозданием были  доставлены, ну и деньги за них, соответственно. Завтра будут.  Послезавтра заплачу.

Но не учел никаких его доводов суд. Принял решение об аресте производства в Гагино и оборудования. Вот так, перевел все в нежилое и лишился последнего жилья. Сейчас у него ни квартиры, ни машины, ни дома в Гагино, (названного в решениях суда  производственными площадями). Так и ведь не поспоришь. Хотел от Лиды спрятать, чтобы не делить пополам. Перевел все в нежилое. И на тебе!!!
 
Прокашев стоял на крылечке суда. Просто стоял. Ошарашенный так, что даже идей никаких в голове не было.

-Виктор  Петрович, - подошла адвокат. - Виктор Петрович, - она подергала его за рукав, - Вы не расстраивайтесь, мы все обжалуем. У нас  есть срок.

-У нас, - он зло блеснул очками. - у нас может и есть, а вот у вас — нет.

Он  нервно  достал бумажник.

-Никаких апелляций вам делать не придётся. Напишут другие. Сколько я вам должен?

Адвокат недоуменно посмотрела на него. Назвала сумму.

-Вот двойной гонорар.  Возьмите. Вы уволены.

Дул холодный ветер моросил дождь. Десятидолларовые  ровные бумажки слипались. и никак не отсчитывались. От этого Виктор еще сильнее нервничал.

Город жил своей обычной жизнью, торопливой и суетливой. С какой-то хаотической бессмысленностью и упрямством колесили м сновали иномарки, чёрные, красные.

 Медленно ползли автобусы, ещё медленнее поднимались в гору у центральной гостиницы троллейбусы и никакого дела  им было до одиноко стоящего на крыльце арбитражного суда нервно курящего пожилого уставшего человека. Просто пожилого, просто уставшего, просто человека, а уже никакого не  бизнесмена, а просто рядового голодного горожанина, который ещё не обедал и у которого к пяти часам вечера не было ни крупинки еды, ни капельки водички во рту. И уже никакого предпринимателя, а просто холодного и голодного и  совсем не богатого.

Разбит?  Подавлен? Нет! Убит!  Убит событиями сегодняшнего дня так, что даже сам ещё ничего не понял. Не понял. Нет, понял, конечно где- то там в глубине души, сознания, подсознания, кожей ознобом своим понял, что гол. Что конец. Что это все. И бизнеса у него больше нет, и не нужен он никому.

И городу был от неинтересно, что там за человек стоит и непонимающе смотрит на него. На него абсолютно пустого человечка. На оболочку, оставшуюся от человека.

Виктор тряхнул головой, скидывая эту плаксивую блажь. Ничего, ничего, не из таких ситуация вылазили.

До встречи с братками еще час. «Пойду пешком».  -решил Виктор.

Ресторан «Заречный» был в бору за рекой. Минут 20 пешком. Виктор снова оказался на мосту.

Как то так получилось, что мост его единственный сегодняшний друг. Не постоять на нем, не покурить, не порадовать его своим присутствием, не посмотреть вдаль, откуда течет река, Виктор не мог. Есть пять — десять минут. 

Вода уже не отражает синеву неба, не сверкает исковерканными облаками, и мутно-коричневая вовсе непривлекательна. Но даль, но вид города завораживают, а зажигающие кое-где уличные фонари образуют мерцающие линии, которые  прощальным тропинками
заманивают к воде, к ласкающей волне, к избавлению от всех тягот жизни.

Улетела в воду сигаретка и не стало ее, как не стало квартиры, машины, производства.

 Одна надежда на салон. Одна соломинка.

Ребята уже были на месте. Виктор подсел за стол.

-Ты парень наш, Левый, Не забыл, кто тебе в девяностые и ларёк подарил. Молодец. Вырос. Состоялся. Но законы ты наши  знаешь.

Виктор  поежился. До сих пор, когда на кладбище бывает, могилы знакомых своих посещает. Все знакомые: и Прокоп, и Андрюха, и Музыкант, и Сашка Чёрный.  Памятники у них красивые, мраморные.

Чего тут не знать. Деньги взял, отдавать надо.

Да понимаешь, Серый, вложился я, салон купил, часть на материалы, на станки.

Слышал я про твои станки. Профукал все банкиру.

Все знают, - удивился Виктор, и про станки, и про производство, и про квартиру. Значит не прокатит про машину. Ладно. Еще попробуем.

-Недельку дай, Серый.  Вот вагон с мебелью уже дошёл до Воркуты. Через неделю будут деньги у меня. Я верну,  в два раза больше верну.

Серый покачал головой.

-Ты знаешь, смена караула у нас. А за тебя поучиться некому. Срок, третий срок возврата, когда был, напомни — ка?

-Позавчера.

-Во! И сегодня в шесть часов вечера последний. Так?

-Так.

 -Так скажи спасибо, что жив ещё. А то бы уже давно рядом с Музыкой лежал.

Пашка Музыка был лучшим другом Виктора. Все мечтал вырваться из этой паутины.  Не получилось у парня. И памятник у него скромненький из простого бетона. Родители поставили.

-В общем, - подвел итог Серый,  - давай не дури. Деньги принес?

-Нет? Ладно,  понимаем. Кризис, он везде кризис. Понимаем. Не варвары же мы. Но и ты нас пойми. Ребятам там жить надо. Там тяжело им без нашей помощи. А ты не только проценты, ты  долг не возвращаешь. Нельзя так. Не по понятиям.

Машет рукой. Подбегает кругленький улыбчивый человечек в в плаще, белой рубашке, и красным галстуком. Достаёт портфель, отдаёт  Седому листочки.

-Вот - бросает их на стол Седой. Подписывай.

-Это что?

-Дарственная на твой мебельный салон. Печать-то с собой? Беднячок.

То ли это пренебрежительное “беднячок”, то ли вся неудача, глупость,  злость и неуправляемость  сегодняшнего дня  так разозлило Виктора, что  вскочил он, схватил бутылку и с размаху хотел разбить её о блестящий шар лысины Седого.

Да не получилось. И вместо Седого он оказался прижатым к столу вместе с вывернутой  за спину правой рукой  и уже без бутылки. Потом полетел на пол. Били, видимо, от души. Очнулся он от вылитого на голову шампанского. По лицу текла кровь из разбитой брови, заплыл глаз, правый ничего не видел, ссаднили ребра.

- Тихо, тихо, ребята, - скомандовал Седой, - хватит.  Сади его.

Не дури, Левый, не дури. - спокойно продолжал так и не сдвинувшийся со своего места  Седой, -  Не дури. Доставай печать и подписывай.

Виктор даже не стал читать документы. И глядя на трех быков, двух стоящих за Седым и одного за своей спиной, вдруг улыбнулся. Вспомнив как лет 35 назад он в своих новых японских трениках, вытянувшихся на коленях так же стоял над плачущим и молящим пощады кооперативщиком, тыкал ему в лицо кулаком и твердил:

-Куда деньги спрятал, сука буржуйная? Где деньги?
Кооперативщик клялся, что все вложил в товар, что уц него маленькие дети, но никто его не слушал и в общей звериной злобе били и били, пока голова его на тощей шее не стала болтаться, как мяч на веревке.

-Седой, - сказал один из быков, - он улыбается, сука. Он издевается над нами, Седой.
-Ша. - остановил их Седой.

-Ну, Витя, подписал? Так, молодец. Печать давай. Так, хорошо. А теперь скажи-ка  паренек фирма «Аякс-мебель» твоя?
Виктор молча кивнул.
-Ну вот и хорошо.

Седой поманил снова кругленького человечка с портфелем. Тот достал еще пачку бумаг.

-А это что? - спросил Виктор, прижимая вытирая салфеткой бровь над правым глазом.
-Это договор о купле  - продаже твоей фирмы.
-Ты что Седой весь мой бизнес забираешь?
-Не я. Не я. Вот он у тебя покупает. Давай подписывай бумаги. Счета. Акты. Печать ставь.

Процедура не заняла много времени.  И когда все договора были оформлены, а печати перекочевали в желтый портфель  кругленького человечка, Седой похлопал Виктора по плечу, забрал себе ещё и ручку с золотым пером, подарок, мамы памятный Виктору.

-Долги, Левый, надо отдавать вовремя. И запомни, ты живой остался только потому, что ты свой.

Кстати. Никто в ресторане, ни  бармен, ни администратор, ни официантки на эту возню не обращали внимания. Привыкли, когда Хозяин сердится. Продолжала спокойно играть живая   музыка. Два гитариста и барабанщик ни на минуту не остановили свой призрачный блюз.

Словно ничего не изменилось. Словно ничего не было. Никто никого не бил, не пинал. Болела рука. Остро при повороте вспыхивал правый бок. Разбит лоб, бровь, не открывается правый глаз. Вся рубашка в крови, у пиджака оторван рукав. Ссадила первая щека, болела челюсть.

Даже умываться Виктор не пошел.

-Ну и что, - успокаивал себя Виктор, держа салфеткой разбитую губу, и направляясь к живущему здесь недалеко сыну. - Ничего. Начнем с нуля. Не в первый раз. Ну и пусть, что всего лишился, так неожиданно и так непредсказуемо за один день: квартиры, машины, гаража, коттеджа, цеха, мебельного салона, ну и пусть весь бизнес забрал Седой. Зато я больше ничего никому не должен. Зато я свободен. Поживу у сына. Максим живет один. Недавно приехал в отпуск с училища, а пока в училище, вообще квартира пустует. Так что не пропадем.

Сын в квартиру поговорить не пустил. Вышел сам. Стояли под дождем. Курили. Молчали.

-СынЮ критически осматривая лицо отцаЮ спросил:
-Ну что опять напился?
-Да нет, - не обиделся Виктор, - вот, вообще- то,  я пришел поговорить, ты знаешь у меня ситуация такая,  хотел у тебя пожить. Ну не долго пожить,  недельку- другую.
 -Не знаю. Получится ли.  А Светку я куда дену?
 -Не понял. - Виктор повысил голос, - не понял, ты что не пустишь меня пожить в квартире, которую я тебе подарил на совершеннолетие?

Максим не смущаясь нисколько, зло блеснул глазами.
-Подарил, говоришь? Так-так.  Давай — ка разберёмся. Ты мне квартиру подарил?
 -Ну, подарил.
 -Чья она сейчас?
 -Ну твоя.
-Вот и все. Она моя, - он толкнул Виктора в грудь, - Она — моя. И ты здесь ни при чем.

Он вытолкал отца на дождь, сам встал под крышу крыльца. Качающийся от ветра фонарь периодически освещал его перекошенное лицо:
-Вот так-то. Жить ему негде. Сына вспомнил. А о нас с мамкой, когда бросил нас со своей проституткой ты подумал? Мы у бабушки в доме жили. Впятером в одной комнате. Пока ты по югам ездил, да жизнью наслаждался мы с мамкой голодали.  А ты о нас забыл. Ни копейки ни разу не дал. Ни алиментов. Ни ответа. От судебных исполнителей бегал. Мамка на двух работах работала. На двух. А ты зарплату свою какую показывал? За двоих работала. Пока не умерла. Все это время ты вспоминал о нас? С бабами развлекался?  Ты спрашивал нас, где нам жить, на что нам кушать, что мне в школу одеть? Ты нас спрашивал? На похоронах мамки ты был?
Что молчишь? Стыдно? Да тебе никогда не было стыдно. Ты всегда жил только для себя, для своего удовольствия. Ладно, за квартиру спасибо. Только мамке этим не поможешь. А теперь иди. Не могу тебя пустить. Не могу. И видеть тебя не могу. Иди к своим бабам. Кобель поганый. Уматывай отсюда, чтоб я тебя больше не видел.

Уныло качался фонарь. Ветер и дождь как-то стихли, но Виктору от этого не стало легче. Остановившись на самой середине моста, он молча смотрел в эту черноту реки и слышал и слышал этот сыновий крик : «Ты на похоронах у мамки был»?

А он и не знал. А он до этой минуты и не знал, что Маша, что его когда -то такая милая, даже любимая Машка умерла. И что умерла в одиночестве, в расцвете лет, умерла бедной, нищей и больной. И Максим никогда об этом не говорил. А может не говорил, потому что Виктор никогда его об этом не спрашивал. И правда, не спрашивал. Не спрашивал. А почему?

А почему в его жизни все так получается? Не был. Не был на похоронах у Маши. А у него интересно, у него на похоронах кто будет? Кто придет с ним проститься? Рабочие, которым он нещадно занижал, как только можно, зарплату? Гоша, устроивший ему юридический рэкет? Лида, бывшая жена? Жанна?

Да, да. Именно Жанна. Именно Жанна, это тот человек, кто его поймет, это тот человек, который его беззаветно любит. Это тот человек, который сейчас,именно сейчас и спасет его от этой темноты, манящей, зовущей, ревущей о нм темноты реки, спасет от этого молчаливого безразличия моста, старой ржавой махины. Спасет. Только Жанна спасет.

Трясущимися от страха руками он достает телефон, нажимает на экране знакомый номер.

Телефон долго не берут. Гулко катятся по мосту гудки вызовов и падают беззвучно в темноту реки.

-Что надо? - спросил мужской голос.
-Жанну.
-Жанна, тебя. - сквозь музыку раздался женский смех.
-Скажи она занята. Она танцует.
-Она занята.
-Жанну дай,- почти крикнул Виктор. - присматриваясь к фигуре бомжа, идущего к нему с правой стороны берега.
-Слушаю.
-Жанна, это я.
-Ну и что?
Жанна, - начал он, пытаясь объяснить ситуацию. Но не успел.
-Я все слышала. Профукал квартиру. Машину. Салон подарил. Коттедж арестовали.
-Жанна, у меня специальность. Я пойду в оборонку.
-У тебя специальность? Ты сраный слесарь, что ты там в своей колхозной оборонке заработаешь?  Да я за одну ночь на пилоне возьму столько, что тебе за три месяца не заработать, на старом твоем заводе.
-Жанна.
-Заткнись, ты , старый козёл! - кричала она  в трубку, - ты, старый козел, неужели ты думал, что я испытываю к тебе, пятидесяти летнему старику, какие - то чувства?
 -А как же, - начал было вспоминать их встречи, их поездки в Таиланд, их удивительно обворожительный медовый месяц. Проведенный с Испании. А как же? - только и смог  выдавить из себя Виктор.
-А никак.  Зачем ты мне нужен, старый и без денег?

Короткие гудки.

Бомж со страшным красным лицом в мятой фуфайке стоял уже рядом и молча слушал этот разговор, который случайно  включенной громкой связью разносился по всей реке.

Виктор брезгливо посмотрел на него.  Красная пропитая рожа, рваная фуфайка, стоптанные ботинки.

Хотя я-то не лучше. Красное в кровь разбитое лицо, пиджак с разорванными рукавами, то ли красная в белый горошек, то ли бела с красными пятнами крови рубаха. 

Да я такой же как он.

Вот она реальность. Два бомжа, мост и река. А все прочее мираж, дым, несуществующее. Эта погоня за деньгами, за счастьем, богатством квартирами, домами, машинами. Фикция,  фикция все это. Ненастоящее. Не жизнь. Жизнь вот она здесь.. Вот это настоящее.

И снова уставился в темноту реки. Вот настоящее. Вот там вечное. Вот там течет река. Вот с ней бы  вперед, вперед, вперед. Избавиться от всего: забот, тревог, погони за деньгами. В темноту реки. В будущее.

- Да пошла ты! –  вдруг закричал Виктор.

 И красивой, ярко вспыхивающей на черноте неба дугой полетел смартфон туда, в самый фарватер не знающей никаких бед реки.

Крутые повороты Глава 2
Александр Гарцев
Виктор очнулся.

Было так темно, что он не сразу и понял где.

В углу мерцала, потрескивая свечка. И сквозь полумрак удалось оглядеться.

Это оказался просторный подземный тепловой узел. С диванчиками, кушетками и маленьким столиком посередине. В углу сверху вместо светильников поблескивали синим небом с белыми облачками два люка, обыкновенных полуоткрытых канализационных.

 Было тихо. Слышно, как капала вода из больших ржавых вентилей, булькала по трубам, и ворчливо урчала, убегая по ним куда-то вдаль, в глубь земли, через грязную прокопчённую полуразвалившуюся кирпичную стену.

По стуку поездов Виктор догадался, что они где-та в районе вокзала, Он вспомнил эти два люка, торчащие двумя танковыми башнями у переезда, что на улице Тимирязева. Проходил мимо, часто. Давно-давно, когда работал на здесь, в КБ.
Болела голова. Руки в крови. Повернул голову. Посмотрел на пьющего из алюминиевой кружки бомжа.

Вспомнил.

И мост. И весь вчерашний день, все перевернувший, разрушивший всю его жизнь.
Отвернулся к стене. Хотя стеной назвать это было трудно. Полуразрушенный красный кирпичи, между которыми медленно сочилась вода, зеленая какая-то, с явным запахом канализации.

Сочилась и маленьким ручейком и убегала вниз по расщелинам и трещинам старого выщербленного кирпича и, не задевая черный полусгнивший матрац, остаток какого - то дивана, утекала тихонько издевательски журча под него,  в большую канаву в центре этого полутемного и освещаемого только через верхний люк, то ли блиндажа из какого старого советского фильма про партизан, то ли запущенной и грязной комнаты без окон, без пола, где вместо белоснежного потолка, свисали черные сосульки паутин, из которых также одиноко и тоскливо капала вода.

То ли вода, то ли зеленоватая жижа из канализации.

Все-таки это было больше похоже на подвал, старый и запущенный, где когда он, Виктор, будущий чемпион Европы по классической борьбе качался с друзьями старым ржавым железом.

- Подвал и есть, подумалось Виктору.

 И он снова забылся в каком-то бесконечном и безнадежном то и во сне, то ли в полнейшем нежелании не только вставать, но всяческих движений, шевелений и мыслей.

Капала вода. Тихо журчал под потолком у самого уха маленький вонючий навозный ручеек.

Покачивающийся в свете мерцающей свечи мужик в грязном рваном свитере отложил грязную закопченную со дня до самого края алюминиевую кружку, посмотрел на шевельнувшегося было Виктора, снова забывшегося с так и не с двинувшейся на правой рукой.

Подошел. Поправил руку, положив ее снова на грудь Виктора, потрогал лоб и крякнул:

- Эк тебя развезло как. Здорово разукрасили.

И, размешав такой же грязной и закопченной как кружка мятой алюминиевой ложкой чай, уселся на старое водительское кресло, найденное им прошлой осенью на свалке по соседству.

- А ты кто? - прошептал Виктор, слегка пошевелив пальцами и удивился тому, что они шевелятся и вовсе не болят. Посмотрел на них.

- Я-то? – мужик отхлебнул чайку и, зажмурив от удовольствия я глаза, ответил медленно и с достоинством:

- Я Василий. Бомж. А вот ты кто? Прыгаешь по ночам с моста зачем-то, смартфон вот хороший так швырнул, что и не найдешь в реке теперь.

Виктор вспомнил весь вчерашний день, так перечеркнувший его безмятежную сытую энергичную жизнь. Коттедж, утреннюю Жанну, суд, накат Седого, гневные несправедливые и потом обидные слова сына, дождь, мост.

И вспомнил этого человека. Да-да. Он и был там внизу, под мостом, у дамбы.

- Да не прыгал я, - поморщился Виктор, поворачиваясь набок. - Не рассчитал просто. Вот и выпал.

- Похоже, что так. - покачал головой бомж, - барахтался здорово. Не хотел тонуть то? - то ли удивился, то ли спросил он.

Болела голова.  Ныло правое плечо. И, вообще, Виктор после вчерашнего дня чувствовал себя совершенно разбитым. Вернее, не чувствовал себя совсем.

Он уже не был тем, успешным, уважаемым друзьями и многочисленным подхалимским окружением предпринимателем. Человеком, у которого было все. Человеком, который, как ему долгое время перед вчерашним днем казалось, который никому ничего не должен и который все, что имеет добился сам.
 
А кем он был сегодня? Он и не знал. Нищим, без денег, без документов, без всякой собственности и недвижимости, без своей мебельной фабрики. Кто он после всего того, что сучилось вчерашним днем.

- Как так? - подумал он, пробуя перевернуться на другой бок и, морщась от боли, - как так иметь коттедж, БМВ, свое дело, и все потерять в один день.

Не ожидал, не ожидал он такого предательства и от своей Жанны. Модель, для которой он сделал все, которую он, по сути, и создал, в которую он вложил такие деньги, из-за которой он залез в долги к браткам. Не смог их отдать. А те, сволочи, тоже хороши. Забрали в счет долга его любимое детище, его мебельную фабрику, которая обеспечивала мебелью весь их маленький городишко.

Вспомнив о фабрике, Виктор ухмыльнулся. Загнется она. Загнется она без него, без его идей, идей новаторских и смелых. Загнется точно. Кого там Седой поставит на менеджмент? Да эти придурки из девяностых слова связать не умеют, какие у них идеи? Привыкли отжимать, да жировать за счет нас, ипешников.

Ладно, хоть одно светлое пятно во всей этой вчерашней истории. Теперь я с ними в расчете. Ничего я им не должен. Теперь я никому ничего не должен.
Я свободен.
И Виктор вздохнул, то ли от жалости к самому себе, то с облегчением, что отныне его, избитого, выброшенного из привычной жизни и из жизни вообще, без денег, без документов уже с этим опостылевшим ему бандитским миром ничего не связывает.
- Робин Гуды современности, чертовы, - выругался Виктор, вспомнив последнюю встречу с бандой Седого в «Речном».
Бомж обернулся. Встал со своего скрипящего, казалось совсем развалившегося стула, подошел, положил руку на лоб.
- Что он сказал? Да, не горячий уже, - крикнул он кому-то в темноту. Болтает просто.
- Не болтает, - подумал Виктор, -а бредит. Так надо правильно говорит.
И снова пожалел себя, оказавшегося в такой абсолютно безвыходной ситуации.
В люк спустились двое. Худой высокий парень вопросительно посмотрел на Василия.
- Да вот у нас новый жилец. Это Виктор, —сказал Василий, выплёскивая на глиняный пол остатки чай. Поживет пока у нас.
Парень пожал печами. Ну пусть поживет.
Рядом с ним стояла, мило улыбаясь женщина. Маленькая, но улыбчивая. Улыбка хорошая, добрая. Единственно, на что Виктор обратил сразу внимание, когда Нина улыбалась были видны передние зубы. Вернее, черненькие остатки от них. Но от этого улыбка ее была еще более открытой и более искренней.
— Это Нина. - сказал Егор, кивая в ее сторону. - А это товарищ Виктор, новый наш товарищ. Поживет пока тут с нами. Ты не возражаешь?
Нина пожала плечам, выложила на пенек содержимое сумки и, отойдя к столу, изображавшему небольшую кухоньку, выложила содержимое сумки.
- Мне - то, чё. Пусть живет.
 И Виктор замолк. Забылся. Или уснул. Замолчал.
- Эй, вставай. Хватит валяться. Не санаторий тебе тут. Вставай. Работать пойдем.
Так с этого окрика и началась жизнь нового бомжа.
Пришли к церкви. Василий Нинку с Егором поставил у входа в храм со стороны улицы Казанской, да так, чтобы Нинка стояла по одну сторону входа, а Егор - по другую.
- Да пожалобней ты, пожалобней! – посоветовал он Нинке, - и руку не убирай, так и тяни.
Сам с Виктором встали у другого входа, со стороны Красноармейской.
Постояли недолго. Часика три. Но денег на еду хватит дня на два. И не только на еду.
Василий держал свою семью в строгости. (именно, так окрестил Виктор эту странную компанию). Строгость заключалась в том, что выпивать боярышник, тройной одеколон и другие там лосьоны и все остальное спиртосодержащее разрешалось только строго по воскресениям.
И никаких иных праздников.
Отрабатывал со всеми свою еду и новенький. Первые недели он никак не мог забыть, что предприниматель. Ещё вчера успешный. А сегодня он, по сути, бомж. Это надо же! Проиграл в суде коттедж, бывшей супруге, которая ушла к его бывшему менеджеру-юристу.  Машину отжали должники.
Под давлением "братков" передал им свой бизнес - цех по производству мягкой мебели. квартиру в малосемейке вчера подарил дочке, с ключами и сертификатом на право собственности. Вторую квартиру еще раньше тоже передал сыну, и остался гол как сокол.
В настоящее время философствующий бомж и живущий среди бомжей
Но за месяц такого бытия как-то все и привыклось.
Он помнит, как ржали мужики, когда его вырвало от куска колбасы, принесенной Егором из соседнего контейнера с мусором. Виктор, оголодавший на нее, набросился, с какой жадностью ел.
И как рвало его тут же в кустах, когда увидел ползающих внутри аппетитного куска груду белых рощеников его рвало!
Как ржали над ним мужики. И лишь Нинка одергивала их:
- Как вам не стыдно. Человеку плохо.
Вот и сегодня он уже по устоявшейся привычке пил чай.
Чай был невкусный. Вода пахла хлоркой. Просроченная заварка отдавала легкой плесенью. Но Виктор пил жадно и с удовольствием этот живительный напиток.
У него, наконец, появились первые искорки интереса к происходящему вокруг, апатия, бессильная на все на все и на всю злость или обида иди досада даже непонятно, но чай был хотя и невкусный, но в своей затхлости и невкусности горячим, обжигающе горячим и возвращающим Виктора в сегодня, в сегодняшние реалии.
И он цепким умом предпринимателя почти хозяйским взглядом уже без брезгливости и предубеждения разглядывал свое новое жилище.
Пил чай. Молча разглядывал. Молча рассуждал.
Хотя что-то случилось с ним после той драки, после пинков бывших братков по голове. Она все еще гудела, как барабан, иногда вокруг этого барабана мирно и тихо покачивалась или покруживались и березки, что росли вокруг их жилища, и голубое небо, в котором облака тоже как-то странно перемешивались друг с другом, как когда-то, уже Виктор и не помнил, кто, но какая-то красивая девушка, имя которой почему-то сейчас не вспоминалось, помешивала ему сливки в кофе.
Виктор сидел неподвижно на пеньке у входа в жилище, а мир вокруг него как живой покачивался, покачивался, покачивался...
Мир новый и какой-то светлый и тихий, и приятный даже.
Виктор, слушая рассказы Егора, слезливые по пьяни рассказы Нинки о семье о детях, сданных ею в детский дом, воспоминания Василия, и все больше проникался ощущением новизны своей жизни, проникался тем, что он, его душа в полной мере принимает этот мир, простой откровенный и искренний.
Такой новый, такой необычный, а главное свободный мир, мир солнечный, лесной, пахнущий березовой рощей, по которой так маняще и призывающе шумят и проносятся поезда, товарняки, пассажирские, электрички, предлагая дальше и больше, предлагая путешествия и обещая новые впечатления, новые места, новые знакомства.
Нет, говорил себе, нет вот это и есть моя мечта, моя жизнь, да я создан для нее или она для меня, неважно. Неважно это. Важно вот то, что есть сейчас. Вот это солнце. Эта полянка.
Эта старая школьная парта, на которой он не вмещавшийся в нее, вытянул ноги, но с таким удовольствием сидел и слушал шелест листьев, стук вагонных колес, щурился от яркого солнца, которого он не видел с неделю.
Виктор вздохнул полной грудью, вздохнул с радостью, свободно, может быть впервые в жизни так спокойно и уверенно.
Все.
Он принял решение.
Никуда он не пойдет. Никому он не будет мстить. Ни с кем он не будет бороться. И вообще он наплюёт на все эти блага, работы, заботы.
Он будет здесь в этом мире. Он останется здесь в этом свободном мире. В мире, который ни от кого не зависит. В мире, в корт никто ни от кого не зависит, в мире, где каждый идет своей дорогой. Где каждый сам по себе. где каждый свободен от все, и никто никому ничего не должен.
А то, что нет постоянного места жительства, то, что нет документов, так в этом вся сила в этом вся красота и в этом вся соль его нынешнего существования. Он свободен. он счастлив.
Он один.
Он БОМЖ!
- Эй, - услышал он голос Василия, - бери сумки, пошли. Пойдем в продовольственный. Сегодня просрочку выносят на помойку. Надо успеть.
Шли не быстро. Кто-то зевал, кто-то, протирая глаза. Не было принято в их компании умываться. Да и негде. Так, встали, в кусты сходили, отряхнулись, волосы, скатанные от грязи, пригладили и вперед.
День сегодня особый. Солнце только что появилось над тем местом, где должна быть река, легкий туман, еще не развеявшийся с ночи, остался позади в оврагах у березовой рощи. Впереди просыпался город.
Василий загрузил всех: Нинке дал две редушки, Егору мешок из-под сахара, и Виктору тоже, несмотря на его хворобу, не отошедшую после падения с моста, тоже дал две небольшие сумочки.
- Куда идем-то? - спросил Виктор, потирая все еще ноющее плечо.
- Куда надо, туда и идем. - огрызнулся Егор.
Виктор уже привык к его косым взглядам, после того как Нинка громко рассмеялась над рассказанным Виктором анекдотом.  Но Виктор уже перестал обращать внимания на этого длинноного, длинноволосого хлюпика с вечно шмыгающим и сырым носом.
Виктор уже понял: парень нытик, ни на что не способен и к Нинке относится как-то уж слишком по сыновьему, тихо глядя на нее влюбленными глазами.
- Да не тебя спрашиваю. - тоже слегка огрызнулся на него Виктор, - Василий, так куда идем-то?
- Да ты иди, куда все идут. - ухмыльнулась Нинка, подхватив Егора под локоть, - с нами не пропадешь.
Васили с Виктором немного поотстали. Вот Василий и рассказал.
«Что-то у меня бессонница была, и он часика в четыре утра как-то отправился на незанятую еще никем, недавно организованную помойку. Вернее, как сейчас модно называть место сбора бытового мусора, что на Блюхера, да почти рядом в Хлыновицей. Контейнер тут поставили недавно и бомжующая братия еще не успела его поделить.
Но на подходе увидел какие - странные вещи. Стояли два жигуленка недалеко. А женщины выносили из соседнего магазина ящики и складывали рядом с контейнером. Два мужика забирали из ящиков пакеты и носили в машины. Василий подошел к дворнику с метлой, стоящему у угла дома.
- Что это? - кивнул он в сторону контейнера.
- Да вот просроченные продукты делят.
- А тебе что, не дают?
- Не. Гоняют.»
Василий кашлянул и оглянулся на отставшую парочку. Нинка с Глебом весело смеялись.
- А у меня, - продолжал он, - в этом магазинчике одноклассница работала. Вот я и к ней. И, не поверишь. Решили проблему с питание. Два раза в неделю продукты они выносят сюда к контейнеру, а Валька нам отдельный мешочек чуть позже выносит, когда уже мужья этих воровок разъедутся. А в мешочке крупы просроченные, хлеб черствый, ну с плесенью иногда, консервы тоже, мука. Ну в общем даже и молочка бывает. Дружили мы с ней в школе. Жалеет она меня.
- Так что ты, Витя, не бзди. Больше не придётся тебе колбаску или курочку с червячками да с рощениками жевать.
Он похлопал Виктора по плечу.
А Виктора снова чуть не вырвало. Как вспомнил свой тот первый завтрак в этой дружелюбной к нему компании, приютившей его в тяжелые дни неудач.
Еды набрали. На неделю хватит. Довольные разбирали, раскладывали по полкам, да мешкам.
Когда эта просрочка кончалась, снова шли к церкви.
Вообще-то, церковь выручала.
И не только за счет прихожан.
Иногда батюшка собирал их в нижнем приходе и проводил беседы.
-Да, - говорил он, - вы нищие, вы попали в трудную безысходную ситуацию, у вас нет документов, у вас нет жилья, но не нищие духом. у вас есть стремления, у вас есть желания. И у вас есть вера.
- Выпить бы, - крикнул кто-то.
Батюшка не обращал внимания.
-И мы с нашими прихожанами решили помочь вам. Приютить. Мы вас накормим. Мы каждому из вас постараемся помочь.
- А от нас то, что надо? - спросил тот же явно не протрезвевший еще голос.
- Нам?
Батюшка задумался. Посмотрел куда-то вдаль. И тихо произнес:
- И вы нам поможете. Вот храм старый надо бы от кирпича битого, да мусора всякого почистить. В труде и успокоятся души ваши неприкаянные.
Воцарилась тишина.
- А что братцы? Дожди, осень. Опять так холода близко. Почему бы не помочь батюшке, приходу православному. А что думаете?
Василий оглянулся, строго посмотрел на бойкого и спросил:
- Да работывали мы же. вот в районе соседнем жили долго. Спасибо приходу и батюшке тому. Только вот все они нас перевоспитать хотели. Все уму-разуму учили. На службах стоять заставляли до конца. Это какой ж бомж выдержит такую неволю? Так и мы и сбежали оттуда. Нам ведь, что? Нам ведь, батюшка, свобода наша важнее. Вера тут у нас есть. У каждого своя. Но мы ведь бомжи не просто по причинам всяким мирским, мы по большей части добровольно же бомжуем.
Батюшка переглянулся со своей помощницей.
- Знаю, знаю. Слышал о вашей помощи батюшке Владимиру и приходу его церкви Михаила Архангела, что от Радужного недалеко. Спасибо вам большое помогли тогда хорошо.
И не ответив на вопрос Василия, больше похожий на просьбу, продолжил:
- Так вот так и сказано в Писании (Евангелие от Матфея 5:3, 5:42) «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное… …Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся".  Рассмотрим блаженства, переданные нам со слов Христа евангелистом Лукой, более подробно. Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие (Лк. 6, 20). В греческом языке есть два слова, обозначающие «нищих»: «пенес» — это трудящийся человек, у которого нет ничего лишнего, человек не богатый, но и не нуждающийся; и «птохос», что означает полную и крайнюю нищету. Именно второй вариант и использует евангелист Лука.
А многие из вас, слышал я, мастера хорошие по плотницкому делу и вообще по хозяйству.
Так что думайте братовья. А мы с Прасковеей, пожалуй, и пойдем.
Постепенно вся эта шокирующая экзотика бомжеватого обихода становилась "своей" и уже не пугала Виктора ничем: ни ничегонеделанием, ни ничегожеланием, и даже желание  вернуться в мир привычный, красивый богатый, не пугала уже и не вызывала брезгливости грязная нестиранная уже неделю своими руками в соседнем заросшем ручье одежда, ни постоянным и уже давно привычным чувством то ли голода, то ли скромного желания просто что-то перекусить, которое собственно и двигало их к большим металлическим мусоросборникам рано по утрам, пока на улице тихо и все спят.
Хорошо, что провел Медведев реформу энергетическую, самую простую и самую эффективную в России, такую что у них здесь, в средней полосе России, уже в половине второго ночи начинало светать и всходит солнце.
Это очень интересно и забавно. В 9 часов вечера уже ночь, темнота, хотя никто еще и не думает спать в городе. А в два часа "нате те пожаста" солнышко из--за реки уже улыбается.
Улыбались и бомжи. Это хорошо, когда светло, а людей нет. Тихо. Можно не спеша порыться, не спеша повнимательнее приглядеться к мусорному баку, привычному, знакомому кормильцу.
Но золотое время у нашей бригады, продолжал поучать Василий, это пять часов сорок пять мнут, когда из магазина продавцы выносят ящики просроченных продуктов.
Чего там только не бывает: и крупы, и хлеб заплесневелый, просроченная молочка, даже железные банки консервов. И после того, как родственники продавцов наберут себе и уезжают на машинах разрешено нам подходить и забирать остатки.
Это праздник для. Правда бывает это нечасто. Раза два в месяц. Но все равно на несколько дней вся наша котла обеспечена продуктами. А что касается овощей там лука, картошки морковки, то мы тоже здесь не печалимся.
Идем на овощную базу к Ибрагиму. У него всегда рабочие руки требуются. То на переборку гнилой капусты, то на упаковку в сетки пригнанной с юга фуры с мандаринами, яблоками, помидорами.
Нет, покачал он головой.
Летом и осенью мы живем хорошо.
Чем больше приглядывался Виктор к этой семейке, приютившей его, тем более добрел душой.
Нинка - подружка Василия и Егора. И обоих она любила. И оба добивались ее улыбки хорошего отношения. И не враждовали друг с другом.
Разве бывает такое?
В мире бомжей бывает всякое.
В том числе и такие платонические и чистые отношения, как у Василия и Егора с Ниной.
Егор боготворил ее как свою маму и относился бережно и нежно, а Василий, заботился о ней как о своей дочке и жалел ее за такую неудачную и не сложившуюся ее судьбу.
Нина снисходительно принимала ухаживания Егора и с благодарностью почти отцовскую заботу Василий.
Виктор своим появлением как-то разрушил этот сложившийся мирный ход их незамысловатого бытия, заключавшегося в добывании какой-никакой еды, выпивании традиционных боярышников и других лечебных настоек на спирту, просыпанием, опохмеливание и снова поиском пищи.
Нарушил их негласный добровольческий союз свободных ни от кого независящих людей, у каждого из которых было темное прошлое, неудачное, понурое, порой стыдливо тайное, закрытое не только от других, но и порой от самого себя, упорно твердившего: "Ничего "этого" не было в моей жизни, я свободен, я временно вот так поживу, а потом у меня все будет хорошо: Нинка найдет мужа, доброго и работящего, заберет из дет дома своих двух дочек, и заживут они счастливо и богато.  Муж-то работящий будет. Да и сама Нинка работящая никакой тяжелой работы не будет бояться, если надо в доярки пойдут.
А я, мечтал вечерами Глеб, как мой друг Васька, найду даму с квартирой, которая будет мне, как мама. Я буду работать на заводе, токарем или слесарем. Токари сейчас много зарабатывают. Пойди - как поищи, кто хочет у станка стоять 8 часов. А я сообразительный. Я и станки с ЧПУ могу освоит. И заживем мы... Красиво и богато. Она мне родит сыновей. И мы с НИИ будем хоть на рыбалку и играть в футбол.
Мечтал о спокойном будущем и Василий. Вот вернется он в свой город. Возьмет кредит. Купит гараж и откроет свое дело. Кухни будут собирать, да мебель всякую. А потом, когда дело пойдёт и производство свое небольшое откроет. А когда деньги появятся то и семью попробуем создать. Надо чтоб женщина была знающая бухгалтерию. Вместе вот и подниматься будем.
Как – то случайно Виктор подслушал разговор Егора и Нинки. Была уже ночь. Они сидели на старой школьной парте и смотрели на небо, на дольние огни большого города.
- А ты хотел бы побывать на Луне?
Егор хмыкнул.
- Не.
- А я хотела бы. И нет так, как Пересильда эта, на станции, а на самой Луне, чтобы на землю оттуда посмотреть. Красивая наверно Земля наша оттуда.
Виктор, сделав свои дела, снова залез в люк, бухнулся на свой топчан и подумал: и люди вроде страшные, грязные, неумытые, на все положившие, а посмотри – ка, какие романтики…
Любая смена обстановки, привычного режима, ритма жизни, к которому привык, требует како-то периода адаптации. Виктор в этой компании бомжей, живущей странной семьей на краю города, уже четвертый день и только сейчас начинает привыкать к этому свободному ничего и никого не обязывающему быту.
Здесь, на краю города нет улица, нет фонарей. А значит уже в семь тридцать и в восемь часов вечера такая темнота, что по ощущению это наступила уже глубокая ночь.
А там, в городе, выйдешь в 12 часов ночи, светло, кругом   фонари и неизвестно от чего светлее и веселее от фонарей, снующих тут и там горожан с дивайсами, либо от огромной массы фар, проезжающих туда и сюда автомобилей, причем их даже ночью бывает так много, что перед светофорами выстраиваются длинный очереди ярких фонтанирующих фар или красный пар фонарей.
А шум, и гул, а то и музыка, бухающая на всю улицу, из какой0нибудь задрипанной кавказской копейки, семерки или восьмёрки.
И не подумаешь, что уже давно ночь. Ё-моё, это день, вечер или утро уже?
Здесь, вечная темнота уже с восьми часов.
Черная ночь, черное небо, а если нет облаков, то совсем уже наглые совей бездонностью и вечностью россыпи звезд.
Самое время под слабый свет потрескивающей парафиновой свечи читать учебник по астрономии, найденный им на очередной помойке. Тоже себе Юомж Мечтатель.
- Я давно к тебе приглядываюсь. – как – то подошел к нему Егор, - и никак не пойму, ты кто? Ты не наш. Ты сам себе на уме.
Виктор молчал. За полгода бытия в такой компании он привык молчать и молчать. Не отвечать на вопросы. И вздыхать. Это было его коронным стилем. Вздыхать тяжело, глубоко, даже неистово.
Так вздохнуть, что любой собеседник настолько проникался этой тоской, невыразимой тоской, горькой синевой печальных глаз, так проникался, что у него сразу пропадал всякий интерес к продолжению беседы, исчезали вопросы и интерес к этому своему соседу, соседу временному, как все временно в этой жизни.
Настолько проникался, что тоже, как Виктор, вздыхал и, махнув рукой, просто отходил.
Иногда показывая кому-то неведомому и, может и себе небольшой скромный полукруг у своего тоже заросшего и такого же грязного как у Виктора виска.
- Бедный человек.
А Виктор довольный тем, что теперь никто его не донимает ни вопросами досужими, ни вниманием излишним продолжал заниматься своим делом: то ли собирать алюминиевые банки из пахнущих отходами бачков, то ли скручивая листы картона, ломая картонный коробка, или засовывая грязные сорванные кем-то со стены квартиры старые обои (тоже будут сданы во вторсырье).
Как-то после очередной разборки с двумя случайно забредших на их территорию доходягами, усталый от возни с ними и глядя как эта парочка хромая, поддерживая другу друга уходит от их законного места на свалке, Василий, внимательно посмотрев на Виктора сказал:
-Так ты правда, сильно головой стукнулся, или косишь?
Кого, кого, а своего спасателя Виктору обманывать не хотелось.
Да и за эти два месяца, что он здесь пробыл уже начинали надоедать, отпуск и смена обстановки в его ситуации просто были необходимы.
Но вечно бомжевать здесь, в соседнем городишке, Виктор не собирался.
Вопрос соседа снова всколыхнул душу.
Вспомнился тот несчастней день, когда он всего за один день лишился всего, всего, что заработал, всего, что нажил к своим сорока пяти: и коттеджа, и квартиры, и любимой женщины, когда предательство своего близкого менеджера, кого он в свое время спас от гнева братвы, выучил на юриста, на свою голову.
Но самое обидное не это. А то, что его цех, его мебельный салон, по сути, второй в городе по величине, отошел вот так спокойно одним росчерком его Виктора рукой неизвестно к кому, лишился машины. Лишился всего.
И тот вечер всплыл в памяти. Ночь. Мост. Река.
Если б не этот бомж, где бы он был, куда бы уплыл в ночных мутных и холодных водах реки.
Нет, кого - кого, а Василия, вытащившего его на песок и пригревшего, он обманывать не будет.
- Было дело.
Как – то и с Егором разговорились. Сидели вечером поздним все миром, на звезды смотрели.
Егор и стал рассказывать.
Медленно. Как бы то ли вспоминая без всякого сожаления ту жизнь, прежнюю, то ли рисуясь и бравируя перед Виктором своей бывалой "бездомностью".
Иногда Виктор, стараясь делать это незаметно для своего нового собеседника, сдувал как бы в сторону волны стойкого запаха перегара, пота, вообще какого-то непонятного вонизма, исходящего от всего Егора целиком. Спасал легкий ветерок с реки.
 - Как я стал бездомным? Учился я хорошо. Жил с мамой. Все было нормально. Но потом с пацанами подрались. Попал на два года. Отбыл от и до. Вернулся, а мамы нет. Дом сгорел. Старый был. Стоял в самом конце деревни.
Вот тогда все у меня в жизни что-то и перевернулось.
Поехал с другом в город. Устроиться хотели на работу. Но со справкой меня не брали никуда. А документы в доме сгорели.
Поздний ребенок, Егор, был долгожданной радостью для своих родителей. По тем временам появиться у мамочки за сорок было просто чудом для первородящей. удивлялись врачи, радовались мать и отец.
Отсюда и все остальное.
Вся остальная последующая жизнь его была сплошным праздником, сплошным баловством, сплошным счастьем.
Так может продолжалось бы всю жизнь. Есть такие люди. Они гордятся тем, что их "поцеловал" бог, и они не обманывают, нет они не хвастаются. У них действительна по жизни все хорошо, все идет своим чередом. И достаток, и деньги.
Все прибывает к ним как бы само собой без всяких усилий, без всяких забот.
Вот и Егора долгое время казалось - "бог поцеловал".
Да заболела мать. Да потом через годик ушел за ней и отец.
И все. И покатилась его судьба. Куда-то вниз.
А куда Егора и не интересовало.
В армию он не пошел. Что-то с ногой, когда в детстве упал с лошади.
Ну и ладно. Не очень и хотелось.
Дом содержать не умел. Запустил.
Приехала тетка, мамина родная сестра, поувещевала, поувещевала, да видит, толку нет.
Переехала в дом со всей своей семьей.
Модно тогда было из города в деревню переезжать. Экзотики горожанам захотелось
А Егор?
 А что Егор? отправился с другом, таким же неприспособленным к жизни пьянчужкой на заработки в Московскую область. Где-то поработали разнорабочими. Что-то и заработали.
Но и это им надоело.
Прибились к группе бомжей на Ярославском вокзале.
Но попали в жесткую такую иерархию, где и деньги надо было зарабатывать попрошайничеством и старшому отдавать.
А так никто тебя ни кормить, ни прикрывать не будет.
Надоело.
Друг Ванька где-то затерялся на московских улочках.
С ним даже история такая вышла. Слышал о ней Егор, да что-то не очень поверил. Не бывает так. Что за сказки в наше время.
Но с удовольствием потом по нескольку раз рассказывал эту историю постоянно всем, кто по его бомжевой дороге оказывался рядом.
А вот Егор никак его не принимал. Сразу как-то подозрительно с явным оттенком неприязни относился с Виктором.
Никак он не мог себе представит, чтобы человек, имевший свое дело, живший богатой и счастливой жизнью, не знавший ни бедности, ни недостатка вдруг взял вот так все бросил, и влился в их кампанию неудачников.
 А себя Егор считал именно таким.
И в неудачах своих винил только обстоятельства. И то, что отобрали его дом наглые соседи - полуродственники, десятая вода на киселе, и то, что не сложилось у него с семьей, и то, что зла он от всех этих несуразно и неправильно именно на него вывалившихся обстоятельств. Потеря паспорта. Увольнение с работы.
Вот у него Егора действительно обстоятельства. Действительно, он после смерти сердобольной своей мамочки остался гол, как сокол. А этот?
Купался, купался в богатстве и вдруг на тебе. В бомжи подался. Сироткой притворится.
Нет. Ту что-то нечисто.
- Может, убил кого? Вишь взгляд какой тяжелый бывает. Прямо смотреть в глаза ему страшно. - шептал он Нинке в тишине своей теплой котельной хаты, под звук падающих капель воды и похрапывание Виктора, и усталое сопенье Василия.
Нинка ничего не понимала из его горячего шепота. Лишь успокаивала, похлопывая грязной рукой по плечу.
- Спи уже давай. Завтра рано вставать. К магазину к пяти часам надо.
Как-то, после очередного похода, под большой пачкой картона, Егор разоткровенничался:
- А я выбрал себе эту жизнь сам.
Виктор оглянулся, поправив два обломка тяжелой чугунной трубы:
- Ты выбрал сам? - спросил он, удивившись так, что даже остановился.
Егор, усмехнувшись невесело, покачал головой и отхлебнул из картонного мятого сточника холодный давно остывший чай.
- Да.  это мой выбор. И я не жалею о том.
Помолчали.
Виктор вспомнил, как он оказался здесь, в мире, незнакомом ему ранее, в мире людей без прошлого, без судьбы, без будущего, в мире бомжей.
- А что, - усмехнулся он сам себе, - мне нравится даже здесь. Живут люди спокойно, тихо, никому не мешают. Металлолом, бумагу, картон да бутылки собирают. Сдают. Деньги получают. Питание покупают. А вот в трех магазинах им удалось договориться, даже не знаю как, им просроченные продукты даже дают. Из тех машин и коробок, что для свиней предназначены. А там чего только нет: и йогурта, и сметана и другая молочка, и выпечка, и хлеб заплесневевшим. Ну и что просрочен. Вкусно. Даже он, Виктор, постоянный посетитель "Конюшни", самого элитного ресторана города, и то привык, приспособился, ни разу не траванулся.
И вообще, - Виктор вздохнул с каким легким и глубоким удовлетворением, оглянулся на этот тихо и спокойно шумящий лес, стройными рядами и аллеями вытянувшийся вдоль железной дороги, на мягкое и показавшееся ему таким удобным кресло, - и вообще, а почему бы и не пожить какое-то время с ними? Мужики спасли, приютили. Поживу, оглянусь.
Он потянулся. Подмигнул выходящему из-за легкой беленькой тучки солнцу, и повторил:
- А что. А вот и поживу. Ведь я тоже сейчас кто? без документов, без денег, без всякой собственности, без всего, брошенный всеми. Без фабрики.
Вот здесь радужные мысли его сразу исчезли. Налетела новая тучка. Подул холодный ветер. Он тряхнул головой. Забыть. Забыть надо все прошлое.
Вздохнул и полез по холодной железной лестнице вниз, к ним, к себе. Пахло вкусным гороховым супом из просроченных пакетов. Вкусно.
- Ты знаешь, если нас назвать профессиональными бомжами, то есть людьми, живущими в свое удовольствие за счет жалости других, то мы в этой сфере не одиноки и не являемся изобретением сегодняшней российской действительности.
- Как это так? - Виктор даже забыл о том, что он должен коверкать хоть немного свою речь, смахивая немножко на чуть тронутого, ударившегося когда-то головой. Вот уж удивил Егор. Не ожила Виктор от этого реально юродивого пацана такое услышать.
- Да. - спокойно продолжал Егор, разрывая пакет просроченного горохового супа и принюхиваясь к его содержанию.
- А нищие на Руси и на Киевской, и на нашей всегда были.  Ты что думаешь, раньше рай был?
Да полны были наши города и села нищим, «каликами», «юродивым». Да   испокон веков были они на Руси. И не то, что сейчас! Сейчас нас, по сравнению с теми временами, сущие единицы. Раньше толпами нищие ходили по Руси. А сейчас что? Мы, бомжи. Да нас никто не видит. Посмотри, как мы устроились. Большой тепловой узел. Никому не мешаем. На глаза не шаримся. Иногда нас пускают профнищие городские к храму. Но мы туда и не стремимся. Там другие. Там у них все прописано. Там бизнес. А мы больше по помойкам, по свалкам, по металлолому, по картонным коробкам, по бутылкам пивным. Мы знаем, какую пользу обществу приносим? Были бы у нас в России зеленые, нас бы на руках носили.
Виктор всегда удивлялся этому бомжу.
Всегда Егор че нибудь да удивлял.
Сейчас вот целую лекцию прочитал про нищих на Руси. Интересно, кем он был в прежней жизни?
Прочитав как – то в городской газете «Про город» о социальном приюте в Вересниках, он решил сходит, посмотреть, посоветоваться. Осень и зима не за горами.
Приют ему сразу не понравился. Старый одноэтажный барак. Господи, не с войны ли тут стоит. Открыл старую покосившуюся противно скрипящую дверь и осторожно вошел.
Первая дверь налево с большой щелью, с выбитой внизу дырой тоскливо приотворилась. Видимо, в комнате была открыта форточка или окно.  Порыв ветра и заставил ее скрипеть.
- Заходите, заходите. - пригласила его тетенька в синем халате.
Сидевший прямо перед входной дверью старый и седой охранник в черном тоже кивнул головой. Но как-то не очень дружелюбно и пристально рассмотрев Виктора.
Виктор сел на старый табурет. Смиренно, как и учил Василий, сложил на коленях руки.
Женщина посмотрела на него устало, но приветливо и как-то по-доброму. Это было необычно.
Виктор уже привык к взглядам другим, совсем другим, брезгливым, отчужденным, иногда напуганным, но чаще пренебрежительно-унизительным. А как иначе можно смотреть грязного, немытого, одетого в какое-то рванье человека с лицом, почерневшим то ли от солнца, то ли от ветра, то ли от грязи.
И не обижался Виктор.
Ну и смотрят, ну и морщатся, ну и отодвигаются брезгливо. Ну и ладно. Ну и бог с ними. Они другие. Они из другого мира, из того, про который он уже и забыл. Знал только, что есть он, другой мир, где-то там, далеко, не здесь.
Виктор взглянул на табличку: "Социальные услуги для лиц БОМЖ и лиц, освободившихся из учреждений уголовно-исполнительной системы".
Находиться рядом с уголовниками? Ну уж нет. Он свободный человек. Он БОМЖ и в таких услугах не нуждаются.
Он встал.
- Извините, - посмотрел с благодарностью на женщину, - мне надо выйти.
- Куда же вы? Ведь я вам еще ничего не рассказала.
Он встал. Осторожно зарыл дверь. Помахал рукой сердитому охраннику. И вышел.
Нет, это не то. Распорядок. Шесть коек в комнате. Принудиловка. Это как раз то, от чего он сбежал. От обязательства, от скукоты, он нежелания быть рядом с тем, с кем рядом ты быть не хочешь и не можешь.
Еще раз оглянулся на это допотопное старое деревянное здание, напоминающее скорее послевоенный барак, чем приют социальный.
А кто-то ведь отчитывается наверх, - усмехнулся он, вспомнив слова из газетного отчета, - Социальные услуги лицам без определенного места жительства предоставляют 12 межрайонных и 4 комплексных центра социального обслуживания населения, 1 специализированный центр для лиц без определенного места жителььства.
Кроме того лица без определенного места жительства, частично или полностью утратившие способность к самообслуживанию, принимаются на социальное обслуживание в стационарные организации (отделения) социального обслуживания.
- Красиво звучит. - усмехнулся он.
И отправился обратно, в город, через свой ставший уже почти родным мост, по берегу реки, через Блюхера, по железной дороге, на свою ставшей почти родной и привычной улицу Тимирязева, к регулярно проезжающим поездам, запахам угля из проносящихся мимо вагонов, манящих туда, в даль, в тепло, на юг.
Нинка принесла котенка. Маленького мяучку. И так полюбила этого маленького бездомного пушистого черненького комочка, что в последнее время постоянно таскала его с собой, прижимая грязными немытыми, почерневшими от грязи руками к себе и все приговаривала:
- Миленький мой, маленький мой, пушистенький мой.
Мужики, улыбаясь, переглядывались.
- Ишь, пробило ее. Это с похмелья. - посмеивались понимающе они, глядя на прослезившуюся Нинку. И действительно, она так растрогалась, что слезы катились по ее красным то ли от холода, то ли выпитого вчера магарыча, даже таким красным, что казалось лилово-сиреневым щекам.
Она была грязная в мятой запачканной глиной фуфайке, с растрепанными полуседыми полосами, в неизвестно какого цвета платке, и, если посмотреть со стороны даже страшная в своих больших резиновых сапогах и брюках, подобранных на вчерашней помойке, но уже порвавшихся на правом коленке. Но в этот момент. Но котенок, поглядывая то на мужиков, то на нее своими зелененьким глазками только мурлыкал, то ли от тепла ее коричневых от грязи рук, то ли от выглянувшего солнца, то чувствуя тепло ее исстрадавшейся Нинкиной души, словно чувствуя доброе биение ее истосковавшегося по детской ласке сердца.
Вот и сегодня Нинка взяла его с собой. За картоном, за металлом, да мало ли что можно найти на далекой городской свалке.
Светило солнце, и вся компания все ближе подходила к главной городской свалке, что была за деревней Урванцево на большом холодном продуваемом со всех сторон глиняном поле.
Идти было трудно. Глина чавкала под ногами. Но ободренная солнцем, да и этим непривычным им пронзительно детским мурлыканием черного пушистого комочка и цветущей Нинкиной улыбкой компания все ближе подходила к упавшему с противоположной стороны деревни забору.
вдруг со стороны деревни большим скачками размахивая грозно большим ушами и черным хвостом к бросилась собака. Виктор успел оглянуться. Страшно большой черный алабай все ближе и ближе. Молча, не тратя силы на лай, большими прыжками приближался к ним.
- Василий! - крикнул Виктор смотри.
Васили оглянулся.
- Да не было тут никогда охраны, тем более собак., - ты думаешь к нам?
- Парни, смотрите, - Егор показал на дорогу. Там на краю деревни стоял большо джип и три толстых в кожаных куртках лысых мужика свистели, махали руками.
Ветер доносил их визгливые крики:
- Ату их, ату, Барс!
- Развлекаются, шпана, - зло подумалось Виктору.
- Егор! - крикнул он, - оглядываясь в поисках какой-либо палки или дубины.
Егор побежал к Нинке. Но она была далеко впереди и ничего не видела, и не слышала.
Тем временем алабай, не обращая внимания на Виктора и Василия, сменил курс и помчался прямо на Нинку с котенком. Она, увидев собаку, остановилась.
- Нинка, - кричал бегущий к ней с вырванной осинкой Василий, - Нинка, бросай котенка!
Нинка посмотрела на Василия, на бегущего к ней Егора, на приближающуюся собаку, отрицательно помотала головой и в последний момент быстрым движением спрятала своего любимого котика в фуфайку, и придавленная огромной туше алабая рухнула вниз лицом.
Похоже собака не чувствовала боли. Васили и Виктор колотили изо всех сил. Она не выпускала фуфайку.
Подъехал джип.
Подвывая и прихрамывая, собака отозвалась на приказ хозяина. Он быстро накинул на нее ошейник, и вся компания, испуганно поглядывая на неподвижно лежащий комок фуфайки, на разъяренных стоящих с палками наготове Василия и Виктора быстро залезла в машину и, разбрызгивая комья грязи, умчалась.
- Сволочи, нелюди, - плакал Егор, наклоняясь над Нинкой.
- Бандиты. - сказал Виктор. - Я их знаю.
Подошли к Нинке. Разорваны рукава. На голове кровь. Дышит. Живая. Из-под фуфайки попискивал ее любимый котик. Хорошо, что на шум прибежал из крайнего дома хозяин. Перевязанную всякими лоскутками Нинку положили ему на заднее сидение старенько Нивы. И Иван, так звали жителя деревни, отвез ее в больницу.
Василий и Виктор сидели на берегу реки. Начало сентября. Скоро холода. Сидели молчали. Егор дежурил у Нинки в больнице. Котенок смирно сидел на коленях у Василия.
- Я, - Василий задумался, как прицениваясь к собеседнику и думая говорить или нет это. Но взглянув на Виктора, оценив заинтересованный вид, продолжил, - я, ты можешь не поверить, основатель и долгое время гендиректор известной мебельной фирмы. Может слышал?
После этих слов последовало название известной не только в соседнем регионе мебельной фирмы, моделям и успехам которой Виктор всегда завидовал. А однажды даже просто срисовал один из диванов и успешной продал по высокой цене, сказав богатенькому клиенту, что тот самый, что это той самой фирмы, что только вчера его привез из Нижнего.
И теперь, оказывается, этот чмо, считающий себя главным в семье бомжей, этот грязный и оборванны бомж по имени Василия имеет какое-то отношение к знаменитой на весь край фирме. Нет. Финтит парень. Заливает.
- И под брэндом liht&hаll
- Да, диванчики у нее под миллион, - произнес Виктор.
Василий снисходительно посмотрел и удивился.
-Ух ты парень, что знаешь-то. И откуда?
Виктор не стал вдаваться в детали. Ну так, это. Случайно. В магазинах видел. Не рассказывать же, что ты известны в городе предприниматель, что своими руками создал и долгое время руководил мебелью фабрикой, создав свою сеть магазинов. Шутка ли три магазина в таком маленьком городе. Был владельцев. Пока не отобрали. Вернее, пока сам не передал печать, устав. За долги. Глупо все. Вот наделал долгов. Это хотел модернизировать, другое.
Тень печали, пробежавшая по лицу Виктора, не осталась незамеченной.
Василий спросил: -
- Что видал? В магазине небось? Жалеешь, что не купил? Нет, парень, не по карману тебе моя продукция.
- Твоя?
- Была моя. Была.
- А что сейчас?
- Что, что. Рейдерство обыкновенное. Прячусь я здесь у вас. Надо было мне месяца на три исчезнуть. Очень надо было. А вот сегодня, после случая с Нинкой реши я вернуться. Заново начну бизнес. Пойдешь со мной? Ты я вижу, парень толковый и в мебели секешь?
После смерти Нинки как-то незаметно улетучилась вся романтика свободной незамысловатой бомжовской жизни, о которой он так мечтал в начале лета. Что за жизнь? Вечно голодный. Если не пьяный, то с похмелья. Что за жизнь, когда тебя все унижают, брезгуют, то, пользуясь твоей безвыходной ситуацией, бесплатно заставляют работать за жратву, то собак на тебя травят.
Нет тут романтикой и не пахнет. Нисколько.
И сердце что-то тоскует по нормальному быту, по боевой работе, по проектам, которые продолжали все это время зреть в голове.  В город возвращаться нельзя. А вот в Нижний с Виктором почему бы и нет.  Да и бандитов этих, что алабая натравили, найти бы, проучить.
Виктор поставил на кирпич алюминиевую кружку с недопитым чаем, посмотрел в глаза Василию и тихо спросил:
-А Егор?
- А что Егор? С собой возьмем. Парень толковый.
Виктор задумался. Вспомнил все, что с ним случилось за два месяца. Протянул Василию руку:
- Согласен. Едем!