Муравьиная жизнь предначертана свыше,
Свой мужицкий рассудок осилю я вплавь.
И в моей от безделья съехавшей крыше
Заплескается рыжая, мутная ржавь.
Темнота. Ничерта в темноте я не вижу,
Ничерта в темноте разглядеть не могу,
Словно в брюхе свербит застарелая грыжа,
Словно лютая пуля застряла в мозгу.
И височная боль, словно острая финка,
В спальне плавает вязкая, терпкая грусть.
По любовям своим отыграю поминки,
И конечно, по-свински, наверно, напьюсь.
Перед вечностью взор замирает в томленьи,
Вот ведь знаешь, что смертен, а хочется жить.
И по комнате бегая в жутком волненьи,
Как побитый щенок, начинаю я выть.
От избытка вина заблевал всю квартиру,
Красоту бытия так и не поняв ладом,
И меня, матерясь и достав из сортира,
Санитары свезут на леченье в дурдом.