Не очень смело, но всё равно обо мне.
Может быть такое, что я родился в рубашке. В точности я этого не знаю, и главное ни кто об этом мне ни когда не говорил. Но мне теперь очень кажется, что точно, я родился в рубашке. Очень интересно, почему мысль о рубашке мне до этого не приходила в мою голову ни разу. И вот, когда мне исполнилось 76 лет, четыре месяца и 20 дней, я вдруг ни с того, ни сего подумал, а не в рубашке ли я родился. Задумался я. Я не являюсь баловнем судьбы. Но судьба моя ко мне благосклонна. За семьдесят с лишним лет, а некоторые из этих лет были годы не простые, ни одна пуля меня пока не клюнула. А реальная возможность была. Но пронесло. С другой стороны три разных ножа и в разное время, вошли в моё тело. Ещё один нож, целивший мне в живот, я чудом отбил.
Бывал я и в разных переделках, в авариях, но выносило меня как то. Всего не описать, да и вспомнить не просто. Вспоминается сопливое детство. Широко открытые глаза. Всё ново и всё интересно. В то же время, всё страшно. Вон собака как то смотрит, лает и, наверное, укусить хочет. Там в сторонке Толик, он постарше и тоже хватает с земли куски сухой, засохшей грязи, размахивается и бросает. Тоже страшно. Здесь мама ругается, что - то я не так сделал, или не сделал. Грозится мама всеми карами. Но это не очень страшно. Мама поругает, потом пирожок даст и пожалеет.
Пролетают годы. Школа, коллектив. Новые отношения. Место в коллективе, ниша, занимается сама. Каков ты, такая и ниша. Умишко пока не прощупывается, друга настоящего пока нет. Ведёшь себя в толпе, не так, как надо бы. Надо быть смелым. Говорить правду. Помогать другим. В трудную минуту не жалеть себя. Тогда и место твоё будет среди первых.
Ну а если я где то струсил, а когда то и соврал во спасение, тут заревел. Ниша тут твоя, вернее сказать моя среди большинства. Их много, но мы задние. Некоторые ещё не состоялись. А другие уже и не состояться.
Меня перевоспитал случай. Учились в пятом классе мы поздно. Третья смена. Последний урок немецкий. Преподаёт бабушка, немка. Ей восемьдесят с чем то - лет. В перемену за ней ходят девочки. Приводят в середине урока. В классе светит керосиновая лампа. Полумрак. Несколько ребят в классе были переростки. Не так давно война была. Не учились в своё время. Выросли. Советская власть заставляла учиться всех. Схватили меня, эти ребятишки втроём, меня, тщедушного Федю, разложили на парте, сдёрнули штанишки. Подзывали девочек и демонстрировали меня. Я извивался, кричал, рыдал, но силы неравны. Более страшного стыда в моей жизни не было. Я месяц не ходил в класс. Думал, что все смеются надо мной. Маму вызывали, случай разбирали. Приходил строгий милиционер. Он говорил со мной вежливо, меня расспрашивал, убеждал. Мне сильно понравилась полевая сумка у лейтенанта. С войны, думал я. Говорил милиционер, что хулиганов уже наказали, и я должен простить их и ходить учиться. Я упрямо твердил ему, что я их убью.
В школу я, конечно, ходить стал. Но был я уже другой. Я перестал бояться. Я смотрел в глаза. Ни кому, ни чего не доказывал. Сказал и всё тут. Обещание убить я выполнил наполовину. Взрослые эти ребята, конечно, меня не боялись. Но смотрели насторожённо и пути наши не пересекались. Перевели нас учиться в кабинет физики и химии. Там пособий было много. На перемене одни крутили машинки, которые искры высекали, другие занимались кто чем. Я же исследовал шкафы. Нашёл бутылки с кислотой. Знал, что кислота сжигает. Мама ругала отца за прожжённые дырки в штанах. Я налил почти полный стакан кислоты и сел на парту сзади двоих моих врагов. Стали мы записывать что то - в тетрадь. Я осторожно отогнул воротник куртки старшего врага моего, из обидчиков моих, и вылил за ворот ему стакан концентрированной кислоты.
Что тут началось. Враг мой издал звериный крик, вскочил ногами на сидение парты и рухнул. Потерял сознание. Учительница убежала. Прибежал завуч. Пощупал врага моего. Схватил меня за ухо и потащил в учительскую. Там меня долго расспрашивали, пришла мама моя. Милиционер. Он спрашивал меня и записывал в блокнот. Мама плакала. Я твердил, что и тех двоих я тоже убью. Поверженного врага моего увезла скорая помощь. Скорая, это лошадка, впряженная в сани.
Враг мой болел долго, потом выписали из больницы его, дома лежал не поднимаясь. Приходил отец его. Разговаривал. Зачем я так жестоко. Мне было жалко его уже. Ненависть пропала. Но отцу его я сказал, что и тех двоих я убью. Вскоре враг мой умер.
Как я отомстил за надругательство, тем двоим, я писать не буду. Не так жестоко, но не оставил просто так позор и обиду свою.
Жить стало легче. Уважать немного стал я себя. Нравилось мне, когда я не струсил. Врать перестал. Целина началась. В жизни всё поменялось. Приехало к нам много разных людей. Пригнали тракторов новых много. Таких тракторов в МТС не было. Настало время, когда страна уже восстановила разрушенное. Сделали уже столько танков столько, что немного выпуск можно сократить. Заводы начали выпускать трактора. Папу моего перебросили работать за триста километров в другой район. Всей семьёй переехали мы туда, к нему. Школа в Тимофеевке была начальная. Четыре класса. Учиться стал я за сорок километров от дома. Районное село Семиозёрное. Удивительный край. Чужие люди вокруг. А я в шестом классе. Постепенно знакомился с ребятами. Началась простая пацанячья жизнь. Учёба конечно без маминого присмотра. Весной меня по арифметике оставили на осень. Нужно было пересдать.
Летом я с несколькими ребятами пошёл работать. С умным человеком, наверное, он был топограф, мы ездили по границам бывших колхозов, мерили эти границы лентой. А начальник наш смотрел в прибор и махал нам вправо или налево, куда ставить кол. Колхозы стали совхозом.
Мы ездили в кузове грузовика. Это был ЗиС – 5. Мы ехали по степи. Это была настоящая казахская ковыльная степь. Теперь такую степь встретит сложно. Запахали её в целинные годы. И сеет Казахстан сейчас хлеб. Тогда вспахано было ещё мало. Бескрайнее море ковыля до горизонта. Жара. Под ярким летним солнцем, ветер гонит волны, ослепительно сверкающие волны метёлок, гонит от горизонта до горизонта. Изредка видели мы в высоком небе миражи. Друг за другом идут шесть огромных возов, гружённых сеном. Возы тащат волы. По два вола на каждый воз. Мощные, сильные быки с крутыми мощными рогами. Погонщики, или точнее сказать, возницы сидели на переднем возу и играли, наверное, мальчишки картёжники. Вся эта колонна чинно и спокойно двигалась высоко в небе. Вверх ногами. Картина была цветная. В другой раз видели мы высоко в ясном небе знакомую картину. В небе стоял дом. В стороне колодезный журавль. На лужочке с зелёной травой, телёнок привязан верёвкой. К телёнку идёт девочка с ведёрком. Место это знакомое. Посёлок назывался, Диевка и в селе был один этот дом. Только всё это в небе и дом, и журавль, и девочка, и телёнок всё к верх тормашками.
Иногда видели в степи дудаков. Дудак, это такой степной страус, поменьше немного, не такой высокий. Большая серая птица. У некоторых птиц усы из перьев. Это самая крупная птица, которая летает. В учебнике дрофа называется. Дудак, наверное, народное название.
Один раз дорогу перебежало маленькое стадо сайгаков. Сайгаки, это степные козы с горбатым носом. Сайгаки быстро бегают и на бегу, прыгают вверх. Кажется, хотят оглядеть местность. Далеко в степи появился столб дыма. Костёр, наверное, подумал я. На другой день столб дыма вырос втрое. Упирался в небеса. Степь горит. Сказал наш водитель. Дня через три, пожар пришёл к нам. Неделю тушили. Даже из Кустаная людей привезли. Возили за многие километры берёзовые ветки из леса. Хлестали по огню. Сбивали и тушили пламя. Приехали из нашего совхоза автомобили бензовозы, залитые водой для тушения пожара. Один водитель усадил меня на капот автомобиля, дал мне в руки шланг и сказал, чтобы я поливал огонь водой. Автомобиль ехал вдоль огня, а я, сидя на капоте, поливал огонь водой.
Общими усилиями загнали пожар в степное озеро. Пожар в степи потушили. Но торф в озере горел несколько лет. Зимой было видно, как вдруг из озера вырывался столб огня и дыма, горел некоторое время, потом пропадал. Зимой была беда. Снег вокруг был чёрный. Бельё просушить невозможно. Сажа ветром разносилась на многие километры.
Работа по установке границ быстро закончилась. Пригласил меня на работу хороший человек. Бригадир Иващенко. Это я так смело говорю, пригласил. Наверное, отец мой и Генкин отец с бригадиром договорились. Чтобы мы без дела не болтались. Гена был на год старше меня. И вообще взрослей. И плечи у Гены пошире, чем у меня и спокойный он, какой то. Собрали нас в дорогу и в бригаду Мамы наши. В сумки положили нам по буханке хлеба, по бутылке молока, по десятку яиц и по вареной курице. Для жизни в бригаде, взял я телогрейку. И весь багаж. Взяли мы манатки, и пришли к комбайну С-6 Прицепной такой большой зерноуборочный комбайн. Комбайнер, пожилой человек и сын его, лет восемнадцати, помощник комбайнера. Поздоровались, сказали, что мы с ними поедем в бригаду. Комбайнер, дядя Вадим сказал, что он уже знает об этом. Мы загрузились в бункер. Новенький трактор, за который прицеплен наш комбайн, взревел мотором, и мы тронулись. Ехать нам надо больше шестидесяти километров. Трактор шёл тихо. На первой передаче. Его надо было обкатывать. Потом трактор побежал побыстрее. Ехали мы целый день и ночь. Я спал всю ночь. Утром проснулись. Свежесть, роса. Солнышко собирается показаться. Край неба, где Солнце хочет показаться, ярко раскрашен. День обещает быть хорошим.
Впечатлений много. Радость, что это всё на меня свалилось. Где то в уголочке думалось, что я тоже со всеми этими людьми буду делать большое дело. Я буду пахать землю. Поднимать целину.
Бригадир распределил нас. Гену посадили с трактористами, которые сдвигали сено. Меня сделали прицепщиком. Посадили на плуг. Так я начал свою работу. Пахал землю, которую ни кто, ни когда не пахал. Дело это оказалось не простое. Плуг не лез в землю, только царапал. Я крутил тяжелое колесо, пытаясь, плуг заглубить. Потом попадалась на нашем пути более мягкая земля. Плуг заглублялся по самую раму. Вспахали мы с трактористом 135 гектаров. Потом пахать запретили. Стали ждать дождя. Меня пересадили на большие грабли. Грабли таскал трактор КДП-35. Это была другая работы. Безбрежное поле скошенной травы. Трактор тащил грабли. Грабли сгребали сено. Грабли наполнялись, я дёргал рычаг, грабли оставляли валок сена и гребли дальше.
Место это было Тургайские степи. Казахский мелко сопочник. Казахский мелкосопочник, это целая географическая страна. До того, как взорвалась земля, и вросли эти сопки, здесь текла мощная река. Иртыш называется. Текла в Каспий. И сейчас можно увидеть русло этой реки. Цепи пресных озёр. Степные речушки. Долина Тургайские ворота. Сопки не очень высокие, между сопками долины. В долинах растёт хорошая трава. Траву эту косят. Трактор тащит пять сенокосилок. Косилки косят траву. На каждой косилке сидит парень или девушка, молодая женщина казашка. Тракторист тоже казах. Агрегат этот в нашем бригадном целинном обществе назывался «Ансамбль» Скошенная трава на солнце подсыхала, мы её, а это уже сено, сгребали. Потом волокуши стаскивали сено в кучи. Привезли к нам в бригаду целое училище курсантов механизаторов, и они складывали вилами сено это в огромные скирды. Курсанты привезли одну районную газетку. Я, конечно, её, газету, не читал, но разговоры слышал. Разговорам я не поверил. В умишке моём не укладывалась страшная вещь. Оказалось, Сталин предатель. Я долго думал ночью, как же может Сталин быть предателем. Сталин это всё. И кого же он может предать, если он был главнее всех. Так понимал я тогда. Теперь я вырос, прожил, учился. Состарился. Думаю немного по другому, но считаю, Сталин и сейчас нам был бы очень нужен. Недобитки и потомство недобитков поднимает голову. Надо бы навести порядок в стране.
Теперь мне очень хочется рассказать, кто же мы, люди, которые приехали в далёкую степь и решили поднять не паханую землю. Вырастить хлеб и сделать жизнь нас всех лучше. Хочется рассказать, какие это были люди хорошие. Не знаю, сумею ли. Получится или нет. Хватит ли в моём запасе слов. Попробую, попытаюсь.
Большинство людей были целинники. По призыву правительства приехали поднимать целину. Некоторые были из лагерей. Была большая амнистия. Кому оставалось отсидеть пять лет и менее, отпустили на свободу и привезли на целину. Отличить одних от других было не возможно. Работали сутками все. Кто то - залез, правда, в сельский магазин. В семи километрах от бригады был аул, где жило местное население. Жили в землянках. Такая же землянка и магазин. Воры думали поживиться водкой. Продавщица один раз в месяц запрягала верблюда и ехала в Семиозёрное. Километров, наверное, 100. Набирала товар и привозила. Население ходовой товар раскупало. В магазине были подковы, сёдла, хомуты, верёвки и прочий инвентарь. Был большой ларь с солью. Был товар, который особого спроса не имел. Ценное всё было в землянке у продавщицы. Воры крышу разобрали и ни чем не поживились. Но легенда появилась. Были и взрослые люди. Терещенко. Пожилой тракторист. На КДП 35, новеньком тракторе таскал грабли. Уникальный человек, Петро. Белорус. Могучий светловолосый парень. Удивительно честный. Жена его, пухленькая Галя. Работала поварихой. Варила нам удивительно вкусные борщи, лапши и каши. Ели мы просто на земле, сидели, лежали. Смех, шутки. Перечитываю и удивляюсь. Петро УДИВИТЕЛЬНО честный. Быть честным всегда удивляло.
Местные. Учётчик, имя я его забыл. Наверное, насколько то, грамотный казах. Человек без носа. Просто две дырочки на лице. Я был ещё ребёнок и о страшных человеческих болезнях ещё не знал. Другой, казах, точильщик кос. Косы, это не те косы, на палке, которыми крестьяне вручную косят траву. Коса, это полотно, длинной два метра. На полотне приклёпаны треугольные ножи, две стороны острые. Бывают просто косы с острыми ножами, такие косы надо периодически точить. Другие косы, где на лезвиях насечка, серповые называются. Точить их не надо. Приехал он, точильщик в бригаду в двухколёсной телеге, запряженной быком. Бык его ходил, кормился в бригаде и вокруг. Точило было у точильщика. Привёз с собой девочку, лет трёх. Она всё время играла под вагончиком. Точильщик худой и не молодой. Удивительные у него были штаны. Лёгкие с голубыми цветочками штаны. По бокам продеты ремешки. Жарко, хозяин ремешки подтянул и на тебе, шорты, по - теперешнему. Холодно, ремешки отпустил и штанцы.
Ещё один удивительный человек из местных был водовоз. На двух быках возил бочку деревянную с водой. Молчаливый, я от него не слышал ни одного слова. Рассказывали, что он раньше был бай. Вся окружающая его степь со скотом и казахами были его собственностью. Но он своевременно продал скот и, имея деньги, выучил детей. В столице Алма-Ата два его сына были генералами. В стороне от степной дороги, которая вела в аул, стоял разрушенный аул, зимовка байская. Бочку волы возили через этот заброшенный аул. Бай сидел на повозке и что - то бормотал. Наверное, молился. Иногда водовоз сбрасывал бочку и привозил пять бурдюков из бараньих шкур. В бурдюках был айран. Такой молочный кефир. Жидкий и удивительно кислый. Дед плечом сталкивал возле кухонного вагончика бурдюки и уезжал. Бурдюки лежали на земле и шевелились. Айран бродил.
Однажды мы, а нас стало много. Курсанты добавились. Лёжа у кухни ужинали. Вкуснейшая перловая каша обжигала. Бык точильщика видимо хотел пить. Ходил и заглядывал в деревянные бочки. Воды нет. И вот на дне одной из бочек, вода оказалась. Бык засунул голову в бочку, попил воды, сколько смог, вытащить голову не может. Рогами застрял в бочке. Поднял бочку, мукнул и пошёл. Идти куда не видит. Точильщик вокруг быка бегает, что - то кричит по - своему. Бык ткнулся бочкой в стенку вагончика, рявкнул, пятится, стал. Наша кампания надрывалась со смеху. Подъехал водовоз. Посмотрел угрюмо на картину, достал со своей телеги топор и пошел к быку с бочкой. Точильщик упал перед ним, хватал бая за сапоги. Тот неумолимо, как то бочком, шёл к быку с бочкой. В отведённой назад руке топор. Сцена конечно не для слабонервных. Короткий взмах, удар, бочка разлетается на составные клёпки и бык с обручами на шее, мукнул и убежал в степь.
В какой то - из дней, по мусульманским предсказаниям должен был случиться мировой потоп. Казахи из аула на работу не вышли. Я со своих граблей видел, что много людей пришли на кладбище на вершину сопки. Убили быка и кровью что то - там поливали. Кричали и плакали. Потоп не случился. Потом объявили, что переносится на несколько дней. Но потоп опять не случился.
Работа моя закончилась, я поехал в Семиозёрное пересдавать арифметику. Пересдал. Заработал я за это лето 35 трудодней. Сколько это в деньгах, я не знаю. В седьмом классе мы учились дома в Тимофеевке. Нас было три ученика.