КАТЬКА.
Катька была «везунчиком». Отец и мать ее работали в дирекции крупного завода, и семья была всегда обеспеченной. Жили они в большой трехкомнатной квартире в «сталинском» доме, на Московском проспекте, но всегда Катьке говорили, что как только она выйдет замуж, мама с папой, сразу же, переедут к бабушке в ее старинную двухкомнатную квартиру на Фонтанке, ее же оставят хозяйничать в своей. Катька всем своим видом: взглядом, походкой, манерой разговаривать, показывала, что она все знает, все умеет, что у нее ВСЕ и ВСЕГДА будет ПРЕКРАСНО. Конечно, материальное благополучие было тем прочным фундаментом, по которому стучали Катькины каблучки, но она и сама была, как говорится «не дура». Училась она отлично, и про нее учителя говорили, что она действительно все знает. Она вообще была наделена многими талантами. В музыкальной школе ей прочили большое будущее, но она еще в детстве поняла, что это еще и ежедневный, изнурительный труд, а там впереди, кто знает, скольких надо обойти, чтобы быть первой, а второй она быть не желала, и оставила, к досаде педагогов, трудные занятия. Если она бралась за кисти и краски, то поражала своих знакомых. Если она, выдумав какой-нибудь необыкновенный фасон платья, слету, не останавливаясь, шила его, то вызывала зависть у подруг. Если она на уроках литературы читала отрывок из какого-нибудь произведения, то класс замирал, завороженный ее артистическим даром. И что очень важно, была она красавицей с длинными прядями шелковых волос, с чистым смуглым лицом, статной и высокой.
Надо ли говорить о том, что, блестяще окончив школу, она без проблем поступила в университет на факультет иностранных языков. И там, в университете она сразу же стала лидером. Мальчишки заглядывались на нее, ибо Катька как-то повзрослела и стала даже через чур, соблазнительной. Она одевалась вызывающе, подчеркивая все свои прелести. Но вся эта возня вокруг нее не вызывала в ней ответных чувств, она лишь пожимала плечами высокомерно. И тогда мальчишки с обидой стали называть ее гордячкой и, словно мелкие пакостники, стали про нее сплетничать. Сплетни, конечно, дошли до Катьки. Она очень удивилась, что находится «на содержании у богатого, пожилого мужика», и обиделась уже в свою очередь. Однажды, выйдя из университета, она увидела однокурсников, увлеченно болтавших, покуривая. Смело, не раздумывая, подошла она к ним и сказала:
-Ну что, мальчики, решили бить меня пошлостью, не дождавшись ответной любви? Да, я нахожусь на содержании у богатого красивого мужчины – это мой папа, придурки! Если вы и считаете меня «такой вот», то ошибаетесь. Я маменькина дочка! Между прочим, я еще ни с кем даже не целовалась вообще. А с кем целоваться? С вами что ли, пиявки зеленые?»
Она заканчивала свой монолог уже со слезами в голосе, но, круто повернув, ушла прочь. А где-то в глубине души, вдруг, страх сжал ее сердечко тяжелым предчувствием, которому она поразилась, как чему-то новому, неприятному, но непременно должному иметь под собой основу. Мальчишки стыдливо затушили сигареты, пряча глаза, друг от друга, молчали затравленно.
-Во! Влипли! Совестно, ей Богу! Я перед ней извинюсь! – сказал один из них – Витя, юноша совсем не злой по натуре, но слишком уж мягкий, легко поддавшийся «стадному чувству».
Он побежал за Катькой, которая шла, вытирая лицо свое, с черными от туши разводами.
-Катя, прости меня, прости за всех, прошу.
-Дураки, что я вам сделала? – рыдала Катька, отмахиваясь от него, сморкаясь в маленький платочек, с удивлением разглядывая его, думая, что в него уже больше некуда сморкаться.
-Возьми мой, вытрись, успокойся!
Уже через несколько минут Катя потащила Витю в кафе. Компанейская, доверчивая девочка, она никогда ни на кого не держала зла. Она умела прощать легко и просто, быстро находя для этого аргументы. В кафе они долго болтали, смеялись.
-А знаешь, Катя, пойдем ко мне, я здесь, в этом доме живу.
-Вот здорово! А удобно будет?
-Да что ты, у меня всегда бывают друзья. Я тебя с мамой познакомлю, с братом. Он уже институт заканчивает, будущий инженер-авиаконструктор! А папа наш редко бывает дома - работа у него такая, о которой много не говорят.
Катьке сразу понравилась обстановка в доме у Вити. Здесь все говорило о заботливой женской руке. А у Кати не так… У Кати все было красиво, добротно, аккуратно, но без души. Мама всегда на работе, а Катька хоть и поддерживала чистоту в квартире, но еще не знала, что это такое – любящее женское сердце.
По Витиной квартире разносился запах вкусного обеда, что сразу обезоружило Катьку. Витина мама, несмотря на протесты, налила им наваристых свежих шей, подала котлеты с картошкой, приготовленными в духовке, и любовалась ими. Они, разговаривали, уничтожая все, поданное ею, забыв о том, что только что ели мороженное, пили кофе.
-Ой, я объелась! – со страхом произнесла Катя. – Больше не могу. Я даже двигаться не могу! У меня, наверно, глаза, как у дебелой коровы!
На кухню неожиданно вошел старший Витин брат – Костя.
-Ну, вы даете, даже не слышите, что человек вошел в дом, хохочете, галдите! Что за шум? – деловито спросил он.
-Костик, да ты познакомься. Это наша Катя! Помнишь, я о ней говорил? Помнишь?
Катька слегка нахмурилась, взглянув на Витю.
-Да, ты Катя не думай, я просто тобой восхищался, говорил о том, какая ты красивая и умная, - уже смущаясь, поглядывая на мать и брата, затих он, ища у них поддержки.
-Как же можно забыть твои рассказы, которыми ты начинаешь день и заканчиваешь его. А я думал, что это твое юношеское воображение, но должен признать, твое восхищение даже блекнет перед предметом твоих речей. А я, Катюша, Костя, Витин старший брат.
Он взял ее за кисть правой руки и, галантно поклонившись, припал к ней губами.
-Ой, какие у меня в доме кавалеры-то, - засмеялась мама.
-Ну, давайте теперь кормить Костю. А ты, Катюша, помоги мне, подойди сюда. Что, понравился тебе Костя? Вижу, понравился.
Костя уже ел, когда мама с тревогой произнесла вдруг:
-Да как же вы ее теперь делить-то будете? А?
-Справимся, - ответил Костя, подмигнув Вите.
А Катька уже не могла отвести глаз от Кости. Она еще не видела таких красивых взрослых ребят. Все в нем было ладно: и чуть вьющиеся волосы, и широкие, чуть покатые плечи, и тонкая талия, и высокий рост. Она сидела и откровенно, наивно млела от него. Когда появилась возможность мыслить, она подумала:
«Наверно это и есть любовь с первого взгляда».
И вновь предчувствие чего-то дурного волной окатило неожиданно и, казалось бы, совсем уж в неподходящий для этого момент.
Но все, что было дальше, было огромным счастьем с белым снегом, с первой капелью, с летними грозами. Костя искал работу еще, не окончив институт, и нашел ее. Его обещали подождать до диплома. И началась подготовка к свадьбе – длительная, кропотливая, суматошная, радостная.
Мама иногда спрашивала Витю:
-Ну, что, сынок, страдаешь от любви, плохо тебе, да?
-Не чужому отдаю, брату ведь! Ты знаешь, бывает и больно, но как посмотрю в Костины глаза, вся боль проходит!
Свадьба была большой и пышной. В долгом поцелуе после дворца бракосочетания мелькали мосты и мостики старого Питера, куда-то выходили с цветами, кто-то никак не мог накричаться «горько»… И только тишина большой, теперь уже Катькиной квартиры вернула их друг другу безраздельно. Катька боялась ужасно, стеснялась и сердилась на себя, но Костя был так трогателен, так внимателен…
И покатилась семейная жизнь, не совсем обычная, с легко решаемыми проблемами, поддерживаемая со всех сторон, и все во имя любви. Костя зарабатывал мало, но Катькины родители, а часто и Костины отваливали им денег столько, сколько просила Катька, несмотря на Костины протесты. Катя после занятий бегала по магазинам, делала покупки, часто ошибаясь в выборе, сетуя на себя. Она училась готовить обеды по книгам, училась по телефону у свекрови. А когда бывала в гостях у них, то все «срисовывала» своими умными глазками и запоминала. И недаром Катьку считали талантливой, очень быстро она освоила хитрую эту женскую науку. И скоро дом ее стал уютным, приветливым, хлебосольным. Она старалась сначала для Кости, пытаясь ему чем-то угодить, стараясь его чем-то удивить, но постепенно все это вошло в привычку, и стало необходимостью, которая дала позитивные результаты. Училась Катька на лету, не прилагая особых усилий. По выходным они с Костей бегали по театрам, в филармонию, на концерты. Ездили шумной компанией, а иногда вдвоем, в Пушкин, в Павловск, в Петродворец, в Гатчину. Частенько на выходные являлись к родителям на дачу. Кстати, дачу они тоже переписали на Катьку, и всегда шутили:
-Мы снова без разрешения в твой дом приехали.
Дом был большой, двухэтажный, очень удобный. Летом здесь командовала бабушка. Нередко на дачу приезжала и свекровь. Вите за городом не нравилось, он здесь скучал.
Так незаметно пролетело три года. Катька педантично считала дни в календаре, что-то зачеркивала, что-то обводила красным карандашом, где-то ставила восклицательный знак. Однажды она затревожилась, судорожно схватила календарь и ахнула.
-Как же я могла ошибиться? Костя, у нас, кажется, проблема! – озадаченно воскликнула она.
-Так проблема или «кажется»?
-Ну, я же говорю, проблема!
-Уже подтвержденная?
-Завтра узнаем…
А на следующий день была новость: Катька будет мамой! Во всех трех домах говорили об этом шепотом, боясь сглазить, считали, вновь считали и вздыхали: университет, если Бог даст, Катька закончить успеет. Только бы все было хорошо! Только бы не было осложнений! Все, включая бабушку, стали набивать Катькин холодильник, ограждая ее от всяких тяжестей. Костя уже сердился, горланил:
-А я на что?
-Ну, мы же от всей души, ты не возмущайся, остынь, успеешь еще набегаться!
В конце лета родились мальчик и девочка. В доме появилась огромная коляска, две кроватки, ванночки, тазики, бутылочки, баночки… Катя одна не справилась бы с множеством забот, если- бы не свекровь и бабушка. Они по очереди «дежурили», как они озабоченно говорили, в доме молодых. Костю тоже приучали к отцовским обязанностям, и он очень гордился собой и Катькой. Ему завидовали друзья, а он готов был, бесконечно, рассказывать о том, как вчера улыбалась Любочка, как сегодня кашлял Ванечка… Он и раньше домой бежал, как на крыльях, а теперь ему казалось, что скорость бега увеличилась. Он просто мчался в дом, чтобы сразу взглянуть на детей, на Катьку, вдохнуть домашний аромат кухни, мокрых пеленок, всей кожей ощутить надежность своего тыла.
Витька был без ума от племянников! Он прибегал к ним, готовый к любой работе, но ему доверяли лишь прогулки с детьми. В тот год ни у кого не было личной жизни, все силы, все время отдавали детям. Катька решила еще годика три побыть дома с детьми, подготовить их для садика. Она уже со всеми обязанностями справлялась сама, лишь только нуждаясь в помощи мужа. Вот уже и в садик проводили детей… Время летело быстро, как в романе, перелистывая одну страницу за другой. В первый класс детей собирали все, и все пошли в школу, ревниво осматривая своих, хмуря недоверчиво брови на чужих. А Катька была всем рада, всех любила: и своих, и чужих. Она летала среди детей, как красивая фея.
Катька работала переводчиком в издательстве и поэтому почти всегда была дома, с детьми. Но это не мешало творчески, с высоким уровнем профессионализма относиться к своей работе, и за это ее ценили.
Катя много занималась детьми. Ее выдуманные истории и детские сказки сопровождались звуками рояля, а зачастую зарисовками на бумаге, то есть она рассказывала и рисовала, создавая в детских умах иллюзию объективности. Катька терпеливо и подробно отвечала на многочисленные их вопросы, разговаривая с ними как равная. Иногда дети спешили с вопросами к отцу, но он зачастую говорил:
- Спросите у мамы, она у нас все знает!
Катька, лишь улыбалась с легким возмущением, но продолжала работать с детьми. Она понимала, что настанет день, и она вынуждена будет обратиться к энциклопедии, тем самым, приучая детей к этому вожделенному таинству, когда действительно, раскрыв книгу, можно получить ответ на любой вопрос, и нисколько не смущалась того, что на тот, заданный вопрос не сможет ответить сама. Она понимала также, что следствием ее трудов будет определенный уровень развития детей, желание познавать, а это уже должно привести к высокому интеллекту. Книги были неотъемлемой частью их жизни. Дети рано начали читать и любили книги – все благодаря матери.
Летом, как полагается, все жили дачной, вольной жизнью, все кроме Кати. Она постоянно пеклась о детях, все их чему-нибудь да учила, что-нибудь просила их читать. Лето перед вторым классом выдалось дождливое, и люди уже устали от холодного ветра и Питерской сырости. Катя с Костиком уехали в город, чтобы сделать покупки для детей к школе.
В последнее воскресенье перед первым сентября к ним неожиданно пришли друзья, импровизированно родилась вечеринка: шумная, с обильной выпивкой. Много смеялись, шутили, балагурили, острили. А Катька, в разгар веселья, вдруг, почувствовала, что душа, как говорится, «ушла в пятки».
Уже поздним вечером разгоряченной компанией поехали на Дворцовую площадь, и, смеясь, бродили рядом с Эрмитажем. Неожиданно рядом с площадью появились рокеры, эпатажно проехали раз, другой мимо ребят вслед за своим лидером, который лихо и красиво сидел на своем дорогом мотоцикле. Катька, повинуясь какой-то чужой воле, отошла от мужа, от друзей, и во все глаза смотрела на этого парня. Лица его не было видно из-под шлема, но что-то заворожило ее в нем. Он подъехал прямо к ней, притормозил, приглушил мотор, и приветливо, с улыбкой, но при этом громко, с вызовом и уверенностью сказал:
-Поехали, красивая, кататься!
Катька сначала опешила, сжалась вся, оглянулась на Костю, который о чем-то увлеченно болтал с другом, не обращая внимания на Катьку. И она, неизвестно отчего, легкомысленно ответила:
-Поехали…
Он снисходительно подал ей шлем, который Катька тут же одела и уселась сзади, обняв рокера. Уже мотор взревел и начал свой неистовый ход, и в эту секунду Катька посмотрела на Костю, а он, пораженный, взмахнул обеими руками со сжатыми кулаками вверх, и отчаянно, в исступлении, как от боли резко наклонился и со всей силы стукнул кулаками по своим коленям. Больше его она уже не видела. Мотоциклы ревели сзади, по сторонам, люди улыбались ей - Катьке.
Костя понял все сразу и оставался какое-то время в согнутой, неестественной позе, пытаясь унять учащенное сердцебиение. Горе болью вошла в его душу, и там росло, заполняя все его существо. Он завыл тихонько, как подраненный зверь, не обращая внимания на изумленных приятелей, затем резко побежал, взял такси и уехал домой, где метался всю ночь, рыдая и крича, но отвечая на звонки, говоря при этом, что все нормально. Утром он убрал квартиру рано, рано, принял холодный душ и ушел на работу.
Катька же, в каком-то полупьяном, полу восторженном состоянии катила на мотоцикле. Она, прикасаясь к молодому человеку, поняла, что он необычен, силен, и есть в нем такая энергия, которая может растопить все. Она немного страшилась, и всем телом прижималась к нему, сцепив ладони на груди у него, обнимая его бедрами; и повизгивала от избытка эмоций. Он лишь улыбался самодовольно и молчал, затем подал знак своим, и те отстали от них. Уже остались далеко позади городские огни, и темнота окружила их. На небе горели и падали звезды: одна за другой, одна за другой… И Катьке в эти волнующие минуты казалось, что она летит в небо, летит стремительно, безоглядно, и не было никакого беспокойства, она лишь наслаждалась от новых ощущений и гладила щекой его спину.
Въехали в какую-то деревню и остановились у необычного деревенского дома с очень большими окнами.
-Борис,- обронил мужчина, повернувшись к Катьке.
Она немного смутилась, но назвала свое имя.
-Это дом моих предков: деда с бабкой. Они были художниками. Я тоже художник. Мои родители выслали меня сюда лет пять назад, так вот и живу с тех пор здесь. Да, ты проходи, не бойся!
В сумерках, не зажигая света, вошли они в дом. Борис прошел на кухню, выпил воды, затем взял ее за руку и провел в спальню. Здесь, наклонившись к ней, держа ее за подбородок, поцеловал поцелуем умелого любовника. У Катьки и так уже кружилась голова, а теперь она вновь куда-то улетала, но уже не в звездное небо, отнюдь не в небо… Он обнимал ее, любил страстно…
Он растопил печку, плиту на кухне, где по-деревенски, без особого комфорта умылась Катька, вдыхая аромат горящих поленьев и легкого дымка. И все ей казалось таким романтичным…
-А что ты готовишь?
-Я не готовлю вообще. Чай, кофе, и все, что есть в холодильнике. А в холодильнике у меня чего только нет, я думаю.
-Что значит «я думаю».
-Это соседи, пожилая пара, все для меня закупают, когда у меня есть деньги, после продажи картины, они же убирают в доме.
-А сейчас они не войдут? – с испугом спросила она.
-Нет, они видели нас вчера, я знаю.
-А там, что за комната? – завернувшись в полотенце, спросила Катька, направившись к закрытой двери.
-Стоп! – довольно грубо загородил дорогу Борис. – Никто, никогда не входил в мою мастерскую! Слышишь! Я не показываю незаконченные картины, это мое и только мое. На стенах смотри, там и мои, и бабушкины, и деда. Можешь через месяц посетить мою персональную выставку.
-А когда ты обычно пишешь? – немного смутившись такому обращению, спросила Катька. – Когда вдохновение приходит?
-Когда я бываю, свободен, милая. И тогда уже и в дом мой никто не войдет… Ну, иди же ко мне…
Второй и третий день прошли в таком же странном полузабытьи. Но на четвертый все стало досаждать Катьку, и неустроенность быта, и холостяцкие «обеды», и дом, в котором обитали они. Сейчас дом этот казался нежилым. В нем не было, любимых ею запахов, напротив, отовсюду шел смрад от окурков, которые валялись в многочисленных пепельницах, расставленных по всему дому, в самых неожиданных местах… Катька скучала по своей комфортабельной квартире в городе, и невольно сравнивала старый, чужой дом со своей шикарной дачей. Раздражение росло с чувством вины, которое все больше и больше тревожило Катьку. Дети и муж брошены ее! Завтра Любочка и Ванечка пойдут в школу без нее. Кто же сегодня выгладит им костюмчики, кто соберет рюкзачки? Катя могла в один момент встать и уйти домой… Но как она появится перед мужем? Что обычно говорят в таких случаях? И о чем они думают? Может быть, думают, что она умерла? Уж лучше не жить! Страх сковывал ее. Мечты о возвращении домой казались несбыточными… «Ничтожная, « летела в звездное небо», нет, я пала, как падали звезды, падала красиво, но приземлилась неудачно», - с сарказмом думала Катька. Она вспомнила о своих однокурсниках, о той давней обиде и с горечью подумала, что зря назвала их «зелеными пиявками», зря. Они - то первыми и разглядели в Катьке нечто, что привело ее в сегодняшний день. Разве может такая женщина вернуться к детям? Но им без нее хуже, или нет? Я плохая мать, или нет? Она уже не могла видеть Бориса, бродила по дому, отчаявшись совсем. Он курил лежа, и смотрел на нее.
-Хочешь, отвезу тебя домой?
-Это сейчас просто невозможно! Я тварь, которая оставила детей! Мне страшно!
-Ну, знаешь! Такие реплики уместны только на сцене, а здесь тебе не театр, это жизнь, а в жизни все случается, и случается порой совершенно, неожиданно!
Она уходила от него на кухню, на веранду. Шаги были беспокойными, руки леденели от волнения, глаза, как будто бы впали…
На следующий день она проснулась засветло и долго сидела на кухне. Было холодно и сыро, но она уже не замечала этого. Чувства притупились от боли, такой же, какой болью вошло горе в Костино сердце. Теперь и она шептала про себя: «Горе-то, какое, горе-то»… Появилась мысль: «Слово «горькая» и есть от слова горе». Она называла себя таковою, чувствовала себя опустошенною. Весь накал эмоций покинул ее, и она думала о том, что после долгих часов безудержной тоски, которая накатилось на нее, она будет называть себя уже «падшей женщиной». Еще вчера она сопротивлялась, осуждала, металась, а сегодня была уже безучастна к своей судьбе, к судьбе своих детей. Она думала о том, что в ее жизни уже не будет ВСЕ ПРЕКРАСНО. Все, что было, разрушено одним словом, одним движением, там, на Дворцовой, в тот злополучный вечер.
Но, вдруг, какая-то неведомая Сила подняла ее со стула и повела, как есть: босую, в накинутой на тело рубашке Бориса; на веранду, где был жуткий холод. И эта Сила поэтому и должна была называться Силой, что была столь велика и всеобъемлюща, что противиться этому было невозможно.
Катька вышла на веранду и стала взволнованно смотреть на дождь. Вдруг где-то за палисадником показалась знакомая фигура! Мужчина спешно двигался прямо к дому Бориса. Это был Витя! Он шел под дождем без зонта, с большой сумкой. Его беспокойный взгляд остановился на номере дома, и он решительно открыл калитку. Катька же дрожащей рукой отворила входные двери. Он приостановился, глядя ей в глаза, и сразу вошел.
-Я вижу, я знаю, ты хочешь домой! Ничего не говори. Все в сумке, одевайся! Одевайся быстро, прямо здесь, я отвернусь…
-Как ты меня нашел?- севшим, каким-то скрипучим голосом спросила Катька.
-У рокеров узнал. Сразу же, на следующий день
-А Костя?
-Он сказал, что ты все должна решить сама, и сама же должна вернуться… Мама собрала новые вещи… И я тут вот…
-Она знает?
-Не знают только дети…
-А кто же с ними, и как они?
-Костя всех выставил, взял отпуск. Все делает один.
В сумке было все: от трусиков до теплых сапожек. Катька сбросила рубашку Бориса с остервенением, как будто этом движением, скинула наваждение с себя, навсегда, безвозвратно. Она уже видела, что Борис тяготится ею, и что сегодня он войдет в свою мастерскую, сменив ее - Катьку на кисти и мольберт. Ей оттого было это неприятно, что она не приняла его картин, висевших в гостиной и в спальне. Они не вызывали в ней эстетического удовольствия, она холодела перед ними. Это был не ее мир, чужой, совсем чужой.
Они бежали с Витей к автобусу под холодным дождем, подбадривая друг друга. Витя был счастлив оттого, что волнение и сомнения его были напрасными. Катя сама поехала домой, а там все наладится… В автобусе Катька согрелась, прижавшись к Вите. Слезы стекали по щекам, и она их не вытирала. Она чувствовала себя грязной физически, и ей так хотелось отмыть себя – грешную. Грешная – это слово повторяла она про себя много раз. Она вспомнила, что читала в Библии о том, что Господь говорил: «Не греши, ибо накажу детей твоих до четвертого колена…» Ужас обуял ею! «Господи, познала я теперь, что есть «Божий страх». Страшно наказание за грехи! Пусть бы только я, поделом мне одной, но дети! Скорей, скорей, в храм, к священнику… Катя уже видела себя, коленопреклоненную, смиренную, каявшуюся… «Прости меня, Господи, прости за этот страшный грех», - шептала она. И раскаяние ее было настолько глубоким, что она увидела свой истинный путь – путь к Богу. Она была крещенной, крещенными были и дети, и Костя, но в храм ходили редко. Все у них было прекрасно… «Вот, когда Бога-то вспомнила, как согрешила»… «Помилуй меня, Господи!» И, вдруг, Катя почувствовала, что душа ее, словно открытая рана, прикрывается бережно как будто бы ладонью, и покой разлился по всему телу. И она уже знала, что после трудного пути, который предстоит пройти ей, наступит день, одному Богу известный когда, и Катя сможет посмотреть в глаза Кости без унижения, а естественно и просто, как смотрит любимая жена на любимого мужа.НО...
22.05. 2006.