Бугаз.
«Станислав Георгиевич! - громкий окрик вернул меня к реальности, отогнал приятные видения, воспоминания о прошлом и будущем. - Ежели мы с вами сейчас же не начнем ставить палатку, обустраивать лагерь, разводить костер и готовить себе «романтический ужин», мы с вами будем есть как спать, а спать как есть - голодные и холодные.»
- Друг мой! Что же ты так орёшь-то? Мы же с вами на отдыхе, мы же приехали сюда непрерывно наслаждаться жизнью! Отставьте в стороны эту суету и ваши нервы!!!
-- Ветер, говорю, что-то крепчает, поднимается!
- Дааа! Воздух свежеет!
-- А солнце наоборот садится.
- Солнце продолжает крутится вокруг Земли… Привет Копернику!
-- Ты спальник взял?
- Нет! Какой спальник в такую жару? В обед было почти сорок…
-- Так-то оно так. Но это в городе. Сейчас вечер, и где та жара? И мы не в городе. Здесь голый пляж, голый песок и этот самый чистый ветер вдоль всего моря! И высокая влажность! Это я вам говорю, как опытный гидрометеоролог.
- Подопытный! Где ты был такой умный, когда мы собирали рюкзаки?
-- Там же где и ты. Мы даже не взяли каркас и колышки от палатки!
- Для палатки? Каркас для палатки!
-- Да! Для неё!
- Чево мы не взяли каркас и колышки? Палатку же мы взяли!
-- Палатку взяли. Но кто-то не хотел тащить лишнего! Кто-то предполагал вырубить стойки и весь каркас для палатки уже на месте, по прибытию, и колышки там же, а заодно и дров заготовить на костёр. Поэтому топор мы тоже не взяли!
- Как? Мы не взяли топора?
-- Так! Не взяли!
- И где же-таки остался топор???
-- Ты свой не нашел.
- Уф! Я уже, было подумал, что этот кто-то не нашёл!
-- И кто-то не нашёл, а мой – друзья-рыбаки забрали, чтобы ехать на Днестр, на карася…
- С топором на карася? Всей бандой.
-- Ой, слушай, это юмор? Лучше кончай ты шутить свои шутки! Они взяли удочки...
- Для конспирации???
-- Да! И шалаш. И пенёк.
- И Надежду Константиновну?
-- Да! И полное собрание сочинений... Вода-то, хоть, у нас есть?
- Вода есть. Три литра! Три литровые велосипедные фляги.
-- Всего три? Три литра воды на двоих, на два дня???
- Сегодня на попить и на чай хватит. Тут рядом дачи. Колодцы могут быть. И вообще там лиман, здесь море – «вода, вода, кругом вода…», как в песне поётся, и магазин какой-нибудь найдётся.
-- Магазин? Поздно вечером? А колодцы с солёной водой?
- Ну, магазин, допустим, завтра утром. Но! Я точно знаю, здесь есть и пресные колодцы.
-- Успокоил. До утра надо еще дожить!!! И хочу тебя огорчить - котелок я тоже не взял.
- Кружку хоть взял?
-- Кружку? Взял!
- Надеюсь пластмассовую?
-- Не надейся. Железную, эмалированную и ещё дополнительно – большую алюминиевую.
- Тебе повезло, я тоже взял!
-- То есть кружек у нас более чем достаточно.
- Чай можно и в кружке заварить или в консервной банке, вон их тут валяется. А дров как не было, так и нет. Тут туристов днём больше чем дров. Веточку сухую не найти. Любители дикого отдыха подмели все щепочки и палочки ещё до нас, ещё весной.
-- Дачи рядом? Рядом! Заборы кругом, сарайчики, деревья растут...
- Чем мы эти деревья рубить-то будем, или пилить?
-- А ножи на что?
- Складные?
-- У меня на ноже, знаешь, какая пилочка есть? Огонь!
- Ага. Будешь своей пилочкой спички пилить на две части, для экономии… дров. А за сломанный забор могут и по шее надавать, этим же забором…
-- Я бегаю быстро.
- Уже можешь начинать. А если не убежишь?
-- Убежишь! «Волков бояться…» Ну ты понял.
- Да! В море не ходить... Ладно, оставляем здесь рюкзаки и свёрнутую палатку маскируем под заросли чертополоха и пошли к дачам, там чего-нибудь найдем… Сарай какой-нибудь ненужный, дом заброшенный или сад, или дерево сухое.
Сухое дерево практически без веток, засохшее специально к нашему приходу, обнаружилось посреди чьего-то ближнего участка. Внимательно оглядевшись, мы пришли к логическому выводу, что на соседних дачах, поскольку в окнах у них света нету, то и людей на них, скорее всего, тоже нету. Фонари на столбах только где-то вдоль главной дороги светят. Далеко отсюда. Поэтому мы и перешли к операции по захвату дерева! Как опытные разведчики-диверсанты, мы почти бесшумно оторвали от забора одну штакетину, после чего, через образовавшуюся в нём, в заборе, узкую дырку, преодолели препятствие и оказались в нескольких шагах от цели. Чтобы не привлекать внимание возможных случайных прохожих и прочих дачных обывателей, по участку передвигались скрытно, на четвереньках.
Удача, в этот раз, неотступно следовала за нами, поэтому дерево оказалось совершенно прямое и нужной нам высоты, а именно метра в три-четыре. В самый раз – на две стойки для палатки. И мы это дерево добыли! Без ножа, без пилы, без топора, голыми руками. Когда мы его с пронзительным скрипом откручивали как заржавевший болт от основания у самых корней, в домике кто-то завозился, зашевелился. Мы распластались на земле и замерли. Приоткрылась дверь, в просвет на мгновение высунулась чья-то голова и негромко проблеяла: «Яша-а-а, это Вы-и-ы???» «Какой ещё Яша??? Не он это!» - брякнул кто-то из нас. Голова ойкнула и тут же исчезла, дверь захлопнулась, клацнули задвижки. «Испугались! – сдавлено прохрипели мы громким шепотом друг другу, - пора валить!!!» Подскочив на корточки, всё также не привлекая постороннего внимания, прихватив добытый трофей, мы рванули прочь. Протиснулись, царапая бока, сквозь забор, вывалились в переулок, пробежали с десяток метров и остановились. Отряхнулись. Приняли непринужденный, респектабельный вид мирных отдыхающих, которые неспешно себе идут, как это заведено у ленивых дачников, с длинной, например, корявой палкой наперевес, окунуться, допустим, в вечернем море, и быстро двинулись к месту нашей стоянки. По дороге среди заборов посчастливилось оторвать еще пару штакетин и отломать пару сухих веток.
Палатку ставили в уже совсем густых сумерках, под свист крепчавшего ветра и шум разгулявшегося прибоя...
Иногда, когда чем-то очень увлечён или озабочен, или увлеченно озабочен, практически! Практически забываешь о стиле и стилистике, и правилах жанра. (Если ты вообще придерживаешься каких бы то ни было правил, стилей и стилистик... За жанр вообще можно и не упоминать. Особенно, если ты не обучался на литературном, филологическом или еще каком-нибудь словесном факультете.) Это отступление к тому, что если повествование или речь идет о сумерках, то сам стиль повествования требует каких-нибудь сумеречных, фиолетово-безличных предложений. Так, кажется, проще, удобнее, ближе к теме и к образу сумеречных и фиолетовых сумерек...
Это, собственно к тому, что колышки для растяжек импровизировали из добытых штакетин. Раскалывали штакетины на колышки подобранным неподалёку булыжником, этим же булыжником забивали колышки в землю. Колышки, естественно, плохо держали грунт, точнее песок, грунт не хотел удерживать в себе колышки, поэтому растяжки выдёргивались из песка, и наши колышки, добытые с таким трудом, летели куда-то в темноту и там же исчезали, а палатка тут же тревожно взмахивала крыльями на ветру, взлетала, никак не желая успокоиться и в конце-то концов сесть на выбранное для неё место. Трофейное дерево, при этом, довольно удачно получилось разломить на две половины, которые оказались почти в-точь по высоте палатки!
Несло песок. Свежо и остро пахло морскими водорослями, йодом и солью. (Йод и соль тоже пахли морем, ветром, водорослями и ещё всяким многим тем, из чего, собственно море, и ветер, и южные тёплые сумерки состоят...)
Палатку, мы-таки, в конце концов, поставили. Поставили спиной к ветру, а лицом, вернее - входом, наоборот, к морю. Практически к морю! Не сидеть же к морю задом! Прямо перед входом в палатку выкопали в песке ямку, обложили ямку изнутри плоскими камушками. Получился очаг. А уже в этом очаге развели небольшой костерок из остатка веток и забора. Засветился огонёк - загорелся костерок, запахло дымком, повеяло теплом и стало просто хорошо! Можно взять сигаретку, если таковая имеется, пусть это будет хоть «Прима», хоть «БТ», и подкурить её от тлеющей веточки. Сигаретку можно дальше и не курить. Если Вы не курите. Весь цимес именно в моменте прикуривания от уголька. Сигаретка тлеет и пахнет вишневой веточкой, или абрикосовой, или персиковой – в зависимости от того какая была в костре веточка. А можно и покурить, «не затягиваясь».
Согрели, вскипятили в большой алюминиевой кружке целый литр воды и наконец-то заварили чай, каждый уже в отдельной кружке. И уж потом… Только потом...
Достали из рюкзака: сверхаппетитно пахнущую, в натуральной оболочке, и, да простят меня либеральные современники, «По Два-Двадцать, (по 2-20) настоящую докторскую колбасу», купленную в гастрономе «Темп» и там же нарезанную, и там же завернутую в бумажный крафтовый пакет заботливой продавщицей; ароматный свежий с хрустящей румяной корочкой хлеб, по 26 копеек за батон; литровую стеклянную банку кабачковой икры, за 34 копейки, от Одесского консервного завода; прессованный кубиками сахар в белой картонной коробке... И с удовольствием вкусно поужинали всем этим великолепием, прихлебывая горячий, сладкий, крепкий чай, и оживлённо обсуждая сегодняшний удачный день и экзамены, и физику, и лирику, и историю. И фонарик у нас был. Но, свет мы сотворили, установив высокую белую стеариновую свечу в пустую, найденную неподалёку, ржавую жестяную банку из-под консервов. Банка со свечой была предусмотрительно зафиксирована с помощью трёх обломков ракушняка, в целях пожарной безопасности, сохранности палатки и личного имущества!
(Год или два тому назад. Было это на Форосе в майском походе по Крымским горам. Так вот тогда, такая же свеча зачем-то взяла и наклонилась и коснулась задней стенки нашей палатки. Другой нашей палатки, тоже взятой на прокат в Одесском клубе туристов, что находится в сквере имени Кирова, он же площадь Старобазарная. … Потребовался лишь один миг, чтобы на брезентовом полотне появилось красное огненное пятнышко, в считанные мгновения это пятнышко стало превращаться в огненное колечко, точь-в-точь как кольцо, сквозь которое в цирке прыгают разные там тигры или львы. А мы, компания туристов, находились перед палаткой, но на наше счастье кто-то заметили этот пожарный феномен. Кто заметил? Я заметил! Там, где только что была стенка, расширялось кольцо огня, внутри кольца открывалась чёрная дыра, которая быстро увеличивалась. И только мой самоотверженный бросок спас палатку от полного исчезновения в этой космической пустоте на ЮБК, на Южном Берегу Крыма. Бросок мой был столь стремителен, что влетел я под открытый полог, пролетел вдоль и мимо лежавших в палатке рюкзаков насквозь и вылетел через образовавшееся огненное кольцо на простор. Затормозил о колючие кусты крымского можжевельника, вернулся и чем-то как-то пламя сбил! Кроссовками своими сбил, которые каким-то чудным образом вдруг оказались у меня в руках. Затоптал пламя прямо на вертикальной стенке, точнее на том, что от неё оставалось. Дырка прогорела такая, что её можно было бы использовать в качестве аварийного входа-выхода или для вентиляции. И чтобы заделать дырку, чтобы продолжился поход, пришлось пожертвовать футболкой, которых у меня было целых две на всё время путешествия. А у запасливых туристок-сокурсниц, что были с нами в походе, оказались иголка и моток толстых ниток. Дыру зашили.)
Ошибки прошлого были мною учтены. Свеча, установленная в соответствии с противопожарными правилами, осветила нашу двухместную, из мандариново-оранжевой парусиновой ткани, палатку уютным походным светом, и мы почувствовали себя настоящими путешественниками, оказавшимися на далеком необитаемом острове, посреди безбрежного моря-океана. И волны. И ветер. И яркие южные звезды. И зыбкий одинокий матерчатый домик на пустынном пляже, светящий маленьким желтым огоньком между огромной Землей и бескрайним звёздным космосом…
- А почему бы нам не взять бы, да и окунуть нас целиком в такое ставшим неприветливое море, что так бушует прямо возле нас, буквально в десяти шагах, в сей поздний предполуночный час? – Спросил я, почему-то переходя на патетический гекзаметр, или пятистопный ямб, глядя в россыпи созвездий над своею головой. - Пора бы нам бы взять, да и разбить в прозрачно-звёздную космическую пыль все наши прошлые, вчерашние заботы, ударившись своим уставшим телом об эту непокорную прибойную волну? А почему бы не прочувствовать, не ощутить, как эти оживляющие волны все в струях изумрудных брызг с журчащим шумом омывают с наших измождённых организмов весь тяжкий груз общественных наук и сессионных перегрузок.
-- Передряг! Да уж! И так! А почему бы вот и нет?!
- О! Друг мой! Мы так увлеклись бытовыми хлопотами и организационными вопросами, пока ломали дачный сухостой и городили зыбкий наш шатёр, палили рядом с ним свой маленький костёр, что чуть не позабыли, зачем сюда явились. А ведь мы и прибыли на этот пустынный берег…
-- Брег!
- Ну ладно. Брег! Дабы очистить тело и уврачевать больную свою душу и перезарядить на оптимизм и творческий заряд всех наших мирриадов нервных клеток, внедрённых в наш непостижимый мозг…
-- От ты, однако, завертел!!! Ну что жеж? Жышь и жиж! Идём вскупнёмся лихо и ударим звонко пяткой об гулкое морское дно, нырнём-мырнём* и сплаваем до первой ближней мели в-наперегонки и огласим пространство до небес своим победным громогласным кличем? И да простят нас мудрые дельфины.
- О-тож! Идём!
И мы влетели в море, и мы обняли волны, и мы поплыли быстро и легко! А море вместе с нами поднималось, и вместе с нами кувыркалось, и неслось, и пенящими гребнями резвилось вместе с нами...
*нырнём-мырнём - почти одно и то же, что и нырнём, но с более морским оттенком.
Гитара. Варна. Ночь и утро.
Гитару себе я купил в ЦУМЕ, что на углу Пушкинской и Воровского. В отделе музыкальных инструментов. За 17 рублей 50 копеек. Сразу как вернулся из первого колхоза на первом курсе. В конце октября. В колхозе нам, студентам, платили каких-то денег за уборку винограда. И когда мы уже вернулись в город и приступили к занятиям в институте, я купил себе гитару. Настоящую «испанскую гитару», шестиструнную, с крутыми светло-коричневыми лакированными боками, черным грифом, звонкую и певучую. До этого я одну свою гитару переделал из русской семиструнки. Шестиструнных тогда ещё было не достать. Хотя... Как по мне, так семиструнные гитары звучат много богаче, мягче, душевнее и объемнее шестиструнных. И учился играть я сначала на семиструнке, у своей бабушки. Точнее она меня учила: «Светит месяц, светит ясный…» - романсы всякие. Бабушка Анастасия играла виртуозно. Она и на скрипке играла и, смешно сказать, на балалайке. Меня ещё учила пилить виолончель... Мучила меня сольфеджио... Но на шестиструнке играть было модно. Во-первых - рок, во-вторых – барды, в-третьих – девчонки хорошо шли на гитару, прямо-таки слетались на наши лихие студенческие вечеринки.
И до окончания института эта "испанская гитара" путешествовала со мною везде, во всех походах, студпрактиках и экспедициях. Бабушка-бабулечка моя мне на неё даже чехол пошила, утеплённый, укреплённый тройным швом для походов и путешествий.
Сюда, на Бугаз, мы мою гитару, конечно же, взяли. А теперь вот, достали её из чехла. Ветер свистит. Море шумит. Костер потух. Угольки только по уменьшающимся огонькам ползают…, или наоборот огоньки по уголькам.
-- Однако прохладно становится.
- Однако становится!
-- Чаю бы ещё согреть, вот только не на чем, и воды осталось только "на попить".
- Тринь-бринь!!! - не звучит гитара, аккорды не берутся - песни не поются…
-- Надо было бы вина-то все-таки взять. Я тебе говорил. Окончание сессии, событие, как ни как.
- А почему не взял, коли говорил?
-- Не взял. По причине определённых финансовых затруднений!
- Да, ты говорил, я помню. Четыре!
-- Что четыре?
- «Четыре» ты сегодня получил по физике. А у меня - три с половиной.
-- Как это - «три с половиной»? Ты же у Щербака «пять» получил. И как он такому диссиденту-анархисту пять поставил?
- Это я-то «диссидент-анархист»??? И это мне говорит конченый «оппортунист», как назвала тебя Сталинина Яковлевна!
-- Да! Назвала! Хотя вся комиссия готова была поставить мне «отлично»!
- И правильно, что не поставила! Нечего было умничать у неё на практических семинарах и вольно цицировать древнегреческих философов. Эпикур, видите ли, ему сказал, Платон, знаете ли, ему намекнул. А Лисипп, как вы помните – скульптор. ... Марксисты-сталинисты этого не любят! Может она их и не читала, и о них не слыхала, вовсе.
-- Ну, хорошо. А за что же тебя-то так Щербак полюбил?
- А за Правду! Он у меня спросил в конце экзамена: «Вы передовицу в Правде читали???» А я ему: «А как же! Ещё как! Читал!!!»
-- Что и вправду «Правду» читал?
- Ну да, куда ж нам деваться! Без лозунгов. Я эту газету даже с собой на экзамен принёс. А после ещё и попросил у Щербака автограф черкануть на полях, в честь такого праздника именно. Теперь эта «Правда» в семейном музее хранится, под стеклом! Там как раз про разнообразную историческую правду в судьбоносном докладе нашего «дорогого и любимого» говорится, пишется и печатается. А Леонид Ильич всю эту историю гениально, с присущим ему, так сказать, блеском, выражением и литературным чутьём, изложил - как, мол, положительно влияет «Правда» на половое созревание молодых и не окрепших ещё умов, у всей нашей формирующейся творческой и технической интеллигенции, особенно комсомольцев, особенно молодежи и студенчества, то есть у нас с вами, Андрей, простите за фамильярность, Павлович. А три с половиной у меня с собою именно было, когда я в магазин забежал вечером, именно вчера. Смотрю, в отделе ликёрно-водочном моя любимая «Варна» стоит, болгарская, янтарная, десертная, в желтой глянцевой этикетке с двумя десятками «медалей», от всех винных выставок мира, вокруг флибустьерского парусного брига. Вот я её и купил. "После экзамена, - подумал, - и употребим. Празднично, душевно и на десерт! И слава КПСС! И девчонки, к тому же, обещались-ись-сись с нами поехать-тить..." М-да...
-- Ну??? А дальше?
- Что ну-у-у? Ты хочешь, чтобы я сострил о девичьем непостоянстве, об ихних прелестях или о том, что я знаю, кто такой Слава Метревели, но не знаю кто такой Слава КПСС? - Это папина хохма, и папа не велел мне её шутить при посторонних.
-- Что мне Метревели! Девчонки все остались «вдома», как говорит твоя тётя. И где же твоя «Варна»???
- Так вот она! Лежит, красавица, в полотенце вся завернутая, в рюкзаке у меня. Ждет своего именно часа.
-- А что же ты раньше молчал???
- А час ещё не настал. А сейчас вот, когда ветрено, сумрачно, одиноко и неуютно, час и пришел!
-- Так доставай! Открывай! Наливай, в конце концов!!!
Штопор на ноже – крепкий, кованый, охотничий. Штопор в пробку, пробка: «Шпок!» - вино по кружкам.
«Варна» - бесспорно, хорошее вино. Десертное. Вкусное. Оправданно крепкое, цвет, аромат, виноград, как все хорошие десертные вина: - сахар – 10 процентов; - крепость или «алкохол», так написано на оригинале, - 18 - 19. Дороговатое, конечно – 3 рубля 50 копеек. Циничные старшекурсники меня сколь раз поучали: «Да за эти деньги можно три бутылки сухаря взять или бутылку водки!!!»
- Взять-то можно, а вот нужно ли?
«Варна» - моё личное открытие! Я открыл его ещё на первом курсе. В винном отделе магазина «Темп», на Советской Армии. Сразу поделился открытием с другом, Андреем. Андрей моё открытие оценил по достоинству, в полном разливе. Закусывать его, в смысле вино, не нужно. Оно самодостаточно. Но мы всегда что-нибудь брали к вину, кусочек сыра, даже плавленого – «Дружба», колбасу или консерву, любую. Килька в томате, конечно же, придаёт вину некоторый металлический оттенок. Или это само вино раскрывает глубинные компоненты продукта, законсервированного в лужёной банке при высоких температурах стерилизации... В этот раз к Варне шла докторская колбаса с белым хлебом, намазанным толстым слоем баклажанной икры - на десерт.
И ветер начал затихать и перестал почти быть слышен. И морем запахло острее. И ближе придвинулось звёздное небо. И теплый песок под ногами, и ставший вдруг уютным наш безлюдный пляж. Схлынули треволнения экзаменационного дня. Вообще схлынули! «Ай, звёздная полночь! Ай, Чёрное море! Чёрное море, Чёрное море – хоро-шее мо-ре…»
«По рыбам, по звездам проносит шаланду. Три грека в Одессу везут контрррррабанду. Над пррравым бортом, как над пррропастью вырос: Енакий, Стравракий и папа-Сатырос. А ветеррр как гикнет, как мимо пррросвищет, как двинет баррашком под звонкое днище...» - запела гитара, запели мы на два голоса, азартно, мужественно, сурово и баррритонально… Заслушаться можно, до того крррасиво!
Спать расхотелось вовсе.
Тут в полотняную крышу палатки чем-то громко постучали…
Парень и девушка. Парень – в шортах из обрезанных по колено джинсов, девушка – завёрнута, словно бутылка вина, в покрывале или накидке, неясного в сумерках цвета, прическа на ней дыбом вверх и в стороны, как веретено с пряжей. Оказалось - наши соседи по морю и по пляжу. Палатки их метрах в двадцати – тридцати от нашей: «Вы так классно поёте! Ребят, у вас гитара, идем к нам, у нас палатка большая, компания тоже, девчонки наши, пиво «рижское», магнитофон «Сони».
«Что ж, пошли!» согласились мы. Прихватили с собой гитару и оставшуюся «Варну». Да-а-а! Палатка у них – целый шатер, роскошная, импортная, польская, светильник с аккумулятором под самым верхом горит. Магнитофон «аббу» играет. Но какой кассетный магнитофон, будь он даже "сони", "грюндиг" или даже, ну я не знаю, "весна-202", может сравниться с живым звуком???
Познакомились. Угостили нашей «Варной» их девчонок и запели! А как складно мы запели?!!! Потом они тоже дружно. Попели, короче, песен. Мы - своих. Они - своих. Мы им Городницкого, Высоцкого, Багрицкого, они нам Пугачеву и жалистных дворовых романсов, как где-то на просторах маяка (только б не попасть на маньяка) повстречал рыбак на берегу что-там с оленьими глазами... Мы им: «Здесь вам не равнина, здесь климат иной …» - а они нам: «Плачет девочка в автомате, вся в бычках и в губной помаде…» Какой уж тут Визбор, какая может быть: «О моя дорогая, моя несравненная леди…», если против него весь Аркадий Северный… Широкий у них был репертуар. Наш, конечно же, не такой широкий, но содержательный, если можно так выразиться. У них наоборот тоже - моднее. И девчонки у них такие, наоборот, тоже... - модные, симпатичные все, особенно при ночном освещении, но глупые, пусть и в помаде. Хотя, зачем они нужны в этих условиях - умные? Только эти совсем уж какие-то - оказались, впрочем, как и пацаны, хотя по разговору вроде как студенты. А пиво «рижское». Пиво «рижское» ночью не пошло - не ночной это, пиво, напиток, к пиву таранька, вобла нужна, а не девушки.
Предложили мы всей компании для развития более близких отношений большое купание в ночном море… Девчонки сказали: «Ой! Ветер, волны и ничего не видно…» «Это ж и хорошо, - возражаем, - что не всё видно! Ночь. Волны. Лебедя созвездия... Пустынный берег! Девочки будут нам, как бы, плыть и тонуть, а мы их, всех, «на берег вынесем к счастью», как поёт наш Лёдя Вайсбейн, то есть спасём...»
Сначала согласились. Эта, что с прической и в одеяле, даже одеяло с себя сбросила. Без одеяла она гораздо интереснее оказалась. Она и Визбора, между прочим, нам подпевала: «... и меня принимали, которые не понимали...». А потом всей компанией вошли мы уже все в воду, замочили они всей своей компанией ноги, потрогали всей компанией волны и-и-и отказались. Э-э-эх! Если бы они знали от чего они отказались.
А мы ведь им так выразительно пели! Мы им даже про Красную палатку: «Пара-понци-понци-по...» - спели! Опять же Визбор: «Снова мы пришли на льдину, пара-понци-понци-по, снять совместную картину, пара-понци-понци-по, собрались со всей Европы, обмараживая... спины, дамале ми бьен дима, дама ле ми бьен даммм!!!» Как оказалось, «Красную палатку» из них никто не смотрел, про Умберто Нобиле никто из них слыхом не слыхивал.
Гитару свою мы им тоже не оставили, пожалели гитару, когда уходили. Поцеловались с девчонками на прощание и ушли. Они, девчонки, почему-то, как бы обиделись. Мы, как бы, не заметили. Отложили развитие дружеских отношений на завтра. Ушли мы, так никого и не спасши, гордые и одинокие, не реализовав до конца свой юношеский и творческий потенциал. Ушли восвояси в свою палатку, в отечественную, цвета спелого апельсина, «дамале ми бьен дима, дама ле ми бьен даммм...».
Залезли в неё, родную. Пусто. Мглисто. Спать снова захотелось. Начали кое-как укладываться и засыпать, и тут же начали замерзать. Ветер все крепчал. От песка еще шло какое-то тепло. В палатке становилось ощутимо прохладно, и нам, в нашей одёжке – летние брючки-джинсики и рубашонки-безрукавочки, а у Андрея вообще рубашка в сеточку - ещё холоднее. Чехол от гитары и гитару под голову, вместо подушки. Я полотенце из своего рюкзака достал, чтобы укрыться. Полотенцем махровым банным. Так теплее. Как-то задремали вначале. Через час, где-то, проснулись. Вообще холодно! Мороз! Слышу, Андрей возится, бурчит что-то, застёжками-карабинчиками на рюкзаке позвякивает, потом раскрыл рюкзак и начал в него залезать, как в спальник. В рюкзак! А в нем места-то – только для головы. Андрею точно не поместиться. Плечи ещё можно укрыть или ноги - наполовину. Но как-то он поместился, почти по пояс залез, как осьминог в банку. Так до восхода солнца мы в рюкзаки, гитару и полотенца кутались. Замерзли словно зимой в чистом поле. Заснули на рассвете, когда солнце приподнялось над морем и начало греть. Тогда только угрелись и уснули.
Проснулись от жары, точнее - от духоты в зашнурованной палатке. Было уже часов 8, если не 9 утра. Карман на задней стенке палатки нам кто-то разрезал. Может соседи? Фонарь походный вытащили. Хороший был фонарь, проверенный, на три больших батарейки. Спасибо мне, что фотоаппарат «Ленинград» я из кармана палатки в карман рюкзака переложил, а то и его бы вытащили, вместе с пленкой. Фотоаппарат – отцовский подарок, редкая модель, с пружинным заводом. А фонарь поперли. И следов вокруг не видно. Ветер всю ночь и все утро дул, все следы замел. Песчаный пляж нетронутый, дикий, ни единого следа. Солнце ослепительное. Людей тоже почти нет. Далеко, кое-где - другие редкие палатки торчат.
Ветер на песке барханчики, словно мелкие волны у стиральной доски, зарябил. Барханчики плотные и уже горячие. Идешь по этим барханчикам босыми ногами как лыжами скользишь по ним, а они поют, скрипят, как струна под наканифоленным смычком. Или как снег на морозе. Похоже и музыкально. Мы научное объяснение придумали: «Песчинки от солнечной радиации электризуются, слипаются, трутся друг о друга и поют!» Такое бывает только на чистом песке при ярком солнце...
На Луне ещё! Армстронг с Олдриным рассказывали: «Реголит по утрам, на рассвете, поёт, когда из лунного модуля по нужде выходишь, тихо вокруг, солнце из-за кратера чуть выглядывает, ещё не жаркое, ласковое, звёзды гаснут, тени длинные в разные стороны бегут, ни шороха, ни ветерка, флаг родной, американский, не колыхнется даже, а реголит поёт: «Вжжжжыыы, вжжжжжыыыы-иииии.» Ну а ты скафандр расстегнул, своё дело сделал, стряхнул, подтёрся, если нужно, застегнулся герметично и обратно в лунный модуль, досыпать.» - Такой странный эффект. А вот на городском Одесском пляже, где много людей, такое невозможно, песок там уже грязный.
Суббота, выходной, пока безлюдно. Красота! Это вам не городские пляжи, где песка и воды из-за отдыхающих не видно. Засигналила вдали электричка. Подошла к нашей платформе. Вот и народ попер из вагонов. Разом много на нашей остановке вышло. Хорошо, что большая часть двинула в сторону дач.
Стоим, глазеем на вновь прибывающих отдыхающих. Торбы с едой-водой, пляжные зонты, надувные матрацы. Мамы и дети с разноцветными кругами и мячами.
Две стройные, высокие девичьи фигурки выделились, задержались, остановились на взгорке перед пляжем. Высматривают что-то - место выбирают? Яркие короткие сарафаны. Ноги у девчонок длинные, а сарафаны, наоборот, короткие. Парадокс! Сумки пляжные. Шляпы какие-то экзотически-летние, с полями огромными круглыми волнами вниз, тенью шире чем плечи, привлекают к себе… интерес. Где-то я уже такие видел. Одна из девушек тут же легко скинула с плеч бретельки сарафана и, покрутив бёдрами, сняла его вниз как юбку. Эффектно так. Законный летний стриптиз. Перебросила сарафан через сумку. Вторая, подняв в стороны руки, взяла свою шляпу за края полей, сняла, отдала подруге, встряхнула копной длиннющих, вьющихся тёмных волос, потянула платье через голову, высоко вверх, при этом тоже зачем-то вся извиваясь и раскачиваясь, сдёрнула платье, встряхнула платье, и тоже бросила на сумку. Надела шляпу… Бесплатный показ мод и всего остального. Что может быть красивее юных девушек в бикини? Да только наши девушки в бикини!!!
- Ба! Очкарик! Сбегай в палатку, достань из рюкзака бинокль. "Твоя Надя приехала!"
-- Какая Надя?
- Ну, или Галя! Или у тебя есть ещё кто-нибудь?
-- У меня никого нет. Я холостой!
- Точно?? Просто ирония судьбы... А это кто?
-- Кто?! Точно! Не может этого быть! Это они! А сказали, что не поедут! Кого ты там уже фотографируешь?
- Их и фотографирую.
-- Неужели?
- Ну да.
-- Фотокарточки дашь!
- Продам!
-- Спекулянт...
- Ладно, подарю.
-- С ночёвкой не поехали, приехали сейчас! Такие умницы! Успокоили строгих родителей, что идут на Собачий пляж или на Дельфин, а сами к нас, на Бугаз.
- А как они нас, там нам нашли-с? Кто им сказал-с, что мы именно здесь-с?
- Я себе думаю: «Это необъяснимая женская интуиция!» Это милая и непредсказуемая женская логика! Я им, по-моему, точно намекал, что едем на Морскую или дальше, и там уже их ждём.
Тем более, мы с ними здесь уже бывали и не раз.