РАССКАЗ О ВСЕЛЕНСКОЙ ЛЮБВИ И КРОВАВОЙ ВОЙНЕ (с оттенками легкого вампиризма)
Маша и Миша дружили с того самого времени, как научились видеть окружающий мир. Они являлись погодками, мамы их были подругами. Когда детки подросли, то ощущали себя не иначе, как сестрою и братом. Если кто-нибудь из пацанов осмеливался дернуть Машку за косичку, он тут же огребал по полной от Мишки. А если Мишка начинал с кем-то из них драться, то перед его врагом шипящей пантерой тут же вырастала Машка. Причем такой пантерой, что даже самый отвязный забияка трусливо поджимал хвост и спешил ретироваться.
В начале лета 1941 года им исполнилось по 17 лет. Волшебный возраст! Именно тогда они ощутили странную, доселе неизведанную тягу друг к другу. Однажды поздним вечером они сидели на лавочке возле поселкового клуба, любуясь полной луной, и Маша, не отдавая себе отчета, прямо как-то совершенно естественно положила свою голову на плечо Мишки. А тот принял это как должное и подумал, что так бы всю жизнь держал эту милую, родную головку со смоляными волосами на своем плече...
- Ой, - встрепенулась вдруг Маша, - а ты посмотри, какие звезды на небе!
- Вижу, - деловито, по-мужски скупо ответил Михаил.
- Говорят, что каждая звезда – это солнце. Такое же, как наше. А вокруг него вертятся планеты, такие же, как наша Земля.
- Говорят.
- Вот бы полететь на какую-нибудь такую планету. – Маша мечтательно вздохнула. – Жаль, что это невозможно!
- Почему невозможно? – с едва заметной иронией в голосе сказал Миша. – Вполне даже возможно. Ведь как один наш ученый, Ци... Циолковский, кажется, вычислил, что при некотором весе взрывчатого вещества обычную, например, железную бочку можно запустить в космос. А я подумал, что если этого вещества будет больше, чем расчитал Циолковский, то эта бочка запросто может долететь до любой звезды. А если в эту бочку запечатать человека, то и он до нее долетит.
- Ой ли?
- Да. Но тут, конечно, главное задать бочке правильное направление. До нужной звезды.
Маша прижалась к Мише и тихо вымолвила:
- Какой ты у меня умный!
Мишка хотел что-то сказать в ответ, но неожиданно откуда-то послышался гнусавый мужской голос:
- Дети, а что это вы тут делаете?
Из темноты выплыла фигура с белым картузом на голове.
- Ой, дядя Гриша! – Маша узнала в этой фигуре поселкового участкового – нескладного мужика с одутловатым лицом и кривым носом.
- А, это вы... – разочарованно произнес тот, машинально поправляя кобуру с наганом на ремне. – Маша и Миша. Друзья не-разлей-вода. Но все равно, поздно уже. Что вы тут делаете?
- Звездами любуемся, дядь Гриш, - ответила Маша.
Участковый поднял голову, начальственно прошелся глазами по звездному небу и заключил:
- А и правда, есть чем полюбоваться! Однако, ребятки, поздно уже. Идите-ка вы по своим хатам.
Маша и Миша, взявшись за руки, послушно поднялись с лавочки и так же, не расцепляя рук, пошли прочь. Глядя им вслед, участковый вздохнул и пробормотал под свой кривой нос:
- Правда, не-разлей-вода! Быть скоро свадьбе, быть...
А ребята, скрывшись с глаз милиционера, рассмеялись.
- Нормальный мужик, этот наш участковый! – заметил после Миша. – Хотя и дотошный через чур. Ну... Ну вот что мы ему сделали? Зачем он нас прогнал?
Маша предположила, что они, возможно, помешали участковому осуществлять какие-то свои милицейские дела, ловить бандитов. И напомнила:
- Ведь все знают, как на прошлой неделе в него кулацкие сынки с семнадцатого хутора из обрезов пуляли, а он из своего нагана застрелил их.
- Да, геройский мужик! – согласился Миша с подругой и неожиданно привлек за талию ее к себе.
- Что ты?.. – слегка испугано приподнялись черные брови той.
- Ничего... Просто я вижу в твоих глазах их...
- Кого? Кулацких сынков?
- При чем здесь эти сынки, Маш? – Михаил ласково провел рукою по волосам девушки. - Нет. Звезды. Я вижу в твоих глазах звезды. Все звездное небо. Весь космос я вижу в твоих глазах, Машечка, Машунечка, Маняшенька ты моя миленькая...
И головы их вдруг потянулись друг к другу будто магниты. И губы их соприкоснулись в поцелуе. Еще не в том, во взрослом поцелуе, с трепетным соприкосновением языков, но уже и не в детском.
Это был их первый поцелуй!
И следующий вечер они сидели все на той же лавочке возле клуба, мечтая о полете к звездам. И следующий... Поцелуи их становились все жарче, все взрослее. Казалось, время для Маши и Миши растянулось до просто неприличного масштаба, запечатлевая в каждом своем миге мильоны открытий, оттенков чувств и переживаний.
Замечательное время!
Наверное, прав был участковый дядя Гриша в своем предположении: быть скоро свадьбе, быть!
Скорее всего, она и случилась, если бы одним воскресным солнечным днем тарелка радио на столбе возле поселкового клуба не прохрипела войну...
Сначала через поселок прошли толпы отступающих красноармейцев. Усталые фигуры солдат, сгорбленных под тяжестью огромных винтовок; запыленные лица; пересохшие губы... безжизненные, устремленные в никуда глаза... А главное, они шли беззвучно, безголосо. Даже бряцанья оружия не было слышно. О том, что по поселку двигаются не призраки, говорили лишь приглушенное дорожной пылью подрагивание земли и вибрация стекол в окнах расположенных возле дороги изб.
Поселок молчал. Он словно заразился беззвучием от уходящих на восток красноармейцев. Последняя колонна их скрылась за околицей, но поселок продолжал молчать. И казалось, что он проклят, и обречен на эту гробовую тишину на века, если бы в один из ближайших последующих дней ее не взорвал веселый треск мотоциклетных моторов.
В поселок пришли немцы.
Колонны немецких солдат. Стройные, осанистые, спортивные. Они проходили по поселку, озаряя своими белозубыми улыбками его самые дальние закоулки. Постоянный хохот, звуки губных гармошек. Песни. Глаза большинства солдат горели огнем азарта и казалось, что эти солдаты скушали что-то очень вкусное и теперь одержимы желаньем получить добавку. Над входом в поселковый клуб продолжал безжизненной тряпкой висеть красный флаг, но никто вроде бы и не собирался срывать его. Наоборот, немцы с превеликим удовольствием позировали на его фоне своим фотографам.
Местных жителей никто не трогал. Хлеб, молоко, яйца, куры – все это не отнималось, а покупалось. Бабы с некоторым недоверием шелестели купюрами со строгим орлом, грозно сжимающим лапами свастику. У многих дома еще с эпохи временного правительства хранились рулоны керенок, поэтому каждая баба думала: а насколько надежен этот самоуверенный немецкий орел?
Но то были строевые, фронтовые колонны.
После них в поселок пришли другие немцы. Совершенно другие!
На площадь перед клубом въехал бронетранспортер, с которого молодцевато соскочил парень в фуражке с высокой тульей. Красивый такой парень – поджарый, с гордым орлиным профилем; можно было подумать, что он материализовался, сойдя со страниц рыцарских романов. Если бы... Если бы вдруг он не завизжал на всю площадь, будто недорезанная свинья, показывая пальцем в сторону флага на клубе. Сей же миг с броневика спрыгнули несколько солдат в серой форме. Их усилиями через минуту флаг был сбит. «Герой рыцарских романов» с остервенением вытер об него подошвы своих надраенных до зеркального блеска сапог.
Что удивительно, никто из руководства местного колхоза не сбежал. Хотя официально эвакуация и не объявлялась, они вполне могли бы последовать за уходящими частями красной армии, да и барахлишко свое прихватить. Почему они не сделали этого? Скорее всего, просто растерялись. Когда же в поселок пришла другая власть, эти люди согласились служить ей не потому, что мечтали изменить родине, а лишь по той простой причине, что они привыкли беспрекословно подчиняться власти. Какой? Вопрос для них нелогичный. Власть есть власть и ей следует подчиняться, каковой бы та ни была.
Председателя колхоза, бухгалтера и еще двух руководящих работников пригласили в сельсовет. «Герой рыцарских романов», как оказалось, сносно говорил по-русски; и он провел своеобразное совещание с ними. Сначала вкатил всем им оптом дозу понимания неизбежности и обязательности исполнения приказов новой власти, после чего поставил задачу найти в поселке тридцать лиц еврейской национальности.
Председатель колхоза хотя и был трусом, все же осмелился возразить:
- Да помилуйте, откуда у нас евреи? Это у вас, в Германии они все сплошь банкиры и ростовщики, а у нас если есть, то раз-два и обчелся.
- Абщелця? – оживился немец. – И хто есть они? Имя?
- Да кто... – Председатель пожал плечами. – Школьный учитель музыки, парикмахер и библиотекарь.
- И это есть все?
- Так точно, господин офицер.
- Но мне есть нужно тридцать... Вы есть понимать, мне нужен тридцать еврей! Или цыган. Я иметь приказ.
- Да где ж их взять, господин офицер? – развел руками председатель.
- Меня это не есть интересовать. Это есть интересовать вас. В противный случай я назначу евреем вас.
Лицо председателя побледнело.
- М... м... может, вам будет достаточно тридцать брюнетов? – неуверенно вымолвил он.
- Брюйнетов?
- Д.. д... да, господин офицер. Они ведь немного похожи на евреев и цыган. Такие же чернявые!
- О! – радостно воскликнул немец. – Вы есть гений! Это очень правильный решений, я буду это замотать в ус!
Голос подал бухгалтер:
- На ус.
- Что вы есть сказать?
- Правильно говорить – намотать на ус, господин офицер.
- Данке. Я это буду иметь на виду. Но вы есть должны сейчас найти мне двадсать семь брюйнетов, чтобы я не напрягать своих солдат. Только двадсать семь! И, конечно, эти ваши быблыотекарь, музикант унд...
Бухгалтер подсказал:
- Парикмахер, господин офицер.
- О, да! Цирюльник!
С помощью председателя колхоза три еврея и 27 человек, коим природа беспечно выделила темный цвет волос. были собраны в фойе клуба уже через полчаса. Уж кому-кому, как не председателю колхоза знать его работников! Как ни печально, но среди задержанных оказалась и Маша.
Мишка, разумеется, не понял, для чего председатель пригласил ее в клуб, но сердцем почуял что-то неладное. Он проводил Машу, а когда за той немцы закрыли дверь, приник к окну. Ему отлично было видно, да и слышно то, что происходило внутри.
Тридцать человек. Мужчины и женщины. Всем им было приказано раздеться догола. И возражений не последовало, ибо «герой рыцарских романов» предупредил, что в случае неподчинения будут расстреляны члены семьи каждого. А еще он сказал:
- Вы не должен бояться. Просто вас будут снимать на камер для показа в Рейхе, после чего вы будете обретать свобода.
Люди послушно разоблачились, аккуратно сложив одежду на стульях. Разделась и Маша.
Мишка впервые увидел ее голой. И с замиранием сердца отметил: «Боже, как же ты прекрасна!»
Через несколько минут немцы вывели на главную поселковую улицу тридцать голых человек. Их односельчане реагировали на эту странную процессию по-разному. Большинство убегали в избы и зашторивали окна. Но кому-то интересно было и поглазеть. Когда еще увидишь столько голых баб? Да не абы каких, а красавиц! Таких, например, как юная Маша.
Та шагала, опустив голову, стыдливо прикрыв руками грудь. Встрепенулась она лишь тогда, когда услышала где-то рядом знакомый гнусавый голос.
- Дядя Гриша? – непроизвольно вырвалось у нее.
А и правда, рядом с немцами шел участковый. Только вместо белого картуза на голове его теперь красовалась серая кепка с козырьком и немецким орлом. Зато остальная форма оставалась той же, да и неизменный наган, из коего он недавно застрелил кулацких сынков, по-прежнему покоился в кобуре.
- Шагай-шагай, Машка, - сердитым голосом отозвался участковый.
Чуть поодаль за этой голой процессией крался Мишка. Конечно, он негодовал, проклинал и немцев, и председателя, и дядю Гришу. Но проклинал как-то вяло, дежурно. Ему трудно было оторвать глаза от обнаженной фигуры своей любимой. Он восхищался, он наслаждался видом ее. К тому же, успокаивал себя мыслью, что сейчас всех этих людей сфотографируют и отпустят, как им было обещано.
Их подвели к оврагу за селом, построили в ряд. Зло урча мотором, к нему подкатил бронетранспортер с крестом на борту. Из него выполз толстенький немецкий солдат с болтающимся на груди фотоаппаратом.
Не обманул «герой рыцарских романов»! Действительно, сейчас всех сфотографируют – для этого их дурацкого Рейха – и все.
Мишка понимал, что сейчас испытывает Машенька. Он знал, что в любом случае, как-нибудь, но за это ее унижение он отомстит. Но это потом. Теперь Мишка думал лишь о том, как успокоить любимую, какие слова для этого найти.
Тем временем фотограф буквально танцевал перед шеренгой голых мужчин и женщин. Затвор его фотоаппарата щелкал подобно челюстям голодного людоеда. И было бы странным, если объектив камеры не акцентировал свое внимание на юной прекрасной брюнеточке...
- Аллес! – восторженно воскликнул фотограф, наконец-то закрывая крышкой объектив.
«Аллес - повторил про себя Мишка, и с облегчением вздохнул, припомнив школьные уроки немецкого. – Аллес, это значит конец. Он закончил. Сейчас всех отпустят...»
Внезапно раздался громкий треск, напоминающий звук падения срубленной сосны. Мишка не сразу осознал – что это? И не сразу понял, почему почти всех односельчан, стоявших у края оврага, будто ветром сдуло и опрокинуло на его дно.
Остались стоять лишь три человека и Маша.
Вновь «треск сосны».
И на краю оврага осталась лишь Машкина фигура.
Мишка наконец понял... Да и увидел. С немецкого бронетранспортера бил пулемет. Причем не так, как наш «максим»: та-та-та-та-та. А на своем быстром немецком: «Т-р-р-р-р». Именно поэтому Мишка сперва подумал о треске падающей сосны.
При этом, как бы не был быстр немецкий пулемет, пули его отказывались убивать Машу. Когда пулеметчик собрался пустить третью, последнюю очередь, этот пулемет элементарно заклинило.
Мистика? Чудесное спасение?
Как бы не так!
Мишка не поверил своим глазам, когда к Машеньке приблизился дядя Гриша, на ходу извлекая из кобуры свой знаменитый револьвер. Приставив его к левой груди девушки, он процедил:
- Умри, сучка малолетняя!
И нажал курок...
Губы Мишки задрожали. А потом и руки. И все тело. Слезы застили глаза. Никто не видел, как он упал на землю и стал царапать ее руками, даже не замечая крови на пальцах. Потом он бил ее – землю – кулаками, беззвучно крича: «Почему? Почему? Почему?»
Потом он затих. Опрокинулся на спину и обратил к небу свои внезапно помертвевшие глаза.
Синее, синее небо!
И лежал Мишка так, не подавая признаков жизни, очень долго, до первых звезд. Когда же те наконец зажглись, он поднялся. Только вряд ли кто-нибудь из тех, кто ранее знал его, опознал бы теперь в нем прежнего Мишку. Это была некая странная человекоподобная сущность...
Дядя Гриша после казни односельчан вмазал у себя дома стакан самогона, шумно совокупился со своею свиноподобной супругой, и завалился спать. Ему было немного стыдно за то, что он сделал на краю оврага. Но лишь немного. Он прекрасно выслужился перед новой властью, а значит, жена не будет традиционно ворчать, что он мало денег приносит в дом. Отныне они потекут к ним рекой. Пускай не с Лениным, пускай с орлом. Но деньги не пахнут! В конце концов, он убил девочку по имени Маша не просто так, а ради нее - своей законной второй половины. При этом награда очевидна и осязаема. Жена, слюнявя пальцы, жадно пересчитала рейхсмарки, после чего сказала:
- Наконец-то ты стал мужиком, Гришаня. Если за каждую убитую тобой прошмандовку нам будут столько платить, мы станем богачами.
Теперь он спал. Вполне себе здоровым, хотя и пьяным сном. Потому как знал, что день минувший завтра он просто вычеркнет из памяти. И не слышал участковый, как кто-то постучал в окно его дома.
- Кого там леший принес? – крикнула Гришкина жена.
В ответ услышала:
- Записка от господина офицера, госпожа.
Гришкина жена довольно оскалилась: «Ага! Теперь она госпожа!»
И поспешила открыть дверь. Но едва она сделала это, как в левый глаз ее воткнулась остро заточенная деревянная палочка, вошедшая настолько глубоко, что пронзила мозг...
Гришка спал, запрокинув голову так, что выпирающий кадык казался чуть ли не главной частью его тела. Мишка... Вернее, то, что осталось от Мишки несколько минут стояло рядом, решая, какую смерть сейчас примет этот нелюдь.
Так же, как и его сучке, воткнуть палку в глаз?
Это для него слишком легко.
Перерезать горло?
Тоже очень легкая смерть.
Алгоритм действий Мишке был подсказан откуда-то свыше. Он склонился над участковым, провел пальцем по его кадыку и жадно впился в него зубами. Кровь ударила в рот упругой струей. Гриша проснулся, в секунду протрезвел, но сделать уже ничего не мог. Вместе с убывающей кровью тело его оставляли и силы. Все что теперь он мог сделать, так это с ужасом вращать глазами. До тех пор, пока те наконец не узрели чертей преисподней, которые, довольно мурлыкая, схватили его под мышки и куда-то поволокли...
Мишка забрал из брошенной возле кровати кобуры наган бывшего участкового. И некая уверенность вселилась в парня... Уверенность, что теперь весь этот гнилой Рейх если кому и по силам сокрушить, то лишь ему одному!
Немцы уже научились просчитывать возможные риски ночи. Они не решались спать в деревянных избах аборигенов. У них был бронетранспортер, его они и выбрали в качестве своей групповой опочивальни. Неудобно. Зато безопасно. Только вот часового выставить они не догадались. Наверное, подумали: а зачем, если в деревне есть такие преданные люди, как бывший участковый Гриша?
Мишка без труда проник в этот броневик. Ведь в его грузовом отсеке, где спали немцы, элементарно не было крыши. Полная луна изливала свой мертвенный свет на их лица. Именно такая полная луна, при которой еще совсем недавно Миша и Маша в первый раз поцеловались. Тогда сиянье ее было светом любви, теперь же – краскою смерти.
Миша всматривался в лица немцев, пытаясь отыскать в тех признаки человечности. Но не находил. И не потому, что относился к этим солдатам предвзято или, там, в сердце его бушевали патриотические чувства. Нет. Он знал, что один из этих типов, сейчас мирно посапывающих и видящих, наверное, цветные сны, накануне стоял за пулеметом...
Что с ними сделать?
Прекрасно бы было перегрызть им глотки, как сволочи Гришке, или проткнуть им глазницы палкой, как его сучке, но...
Их слишком много. Даже элементарно перестрелять их из нагана бывшего участкового вряд ли выйдет. В барабане револьевера семь патронов. Немцев же - 9. Кто-нибудь успеет не только проснуться, но и выстрелить в ответ.
Случайно взгляд Михаила упал на брезентовую сумку, покоившуюся в углу броневика. Из нее торчали длинные ручки гранат.
Вот оно!
Пять гранат Мишка связал между собой подвернувшейся под руки тряпкой. Скрепил вместе их кольца. Теперь оставалось самое простое, выдернуть эти кольца и бросить связку в броневик.
Смерть всех тех, кто находился в нем, неизбежна. Но вопрос: а не слишком ли она для них проста?
Мишка встал между спящих и с преогромным удовольствием стал бить их ногой, при этом вопя: «Ай-ля-ля-ли-ли-лу!»
Солдаты открывали глаза и не сразу соображали, что случилось. Когда же они узревали перед собой черный, скрывающий в себе смерть зрачок револьвера, отливающего в свете луны вороненой сталью, пытались прикинуться невинными ягнятами и трусливо поднимали ручки. А их командир – этот «герой рыцарских романов» - пришел в себя лишь после того, как Мишкина нога, профутболив ему голову, заставила из его гордого орлиного носа хлынуть кровь. При этом весьма занятно было наблюдать, как волосы на голове этого офицера в прямом смысле слова встают дыбом, наэлектризованные страхом. И не только. На Мишкиных глазах волосы этого урода окрашивались в белый цвет. Еще бы! Поседеешь тут, когда перед твоим кровоточащим носом не просто дуло револьвера, но и связка из пяти гранат, кольца которых выдернуты.
- Аллес, хер офицер?..
В следующую секунду Мишка и сам чуть не поседел. Взрывная волна вынесла его на незнакомую проселочную дорогу, по которой, навстречу ему плыла... Маша. Обнаженная, прекрасная до умопомрачения.
- Машка, ты жива? – прошептал Михаил, не веря своим глазам.
- А то!
- Но как?
- Это очень просто, Мишенька. Помнишь, ты рассказывал про ученого... Этого, на букву цэ.
- Циолковский?
- Точно! И он ошибался. Оказывается, для того, чтобы добраться до звезд никаких бочек и взрывчаток не нужно. Есть гораздо более простой путь.
- Какой? – удивленно спросил Мишка.
- А дай руку мне, покажу.
Мишка замешкался.
- Ну, чего ты? – обеспокоенно осведомилась у него Маша.
- Да ничего... Просто... Если в моей руке окажется твоя рука, то...
Он замолчал.
- Что, то? – не могла понять Маша.
- А то, что в таком случае мне вообще никакие звезды не будут нужны!
- Родненький ты мой... – По щекам Маши потекли слезы, хотя глаза ее при этом искрились счастьем. – Это и есть он...
- Кто, он?
- Путь к звездам!
Вскоре же на ночном небосводе появилось новое созвездие. Не "Большая медведица", конечно, а почти незаметное, скромно обосновавшееся в уголке звездного неба. Много лет спустя его отыскал в телескоп один любытный астроном. В его праве было дать ему название... И он спонтанно, неосознанно записал в журнале: "Маша и Миша"...