Мои студенческие годы

               

  Пролог.

     Давно собиралась написать о том, как прошли мои студенческие годы, но…то некогда, то вроде   как и незачем, но почему-то чем дальше, тем более отчетливо они встают в памяти и заставляют вспоминать эти, как принято считать, самые «счастливые» годы.
   Если судить по моим школьным дневникам, которые я вела втайне ото всех домочадцев, то поступать я хотела на экономический факультет Питерского (тогда Ленинградского) Политеха. Видимо потому, что одинаково давались как технические, так и гуманитарные предметы, но, все же ближе были гуманитарные, да и учителя были уверены, что буду поступать куда-то в гуманитарии.  Но, т.к. мои родственники в Ленинграде были связаны со строительной отраслью, то и мои родители посчитали лучшим для меня поступление в Ленинградский Инженерно-Строительный Институт в расчете на поддержку и дальнейшую перспективу. Как же они ошибались, бедные мои, пожилые родители. ( я была поздним ребенком в семье). Я смирилась с этим решением, т.к. все же закончила физико-математический класс, и к экзаменам была более - менее готова. Да и мозгов в голове было на тот момент так мало, что было абсолютно все равно  - куда,  зачем и почему. Главным было  желание   уехать из ненавистного мне Череповца. С этим городом я не смогла смириться за все шесть лет жизни там после отъезда из Ташкента.

Глава 1.

     Так почему все же Ленинград? А потому, что в   Ленинграде я бывала лет с пяти, т.к. моя мама скучала по своим сестрам, трое из которых жили в этом городе. Из Ташкента мы всей семьей приезжали в Питер (включая отца), жили или в квартире тёти Шуры или на даче той же тёти  и её мужа в Комарово. Я полюбила этот город, а особенно дачу в Комарово, которую Государство дало в пользование мужу сестры моей мамы Воротову Г.Г., который в те времена занимал довольно солидную должность  в  тресте «ГлавЛенинградСтрой». На чердаке довольно скромного домика я нашла романы Александра Беляева и зачитывалась ими, лёжа в гамаке. Но это отступление от главной темы.
     И…вот 1972 год, лето  – жуткая жара. Живу в квартире старшей сестры, которая второй раз вышла замуж и ждет второго ребенка в 36 лет. Готовлюсь к экзаменам, лежа на полу, иначе нельзя, т.к. окна  3-х комнатной «хрущевки», где семья сестры занимает две комнаты, выходят на солнечную сторону.  А в этой же квартире свекровь, муж сестры, дочь сестры от первого брака (а в третьей комнате соседка со своим ребенком)…весело, но тогда так казалось нормальным. Иногда заходила одноклассница Ольга Наумова, которая поступила в Политех. Опускаю дальнейшее. т.к. оно мало интересно.
     Поступление, потом, как положено – на «картошку», но нас отправили на морковку, где мы пробыли не меньше 1,5 месяцев в холоде, в деревянном бараке с двухэтажными нарами, с  одной печкой, с вечно мокрыми и холодными ногами и в резиновых сапогах. Про то, как кормили, вспомнить не могу, видимо, это мало напоминало нормальную еду. Ужасно хотелось  есть, магазин под названием «СельПО» опустошался быстро. Главным «деликатесом» был шпротный паштет, для некоторых  - водка.  Правда, выручала сама морковка, которую в любой момент можно было выданным нам тесаком почистить и погрызть тогда еще молодыми и здоровыми зубами. Потом, когда мы вернулись в город, я не понимала, почему у меня так болят ноги,  но  сырость, холод и резиновые сапоги сделали свое дело.
     Будучи очень застенчивой от природы, я, после отъезда из Ташкента (когда меня как растение выдернули из родной почвы и поместили в враждебную) очень тяжело сходилась с людьми. Но после неудачных попыток найти друзей, все же нашла тех, с кем дружба моя длится до сих пор. Но об этом речь впереди.

Глава 2.

     На первом году обучения общежитие мне не дали. Я снимала комнату (а по сути – угол) в двухкомнатной квартире пятиэтажной «хрущевки» в районе под названием  Купчино на ул. Будапештской. Квартира принадлежала двум сестрам, одна из которых была подругой моей родной тети Шуры, старшей сестры мамы. Вторая сестра и моя хозяйка была вольной птицей, гостила у своих знакомых. А когда приехала, то начались мои ночные мучения из-за её богатырского храпа. Днем она заплетала две косички как первоклассница и обряжалась в зеленую футболку с номером 11. Это служило поводом для гомерического хохота моего и моей подруги Милы, которая к тому времени уже бывала у меня. (В студенческой молодости мы смеялись по любому поводу). Только недавно я осознала – насколько же я была безразлична своей родне, что при таком количестве родственников (две родные тетки, родной дядька и сестра), я жила на съемной квартире , а мои родители платили за съем комнаты 20 руб.  – большая по тем временам сумма, если учесть, что жили мы тогда на одну пенсию отца, которая сильно сократилась после Хрущевской реформы. Такие же сложности испытывала к тому времени и моя подруга – Милочка Мухина из города Озерска (тогда некоего почтового ящика в Челябинской области), а потому,  в один прекрасный день,  после окончания первого курса и в самом начале второго,  мы собрали свои вещички (очень небогатые) и съехали со съемных квартир в комнату общаги ЛИСИ на ул. Егорова. Боже мой, если бы мы знали, что нас ждет! Помню, как сейчас, помогать нам переезжать прибыли питерские (тогда ленинградские) подружки и, с веселым гиканьем мы отчалили со съемных квартир. Наши бабки - квартирные хозяйки, были крайне огорчены. И девчонки скромные, и деньги неплохие. А вот  когда с веселым настроением и с веселыми подружками мы добрались до места и увидели то, где нам определено было  жить и учиться, оптимизм исчез сам-собой. Ленинградские подружки, спешно покидав наши вещички, поспешили в свои уютные квартиры, по-моему, придя в ужас от лицезрения комнаты, в которой нам предстояло жить. Находясь в некой прострации от столь конкретной действительности, мы все же начали обустраивать свое жилище.

Глава 3.

     И все же необходимо написать про первый год обучения. Свобода…от родителей, а моя - в первую очередь от отца, который и в силу характера и потому, что прошел две войны  - Финскую и Отечественную, и потому, что здоровым я его не знала с детства…и, просто потому, что НАДО  было уехать. Пришло время дать отдых моим родителям, вырастившим и давшим высшее образование старшим своим детям – моим сестре и брату. Оба они закончили Ташкентский Политех, но  по разным специальностям.
      Правда, я не совсем осознавала, что мне-то  после того, как я покинула родительский дом, с образовавшейся  свободой делать. Помню, как квартирная хозяйка критиковала меня за напрасно потраченные деньги на ненужные, на её взгляд, продукты. Но глаза разбегались, а мамы рядом не было. Помню, что собираясь уезжать на каникулы после зимней сессии, я думала, что купить отцу в подарок? В ближайшем магазине купила бутылку коньяка, с которой меня задержали на выходе, посчитав, что я не доросла до возраста, когда можно покупать спиртное и чуть ли не обвинив в краже. Как-то этот инцидент разрулился в мою пользу и я доставила коньяк по назначению. Что уж там говорить про испытанные мной ощущения…
     В другой комнате 2-х комнатной вышеописанной квартиры жила девица по имени Люба, которая работала медицинской  сестрой в психиатрической лечебнице. Не помню, откуда она явилась в  Питер, но быстро познакомила меня с молодыми людьми из ближайших домов, а затем и с курсантами Военно-Медицинской Академии. Появились поклонники из обоих сообществ, но военного медика Любка сама «имела в виду», а потому сделала всё, чтобы скомпроментировать меня перед  курсантом, а мальчик из Купчино – Геночка Кушнеревич, был  по  юношески влюблен и очень застенчив. У меня сохранилась его фотография. По  прошествии лет мне очень жаль, что я не оценила его чувств. Знаю, что, придя из армии, он пытался меня найти, но…слишком распространенное имя Наташа и фамилия  Полякова. А соц. сетей тогда не было. Впоследствии, он попал за решетку, отсидел, вышел, дальнейшая судьба его мне неизвестна. Юным, он был просто симпатичным мальчиком. Как мне говорили, потом, после армии он стал очень красивым молодым человеком, под этим подразумевалось – физически развитым.
     На этом фоне  лекции, зачеты, виделось как что-то вообще лично ко мне не имеющее никакого отношения, а потому, первый курс я закончила, но выше троек не поднялась, а потому осталась без стипендии, что никак не радовало моих родителей. Но мое сознание тогда  от финансовой стороны вопроса было настолько свободно, что стыдно до сих пор.

Глава 4.

     Мы поселились (нас поселили) с Милой Мухиной в общежитии на ул. Егорова (станция  метро «Технологический институт»). В принципе, этот район  и тогда и сейчас можно назвать студенческим, т.к. в непосредственной близости друг от друга  до сих пор  находятся три ВУЗа  - (ГАСУ) Архитектурно-Строительный, Технологический и  ЛИИЖД (инженеров ж/д транспорта).
Наша комната в общежитии располагалась на первом этаже,   на единственном окне была решетка, а само окно выходило  во  двор-колодец.
  Во дворе была какая-то мастерская, где постоянно гремели чем-то железным. Одна лампочка тускло светила под потолком, а потолок был высоким, других осветительных приборов не было. Третьим подселенным человечком была девушка по имени Света Заворотняя, дочка военного из Москвы. (что ей понадобилось в Питере – непонятно). На всё про всё была единственная чертежная доска (даже без рейсшины) и один стол, на котором сначала ели, потом чертили. В самые жуткие «запары» я уезжала ближе к ночи в квартиру сестры. Они все ложились спать, а я оставалась на пятиметровой кухне с чертежной доской мужа сестры. (он заканчивал институт заочно и познал все прелести ночного бдения). Под утро (часов в 5 )на кухню приходила свекровь сестры (она же моя родная тетя по маме, т.к. сестра вышла замуж за двоюродного брата) и начинала меня жалеть. Спасибо ей за это.
     Тем не менее, студенческая жизнь текла. Закончив первый курс, после которого было отчислено не менее восьми человек (а мы-то уцелели!), на втором курсе пустились «во все тяжкие». Ведь мы же уже такие «крутые», уже снисходительно смотрим на первокурсников -  салаги.  И началось …Общежитие в двух шагах от главного корпуса, но зачем же посещать лекции? Ведь мы уже на втором курсе! От первого семестра второго курса у меня осталось ощущение постоянной спячки и, в связи с этим, постоянных прогулов. Ну, уж как потом пришлось  расплачиваться за это – знает каждый приличный студент времён брежневского застоя. Бессонные ночи, переписывание конспектов у тех, кто посещал лекции, (если дадут), писание под копирку для таких же олухов, как я, всего не описать, да и незачем. Такой задачи перед собой не ставлю, скажу только, что первые два курса были самыми тяжелыми годами моей юности, но, в плане взросления  были очень полезны, а потому  с третьего курса я – таки, начала учиться.
    Правда, с некоторыми людьми Питер сыграл злую шутку. Наша соседка по комнате, москвичка с русыми косичками Светочка Заворотняя, ко второму курсу превратилась в девушку легкого поведения, причем очень вульгарную. Основными клиентами были, как теперь принято говорить, афро-американцы, а тогда попросту,  негры. По непонятным причинам она перестала мыться, голову, на которой вместо  косичек красовалось  что-то очень замысловатое, вместо мытья посыпала мукой (или тальком). Бедная Мила, кровать которой стояла напротив светкиной, задыхалась от запаха нечистого тела. Все закончилось тем, что из Москвы приехал отец заблудшей овцы, и увез её домой, в столицу нашей Родины. (передаю только свои ощущения, возможно, очень субъективные), но это всего лишь МОИ воспоминания.

  Глава 5.
 
        Дверь нашей комнаты в общежитии закрывалась условно, открыть её можно было пальцем, а само здание общежития на ул. Егорова, как говорили, в незапамятные времена освещалось красным фонарем. Однажды случился инцидент, когда среди ночи в комнату проникли какие-то взрослые мужики. Тут Мила проявила себя как защитник нашего девичьего достоинства – спросонья я увидела  её с маленькими кулачками  на изготовке и с победным кличем на устах. Чего мы потом только не придумывали, чтобы подобного больше не повторялось – закрывали дверь на швабру, пытались укрепить замок, но потом, после окончания второго курса, нас переселили на второй этаж в комнату, окна которой уже выходили на свет божий, (на 3-ю Красноармейскую) но опять с подселением третьего человека. Правда, перед тем, как произошло   это счастье, во время отмечания Нового года на втором курсе случилось еще одно происшествие.
      Радуясь краткой передышке перед зимней сессией и тому, что сдали зачеты и были допущены в  принципе, к этой сессии,  мы с Милой устроили «пир горой» у себя в комнате. Милины родители, да и  мои,  к праздникам баловали своих дочерей посылками. Вот и в этот раз мы накрыли стол из родительских даров, среди которых был и очень красивый будильник красного цвета, который прислали Миле. Зажгли свечу и после праздничного закусона поскакали на третий этаж в учебку, где, конечно же,  веселье било ключом и собралась большая компания не только из «понаехавших», но и из питерских домашних студиозусов. Свечу, понятное дело, затушить забыли. Под утро, уставшие, но довольные, предвкушая сладкий сон, вернулись на свой первый этаж и сразу стало понятно, что сна нам не видать. В комнате от непогашенной свечи начался пожар, загорелся пластмассовый красный будильник, копоть от которого превратила комнату в баню по-черному. Помню, что я, подойдя к столу, долго в недоумении разглядывала какое-то металлическое искореженное изделие, вопрошая – а это что такое? Когда сознание вернулось на исходную позицию, догадалась, что это жалкие останки того самого красивого будильника. Так и жили полгода в закопченной комнате. Заходившие к нам люди озирались, сочувствовали, но, думаю, что в глубине души,  посмеивались.
     А сдавать, тем не менее,  предстояло огромное количество предметов –  начертательная геометрия, сопромат, теормех…остальное не очень хорошо помню.
     «Начерталка» была для меня камнем преткновения. Помню, что курсовая по этому предмету называлась «Эпюра с отмывкой». Что-то я там «отмыла», курсовую приняли к зачету, а на экзамене по этому предмету помог аспирант по фамилии Козлов, который ассистировал преподавателю.  «Хорошо» было получено к моему великому изумлению.
Надо же ещё отметить, что принимал экзамен по начертательной геометрии некто Червяковский (то ли профессор, то ли рангом пониже). Он не желал видеть на экзаменах девушек в брюках и в "мини". Вставал вопрос - а в чем, собственно, идти, ибо в те времена мы ничего другого не носили.
     На первых курсах  в подругах у нашей  компании была Надя Румянцева, очень умная девочка, все эти предметы давались ей легко. Спасибо Надежде, она помогала многим и мне в том числе при решении задач на зачетной неделе.  На экзамене же по теормеху я практически не знала ни одного билета, а  вытащив доставшийся мне, начала усиленно списывать ответы со шпаргалок, которые имелись. Когда пришло время отвечать, преподаватель-женщина сразу сказала, что видела, как я усиленно списывала, а потому надо ответить на один вопрос. Он был на «соображалку». От страху или от отчаяния, но я ответила правильно, а потому заслужила вожделенное  «удовлетворительно» и перешла на 3-й курс. Моя дорогая подружка уехала в родной город с переэкзаменовкой по тому же предмету на осень, чем испортила себе все летние каникулы. Зато осенью сдала всё на «отлично». Это был очень хороший урок на будущее.
     Сопромат нам преподавал доцент кафедры  этого предмета по фамилии Шарапан. Высокий, худой и кудряво-светло-рыжий. На его лекции мы не ходили или ходили иногда, под настроение. Я – немного чаще, чем Мила.  Но, настала зачетная неделя, и на вопрос Шарапана, адресованного Милочке Мухиной  - а почему вы не посещали занятия, он услышал её робкий ответ – так получилось… Про его реакцию на этот ответ писать сложно, думаю, что таких как мы, ему хотелось просто убить. Последний экзамен по сопромату мы сдавали курсе на третьем. У меня его принимала женщина (фамилии не помню), она ассистировала Шарапану, поставила мне «хорошо», после чего я увидела его удивленный взгляд и услышала…не буду врать что, не помню точно, но что-то типа – это удивительно. Несмотря на свою довольно своеобразную внешность, наш Шарапан вызвал очень нешуточные чувства у одной из наших питерских подружек – Лизы Дельновой, девушки, отец которой мне в дальнейшем очень помог в получении комнаты в коммуналке на ул. Тамбовской. (По распределению, я попала в  «ГипроНИИ Неметаллоруд», где отец Лизы был заместителем  Директора по хозяйственной части.) Когда сотрудники этого института, проработавшие там много лет, начали получать квартиры (1978-1979 г.г.), комнаты в коммуналках (ранее занимаемые этими сотрудниками), достались молодым специалистам, пришедшим на работу в этот институт в тот же год, что и я. Нас таких было трое. В этой комнате потом прошли пять лет моей взрослой жизни после окончания института. Там у меня собиралась пару раз институтская группа , ночевали вповалку, где-то осознавая, что это последние попытки удержать бесшабашность  студенческих лет. Из этой комнаты, беременная на шестом месяце, я уехала во Всеволожск, объединив наши с мамой жилплощади в двухкомнатную вполне приличную квартиру в том же Всеволожске.

Глава 6.

     Не могу не написать о «редких» экземплярах, которые учились в нашей группе. Одна из них – Лена Казанкина. Для времени брежневского застоя это была девушка, которая опровергала все каноны, которые нам навязывала власть. Она была высокая, с модельной фигурой, одета в вещи, которые можно было купить только у фарцовщиков (в основном – у поляков), с лицом английской леди. Она не ходила на лекции, но сдавала зачеты и экзамены легко. Приходила к началу лекций, но при этом спрашивала – а какой музей на данное время открыт? На последнем курсе она вышла замуж за морячка из Риги. Очень хорошо помню, что, когда мы всем курсом с преподавателями отмечали получение дипломов в ресторане «Метрополь», они с этим моряком демонстрировали красивую любовь. После 1999 года, когда я сама была «ни пришей – ни пристегни», случайно в троллейбусе увидела Лену Казанкину. Судя по её виду на тот момент, она была еще в гораздо  худшей ситуации, чем я. В очень дешевой одежде и в не совсем адекватном состоянии она ехала …не знаю куда.
     Совершенно противоположный типаж – Люба Залеткина. Она была, если память мне не изменяет, из Петрозаводска. Маленького роста, приземистая, с лицом северной крестьянки (такое лицо у певицы Пелагеи - плоское). Все пять лет учебы в институте  Люба ходила с волосами, заплетенными в косу. Таких называли «зубрилами».   Свои «отлично» она получала благодаря усидчивости и упорству. Все годы обучения в институте, она жила у своей родной тети. Помню, что она всегда интересовалась политикой, читала газеты. Периодически, с иронией я интересовалась у неё – как там дела на Голланских Высотах?
Последний раз я видела её, когда уже моей дочери Жене исполнился 1 год. Тогда ко мне приехали те, с кем я общалась плотно  после окончания института. А появление Любы Залеткиной стало неожиданностью. Она преобразилась – косы не было, вместо неё была стрижка с легкой «химией»  и совершенно другой образ – она стала внутренне другой. По распределению она попала на «Красный Треугольник». Больше мы не встречались. Пыталась найти её в соц. сетях – безуспешно.
Помню сестер-близнецов Ольгу и Наталью Третьяковых. Их родители долго работали на Севере (где-то под Мурманском). Накопив денег, впоследствии переехали жить ближе к теплу, а каждой из дочерей приобрели по однокомнатной квартире в Питере. Девушки отличались любовью к театру, посещали много разных спектаклей, впоследствии сдружились с актерской братией. Более не знаю о них ничего.
На четвертом курсе к нам в группу перевелись четверо человек из Хабаровска.  Трое парней и девушка. Помню их поименно – Ивашкевич, Андрианов, Жемпалух и Наташа Шамурина. Трое парней были направлены как перспективные с учетом их дальнейшей учебы в аспирантуре и, по окончании оной, возвращении в родные пенаты в качестве преподавателей. Наталья попала к нам в связи с переводом её отца (подполковника) на другое место службы, а именно – в Гатчину. В дальнейшем, судьбы их сложились по-разному.
Наташа после окончания ЛИСИ долгое время работала в институте «ЛенЖилпроект», работала над проектом гостиницы «Ленинград», печально известной  в дальнейшем жутким пожаром, в котором погибли очень многие пожарные, потом в  «ЛенЗНИИЭПе» на Мойке, пока в кафе на той же Мойке не познакомилась со своим  будущим мужем и не уехала с ним в Америку. Последний раз я видела её, когда моей дочери Жене было лет 12-13. Наталья приехала тогда на похороны своей мамы. В то время её родители уже жили во Всеволожске, (как и моя мама) т.к. отец вышел в отставку и получил квартиру в этом городе.  Была очень расстроена. Пришла ко мне в гости, увидела мою дочь и была явно удивлена тем,  что моя дочь красива и умна. Видимо, американские представления уже внедрились в её голову.
Мне очень нравилась её мама, (я с ней периодически встречалась, т.к. жили в соседних домах) которая сильно переживала, что муж Наташи старше её на 11 лет, имеет детей от первого брака, а потому не заинтересован иметь их в браке с Наташей. (их так и не случилось).
Андрианов (очень красивый был мальчик – брюнет с голубыми глазами и единственный сын у родителей), таинственным образом «выпал» из окна нашей общаги на Егорова и погиб.
Ивашкевич, пожалуй, был самым одаренным по всем критериям юношей. (был одним из тройни – два брата и сестра). Его чертежами, выполненными «в туши», ударение на последнем слоге, восхищались все, начиная от студентов и до преподавателей. Угораздило же его  влюбиться в Лену Доильницыну, которая училась со мной в одной группе. Увы, любовь была без взаимности. Лена вышла замуж за Валеру Сердюка. С Леной я общаюсь и сейчас, знаю и Валеру. Их совместная жизнь состоит из взаимных претензий друг к другу. Говорили, что Ивашкевич после окончания института утопил свое горе и свои перспективы в вине.
Про Жемпалуха (не помню имени) говорили, что он закончил аспирантуру и подвизался на одной из кафедр нашего факультета в качестве то ли ассистента преподавателя, то ли рангом повыше.

   Глава 7.

       Из преподавателей вспоминаю Нетипанову, но, убей Бог, ни за что не вспомню имя-отчество. Она преподавала английский. Да и помню только потому, что она меня терпеть не могла, всячески «гнобила» и периодически вопрошала – а что это вы, Полякова, смотрите на меня как Наполеон? После победы или поражения? – это уже я уточняла у неё,  набравшись наглости.   А еще,  все время она жевала металлическую скрепку (!). Была крохотного роста и очень некрасивая. Могу добавить,  что и далее меня никогда не любили преподаватели-женщины, а впоследствии, и женщины-начальницы, в отличие от мужчин. Когда на экзамене по английскому другой преподаватель поставил мне «хорошо» -  мадам Нетипанова была искренне удивлена.
     Термодинамику и тепловые двигатели нам преподавал Бальян ( не помню имени-отчества). Получить у него оценку «удовлетворительно» было величайшим счастьем. (я её получила благодаря Алику Розенфельду, (где ты, Алик?),  он передал мне нужную шпаргалку). До недавнего времени у меня хранился учебник по термодинамике, автором которого был Бальян, куда исчез этот «труд» – не знаю, но я сохраняла  его как память об этом очень незаурядном человеке.
     Деканом санитарно-технического факультета (тогда так назывался наш факультет, который объединял три специальности) был Юрий Дементьевич Шутов. Точно не знаю почему, но он возненавидел меня «нешуточно». К сожалению, (или к счастью?) природа наградила меня довольно ядовитым языком, а тогда, в силу недомыслия, (и отсутствия тех, кто мог бы подсказать что можно говорить, а что нельзя) я пускала свой язык в дело, не задумываясь о последствиях произнесенного. Надо же еще отметить, что тогда в каждой группе были еще и «доброжелатили».
     На четвертом курсе пришлось сдавать государственный экзамен по «Научному Коммунизму». Свой билет я знала очень хорошо, но, т.к. в комиссии сидел декан Ю.Д. Шутов, то больше чем «удовлетворительно»,  я не могла получить по определению. При распределении после окончания института, всё тот же Шутов захотел отправить меня  в Великий Новгород. После всех «разборок» с местом жительства моих родителей (а они тогда уже жили в пос. им. Морозова Ленинградской области), и  к тому же звания моего отца, меня оставили в покое.
     Можно еще очень много вспоминать разных людей из студенческой жизни, а именно, подселенных к нам в комнату девочек – Люду Карпову, а потом – Соню Пузыреву. Люда Карпова жила в нашей комнате недолго, когда освободилось место в комнате её подружек с её же специальности, она переехала к ним. Она была из зажиточной семьи, которая вела своё хозяйство. На свой день рождения она нас позвала в общую компанию, и мы удостоились чести отведать индейку с черносливом и орехами и домашнюю колбасу. Ну…полный восторг при нашей скудной жизни.
     Соня Пузырева….Мне всегда было её жалко. Совершенно деревенский ребенок, маленькая и некрасивая,  с угревыми воспалениями на лице, она смотрела на нас с восторгом. Пила постоянно пивные дрожжи в надежде очистить кожу лица.

     С удовольствием вспоминаю преподавателя архитектуры -  Сорокина. Он был одинокий человек и жил в комнате того же общежития, что и мы, и даже на том же этаже. Ему мы сдавали  архитектурный проект некоего индивидуального дома с «отмывкой». (меня поймут те, кто был в том же месте и в то же время). Поскольку природа наградила меня хорошей графикой, то сдача проекта состоялась. Вспоминаю этого человека с благодарностью.
     В те времена, когда так было скудно с одеждой, но при этом, так хотелось красиво одеваться, сестра отдала мне английское платье из  тонкого шерстяного трикотажа вишнёвого  цвета, которое стало ей мало. Как  я его любила! Преподаватель архитектуры Сорокин называл меня «белокурая бестия», когда я попадалась ему на глаза в этом платье. (весила я тогда 46 кг.).
     Худо-бедно, но к диплому мы подошли с нормальными показателями по сданным предметам. Тема моего дипломного проекта была «Отопление и вентиляция чугунно-литейного цеха в г. Нижний Тагил». Куратором по дипломному проекту была назначена старушенция по фамилии Станкевич. (если правильно воспроизвожу). Её «призвали» как бывшего преподавателя, все наши проекты были ей по «барабану», просто на горизонте маячило вознаграждение за кураторство.
     Помню, что месяца два из шести положенных на дипломный проект, я прогуляла, ездила к родителям, загорала на Ладоге, что еще там было в моей жизни – не помню. Потом пришлось задуматься – как быть, что делать и как. В итоге, мой дипломный проект вылился в 16 листов формата А1, инженеры того времени поймут.
     Когда кураторша посмотрела чертежи, у неё возник только один вопрос – это тебе мальчик рисовал? Помогла моя природная и уже наработанная  графика, ну, и к этому времени, сформировавшиеся мозги. 
     Защита дипломов по нашей специальности «Теплогазоснабжение и вентиляция» проходила в три этапа.
     Первый – 15 июня, второй  - 17 июня, третий – 22 июня.
Я попала в «середину» - 17 июня. Состояние  - жуткое. Видимо, сказалось перенапряжение при подготовке проекта. Не справляясь с собой , я выпила таблетку элениума (тогда он был в продаже без рецепта или был в отцовской аптечке), потом ещё одну… В итоге, на самый простейший вопрос ответ не смогла найти. Учитывая сложность и объем проделанной работы, мои преподаватели все же выставили мне оценку «хорошо».
    Ну, а потом… Отмечание в общаге. Выпив стакан сухого белого, я вырубилась. Элениум с алкоголем сделали свое дело. Проснувшись, увидела над собой лицо Сашки Горбунова из нашей группы с сочувствующим выражением. Сашка…умница и хохмач. По распределению попал во «ВНИИПиэт», гордился потом, что пожимал руку академику Александрову. Был влюблён в Таню Никишину из 1-й группы, делал за неё контрольные, курсовые...но она предпочла некоего Колю и вышла за него замуж.
Сашка потом, после окончания института, попытался компенсировать свою "нелюбовь" со мной, но нелюбовь и есть нелюбовь. У меня сохранились столовые приборы (ножи и вилки), которые он приволок мне после посещения какого-то кабака поздней ночью.
    Понятно, что это было не последнее празднование.  22 июня защищались многие из нашей группы. Помню, что тогда даже кто-то снимал видео празднования последней защиты на квартире у Тани Новиковой, которая была  из первой группы. (мы учились во второй). Вот бы посмотреть…
     Помню, что тогда для меня получение диплома - это было абсолютное счастье. Был пройден огромный и очень сложный период жизни. Мои родители были  счастливы (особенно отец), он очень любил меня и боялся, что я останусь без  высшего образования. К слову сказать, что мысли бросить институт бродили в моей голове на третьем курсе. Тогда заодно с сестрами Третьяковыми я очень увлеклась театром и готова была идти работать туда кем возьмут. Тем более, что отопление вместе с вентиляцией как-то вдохновения не давали. Не сделала этого только ради отца, опасаясь, что подобный поступок скажется на его и так очень плохом здоровье.
     На окончание института мне подарили золотые сережки в виде полых шариков. Тогда это было модно, т.к. ничего кроме «штамповки» в наших ювелирных магазинах не было.
     Конечно, очень много осталось «за кадром». Воспроизвела лишь основные «вехи». Но я, тем не менее  рада, что в 64 года моя память воскрешает ушедшие моменты юности, дружбы, и бескорыстной взаимопомощи.
Моя подруга Мила Мухина (Лашкова) до сих пор иногда вопрошает – а как же мы выжили тогда и в тех условиях,  будучи абсолютно домашними девочками? Выжили, окрепли, а заодно получили закалку и на дальнейшую жизнь. Ни о чем не жалею, Институт и сокурсников вспоминаю с ностальгией (как же иначе). Периодически прохожу мимо Альма-Матер, мимо здания общежития на ул. Егорова (оно сейчас имеет другое назначение, по-моему, Подготовительное отделение)…
     Жизнь продолжается и, надеюсь, что будущее еще порадует меня хорошими впечатлениями и  радостями, а воспоминания… это просто фрагменты жизни, но без которых нет и самой жизни.