Глава 13. Восьмое марта
На удивление весна пришла очень рано, уже в начале марта, снег под лучами яркого весеннего солнца, стал серым и пористым, сугробы буквально на глазах начали уменьшаться в размерах, появились проталины, побежали ручьи и зазвенели капели. Зима без сопротивления сдавала свои позиции. Свежий ветер приносил с полей и лугов, запахи талой воды, прелых листьев, они растворялись в сыром воздухе и создавали неповторимый запах весны – запах нарождающейся жизни. Вечерами усидеть дома было просто невозможно. Хотелось бродить по улицам, вдыхать весенний воздух, приставать к девчонкам и совершать безумные поступки.
До окончания каникул оставалась всего три дня, а по истечению их, Мишка, должен был уехать на полугодовую производственную практику. Это его одновременно манило и пугало. Ему очень хотелось посмотреть новые города и места, а такая возможность, учитывая кочевой образ выбранной им профессии, предоставлялась очень широко, но с другой стороны он понимал, что вписаться в новый коллектив молодому неопытному парню будет непросто.
Сказав маме, что хочет сходить в кино, Мишка вышел на улицу и не торопясь пошёл в сторону маслозавода. Проходя вдоль домов, он с грустью думал, что за три года его учёбы в Харькове, Монастырка очень изменилась. Его друзья и сверстники в большинстве своём служили в армии, или же, как и он разъехались учиться в разные города, даже лучший друг Юрка, с которым они были неразлучны с раннего детства, завёл себе девчонку и теперь большую часть своего времени проводил с ней. Но жизнь не стояла на месте, подросло и вышло на улицы следующее поколение пацанов. Это они теперь задавали тон, и диктовали свои правила в посёлке. По сложившейся традиции они, конечно, с уважением относились к старшему поколению, но последнее слово уже было за ними.
Подойдя к клубу, и увидев, что он опоздал на вечерний сеанс, парень, в надежде отыскать хоть кого-то из своих друзей, решил пойти в столовую. Поднявшись на крыльцо, и войдя в помещение, он сразу увидел, в полупустом зале, сидевших в дальнем углу монастырских пацанов. Стол, за которым они сидели был заставлен пивными кружками, с шапками белой пены. По раскрасневшимся лицам и оживлённой беседе, было видно, что употребляли они не только пиво, но и что-то покрепче. Двое из сидевших за столом были младше Мишки, и они его мало интересовали, а третий – его одноклассник Васька Полесников, как и он учился в Харькове, но жил совсем в другом районе, поэтому в городе они встречались очень редко. Васька был невысокий, но плотный и крепкий, за его рост пацаны дали ему прозвище Маленький. Как и все обделённые ростом люди, Васька Маленький был переполнен амбициями, а выпив, даже совсем немного вина, постоянно искал конфликта и отговорить его не лезть на рожон было очень сложно. Вспомнив всё это, Мишка, хотел уже выйти из столовой, но Маленький, увидев его радостно помахал рукой, приглашая присоединиться к их компании. Деваться было некуда, и парень, поздоровавшись с пацанами, уселся за стол.
Как он и предполагал, кроме пива, стоящего на столе, под столом у них оказалась бутылка водки. Оглядевшись по сторонам, Васька, достал её, налил почти полный стакан, и подмигнув однокласснику, сказал: «Давай, Миша, догоняй нас». Говорить о том, зачем столько налил, или отказаться от выпивки в присутствии пацанов, которые были младше его, значило потерять своё лицо, и Мишка, принимая стакан, спросил: «А вы по какому поводу гуляете?» «Как по какому? Завтра праздник Восьмое марта, вот мы с ребятами и решили отметить. Да к тому же я с Надькой поругался! Прошла любовь – завяли помидоры», – пьяно засмеялся Маленький. «А, понятно…» – ответил парень, вспомнив, что его одноклассник уже много лет был влюблён в свою соседку Бортникову Надю, а та играя на его чувствах, вертела им, как хотела.
Водка была тёплой и противной, насильно протолкнув её в себя, Мишка почувствовал, как крепкий напиток, прокатившись по гортани, ожёг её, а попав в желудок устроил там пожар. Пытаясь хоть чем-нибудь затушить огонь внутри, он, пошарив глазами по столу, и не найдя никакой закуски, жадно приник к бокалу с пивом. Уже через минуту пожар в желудке погас, в голове приятно зашумело, и он уже ничем не выделялся среди своих собутыльников. Водка, вдвойне улучшила весеннее настроение – захотелось петь, танцевать и совершать что-то необычное. За столом стало шумно и весело – пацаны стучали пивными кружками, и перебивая друг друга, одновременно говорили.
Когда был допит последний бокал пива, Васька, заплетающимся языком, обращаясь к однокласснику, сказал: «Миш, пацаны говорят, что сегодня в нашей школе в честь женского дня вечер. Они то не хотят идти, боятся, что их пьяными учителя увидят. А нас то с тобой кто может напугать? Может сходим, потанцуем?» Даже одурманенный алкоголем, Мишка понимал, что в пьяными школу, а тем более вдвоём с Маленьким идти опасно. Там наверняка будут их извечные враги – привокзальные пацаны. Пытаясь отговорить одноклассника от рискованного мероприятия, он ответил: «Зачем нам эти танцы, Вась? Скоро кино кончится, может девчонок каких подцепим. На улице благодать, пойдём по Монастырке погуляем». Услышав такой ответ, Васька, посмотрев долгим, немигающим взглядам на приятеля, пьяно ухмыльнувшись, сказал: «Я тебя понял, Миша. Ты – зассал! Я тогда один пойду!» Стерпеть чтобы его обвинили в трусости, Мишка не имел право. «Ты за языком своим следи! Пойдём, раз тебе так хочется!», – ответил он, поднимаясь из-за стола.
Напиток – водка, смешанная с пивом, называемый в просторечье «ёрш», быстро сделал своё дело. Ноги и язык у пацанов перестали слушаться, а мозг наоборот требовал каких-нибудь героических поступков. Дорога до школы заняла почти час, хотя трезвыми они бы затратили на неё не более пятнадцати минут. Ещё издали увидев, что в школьном спортзале ярко горит свет, а через открытые форточки слышны звуки музыки, пацаны приободрились и попытались ускорить шаг, но из этой попытки ничего не вышло.
Рядом со входом в школу, под фонарём, кучковалась привокзальная шпана. Надвинув на глаза кепки и дымя папиросами, они по-блатному сплёвывая на землю, что-то оживлённо обсуждали. Заметив Мишку и Ваську, кто-то из них присвистнув сказал: «Гля – монастырские припёрлись. «Мы их не ждали, а они уже пришли…» Услышав эти слова, Маленький, явно нарываясь на конфликт, повернувшись ответил: «Что, ссыкуны, наверх подняться боитесь, да? А мы не боимся, скажи им, Мишаня!» Мишка узнавший среди стоящих у входа Худяка, и Ширяя, которые ещё, когда он учился в школе, грозились ловить и бить монастырских, чувствуя, что назревает драка, открыв дверь, затолкнул приятеля в вестибюль.
На первом этаже школы было пусто, и пацаны поднялись на второй. У входа в спортзал стояли два парня с красными повязками на рукаве. Они сделали слабую попытку не пустить Мишку с Васькой внутрь помещения, но те дыхнув на них перегаром, отодвинули парней в сторону, и, как были в верхней одежде, зашли в зал. Там грохотала музыка, и под бдительным присмотром учителей, стоящих у стены, парни и девчонки, стесняясь друг друга, топтались на середине помещения. Не обращая ни на кого из окружающих внимания, Васька, пьяно пошатываясь, самым коротким путём двинулся в противоположный конец зала. Мишке не оставалось ничего другого, как следовать за ним. Пройти через толпу танцующих было совсем непросто, пацаны постоянно кого-то толкали и кому-то наступали на ноги. Порядок до этого царивший в зале был нарушен. Многие прекратили танцевать и возмущаясь поведением двух неизвестно откуда взявшихся парней, говорили им вслед обидные слова и угрозы. На что Маленький их неизменно посылал по одному известному всем короткому адреса.
Когда пацаны уже были в другом конце спортзала, учителя, стоящие у стены, заметили, что на танцплощадке происходит что-то не то. Школьный завуч, имя которого Мишка не помнил, но хорошо помнил его прозвище – Волк, первым увидел двух незнакомых парней в кепках и плащах, и быстрым шагом направился к ним. Так совпало, что когда он подошёл к пацанам на близкое расстояние, то в зале перестала играть музыка, и парни, озадаченные этим, повернувшись, увидели приближающегося к ним завуча. Засунув руки в карманы плаща, и чуть покачиваясь из стороны в сторону, пьяно усмехнувшись, Васька громко сказал: «Смотри-ка кто к нам идёт – сам Волк, но мы же волка не боимся, Миша? Да что он нам может сделать? Не загрызёт же». После этих слов в зале все затихли. Видимо заметив, что нарушители порядка изрядно пьяны, завуч не дойдя до них несколько шагов, остановился, и вонзив, в пацанов, свои острые, как буравчики глазки громко сказал: «Они же пьяны. Как они сюда попали? Кто их впустил?» С усмешкой выслушав его, Маленький, ответил: «А кто нас мог не пустить? Мы сами зашли, захотим сами выйдем. А кто нам может помешать, ты, что ли волчара? Пошёл ты, знаешь куда?» За то время пока Васька произносил свой несвязный спич, лицо завуча стало багровым от прилившей к нему крови. Понимая, что его авторитету нанесён непоправимый ущерб, он не зная, как лучше поступить, наконец выдавил из себя: «Да я тебя, щенок…» Что он хотел сказать или сделать дальше, никто так и не узнал, потому что от стены, где стояли учителя, раздался истеричный женский крик: «Не подходите к нему Владимир Сергеевич – у него в кармане нож!» Для завуча, этот крик был, как спасательный круг – идти с голыми руками на нож, это всё равно, как со связкой гранат броситься под танк. «Повернувшись к учителям он сказал: «Нужно вызвать милицию. Пусть приедут и заберут этих хулиганов». «Я узнала их – это бандиты с Монастырки! Они все ходят с ножами! Вызывайте милицию!» – снова истерично закричала какая-то женщина у стены. Услышав про милицию, Мишка наклонившись к приятелю сказал: «Вась, нужно дёргать отсюда, покуда нас не замели». Не вынимая правой руки из кармана, а левой взяв Маленького за локоть, он потащил его к выходу. Люди, стоящие у них на пути, освобождая им проход, молча расступались на безопасное расстояние. Проследовав по живому коридору, как два гладиатора, Мишка и Васька, беспрепятственно покинули спортивный зал.
Когда они вышли на улицу, то увидели, что привокзальные пацаны, также, как и полчаса назад, сбившись в кружок, стояли недалеко от входа. Мишка, хоть и был изрядно пьян, понимал, что пройти мимо них незаметно не получится, но если их не затрагивать, то может быть и они не тронут. Взяв приятеля за руку, он потащил его с крыльца в темноту улицы. Увидев их привокзальные подозрительно притихли, и в Мишкиной голове промелькнула мысль: «Счас начнётся… Зря я финку не взял, она бы очень пригодилась… Да кто же знал, что мы сюда пойдём…» Но ничего не началось, и отойдя от школы метров на пятьдесят и не услышав за спиной погони, Мишка отпустил руку Васьки, и облегчённо вздохнув, подумал: «Кажется пронесло…» И ребята расслабившись, и уже не прислушиваясь что происходит сзади, двинули дальше.
Улица, по которой они шли была погружена в полный мрак. И только два фонаря – один у входа в школу, а второй в конце улицы, почти у маслозаводского переезда, горели тусклым жёлтым светом. Не успели они сделать и десяти шагов, как позади послышались негромкие голоса, топот ног и чьё-то спёртое дыханье. «Убежать всё рано не сможем, да и спрятаться негде. Всё. Хана. Пропали… Эх жаль финки нет…» – в очередной раз подумал парень. «Вась, может через забор махнём, и пересидим там пока они пробегут?» – наклонившись к приятелю тихонько сказал он. «Не бойся, Миша, мы их сейчас сделаем!» – хорохорился Маленький. «Кого сделаем? Их там шесть человек, они нас по асфальту размажут. Пойдём», – потащил он за руку одноклассника к забору. Но как только они приблизились в нему, во дворе злобно залаяла собака. А привокзальные были уже совсем рядом.
Пацаны в надежде, что их не заметят, затаив дыхание прижались спиной к изгороди. Вот мимо пробежали два человека, потом ещё один, а когда с ребятами поравнялись замыкающая тройка, во дворе снова злобно залаяла собака, и один из отставших, повернув голову, увидел парней. «Худяк, они здесь!» – остановившись, крикнул он. Худяка долго ждать не пришлось, уже через несколько секунд, став полукругом, привокзальные со знанием дела взяли свои жертвы в оборот. «Ну что, падлы, я вам обещал, что поймаю в тёмном углу? Обещал, а вы смеялись. Сейчас-то не смешно, небось?» – не спеша приближаясь к пацанам говорил Худяк. Те обречённо молчали. А недруги всё ближе и ближе подходили к ним. Приблизившись на расстояние вытянутой руки они остановились. «Что делать? Что делать?» – лихорадочно билась в Мишкиной голове одна единственная мысль. Но додумать до конца он не успел. Перед его глазами мелькнула чья-то рука с надетым на пальцы свинцовым кастетом, кастет врезался ему в подбородок, раздался хруст ломаемых костей, в голове у парня вспыхнул огненный шар, а его мозг пронзила острая боль. После всего этого наступила полная темнота, и он потеряв сознание рухнул на землю.
Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечи и говорил: «Миша, вставай. Миша, вставай, домой идти надо». Открыв глаза он увидел склонившегося над ним Ваську Маленького. Все руки и лицо Васьки были перемазаны кровью. «Ну слава Богу, я уж думал тебя убили», – сказал он. «А где эти?» – пересиливая боль, шёпотом спросил Мишка. «Убежали. Когда ты упал, кто-то из них закричал: «Худяк, ты его убил! Валим отсюда!» и они напугавшись –разбежались». «А ты, чего весь в крови?» – поднимаясь на ноги снова прошептал, парень. «После того, как ты упал меня тоже в нос ударили. Это кровь из носа. А ты как?» – поинтересовался Васька. «Разговаривать больно. Челюсть и голова болят сильно, и ещё рот закрыть не могу…», – чуть слышно сказал Мишка.
Как они добрались домой он помнил плохо, вернее сказать не помнил совсем. Единственное, что запало в память, это то, что каждый шаг отдавался острой болью в голове. Усадив его на лавочку перед домом, Васька громко постучал в окно, и спрятался в тень. После его стука почти сразу распахнулась калитка, и на улицу вышла Мишкина мама. Увидев, что кто-то сидит на лавочке, она подошла поближе и узнав сына воскликнула: «Сынок, что же ты здесь сидишь, пойдём домой – простынешь!» Не услышав ответа, она наклонилась, и учуяв запах перегара, взяв сына за локоть, сказала: «Да ты выпивши, что ли? Давай я тебе помогу дойти». С трудом поднявшись с лавочки, Мишка, поддерживаемый матерью, пошёл в дом.
В доме, при ярком электрическом свете, мама хорошо разглядев сына, и увидев отсутствие фуражки на голове, перепачканный грязью и Васькиной кровью плащ, ссадину на подбородке и незакрывающийся рот, запричитала: «Ой, горюшко, моё горе… Сынок, родной мой, что случилось? Недаром я весь вечер места себе не нахожу – сердце ноет. Думала с Колей что-то… Давай я тебе помогу раздеться». Превозмогая боль, сын, чуть слышно прошептал: «Не плачь, мам… Всё хорошо, всё хорошо. Я спать лягу. Устал…»
Утром следующего дня, Мишка, проснулся от нестерпимой боли. С трудом разлепив глаза, он увидел, что рядом с кроватью, на табуретке, сидит мама и смотрит на него. Глаза у неё были красными, по щекам текли слёзы, а лицо заметно осунулось. Мишка понял, что этой ночью, она ни на секунду не сомкнула глаз. Заметив, что сын не спит, мать, вытерев слёзы, уголком головного платка, накинутого на плечи, сказала: «Миша, сыночек мой родненький. Что же случилось? Кто тебя так изувечил? Да я же все глаза выплакала этой ночью…» Превозмогая боль парень попытался ответить матери, успокоить её, но не смог произнести ни одного слова даже шепотом. Кроме того, что не закрывался рот, невозможно было пошевелить распухшим за ночь языком. Мать, пытавшаяся сдержать свои слёзы, чтобы не расстраивать сына, увидев, что он не может даже ответить, посмотрев на икону в углу, перекрестилась и, со слезами в голосе сказала: «Господи, да за что же ты наказываешь меня. Почему ты позволил изувечить моего ребёнка. Господи, я прошу тебя не оставь нас… Миша, сыночек, тебе нужно к врачам в больницу. Я бы вызвала скорую, да позвонить неоткуда. Ты сможешь поехать на автобусе?» Согласно кивнув в ответ головой, Мишка, жестом попросил дать ему зеркало, стоящее на столе. Посмотревшись в него он не узнал самого себя. Голова была похожа на огромную грушу, если верх её имел нормальные размеры, то уже начиная от глаз она расширялась. Опухоль раздула щёки, скулы и шею. Надавив снизу-вверх на подбородок, парень попробовал силой закрыть рот, челюсть без всякого сопротивления пошла вверх, но острая боль, пронзившая мозг заставила его прекратить это занятие. Как только он убрал руку от подбородка, челюсть безвольно упала вниз. До смерти хотелось пить, но даже проглотить скопившуюся во рту слюну ему не позволяла непереносимая боль.
Спустя час Мишка и мама, тряслись в автобусе по дороге в центр города. Чтобы не пугать людей своим видом, парень поднял воротник плаща, а нижнюю часть лица закрыл шарфом. Положение усугублялось тем, что был праздничный день и по этой причине все поликлиники были закрыты. Единственным местом, по мнению мамы, где сыну могли оказать помощь была городская больница, поэтому доехав до конечной остановки, они направились туда. Побродив полчаса. между больничными корпусами, мать и сын, наконец нашли дверь на которой была прикреплена табличка с надписью «Приёмный покой».
Мама, редко бывавшая в присутственных местах, и всегда испытывающая робость во время их посещения, тихонько постучала в дверь. Подождав какое-то время, и не получив ответа, она постучала громче. Но и на этот стук не последовало никаких действий изнутри. Тогда она нерешительно открыла дверь, и они с Мишкой войдя внутрь, попали в довольно просторную пустую комнату, в которой стояли две кушетки и письменный стол. Из дверного проёма, выходящего в коридор, доносились чьи-то голоса. Боязливо выглянув в коридор и увидев на его противоположной стороне комнату с открытой дверью, мать, взяв сына за руку, оглядываясь направилась к ней.
Остановившись на пороге комнаты, они увидели одного мужчину средних лет и двух молодых женщин в белых халатах сидящих за столом на котором стояли: ваза с цветами, бутылка вина и несколько тарелок с закусками. Люди, находящиеся за столом, смеялись и оживлённо беседовали, по всей видимости отмечали женский праздник. Когда мама с Мишкой возникли в дверном проёме, мужчина сидевший лицом к двери вскочил со стула и громким голосом спросил: «Кто вы такие и как сюда вошли?» Мама, напуганная такой реакцией человека в белом халате, заискивающе сказала: «Люди добрые, прошу вас окажите помощь моему сыну. Изувечили его…» «Я вас ещё раз спрашиваю, как вы сюда вошли?» – повторил свой вопрос врач. «Мы постучали – никто не отвечает. Мы и вошли. Сыну вот помочь надо…», – оправдывалась мать. «Зина, ты разве не заперла входные двери?» – повернувшись к одной из женщин спросил доктор. «Простите меня, Сергей Петрович. Я забыла запереть», – словно провинившаяся школьница стала оправдываться Зина. «Немедленно покиньте помещение больницы! Здесь могут находиться только больные и медперсонал!» – обращаясь к матери и сыну, потребовал врач. «Так вот же больной – мой сын. Его изувечили. Христом Богом прошу помогите ему, люди добрые… Он же умереть может», – сняв шарф с лица сына, заплакала мама. Увидев опухшее лицо Мишки, врач замолчал, а женщины, сидящие за столом ахнули. «Что с ним?» – сменив тон спросил Сергей Петрович. «Я же говорю вам – изувечили», – не переставая плакать ответила мать.
Усадив Мишку на кушетку, врач тихонько ощупал и покачал из стороны в сторону его челюсть, а потом повернувшись, к матери, сказал: «Ничего хорошего я не вижу. У него двусторонний перелом нижней челюсти. И ему срочно нужно поставить шины. Но у нас нет челюстно-лицевой хирургии, нет специалистов и нет материалов. Помочь ему могут только в областной больнице. Я выпишу направление, но ехать туда нужно срочно, находиться в таком состоянии крайне опасно. Это же голова, никто не знает, что ещё нарушено в ней». «Доктор, он ведь не может ни пить, ни есть… Что же делать?» – горестно спросила мама. Врач, который сидя за столом писал направление в областную больницу, повернувшись к женщинам сказал: «Зина, поставь ему обезболивающий укол и введи глюкозу в вену, чтобы он смог добраться до больницы». Отдавая маме направление, Сергей Петрович сказал: «Так как травма явно носит криминальный характер, мы обязаны о ней сообщить в милицию».
Поезд в областной центр отправлялся в час ночи. Понимая, что попусту болтаться на вокзале не к чему, Мишка написав на листочке, сведения для кассира, на какой поезд и до какой станции ему нужен билет, в одиннадцать вечера вышел из дома. Мама, провожая его, плакала и просила его сразу же сообщить, как у него дела. Ночь была тёплая, и пахла весной, но это ничуть не радовало парня, его тревожила предстоящая дорога, и слова, сказанные врачом, что находиться в таком состоянии крайне опасно. Тревога усугублялась тем, что действие обезболивающего укола, поставленного в больнице, видимо подходило к концу, и опять сломанная челюсть напомнила о себе острой болью. К этой боли за последние сутки он уже привык, но теперь на её фоне появилось «дёрганье», а это могло означать только одно – началось воспаление, и это очень пугало.
Добравшись без приключений до вокзала, он купил билет, и чтобы скоротать время до прибытия поезда, присел на скамейку в зале ожидания. Несмотря на то, что помещение в котором он находился было довольно просторным и с высокими потолками, в нём было очень душно. К его удивлению, даже в этот полуночный час, народу в зале было много, тут и там спали на лавках транзитные пассажиры, плакали дети, на спинках скамеек сохли пелёнки и ползунки. Мишке хотелось на свежий воздух, но выходить на улицу он опасался – там можно было нарваться на кого-нибудь из привокзальный шпаны.
Поезд «Воронеж-Харьков», на котором ехал Мишка, прибыл в областной центр в восемь утра. Чтобы не трястись в автобусе, он, нанял такси и уже через полчаса был на территории областной больницы. А ещё через час, после прохождения всех необходимых процедур, врач, худощавый мужчина средних лет с ранней проседью в волосах, рассматривая рентгеновский снимок Мишкиной челюсти, качая головой говорил: «Где же тебя так угораздило, парень? Это какой же силы был удар чтобы с двух сторон сломалась челюсть? Ты случаем не боксёр?» Мишка, лишённый возможности ответить, согласно кивнул головой: «Боксёр, боксёр». «Тогда понятно. Ты парень в рубашке родился, кроме двух костей у тебя ничего не нарушено, ну быть может ещё выпадут несколько зубов. Но это не беда – через месяц будешь, как новенький. Правда про бокс нужно будет забыть», – ответил врач. «Наложить ему шины», – добавил он обратившись к медсестре.
Шины для фиксации перелома, в Мишкином представление, всегда выглядели, как две палки жёстко примотанные к повреждённой кости. «Наверное, есть специальные изогнутые палки, вот их и наложат», – думал он. Но всё оказалось совсем не так. Шины, были сделаны из двухмиллиметровой алюминиевой проволоки, с шестью загнутыми крючками. Проволоку изогнули по форме челюстей, и одну шину, очень тонкой прочной проволочкой жёлтого цвета прикрутили к Мишкиным верхним зубам, а другую к нижним, и при помощи резинок, надетых на крючки закрыли его рот. «Как же я буду есть и пить?» – подумал он. Но медсестра, как будто прочитав его мысли сказала: «Хорошо, что у тебя, боксёр, нет одного зуба. Через эту дырочку тебе можно будет всасывать пищу. А иначе тебя бы пришлось кормить при помощи зонда, через нос. А так день два, пока не научишься глотать, поколем тебе глюкозу в вену, а потом на «стол номер один» переведём».
В палате, куда после операции поселили Мишку, находились на излечение вместе с ним четыре человека. Так как разговаривать он не мог, а значит и не мог сказать, как его зовут, то соседи, с лёгкой руки молоденькой медсестры, пришедшей ставить уколы и назвавшей парня боксёром, стали называть его так же. Через два дня, когда частично спал отёк и не такой острой стала боль, парень вновь научился глотать и разговаривать. «Стол номер один» предполагал только жидкую пищу; куриный бульон, кефир, ряженка, сырые яйца, сок, кисель и компот. Молодому растущему организму этого питания, явно не хватало, и Мишка начал худеть. Когда полностью исчезла опухоль и утихла боль, Мишка почувствовал себя совсем здоровым человеком. Он подружился с соседями по палате и перезнакомился со всеми молодыми медсестричками.
Так пролетели две недели, а в начале третьей, дежурная медсестра завела к ним в палату незнакомого мужчину, в накинутом на плече белом халате, в руках он держал папку из кожзаменителя. «Вот тот, кто вам нужен», – указав на Мишку сказала она и вышла в коридор. Незнакомец подошёл к парню, играющему в шахматы с соседом по койке, достал из внутреннего кармана удостоверение красного цвета и развернув его перед Мишкиным лицом представился: «Следователь райотдела капитан милиции Сергеев Николай Григорьевич. Я бы хотел с вами побеседовать». Затем обратившись к Мишкиным соседям по палате сказал: «Граждане, я вас попрошу минут на пятнадцать выйти из помещения».
Сев на койку, следователь достал из папки бланк, вверху которого крупными буквами было написано «Протокол допроса», положив его на тумбочку, он начал допрашивать Мишку. Закончив задавать процедурные вопросы, милиционер перешёл к допросу по существу дела. «Расскажи, где ты получили травму?» – спросил он. «Я шёл по улице, на меня напали какие-то люди и начали избивать», – ответил парень. «Откуда ты шёл?» – спросил следователь. «Я был на школьном вечере», – отвечал Мишка. «На вечере ты был один или с кем-то ещё», – допытывался милиционер. Мишке так не хотелось втягивать в это дело Ваську, и он уклончиво ответил: «Кроме меня там было много людей». На все следующие вопросы капитана парень отвечал: «Не помню». Закончив допрос, следователь пододвинув Мишке протокол, попросил ознакомится и подписать его. Тот не читая, поставил свою подпись. Спрятав документ в папку, капитан, посмотрев на Мишку сказал: «Зря ты, парень, не хочешь рассказать, как было дело, и кто тебя избил. Мы ведь всё равно докопаемся до сути. И как бы ты потом не пожалел об этом». «Я не помню», – ответил тот.
Когда следователь ушёл, Мишка, подумал: «Может он прав, и я зря не рассказал обо всём?» Но другой голос тот час возразил ему: «Ты сделал правильно, тебя никто из пацанов не поймёт, если ты всё расскажешь ментам. Тебе нужно при случае самому расквитаться с Худяком. А что такой случай представится, не сомневайся».
Следующие две недели, проведённые в больнице, показались Мишке бесконечными. На улице вовсю бушевала весна, распускались листья на деревьях, пели птицы, да и чувствовал он себя уже вполне выздоровевшим, поэтому хотелось поскорее вырваться из пропитанных запахами лекарств, горем и болью больничных стен. Но лечащий врач сказал, что раньше четырёх недель шины снимать нельзя. Но всё когда-нибудь кончается, закончилось и его лечение. По истечению четвёртой недели пребывания в больнице, доктор просмотрев свежие рентгеновские снимки, дал команду снять шины с зубов. Какова же была радость парня, когда он наконец смог открыть свой рот. В этот же день его выписали из больницы. При выписке доктор сказал, что, как минимум две недели, нужно есть только жидкую пищу и пюре, и даже хлеб желательно крошить в тарелку с супом. Попрощавшись с медсёстрами, и соседями по палате, Мишка, переодевшись в свою одежду вышел в больничный двор. Стоял замечательный весенний день, дул лёгкий ветерок, над ним было голубое небо и яркое солнце. Вздохнув полной грудью свежего весеннего воздуха, он отправился на вокзал. Жизнь продолжалась!