Вид из окна

Виолетта Кореневкина
           Что-то было не так. Что-то саднило, докучало, мешало, как мелкий пляжный камешек, попавший под пятку. Хотелось остановиться, вытрясти обувь, освободиться, вернуться к прежнему комфорту. Ему ли – успешному, уверенному в себе, добившемуся всяческих высот и реализовавшему все мечты – ему ли обращать внимание на какие-то мелочи.

           День выдался, как всегда, насыщенный. Он только приехал из длительной загранкомандировки, нужно было сдавать отчеты, встречаться с шефом, на ходу решать множество дел, пить кофе, ловить восхищенные, многообещающие взгляды сотрудниц, попутно для себя делая ежеминутный выбор, дежурно улыбаться и любезно, терпеливо отвечать на расспросы коллег…  Да мало ли что еще, всего не упомнишь.

           И только вечером, опять испытав это незабывшееся за день, тревожащее беспокойство, он мысленно остановил свой бег, чтобы понять причину дискомфорта.

           Он давно ни в чем не нуждался. И ни в ком. Все необходимое у него было. Деньги, свобода, общественное положение, внимание женщин. Чувств каких бы то ни было ни к кому он никогда не испытывал. Зачем? Секс давно уже стал всего лишь физиологической потребностью, как чистка зубов по утрам или опорожнение кишечника.

           Крепкая нервная система, здоровое питание, всегда ровные, бесстрастные отношения с коллегами – причин для беспокойства не было. И на тебе – камень в ботинке! Не выброси его сей же час – пожалуй, разотрешь пятку! Придется остановиться.

           А в чем, собственно, дело?

           Мимоходом перебирая в памяти события сегодняшнего дня, он мысленно спешно отбрасывал их в сторону как не заслуживающие внимания. Стоп! Яркая вспышка фотокамеры. Промелькнувшая фамилия, не вызвавшая никаких ассоциаций. Случайно, краем глаза увиденная рецензия на новый поэтический сборник. Неужели? Инициалы те же.

           Он припарковался в первом подходящем «кармане» и достал из бардачка просмотренную второпях по диагонали,  сложенную вчетверо газету. Прочел – проглотил два – три приведенных там стихотворения. Медленно, останавливаясь на каждой строфе, перечитал во второй раз. Кто бы мог подумать? Он вынул пачку дорогих сигарет, привезенных в подарок, - сам давно не курил – машинально достал одну, смял ее в пальцах, достал другую, долго и нервно искал зажигалку, забыв о прикуривателе, наконец, жадно затянулся. Кто бы мог подумать? Опять взял газету. Немудреные стихотворные строки поразили каким-то безыскусный очарованием и неожиданностью мысли. Откуда сие? Не мог же он раньше пропустить это – не рассмотреть, не почувствовать?

           Мимо мчались машины. Он курил одну сигарету за другой, не в силах сбросить внезапно подступившее комком к горлу прошлое. Отключив ставший назойливым мобильник, он тихо сидел в каком-то опьянившем его оцепенении. Ненароком закатившийся под пятку, так мешающий камешек теперь не хотелось выбрасывать.

           И впервые за долгие-долгие годы появилась мечта, еще не совсем оформившееся и совсем не понятное по цели, смыслу и способу реализации желание.

           По сути, это был уже другой человек. Вернее, не уже – еще! Это был другой, возможно, прежний, не рассуждающий, поддающийся первому душевному порыву человек. Душевному? Что это такое?.. Как много вспомнилось, ощутилось  прикосновением, почудилось  робким объятием,  несмелым поцелуем. Как закружилось, закрутилось, перемешалось все в голове – в сердце? в душе, которая ушла, укатилась, все к тому же камешку в пятке?

           Где вы, столькие годы, проведенные без… На что-то, кого-то потраченные… Где ты, слепая, не увидевшая, не разгадавшая, остановленная разумом душа? Где мудрость ваша, благородные седины?

           Теперь он точно знал, чего хотел. Как в полусне. Как в фильме, который в детстве, в клубе пионерского лагеря, прокручивали назад, к самому первому кадру. Он уже ехал по давно знакомой дороге, к такому желанному когда-то дому.

           Как доехал, как объяснялся с совсем незнакомыми людьми, убеждая разрешить хоть на минуту проникнуть в их жилище, - ничего он не помнил. И в квартире все, конечно же, было иначе. Чужие люди, чужая мебель. Ничего не осталось. Бесцеремонно и уже без всякой надежды утолить, унять свое смятение, толкнул он дверь в ванную. О, чудо! Все тот же роскошный черный мрамор! Лучше бы остались те же обои, тот же диван, наконец! Но эта ванна, эти узоры на изразцах – слышавшие, помнившие, кричащие! Это было выше его сил!

           Попрощавшись, он зачем-то вернулся и подошел к окну. Внизу во дворе все так же играли на детской площадке дети. Напротив подъезда беспорядочно парковались заметенные снегом машины. Три крохотных озерца вдалеке затянуло непрошеной ледяной слезой.

           И ничего... Только этот вид из окна – он один остался прежним…