В чём обаяние Чацкого?
Вступление. ХХ век возвёл на пьедестал и свергнул с него много гениев и кумиров, что, впрочем, не мешает некоторым или многим продолжать им поклоняться, но осталось несколько героев, которые неколебимо возвышаются над нами, представляя нам образцы неизвестно чего. Если поклонение кумирам, даже пролившим реки крови, продолжается, несмотря на всю аргументацию, подтверждённую документально, то опровержение гениальности означенного выше литературного кумира, подтверждённое, только лишь, размышлениями, тем более, вряд ли на много и у многих изменит отношение к нему. Но как знать, не от необоснованного ли почитания литературных героев возникали те самые гении и кумиры, которых тщетно свергают уже долго и, в основном, безуспешно? Так, может быть, эта тема поднимается мной не напрасно?
Не без определенного сомнения в своих силах я берусь за эту статью, но поскольку считаю, что тему эту обойти нельзя, то и деваться мне некуда, так как других желающих не находится.
Рассматривая эту тему мне опять никуда не деться «от парадокса Чацкого-Молчалина»*, который расшифровывается таким образом: «Если ты согласен с официальной трактовкой образов героев комедии «Горя от ума», то ты Молчалин, а если не согласен, то ты Чацкий». Этакий вариант «Дракона» Е.Шварца – «Чтобы победить Дракона надо самому стать Драконом». Хоть мне и крайне не симпатичен тот образ Чацкого, который вычитываю я у А.С.Грибоедова, тем не менее, мне придётся по необходимости примерить на себя его маску, но предлагаю воспринимать меня так, как большинство учителей предписывает большинству учеников воспринимать этот бессмертный образ, и прошу отнестись ко мне с той же снисходительностью, с которой принят образ Чацкого вопреки всему тому, что им сделано и сказано.
Итак, я считаю Чацкого злом, злом абсолютным, поскольку в течение всей комедии он не сделал и не сказал ни одному человеку и ни об одном человеке ничего доброго или хорошего. Мало того, он оскорбил совершенно необоснованно хорошего человека, желавшего и делавшего ему много доброго. Совершенно по-хамски вёл себя с крепостными, подглядывал, подслушивал, наушничал, клеветал и лгал. Давно считается общим местом, что зло привлекательно. Привлекательно тем, что может делать и говорить что угодно, не опасаясь последствий по причине своей неоспоримой силы, по отсутствию воображения, или дальновидности – не суть важно. Тем, что в результате этого зла человек приобретает для себя какие-то преференции, и опять не важно, надолго ли. Не напрасно ведь Раскольников для решения своей дилеммы избрал именно убийство – оно зримо и быстро исполняемо, а любое доброе дело растянуто по времени, да еще и не прогнозируемы его результаты: вдруг, из согретого зябликом яичка вылупится кукушонок? С Чацким же совсем другой случай: в результате своих действий больше всего он навредил именно себе, он этакий злодей-неудачник. На начало комедии те, кто не были на его стороне, были, по крайней мере, к нему нейтральны или относились с интересом, а в её конце он рассорился со всеми, да ещё с Москвой и Родиной. Это умно? Что же тогда глупо? Даже не предполагаю, для какой цели столь долго и столь широко популяризировать ум Чацкого. Ум-то у него есть, но он какой-то саморазрушительный, что ли? Уж лучше на самом деле Чацкий был бы сумасшедшим – всем было бы проще, а его, глядишь, да и вылечили бы.
Чем же привлекательна именно укоренившаяся трактовка Чацкого? Думаю, что далеко не всех школьников угрозами заставляли повторять, что «Чацкий – молодой представитель прогрессивного дворянства…» и прочее. Некоторые искренне находили это лицо вполне привлекательным.
Чацкий с порога занял положение, которое многим казалось и кажется, лидирующим, то есть многим кажется, что он стал диктовать свою волю Софье и Фамусову. Это можно объяснить тем, что молодой ещё ум не понимает, что основными реакциями Софьи являются неприятие и отторжение. Для людей с опытом, которыми, несомненно, являются учители литературы, его «Чуть свет уж на ногах и я у ваших ног» без преклонения колен могло ещё как-то сойти за метафору, а вот как объяснить, что последовавший вслед за этой метафорой каскад недовольства, оскорблений и глупостей этими учителями преподносится ученикам без малейшего протеста? Понятно, что со времен советской власти логику нигде не преподавали, но ведь математические законы ещё никто отменить не додумался. Уж если «тот, на ножках журавлиных», обозначим его как «Х», был везде, куда только мог сунуться Чацкий, в нашем уравнении он будет как «Y», то «Х» вполне мог предъявить те же претензии к «Y», с той только разницей, что у «Х» хватало ума не упрекать никого в грехах, которые и ему были не чужды, к тому же трехлетней давности. Следовательно «Х» больше или равен «Y». Ещё вопрос: «а зачем Чацкому надо было замечать всяких субъектов на птичьих ножках»? Что это за сверхчеловек, если ему есть дело до «турка или грека», «французика из Бордо» и всей прочей копошащейся мелюзги? Что ему родня его возлюбленной, если он намерен вырвать её из этого мерзкого окружения, поднять её до сияющих вершин своего разума, подарить ей невиданные наслаждения?
Но точно ли искал Чацкий в Софье именно и только жену? Свидетельств тому мы не находим в комедии. Мне кажется, что в Софье Чацкий, прежде всего, хотел найти добрую всё понимающую и всё прощающую мамочку. Потому и стал ей с порога изливать все свои обиды на весь белый свет в надежде, что Софья всплакнёт над ним, погладит по головке и скажет: «Забудь о них моё дитятко золотое, все они «дураки глупые» и не стоят одного твоего мизинца. Пойдём со мной, я дам тебе петушка на палочке». Этим же можно объяснить его «взыскательность и огорчённость» в разные периоды жизни, а их было как минимум два – после военной службы и после статской. Он жаждал утешения, а не получив его, огорчался и озлоблялся на весь мир. Желанием найти в Софье материнское понимание, и объясняется то, что Чацкий, минуя квартиру, явился сразу с дороги и не к Фамусову, а к Софье.
Для школьников, которые совсем не собираются вникать в его обстоятельства, Чацкий обаятелен так же, как и двоечник-второгодник с «камчатки», который не учит уроков, может запросто уйти с занятий, оговаривается с учителями, обвиняет их в не педагогичности и в том, что они не могут найти к нему индивидуального подхода. Такому двоечнику завидуют почти все мальчишки, а девочки смотрят на него с некоторым даже интересом, как на нечто выпирающее из ряда обычного. Этот двоечник мог науськать нескольких одноклассников на отличника, например, или втянуть их в историю. Сейчас такое поведение называют девиантным, а во времена Грибоедова, вероятно, оригинальным. После восьмого** класса такой возмутитель спокойствия исчезал не только из класса, но и из жизни его одноклассников, как Чацкий в конце комедии, а умы большинства потихоньку настраивались на подготовку к выпускным экзаменам и дальнейшей взрослой жизни. Встречаясь через много лет бывшие школьники интересуются бывшими победителями школьных олимпиад или турниров, теми, кто писал стихи или делал ещё что-то интересное, а теми, кто натирал классную доску мылом или сбегал с уроков почти никогда, и то лишь с лёгкой и осуждающей иронией.
Хулиган-двоечник в чём-то даже предпочтительней Чацкого, он может чудить от избытка энергии, его возражения учителям бывают вполне логичными и не лишенными своеобразного юмора. У Чацкого всё не то, в нём не чувствуется энергии не только созидания, но и разрушения, все его претензии конкретно не сформулированы, их можно понимать как угодно. Одна лишь претензия прослеживается с самого начала до самого конца – это претензия к женщинам: его не любит Софья, не любят княжны, а после того, как он отрекся от нежности к мундиру, не любят уже матери и их дочери. «Я езжу к женщинам, но не за этим» понимается только в одном смысле, что любят его только и исключительно за деньги.
Суть детских(?) воспоминаний Чацкого не более, чем каверзы. Эта беготня по комнатам, этот колпак ментора… давно для 28-летнего мужчины должны были отойти в предание, а их должны были давно уже заместить планы и проекты в стадии исполнения и перспективные. Свидетелями его взросления был Горич, а воспоминания о нём ограничивались его верховыми прогулками в непогоду и разучиванием А-мольного дуэта. Нескольким таким же, как и сам Чацкий, шалопаям, не стоит уделять внимания.
Чацкий и уезжал довольно нелепо – стоило ли плакаться крепостной девушке о своей любви к её хозяйке, и приехал не менее нелепо. Не будем забывать его слова о том, что он только что с дороги****, явился в неподходящее для визитов время в самом непрезентабельном виде. Чацкий с порога наговорил глупостей про самоё Софью и про её родню, был крайне невежлив, до грубости с Фамусовым*****. Коли ты влюблённый, так и веди себя соответствующим образом с предметом своей страсти – цветы, подарки, комплименты. Если же тебя привлекает приданое, то будь предупредителен, вежлив и учтив с отцом той, к кому это приданое прилагается. Здравого смысла Чацкого не хватило даже для того, чтобы усвоить простую пословицу: «Хочешь мёда – не опрокидывай улей». Если Грибоедов назвал Молчалина Сахар Мёдович, то Чацкого следовало назвать тогда – Хрен Горчичеч. Кстати, во второй раз Чацкий явился тоже и не ко времени, и незваным.
Когда-то давно я слышал выступление одного сатирика: «Вас много, а я один, но не целуйте меня»! Примерно таков рефрен появления Чацкого в доме Фамусова или вот такой: «Спасибо мне, что я у вас есть».
Кто посмеет упрекнуть молодёжь в недовольстве тем миром, который им достаётся в наследство от старших поколений? Кого в молодости не коробило от фраз типа: «мы своё дело сделали – теперь ваша очередь»? Но молодость молодости рознь, и то, что понятно и простительно, хотя это совершенно не правильное слово, в 15-летнем юноше***, во взрослом человеке, каким, несомненно, был Чацкий, вызывает, по меньшей мере, недоумение:
– Пардонте-с, а чем, собственно говоря, вы занимались последние, ну скажем, 10 - 15 лет? Учились в университетском пансионе?
– Нет!
– Ах, в университете?
– Нет!
– Воевали?
– Нет…
– Изволили служить в армии? Вы «обер или штаб»?
– Никак нет-с! Отставной корнет-с! «Чины людьми даются, а люди могут обмануться»!
– А по статской служить не изволили?
– Довелось при министрах…
– До статского дослужились?
– Увы! «Чины людьми даются, а люди могут обмануться»! так коллежским регистратором и вышел в отставку… да и не вижу я пользы в службе. «Служить бы делу, а не людям», да и «Служить бы рад, прислуживаться тошно».
– !? И в каком же чине-звании состоять нынче изволите?
– Сверхштатным человеком…
– Чем изволили заниматься последние три года?
– Путешествовал…
– Где были, какие места своим пребыванием осчастливили?
– …
– Так Вы, милостивый государь, невежа без определённого занятия, а путешествовали, видно, в качестве багажа. Может быть, Загорецкий не так уж и не прав, говоря о возможном месте вашего пребывания? Не соблаговолите ли пойти вон?
Почему выданные Чацкому современниками Грибоедова - презумпция добросовестности, а всем остальным презумпция виновности, приняты безропотно и читателями, и зрителями комедии? Неужели приятнее себя ассоциировать со школьным хулиганом, двоечником-переростком, чем с, пусть несовершенным, но добропорядочным большинством взрослых людей?
При всей своей взбалмошности Софья, в общем-то, неплохая девушка. Неважно, что графиня внучка не упустила случая кольнуть Софью – ещё чего! - чтобы старая и некрасивая дева удержалась от колкости в адрес молодой, красивой, цветущей, как маков цвет, девицы. Графине-внучке, разумеется, было бы предпочтительней, чтобы сияющая красота Софьи встречала её сиятельное безобразие, а не наоборот. Впрочем, повод посудачить графиня-внучка всегда найдёт.
Не давать спать своей крепостной подруге-служанке вряд ли считалось тогда чем-то предосудительным, да и сейчас вряд ли посчиталось бы, если учесть что все мысли её были заняты вспыхнувшим или воображённым чувством к Молчалину и до прочих ей не было дела. Изнурять физически Молчалина не казалось ей неправильным, так как «настоящая любовь всё преодолевает-с», да и куда он денется - секретарь её папы. Проспав спокойно до обеда, Софья вполне готова была и вторую ночь провздыхать, не спрашивая на то согласия Молчалина. Ведь молодость, а, тем более, женщина, всегда права. Некоторые развратные моралисты пытались упрекать Софью, но мы-то знаем, что мысли её были совершенно невинны, а опыт приобретается чаще всего методом проб и ошибок.
Помимо того, что Софья вообще главное действующее лицо, она ещё и главный разоблачитель Чацкого. Вольно или невольно, она сыграла роль того самого мальчика, который исключительно по простоте душевной воскликнул: «Король-то - голый!» и не важно, что она сказала то, что видела не от простодушия, а в раздражении. Почему-то датский мальчик прославился на века, а вот Софью славой обошли, хоть и мальчик, и она открыли глаза людям и показали истинную суть явления прочим действующим лицам. Отличие той известной сказки от комедии «Горе от ума» в том, что читателю мальчик не открыл ничего нового, а Софья открыла, но читатель это предпочёл не заметить, да ещё и возмущаться: «Ну разве можно говорить такое о том, кем восхищались лучшие люди того времени, а они не глупее нас, поди, были. И мы не будем размышлять, по каким причинам: истинным, надуманным, сословным или политическим, вызванным оппозиционными настроениями или юношеским легкомыслием, они это делали». Софья, конечно же, сгустила краски – Чацкий пребывал вполне в своём уме, только ум этот был неразвитым, жёлчным, себялюбивым, замкнутым только на себе самом. У Чацкого, вероятно, наряду с манией величия, была и мания преследования – вот только что ему был «мильон терзаний … от дружеских тисков» и уже «Все гонят! все клянут! Мучителей толпа». Его гневную тираду:
«Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет» - можно принять за правду, если был бы, хоть один пример, когда с ним обходились не деликатно или хотя бы так, как он это заслуживал. На мой взгляд, если бы на половине самых первых его речей Софья надавала бы ему пощёчин из собственных ручек и прогнала прочь, то это было бы и логично, и по заслугам. Если бы Фамусов после первой беседы выставил бы Чацкого вон и распорядился никогда не пускать его впредь, то он сделал бы благое дело и для себя, и для дочери, и вообще для всех. Чацкий олицетворение известной русской пословицы, с каждым днём приобретающей всё больше подтверждений: «не делай добра – не получишь зла», а уж добра Фамусов Чацкому сделал с избытком, и что получил в ответ? Дорогие учители и учителя! Вы кого хотите вырастить из ваших учеников на примере Чацкого?
Отъезд Чацкого тоже не может не вызвать сочувствия у сердобольного или не повзрослевшего читателя–школьника, ведь Чацкий уехал обиженным на всех и никто его не приголубил, не утешил, как всего лишь 25 лет назад сделала бы его матушка. Придирчивых читателей я попрошу все гневные тирады прощания навек Чацкого при отъезде сравнить с формулой, которые применяли некоторые дети для укора своим родителям: «Вот умру – будете тогда знать»! Много ли найдётся отличий, кроме количества слов?
Так в чём же смысл появления Чацкого в комедии? По аналогии с «комсомольским прожектором» советских времён, высвечивающим комсомольцев, позорящих это высокое звание, Чацкий сыграл роль, можно сказать, «дворянского прожектора», который наглядно показал бесполезность времяпрепровождения представителей золотой и не такой уже молодой дворянской молодёжи. Сам Чацкий, Репетилов, Загорецкий, Г.N., Г.D. князь-Григорий и все его присные проводят жизнь в кутежах и бессмысленных словопрениях: «Шумим, брат. Шумим»! Найдёте пару отличий между князь-Григорием и Чацким и получите… у меня «2», у учителя по литературе «5». Несомненно, что все эти молодые дворяне были чем-то травмированы в детстве, то ли сиротством, как Чацкий, то ли жестокостью отца, матери или мачехи, то ли безотказностью в исполнении их капризов. Но более всего они травмированы отсутствием желания или необходимости самореализации в конкретном и приземленном деле, а не в преобразовании вообще всех, всего и везде - сразу, невзирая на возможные и весьма вероятные горы трупов тех, кого они хотят облагодетельствовать своими «прекрасными порывами».
Предполагаемый вывод. Со школьниками в принципе всё ясно – это постоянное метание между боязнью быть, как все и боязнью не быть, как все. Чацкий многим из них кажется не таким, как все, следовательно, он достоин подражания, чтобы в результате Чацкий ничем от других не отличался. С другой стороны, приёмы его слишком примитивные и одноразовые. Вряд ли кто-то захочет слушать его ахинею дважды. Еще срабатывает осторожность, а вдруг, не соглашаясь с принятой точкой зрения, у меня не хватит аргументов для обоснования своей позиции, и я окажусь смешным для вон той девочки за третьей партой у окна?
Со взрослыми история конечно же другая. Многие из них были бы непрочь расплеваться со всем и со всеми, и умотать куда подальше, как Чацкий, но… а тут уж дополняйте сами, представив предварительно, что вам придется в течение 40 лет хвалить Чацкого и ругать Молчалина.
Так чего же всё-таки достоин Чацкий? Восхищения? Презрения? Сами того не понимая русские люди выбрали универсальное чувство – жалость. Осознанно или нет, но не прошло мимо и всех затронуло сиротство Чацкого. Как бы ни был Фамусов верен слову, но при всем своём желании он не мог дать Чацкому материнской(!) безоглядной любви и преданности. Фамусов мог и разочаровался в Чацком, а матери это просто никогда не пришло бы в голову или сердце, сделай он хоть что! Грибоедов не напрасно, наверное, подчеркнул, что Павел Афанасьевич вдов. Фамусов не женился вторично, желая, возможно, оградить воспитанника от вероятных козней даже не мачехи, лишил Александра возможности добиваться ещё чьей-то любви, кроме как маленькой Софьи. Что-то похожее на материнское чувство Чацкий нашёл, вероятно, в Наталье Дмитриевне, и испытал огромное огорчение, узнав, что она замужем. Это видно по резко изменившемуся тону их диалога. Андрей Ильич Чацкий совершил всё-таки большую ошибку, доверив воспитание сына Павлу Афанасьевичу, а не княгине Марье Алексевне, которая, по моему глубокому убеждению, доводилась сестрой Анне Алексевне, матери Чацкого. Даже если она тоже была не совсем благополучна в интеллектуальном отношении, то тот интерес, который она проявляла к делам в доме Фамусова, был бы направлен в более конструктивное русло, то есть на воспитания своего племянника. Максим же Петрович, тот самый дядя, вполне мог оказаться этаким Дежкиным****** ХIХ века, и не исключено, что дорвавшись до власти, мог вести дела вполне честно и справедливо. Мало ли таких, впрочем, как и обратных этому, примеров даёт нам история России.
Заключение. Один очень и заслуженно известный современный писатель согласился со мной в том, что ни один человек не может поручиться, что он правильно понял смысл******** художественного произведения. В своих размышлениях я пошёл ещё дальше, я считаю, что и сам автор произведения, если оно было написано не только ради гонорара, точно не может определить, каких же именно мыслей он был проводником из высших сфер к читателям. Что бы ни говорил в своё время А.С. Грибоедов о своих героях или своём произведении, оно получилось гораздо более объёмным и многоплановым, чем даже представлялось ему самому и его самым восторженным почитателям. Мне кажется, что Грибоедов не критиковал фамусовское общество, как не критиковал и молчалиных – им не было никакого дела до мнения - для одних слишком молодого, а для других слишком чуждого по классу и роду деятельности человека. Грибоедов мог писать только для таких же молодых дворян, как и он сам. Он поставил перед ровесниками-братьями по классу зеркало и не его вина, что отразившееся в нём оказалось не очень привлекательным.
Вопрос. Через сколько лет сакраментальное «А судьи кто?» превратится у Чацкого в… «Ну и молодёжь пошла!»?
________________
*Поскольку всеведущий интернет не выдает ничего похожего на эту фразу, то я, пожалуй, присвою её авторство себе, тем более, что уже неоднократно её применял.
**В соответствии с устаревшим числовым рядом, когда за «тремя» следовало «четыре», а не «пять», как сейчас.
*** С юношами ещё как-то понятно, некоторые из них уже читали у Ницше про плеть, но что может быть привлекательного в Чацком для девушек 15-ти лет? В них, вероятно, ещё меньше желания идти на конфликт из-за такого пустяка, как Чацкий: «Ах, он Аполлон? Да, пожалуйста! Мне о будущем надо думать, а не о Чацком». И это было бы абсолютно правильно, если бы им потом в жизни не встречались юноши и молодые мужчины, усвоившие из школьного курса стиль поведения Чацкого, Онегина или Печорина, молчаливо одобренный их одноклассницами.
**** «Я 45 часов глаз мигом не прищуря».
***** К Фамусову, вообще-то, Чацкий должен был явиться в первую очередь, а не шмыгнуть сразу по очень давней привычке в детскую, подальше от взрослых.
****** из книги «Белые одежды» В.Д. Дудинцева.
******** именно «смысл», а не «замысел», его-то писатель знает точно.