Будь милостив, Господь, к моей Судьбе.
На недругов Твоих я рати двину.
Воззри: подъемлю меч в святой борьбе.
Все радости я для Тебя покину.
Твоей призывной внемлю я трубе.
Мощь укрепи, Христос, в своём рабе.
Надёжному тот служит господину,
Кто служит верой, правдою Тебе.
Тибо
Глава I
Совет в Клермоне
Что такое снег? Замёрзшие капли дождя, превратившиеся ещё где-то в небесах в кружащие белые пушистые хлопья, как бы символизирующие смерть и то, что даже природа на какое-то время - до весны - впадает в мёртвый сон.
Я всегда мечтал увидеть эту хладную красоту.
В моих родных краях никогда не бывает зимы в том понимании, в каком её привыкли знать неверные.
Неверные...
Три года назад я сам стал одним из них, добровольно приняв христианство.
Когда-то меня звали Лейс ибн Надиль, и родился я в славном и древнем городе Халеб в конце месяца Мухаррам в 469 году нашего летоисчисления, берущего начала со времён переселения пророка Мухаммеда и первых мусульман из Мекки в Медину. А сейчас меня именуют Леоном.
Все, кроме одного человека - Шарля де Бранта.
Мне было лишь двадцать два года, когда в мою страну пришла настоящая чума под названием крестоносцы, коим, казалось, не было числа.
Они прибывали и прибывали на Восток, обвиняя нас в поругании христианских святынь, и что мы берём в рабство неверных.
Но то ложь.
Мы всегда уважали иные культуры.
Просто неверным нужен был повод для начала захвата плодородных земель под вечным южным солнцем. И они его нашли.
Всё началось за год до роковой даты осенью во французской Клермоне, где пятидесяти трёхлетний папа Урбан II, урождённый Эд де Шатильон де Лажери, созвал знаменитый Собор.
"...Кому выпадет труд отомстить за это, исправить содеянное, как не вам? - говорил он на главной площади. - Вы люди, которых Бог превознёс пред остальными силой оружия и величием духа, ловкостью и доблестью сокрушать головы врагов своих, вам противодействующих? Поднимитесь и вспомните деяния предков, отвагу и славу короля Карла Великого и сына его Людовика, других государей ваших, разрушивших царства язычников и раздвинувших там пределы святой церкви. Особенно же пусть побуждает вас Гроб Господень, Спасителя нашего Гроб, коим ныне владеют дикари, и места, что ими подло оскверняются и постыдно нечестием их мараются. О могущественные рыцари! Припомните отвагу праотцов своих. Не посрамите их..."
И другое было сказано в том же пламенном духе, очерняя нас, разжигая в сердцах лютую ненависть.
Но что ощутил папа, когда раздался первый возглас:
"Так хочет Бог!"?
Эти три слова подхватили остальные собравшиеся.
И вот уже над площадью разносилось судьбоносное, изменившее мир до неузнаваемости и подписавшее многим, кто участвовал в войне, смертный приговор:
"Так хочет Бог! Так хочет Бог!"
Папа даровал всем присутствующим, опустившимся на колени, индульгенцию, а кардинал Григорий прочитал католическую молитву "Confiteor":
"Confiteor D;o omnipot;nti, be;t Mar;; s;mper Virgini, beato Michaili Archangelo, beato Joanni Baptist;, ;nctis Apostolis Petro et Paulo, ;mnibus Sanctis, et t;bi, pater: qu;a pecc;vi n;mis cogitati;ne, v;rbo et ;pere: m;a culpa, m;a culpa, m;a maxima culpa..."
И так начался поход на Святую Землю за тем, что принадлежало не одному христианству, но всему миру, ведь культура каждой страны - малая часть, что мы оставляем потомкам. И вряд ли кто-то может назвать подобное "наследство" единолично своим.
Денег было мало, потому папа Урбан решил отправить на Восток небольшую армию, ибо не нуждался в часто сопровождающих обозы стариках, неопытных юнцах и женщинах, коих также надо было кормить. Однако думал ли он, что речь его произведёт такое впечатление, и вскоре вся Европа поднимется против моего народа?
Любой мало-мальский рыцарь, имевший меч, пусть даже старый, доставший от праотцов, и лошадь, спешил принять участие в предвкушении несметных богатств.
Ну ещё бы!
Уверен, едва ли не каждый из них считал, на Востоке дворцы из чистейшего злата, монеты растут на деревьях вместо листьев, а в мраморных фонтанах плещется вино.
Однако подобные дворцы имелись только у султанов и их приближённых, деревья покрывала зелень, да и в фонтанах была обычная вода.
Мы, простой люд, довольствовались тем, что получали от собственного труда.
Мой отец и я работали гончарами, и с нас мало можно было взять.
Сомневаюсь, что христиан заботило это.
Для нищей Европы мы, наверное, казались небожителями...
Оторвав взгляд от окна, за тонким прозрачным слоем слюды которого медленно и так красиво парил снег, я вернулся к действительности и опустил глаза на исписанный аккуратными родными витиеватыми буквами пергамент из телячьей кожи, лежащий сейчас передо мной на столе. Я начал всё записывать не потому, чтобы ничего не забыть.
Это, к счастью... или сожалению, невозможно.
В памяти навсегда останутся ужасы войны.
Тем не менее, потомкам, думаю, будет интересно узнать о походе из первых уст.
Беру перо и, обмакнув его в чернильницу, продолжаю писать. Что-то я рассказываю со слов своего лучшего и единственного друга Шарля, ведь здесь, во Франции, меня не приняли окончательно, несмотря, что я стал христианином. Для всех я иноземец, диковинка вроде юродивых, развлекающих зевак на ярмарках. Что-то, как очевидец и участник событий. Ненавидел ли я вторгшихся на наши земли европейцев? Да. Наверное.
Но христианская религия сделала меня другим, ибо Бог, по сути, один.
И все мы его дети.
Пока бедные и богатые рыцари собирались в поход, некий проповедник Пётр Отшельник и Вальтер Неимущий из разного сброда сколотили сомнительные армии и двинулись на Восток.
Сомневаюсь, что их интересовали христианские святыни и честь соплеменников. Всё, чего они хотели, - набить свои сумы золотом. В Анатолии они принялись за бесчинства, выгнанные из Константинополя самим государём Алексеем Комнином за грабежи церквей и дворцов.
К счастью, их так называемые предводители были бездарны как полководцы, и вскоре "армию", а точнее, бродяг и преступников, разбили.
Более живучими оказались германцы. Они нашли убежище в одной из крепостей, сразу осаждённой турками.
Неверным пришлось пить кровь лошадей и собственную мочу, дабы не умереть от невыносимой жажды. Кто-то в поисках спасения принимал нашу религию.
Жизни им сохраняли, хотя враги и стали рабами.
Не думаю, что они заслуживали иной участи.
Дурные вести разлетаются стремительно, и Алексей Комнин узнал об убийстве христиан в крепости Ксеригордон по приказу султана Кылыч-Арслана в узкой долине между Никеей и селением Дракон. Несмотря на какие бы то ни было разногласия с людьми Вальтера и Петра ещё в Константинополе, на то, что так называемые поборники веры Иисусовой по пути в Азию убивали не желающих принимать христианство евреев, он не мог остаться в стороне и решил отправить подмогу.
Впрочем, из Европы уже и так двигалось войско, теперь настоящее, хорошо организованное, под предводительством пятидесяти однолетнего графа Раймунда из Тулузы, сына Понса и Альмодисы де ла Марш. Вместе с папским легатом Адемаром Монтейльским, епископом Ле-Пюи, он повёл за собой воинов из Прованса.
Норманнов Южной Италии возглавили князь Боэмунд и его честолюбивый племянник Танкред.
Братья Готфрид, Балдуин и Эсташ Булонские стали командирами лотарингцев.
Людей же из Северной Франции повели граф Роберт Фландрский, старший сын великого Вильгельма и брат английского короля Вильгельма по прозвищу Рыжий Роберт, граф Стефан и Гуго Вермандуа, сын красавицы славянки Ярославны, знавший эллинский язык и латынь.
Все они одинаково стремились на Восток, но у каждого были свои причины отправиться в затянувшийся на целых три года поход.
Да, не отрицаю, мои соотечественники в прошлом тоже причинили немало бед и своим же соплеменникам, и обосновавшимся в Азии христианам.
На побережье Срединного моря было достаточно эллинских поселений, где жили представители разных народов, не одни эллины.
С новостью о выступлении армии были посланы письма правителям Горной Киликии Константину Рубениду и Торосу в Эдессу.
Проводником воинов был армянский князь Баграт, брат Васила Гоха.
В Азии европейцы страдали от жары, нехватки воды и пищи. Кто-то, не выдержав тяжести похода, умирал.
Пало и много лошадей.
Изредка крестоносцы получали помощь золотом и провизией из разных стран и от местных христиан.
Однако это приходило с запозданием и не всегда в больших размерах, потому в основном всадники разоряли здешние земли. Они, рыцари Христа!
Командиры же почти бесконечно спорили друг с другом, кто главнее, и всё-таки никто из них не был настолько хорош, чтобы именоваться единственным полководцем.
Шарль Берни де Брант был небогатым дворянином, родившимся в маленьком поместье под таким же маленьким городком Фонтенэтум неподалёку от Парижа. Он и воевать-то ни с кем не желал, только кто его слушал?
Старший брат Готье был любимчиком вечно ворчащего, болевшего королевским недугом, то бишь подагрой, отца.
Мать их умерла, когда Шарлю исполнилось семь.
Потеряв самого близкого человека, мальчик вскоре по родным обычаям был отдан на воспитание более состоятельному соседу на безумно долгие семь лет.
Думаю, Сириль де Брант был этому даже рад, ведь он избавился от лишнего рта. Ему не нужен был второй ребёнок, не важно, будь то ещё один мальчик или девочка.
Шарль всё понимал. Равно как и то, что хозяином замка ему не стать.
Когда объявили о походе, ему было двадцать три.
Среднего роста красивый молодой человек со светлыми локонами до плеч и зелёными глазами, привыкший рассчитывать только на себя, ибо даже с братом не делился чем-то откровенным, хотя у них были сносные отношения, несмотря, что Шарль и Готье были абсолютно разными внешне и по характеру. Мой друг всегда отличался мягкостью нрава и любовью к природе.
Жизнь не часто радовала уж очень светлыми событиями, но Шарль был настолько силён духом, что твёрдо переносил все испытания судьбы.
Его мужество до сих пор изумляет меня до глубины души.
О дальнейших событиях я повествую со слов Шарля, ведь в них не участвовал, да и не были мы ещё знакомы тогда.
До нашей встречи оставалось два года...
По-прежнему стояла невыносимая жара.
Вода у крестоносцев заканчивалась.
Некоторые шли пешком, ведя скакунов под уздцы, дабы пощадить.
Никто не привык к такой погоде.
К тому же под плащами скрывались тяжёлые кольчуги, на солнце нагревавшиеся едва ли не до адского пекла, - неверные опасались внезапного нападения.
Ветер хлопал стягами с гербами на разный вкус и лад.
Шёл месяц Шаабан 489 года, или август 1096 по летоисчислению христиан.
Шарль, как и многие, снял шлем, сейчас привязанный к седлу, вытер пот со лба и огляделся.
Впереди, почти у самого горизонта, за склоном невысокой горы, располагалось какое-то селение.
Туда командиры и направили своих людей в надежде запастись самым главным - водой.
Раздался приближающийся стук копыт.
Поднимая облако пыли, ехавший позади двадцати пятилетний Готье поравнялся с братом:
- Charles! Mets un casque.
- Pourquoi? - обернулся тот.
- Ce n'est pas les gens, et les vrais chiens, - скривился более воинственный Готье. - Bon ils ne comprennent pas.
"Шарль! Надевай шлем".
"Зачем?"
"Это не люди, а настоящие собаки. По-хорошему не понимают".
Пришпорив гнедую лошадь, он поскакал к "голове" армии.
Шарль со вздохом минуту смотрел ему вслед и затем отвязал от седла шлем.
Ему не нравилось, что временами рыцари, вроде благородные люди, которые должны были подавать другим пример, ведут себя как обычные разбойники, коих хватало на дорогах Европы.
Когда он однажды попытался остановить спутников, его подняли на смех, назвав сосунком, и велели не вмешиваться.
Шарлю пришлось так и сделать, ибо что он один значил против отлично вооружённого войска?
А полководцы не любят тех, кто им перечит.
Шарль тоже вскочил в седло и похлопал белого коня по шее:
- N'ayez pas peur, Prince. Tout va bien.
"Не бойся, Принц. Всё будет хорошо".
Животное всхрапнуло.
Всадники и обычные воины, прибывшие с ними в Азию с поисках золота и славы, быстро достигли довольно бедного поселения, где их совсем не ждали, где им предложить-то нечего было.
Группа конников остановилась возле одного маленького глинобитного дома.
Среди них были и де Брант.
- Не! - окликнул рыцарь по имени Людовик стоявшую возле дома девушку с кувшином. - La belle femme! Donne-nous de l'eau. Nous mourons de soif dans votre contree.
"Эй! Красавица! Дай нам воды. Мы умираем от жажды в вашей проклятой стране".
Девушка испуганно посмотрела на него, не поняв ничего. Со слов Шарля, она действительно была прелестна: высокая и стройная, с большими каре-зелёными глазами, обрамлёнными пушистыми ресницами. Боясь чужаков, она шагнула назад.
Людовик спешился.
- C'est stupide, - сказал он под хохот приятелей. - Les barbares ils sont les barbares.
- Louis, ne pas se genes avex elle, - сказал один из всадников. - Prenez votre.
- Et c'est vrai, - усмехнулся тот и направился к отступающей девушке. - Bientot tout sera notre.
"Вот тупая. Варвары - ни и есть варвары".
"Людовик, не стоит церемонить с ней. Возьми своё".
"И то верно. Скоро всё здесь станет нашим".
Из дома с небольшим ножом в руке вышел молодой мужчина, видимо, супруг девушки.
- Иди в дом, - велел он жене и обратился к рыцарям: - Уезжайте лучше по-доброму.
Но европейцы, к сожалению, были настроены крайне решительно.
Людовик подскочил к девушке, схватил за руку и грубо рванул на себя.
Крестьянка вскрикнула и уронила глиняный кувшин, который вмиг разбился, и вода, сверкая в лучах яркого южного солнца, стала растекаться по земле.
Наступила тишина.
Все смотрели на эту драгоценность, что струилась меж травинок.
А в следующее мгновение турок бросился на Людовика и ударил ножом в живот, однако особого вреда не причинил, ибо неверный был в кольчуге.
Великий Создатель, лучше бы крестоносцы получили воду! Обозлённые, они стали убивать всех, кто попадался им на пути: детей, женщин, стариков... Врывались в дома, набивали сумы скудной провизией, уводили с собой верблюдов и мулов...
Началась сущая бойня.
Спешившийся Шарль подбежал к брату и схватил его лошадь за луку седла.
- Non, non! - кричал он. - Gauthier! S'il vous plait!
- Retire-toi! - Готье оттолкнул его и поскакал дальше, в правой руке сжимая окровавленный меч.
"Нет, нет! Готье! Пожалуйста!"
"Отойди!"
Шарль упал на пыльную, уже алую дорогу.
Вокруг носились крестьяне и преисполненные благородного, как им чудилось, гнева, подобные вестники самой Смерти чужеземцы.
Лязг оружия, крики и плач оглушали.
Шарль мотнул головой, с трудом поднялся, опираясь о колено, и огляделся. Наверное, он был единственным, кто пожалел тех несчастных две сотни крестьян, сложивших свои головы лишь потому, что были иной веры.
А деревня сгорела, подожжённая кем-то из рыцарей.
И дым долго ещё улетал в небо...
Наступил поздний вечер.
Европейцы разбили лагерь в долине.
Всюду горели костры, слышалась речь на нескольких языках.
Иногда раздавалось конское ржание.
Обычные воины проверяли оружие.
Кто-то сидел возле огня в компании приятелей с кружкой пива в руке и похвалялся ратными "подвигами".
Шарлю было противно находиться с этими людьми, пришедшими в чужие земли, как они говорят, защищать древние святыни христиан, а сами уничтожали наши города и сёла. Он покинул в лагерь, и обхватив себя руками, стал смотреть на яркие, но расплывающиеся от слёз звёзды в невероятно чёрном небе.
Сердце болезненно сжималось.
Позади раздались шаги, только блондин не обернулся и быстро вытер глаза.
- Que tu fais la? - спросил Готье.
- Je veux revenir a la maison... - прошептал француз.
- Quoi? - нахмурился Готье. - A la maison?
- Tout ce qui se passe maintenant... c'est mal... - покачал головой Шарль. - Le Seigneur de la guerre desirait?
- Comment sait-tu que Dieu veut? - Готье подошёл к нему. - Tu es stupide gamin, aimant rever irrealisable. Oublie! Nous il y a longtemps non en France. Et nulle part je ne te livrerai pas. Vais mieux dormir.
"Что ты здесь делаешь?"
"Я хочу вернуться домой..."
"Что? Домой?"
"То, чем мы занимаемся... это не правильно... Разве Господь войны желал?"
"Откуда тебе знать, что желает Бог? Ты глупый мальчишка, мечтающий о несбыточном. Забудь! Мы давно уже не во Франции. И никуда я тебя не отпущу. Лучше ложись спать".
Он двинулся в сторону лагеря.
Плащ колыхался в такт шагам.
Шарль печально смотрел вслед Готье, затем расправил плечи и устремил взгляд к горизонту.
Ему не хотелось возвращаться к остальным, однако он всё-таки послушался старшего брата, прошёл мимо костров и палаток к своему белому скакуну, привязанному к коновязи.
Животное мотнуло головой и ударило копытом по земле.
Шарль погладил его по морде.
Сердце наполняла печаль.
Блондин скучал по дому, хотя там его, по сути, и не ждали, ведь отец всегда любил только первенца. Шарль уже привык и не обижался.
Сидевшие неподалёку у огня воины громко засмеялись над какой-то шуткой товарища.
Шарль слегка вздрогнул от неожиданности, обернулся и вздохнул, понимая, ещё много несправедливости и ужаса увидит на Востоке, но он ничего не мог изменить.
Ему оставалось лишь надеяться на помощь свыше.
Он не знал, что ждёт их всех впереди, вернутся ли они домой или обретут последнее пристанище в чужих краях.
Десятки вопросов без ответов.
И чем дальше Шарль шёл по землям Азии, тем больше их становилось.
И таких чужеземцев, считающих, мы должны им покорятся, были тысячи. Огнём и мечом они промчались по нашим странам, оставив после себя пустоту.
Но, хвала Всевышнему, находились и иные, кто нас уважал. Как Шарль.
Глава II
Из союзников во враги
Кюлек-Богазы... Киликийские Врата...
Горный прохож между хребтами Болкар и Аладаглар в Таврских горах на юге. Самый удобный путь из Малой Азии в Сирию.
Говорят, им пользовались даже войска Александра Великого сотни лет назад во времена Персидского похода.
Миновав врата, армию покинул достаточно молодой по сравнению с другими мужчина - Балдуин из Нижней Лотарингии, провозглашённый впоследствии королём Иерусалима, сын Евстахия Булонского, имевшего пятерых отпрысков, в том числе и бастардов, и Иды, и с отрядом численностью не более двухсот рыцарей отправился через Киликию. Вместе со своим братом Готфридом он оставил родные земли.
Но главным его желанием было отнюдь не освобождение Гроба Господня, а захват наших городов и получение, наконец, собственного владения, ибо при таком количестве наследников ему мало на что стоило рассчитывать дома.
Балдуин направил отряд к столице Киликийского царства Тарсу, надеясь взять его штурмом, однако тот уже заняли войска очень молодого Танкреда д'Отвиля из Италии, под началом коего были норманны.
О Танкреде я упомянал ранее.
Де Брант не участвовали в тех битвах, но знали о них, ведь следовали с армией дяди Танкреда Боэмунда, вообще-то наречённого Марком.
Со слов своего друга я и продолжаю повествование.
Наверное, сказать, Балдуин разозлился - значит, ничего не сказать. Разбив лагерь неподалёку от стен Тарса, он устроил военный совет.
- Нужно немедленно напасть! - говорил один из рыцарей. - Малышу Танкреду нет и тридцати лет! Какой из него полководец?
- Нет, нам стоит хорошенько подготовиться! - возразил другой. - Танкред может обратиться за помощью к дяде. И тогда мы точно все здесь поляжем.
- Тарс - столица! - размахивал руками третий. - Нам нельзя уходить отсюда! Вы только представьте, какими богачами мы станем, если покорим царство!
Так и спорили они, в мечтах уже деля между собой чужое добро, пока не вмешался сам Балдуин. Поднявшись с походного кресла, он громко сказал:
- Тише! Тише! Не уподобляйтесь склочным бабам на рынке. Если мы будем ссориться, то никогда ничего не добьёмся ни вместе, ни тем более по отдельности. Необходимо придумать единый план действий. Лишь так мы победим.
- Да! Верно! - раздались голоса.
Благородные мужи, воспеваемые в балладах по всей Европе, служившие эталоном чести и мужества, мало чем отличались тогда от разбойников.
Их обуревали честолюбие и жажда наживы, порой едва ли не сводившие с ума.
Былые идеалы и христианские ценности вмиг оказались забыты.
Новым богом стала монета.
И ради денег люди готовы были предавать даже самых близких.
Балдуин сел обратно и обвёл взглядом приближённых к нему соотечественников.
- Ну? - он чуть приподнял брови. - У кого какие предложения?
Желающие высказались и снова слегка поспорили.
- В таком случае завтра снова начнём переговоры с Танкредом, - молвил в заключение Балдуин. - А сегодня как следует наберёмся сил. Они нам скоро ещё понадобятся. Если мальчишка не сдаст город мирно, я начну осаду...
Его слова неожиданно прервали крики снаружи.
Рыцари всполошились.
- Что это? - нахмурился Балдуин, опасаясь нападения.
Все бегом покинули шатёр и увидели, на стены Тарса высыпали норманны и что-то кричат им.
- Да что они себе позволяют? - возмутился один старый рыцарь.
- Наша армия больше их по численности и сильнее, - Балдуин не на шутку разозлился. - Д'Отвиль отказался со мной союзничать. Я предложил ему вместе разграбить Тарс. И что в ответ? Насмешки? Нет, я не потерплю такого! Видимо, мальчишка возомнил себя великим полководцем! Он желает войны? Что ж, я легко исполню! Готовиться к бою!
Рыцари бросились к лошадям.
- За Балдуина! - послышались кличи.
Воодушевлённый этим предводитель воздел руку с мечом к небу:
- Вперёд, сыны Лотарингии! Вперёд!
И он понёсся к городу.
Врата как раз в тот момент открывались, и из Тарса выскакивали люди Танкреда.
Две армии с противным лязгом железа смешались.
Завязалась битва.
Никто не хотел уступать: ни молодой и пылкий Танкред, считавший, Тарс его, раз он пришёл первым, ни упрямый, жаждавший золота и земель Балдуин.
Но Танкред понимал, силы не равны.
Несчастные жители укрылись в своих домах, боясь даже пошевелиться.
Женщины и дети плакали.
Мужчины молились Богу. Тому же Богу, перед кем преклоняли колени и европейцы, ибо тоже были христианами.
Однако чужеземцев это, похоже, нисколько не волновало. Подобно своре диких голодных псов, дерущихся за кость, они начали распри между собой.
Земля снова обагрилась кровью.
Стоны и крики, конское ржание и звон металла слились в жуткий гул.
Падали мёртвые и раненные лошади и люди.
И эти безумцы, наверное, поубивали бы все друг друга, если б в схватке не сошлись оба полководца.
Конь Танкреда заржал и встал на дыбы.
Молодой его хозяин не удержался и тяжело упал на землю.
Балдуин спрыгнул с лошади и, шумно дыша, приставил остриё меча к горлу союзника, так скоро ставшего врагом.
Несколько мгновений они молча смотрели друг другу прямо в глаза. Наконец, Балдуин произнёс:
- Убирайся отсюда, иначе я тебя прикончу. Город мой.
Танкред с трудом поднялся и сплюнул.
- Мы ещё встретимся, Балдуин из Лотарингии, - сквозь зубы пообещал он. - И тогда тебе не поздоровится. Клянусь! - Он огляделся и крикнул своим уцелевшим рыцарям: - Уходим!
Норманны поскакали прочь.
Балдуин торжествующе смотрел им вслед.
Угроза Танкреда его не напугала. Наоборот, позабавила, ведь Балдуин считал Танкреда неопытным юнцом, хотя тому, если не ошибаюсь, было уже двадцать четыре или двадцать пять лет.
Конечно, он был очень молод, тем не менее, неопытным и не способным к войне его нельзя было назвать.
Армянам пришлось смириться, что Тарсом и, следовательно, всем царством завладел Балдуин. Вряд ли они хотели, чтоб ими правил чужеземец, пусть и христианин.