– Эй, мальчик! – крикнул я, продублировав свой призыв мановением левой руки.
Но мальчик не слышал и не видел. В его глубоко нахлобученных наушниках гремела музыка, специально созданная для того, чтобы изолировать от мира сего – с его докучливыми домогательствами и непотребными требованиями, – и позволявшая погружаться в портативный оазис грез. К тому же, он распутывал спутавшийся провод, раздраженно дергая его и, тем самым, туже затягивая узлы.
Мне пришлось подойти к нему вплотную, испытывая острую боль в правом плече.
– Эй, – дернул я его за рукав.
Мальчик недовольно стащил с ушей наушники.
– Ну, чего еще? – спросил он с таким недовольством, словно я досаждал ему уже добрых полчаса.
– Ты в школу ходишь?
– А ты как думал?
– Тебя там учат вежливости со старшими?
– Нет! Мне вдалбливают математику, которую я ненавижу.
Хотя не плевать ли мне было на его воспитанность и академические успехи, когда моя права рука пребывала за пределами видимого?
– Почему? Математика нужна в жизни. Например, рассчитать дистанцию, если известны время и интенсивность чувства вины…
– Я ненавижу то, что нужно.
– И любишь, что необязательно? Да ты поэт!
– Кто?
– Дед Пихто!
– Сам ты...
Не стоило преподносить урок вежливости тому, кто мог сослужить службу, и от чьей готовности это сделать это зависело мое благополучие.
– Я тоже люблю музыку, – с трудом вспомнил я мимолетные увлечения юности, чтобы найти между нами общее, без которого невозможен акт коммуникации.
– Какую? – оживился он.
– Тихую.
– Да, ну, – не одобрил он. – Тихая музыка – это скучно.
– Послушай, у меня к тебе небольшое поручение…
– А почему я должен выполнять твои поручения? У меня их хватает без твоей помощи.
– Я заплачу.
– Сколько?
– Не будь таким меркантильным. Видишь мою руку?
– Допустим. И что?
– Да не эту – правую.
– Правую не вижу, кроме предплечья.
– Вот, в этом-то и проблема. Она там где-то зацепилась кистью...
– Где?
– Не помню точно.
– Почему ты ее сразу не высвободил?
– Не сообразил. Как ты со своими математическими задачками.
– Но рука – это не алгебра и даже не геометрия. Ты что боли не почувствовал?
– Боль тоже бывает мнимой, как корень из минус единицы. Что ты мне столько вопросов задаешь? Ты бы в школе любознательность проявлял.
– От меня, дядя, ты чего хочешь?
– Чтобы ты сходил и выяснил, за что она там зацепилась.
– А сам не можешь?
– У меня рука растянулась. Если я пойду, она начнет скручиваться, как брандспойт.
– А если я ее найду, прикажешь тащить ее к тебе? Нашел дурака!
– Не надо ничего тащить. Просто все разузнай, а дальше я сориентируюсь сам. Ранец оставь здесь.
– Почему?
– Чтобы тебе легче передвигалось.
– Мне и так нормально.
– В качестве залога... А то знаю я вас: пообещаете и обманете. Вот тебе червонец для почина.
– Ладно, – согласился он, рассматривая купюру на свет.
– Боишься, фальшивая?
– Вот еще!
Он ушел, и я принялся смотреть на часы. Хорошо, что я ношу их на левой руке.
Мальчик долго не возвращался.
– Где ты пропадал?
– Я заблудился.
У него был изможденный вид, как будто я послал его в горную экспедицию.
– Какая же ты бестолочь! Слышал про нить Ариадны?
– Про что?
– Я говорю, нужно было идти вдоль руки. Тут бы и слепой справился.
– Я так и делал, пока она не нырнула в люк.
– Какой люк?
– Канализационный.
– И что же ты?
– Я в люк не полезу.
– А еще за червонец?
– Нет. Отдай, дядя, портфель.
– Где находится люк?
– На площади Ветеранов.
– Кажется, я догадываюсь, откуда тянется рука. Не доходя до площади, сверни с проспекта Нравов в переулок Нервов, а из него на улицу Обязательств. Я думаю, там она снова покажется над землей.
– Как твоя рука попала в люк?
– Иди парень без лишних расспросов. Когда найдешь кисть, ничего без моего ведома не предпринимай. Просто все хорошенько разузнай и запомни. Память у тебя хорошая?
– А то. Сколько Пушкина и Некрасова зубрил…
Мальчик ушел. Мне надоело смотреть на часы, и я начал изучать людей, толпившихся у трамвайной остановке и привязанных к ней ожиданием нужного номера. Появился трамвай, но, впихнувшись в него и освободившись от ожидания, люди не обрели свободы, оставаясь заложниками маршрута и дел, которые им предстояло осуществить.
Вернулся мальчик.
– Тебя только за смертью посылать.
– Твоя рука хуже всякой смерти. Между прочим, она залезла в форточку девятиэтажного дома...
– Какого этажа?
– Первого.
– Ну, это пустяки. В форточку первого этажа легко пролезть.
– Я обошел дом стороной.
– До кисти добрался?
– Чтоб я и не добрался!
– Самонадеянность плохой попутчик. И уж вовсе никудышный гид. Что с рукой?
– Ты ее держишь на пульсе.
– В каком смысле?
– На запястье женщины.
– Как ее звать?
– Кажется, Алиса.
– Может, Алиция?
– Да. Что за имя такое странное?
– Не страннее всего остального. Что ты ей сказал?
– Что пришел за рукой.
– А она?
– Что привыкла к ней – к тому, что за ее пульсом кто-то следит.
– Ишь как! А ты?
– Что рука нужна тебе самому. Она ответила, что не неволит тебя, и ты можешь ее забрать в любой момент.
– Так и сказала? И даже не сжала ее?
– Ты сам вцепился ей в запястье. Дядя, чего ты от меня хочешь? Помочь тебе освободить руку? Только обещай, что после этого отвяжешься от меня.
– Нет, пусть рука остается там. Похоже, она на своем месте. Зато у меня к тебе другое задание.
– Какое?
– Отнеси мою левую руку к одной женщине.
– К Алисе?
– Нет, к моей жене.
– А сам не можешь?
– Куда же я пойду, если привязан правой рукой. А моя жена в противоположном направлении.
– Куда конкретно ее нести?
– Адрес в кулаке. Это недалеко. Куда ты рвешься? Тяни осторожнее: это все же живая конечность, а не шланг или кабель.
– Что мне ей сказать?
– Ничего не говори. Просто положи руку на шею.
– Ну, уж нет...
– Что нет?
– Собираешься задушить ее из-за любовницы? Я соучастником становиться не собираюсь.
– Экий ты циничный – задушить. Что за Шекспировские страсти? Я же не сказал на горло. На затылок положи, под кудри.
– Ах, как трогательно...
– Оставь сарказм для одноклассников.
– А если она не захочет?
– Чего не захочет?
– Твоей руки на шее! Волочь назад?
– Ни в коем случае. Подожди немного, а потом попробуй опять.
– Слишком сложно.
– Возьми еще червонец. Так проще?
– Ладно...
Он ушел. Я чувствовал растяжение левой руки. Вскоре я привык к дискомфорту и перестал его ощущать. У меня даже возникло приятное ощущение, что я – обнимающий город титан, но прошло и оно.
На сей раз мальчик вернулся гораздо быстрее. Кажется, он освоился с моими поручениями и начал получать удовольствие от их исполнения.
– Доставил, – сообщил он не без гордости.
– Приняла?
– Вроде того. Не скинула.
– С каким выражением лица?
– Не знаю.
– А ты вспомни.
– Я тебе физиономист что ли?
– Может, таким, как когда на тебя мама злится?
– Нет.
– Таким, когда напивается папа?
– Мой папа не пьет. Он от нас ушел. У твоей жены было такое лицо, как когда у нас заканчивается молоко, а маме лень тащиться в магазин.
– Почему ты не помогаешь маме? Маме нужно помогать, особенно если вы живете вдвоем.
– Я могу идти?
– Куда?
– Помогать маме.
– Скоро сможешь.
– Я в школу опоздаю. Дядя, сойди, пожалуйста, с ручки моего портфеля...
– Чтобы ты его схватил и смылся?
– Что тебе еще от меня нужно?
– Отнеси мою правую ногу на работу.
– Куда?
– В учреждение, напротив сквера Тружеников.
– Зачем?
– Потому что, как тебе в школу, мне нужно на работу, хотя бы одной ногой. Там охранник на проходной. Возьми пропуск. Да смотри не потеряй: у меня будут неприятности.
Мальчик спрятал пропуск в карман.
– С руками в разную сторону, ты мне напоминаешь этого... на кресте.
– Не богохульствуй! Нужно уважать религию, даже если не веришь.
– Да я ничего, просто похож со стороны.
– Я так по своей воле, и потом мне совершенно не больно, хотя и несколько затруднительно.
– Хорошо, что ты не осьминог. Иначе я бы с тобой замучился.
– Быстро же ты устаешь. Как ты собираешься жить с такой выносливостью? Сводить конечности с конечностями, а потом снова их разводить, как мосты.
– А нельзя, чтобы руки и ноги в одном месте, на ширине плеч?
– У некоторых получается, но это счастливые исключения.
– Почему так?
– Очень уж мы все попутаны и повязаны…
– Ладно, давай уж свою ногу.
Мальчик схватил ее за шнурки ботинка.
– Так ты ее далеко не унесешь. Бери за лодыжку. Когда минуешь проходную, наверх по лестнице на второй этаж, затем направо по коридору. Положи ногу под столом с номером 192Д. На стол не клади – это противоречит служебному этикету.
– Какие еще будут указания?
– Старайся укладывать ее вдоль тротуаров, чтобы она не мешала пешеходам и дорожному движению. На окрики охранника не оборачивайся.
Он ушел с правой ногой, а я остался стоять на левой, думая о том, что уже третий день подряд опаздываю на работу, и терпению моего начальства есть предел.
Мальчик вернулся угрюмым.
– Меня не пропустили, и я оставил ногу у входа.
– Что?!
– Не дрейфь, пошутил.
– Не нужно так шутить, когда от твоих шуток зависит судьба ближнего.
– Это ты-то ближний?
Я устал стоять на одной ноге и сел на его ранец.
– Что ты делаешь? – крикнул он. – Ты мне там все поломаешь!
– Что ты раскудахтался? Я в этом зависшем состоянии почти ничего не вешу. Не пострадает твой ранец.
– У меня там бутерброд.
– Я думал, ты за тетрадки переживаешь. Бутерброд – не эклер. Нечего с ним церемониться.
– Я проголодался.
– Скоро ты его получишь.
– Когда?
– Сразу как отнесешь мою левую ногу в парк.
– Дядя, я пропущу из-за тебя школу!
– Ты бы и так ее прогулял. Когда я тебя встретил, занятия уже начались.
– Я собирался не пойти только на первый урок – физкультуру.
– А вот это зря: физкультура полезнее для жизни, чем математика. Конечности можно пересчитать по пальцам одной руки. Если, конечно, она рядом. А вот растяжка…
– На кой черт мне физкультура? Я с тобой наупражнялся на месяц вперед. Мать выпорет меня за прогул.
– Так ты ей не говори.
– Объяснительную в школу кто будет писать?
– Я тебе ее сейчас быстро состряпаю...
– Это чем же?
– Я хотел сказать, продиктую.
– А за подписью мне к Алисе идти или к твоей жене? Ты правша или левша?
– Сам подпишешь, не маленький.
– Давай уже свою ногу.
– Да ты поласковее с ней. Первый раз прошу что-то для собственного удовольствия. Положи ее на скамейку у ручья.
– А если там люди сидят?
– Найди пустую. И расшнуруй башмак. Да не сейчас, а когда донесешь. Но ботинка не снимай, потому что от воды сквозняк. Все понял?
Мальчик кивнул и ушел. Больше он не возвращался. Его дезертирство в момент, когда все уже почти было сделано, поразило и обескуражило меня. Каких еще поручений он испугался?
Не знаю, выполнил ли он мою последнюю просьбу или швырнул ногу где-то за углом, как опостылевшую обузу. Я плохо чувствовал свои затекшие конечности, от которых перестали поступать вразумительные сигналы. И все-таки я верил, что мальчик донес ногу до пункта назначения: несмотря на ворчливость и огрызания, это был ответственный малый. Как жаль, что я так и не узнал, как его зовут. Но самое плохое – то, что он оставил мне свой ранец. Мне неудобно на нем сидеть, но слезть с него я не решаюсь: рядом бродит какой-то подозрительный субъект и косится в мою сторону. Вероятно, он только ждет подходящего момента, чтобы украсть портфель. Как мне разыскать мальчика, чтобы он избавил меня от бремени еще одной ответственности?
17 февраля 2019 г. Экстон.