На голове у Виктора красовалась облегающая резиновая шапочка с присосками, от которых тянулись электрические провода к аппарату, похожему на печатную машинку с приделанным к ней телевизором. Экран ничего не показывал, покрылся рябью и негромко шипел, наверное, исследование мозговых функций только что закончилось. На столе лежал большой журнал с надписью «Обязательное психопатриотическое обследование сотрудников Министерства». Рядом находились два телефона. Один обыкновенного вида, а второй – черный, полуразбитый от частого использования, с рычагом, напоминающим рога неведомого чудовища и надписью «отдел проверок».
Виктор заметно нервничал. Процедура ему не нравилась, но поделать он ничего не мог, и, сжав зубы, неподвижно лежал на кушетке. Внешность его была типичной для Министерского чиновника средних лет, отличаясь разве что высоким лбом и грустными глазами.
Рядом в кресле, закинув ногу за ногу, сидел одетый в белый халат бородатый пожилой мужчина, в руках он держал бумажные листы с какими-то непонятными линиями.
Его звали Алан, и он настолько походил на психиатра, что даже им и был.
Тщательно просмотрев бумаги, он встал и принялся снимать с головы Виктора присоски. Отрывались они с трудом и издавали громкие чмокающие звуки, от которых нарисованные лампой тени, и без того неприличные, какие всегда и бывают в кабинете психиатра, пришли в возбуждение и начали пугать еще больше.
Виктор мрачно следил за их продолговатыми силуэтами на стене и морщился от ассоциаций.
– Доктор, ну что? – спросил он через минуту с безнадежностью в голосе, – мы же друзья, не скрывайте от меня ничего.
– Да-с, все с вами ясно. Мозговые волны врать не будут. Печальная картина. Давно такого не видел.
– Неужели все плохо?
– Еще хуже, чем думаете. Боюсь, сложно вам стать порядочным гражданином, надеждой и опорой Министерства. Есть тому серьезные препятствия. Например, с критическим мышлением у вас беда. В том смысле, что оно у вас есть! И развито сильно. Никакой веры конспирологическим теориям. Всему ищите рациональное объяснение. Слепое доверие руководству тоже отсутствует. Короче, всего, чего нужно – нет, зато посмотрите какой пик на графике после вопроса, интересно ли вам, чем занимается Министерство!
Виктор тяжело вздохнул.
– А хоть какие-то хорошие новости есть?
– Разве что пассивная жизненная позиция. На приемлемом уровне, на троечку.
– Я работал над собой.
– Да, имеются локальные достижения, но на общем фоне этого явно недостаточно.
Алан закончил снимать присоски и вновь углубился в расшифровку рисунков.
– Утверждение, что во всех наших бедах виноваты враги, вызывает у вас, извините, смех. Да, вы сдерживаете его, но прибор не обманешь!
– Эх. Полагаете, виноваты мои детские психологические травмы?
– Не исключено. Практически все мы родом из детства.
Алан снова посмотрел на графики, задумался и рассеянно прилепил присоску себе на лоб. Затем с чмоканьем ее оторвал и начал повторять процедуру снова и снова.
– Однако! – через некоторое время сказал он, – вы считаете свое окружение туповатым?
– Понимаете… Ну как бы нет, но как бы да. А зачем они глупости говорят!
– Но потом вас мучает совесть от вынужденного высокомерия?
– Увы!
– Совсем плохо ваше дело. У вас еще и совесть есть.
Виктор смущенно пожал плечами.
– У порядочных граждан, – произнес Алан, – совесть заменяется любовью к Министерству и не терзает их, даже если они совершат что-то ужасное. Сами теперь поняли, что натворили?
– Ну что я могу сделать? – раздраженно ответил Виктор, – не все в наших головах подвластно сознательному контролю. Понимаете, совесть, это такая штука, ты ее в дверь, а она в окно.
– Далеко не у всех, – покачал головой доктор.
– Конечно.
– Это все из-за того, что вы умны. Вот корень ваших бед! Многие знания – многие печали, а тут еще и совесть в придачу. С ней вообще любопытный парадокс получается. Рациональное подсказывает – используй людей как хочешь! – а не выходит так у действительно умных, не по совести, дескать. Разум сам себе на хвост наступает.
– И что же теперь?
– Пока не знаю, – ответил Алан. – Будем думать.
– Ну а хотя бы чинопочитание? – с надеждой спросил Виктор, – тренирую каждый день!
– Не догадываетесь? Взгляните, какие графики выдал прибор.
Психиатр показал лист, на котором линии прочертили ухмыляющуюся физиономию.
– Так вы реагируете на глупые указания. А вот что в таких случаях чувствуют порядочные граждане, патриоты Министерства.
Алан достал из шкафа несколько рисунков с восторженными рожицами.
– Отличие налицо.
– Но я ведь пытаюсь, пытаюсь! – в отчаянии воздел руки Виктор. – Собрав волю в кулак, без смеха перечитываю выступления начальников, в комнате все стены увешал рисунками врагов, до дыр залистал «большую конспирологическую энциклопедию». Телевизор смотрю как проклятый! Аналитические программы эти, где криком анализируют.
– И что? Есть успехи?
– Да никаких, – вздохнул Виктор, – часами смотрю, а кроме ужаса, ничего.
– Вы сами ответили на свой вопрос.
Алан замолчал и пару раз чмокнул о лоб присоской.
– Надо разобраться, откуда у вас ум. Точно головой не бились? И в сексуальной сфере большие проблемы. Вы когда последний раз посещали Министерские БДСМ-игрища? Те самые, в кабинетах без номеров?
– Стыдно признаться… лет двадцать назад, Да и то, убежал через минуту. Мне предложили кляп в форме шарика, и я удрал.
– Если вам не понравился этот кляп, выбрали бы себе другой.
– Доктор, у меня это… короче, мне вообще не нравятся кляпы! Подозреваю, что их вставляют неспроста!
– У вас кляпофобия?
– Наверное.
– Гм, а ведь с ней на госслужбу не берут. А как потом избегали игр?
– Сказывался больным… да по-всякому. Чего только не выдумывал. И верили мне, никто не доложил в отдел проверок, что не участвую в оргиях без уважительных причин.
– Да уж, – покачал головой психолог. – А игры, между тем, усиливают коллективизм. Сплоченность. Духовное соединение основывается на физическом. Чтобы стоять друг за друга, надо вначале стать друг за другом.
– Да знаю, знаю…
– Не посещать БДСМ-игры – позор и извращение. Неужели не стыдно?
– Не очень, – пригорюнился Виктор.
– Не хотите почувствовать плечо товарища?
– Да там не совсем о плечах речь идет…
– Разумеется! Другие части тела сплачивают еще лучше! Вы сколько лет в Министерстве?
– Уже много, – прозвучал унылый ответ.
– И даже кляпы не смогли полюбить? Проще некуда! А что вы еще не любите? Намордники, латексные костюмы? Связывание-то хоть вам по нраву?
– Нет, – потупился Виктор.
– Вы индивидуалист?
– Отнюдь! Женщин люблю.
– Женщин легко любить! Конечно! Они потрясающи! Никаких усилий не требуется! А захотеть близости с Министерством вы не хотите? Оно, между прочим, симпатичное. Так говорит о себе, и у меня нет оснований ему не верить.
– Нет почему-то, – вздохнул Виктор. – На кого не тянет, так это на Министерство. Другим настолько нравится, что возвращаясь в кабинет, кожаные маски не снимают, а мне вот никак. Ясно, что связывание и строгие ошейники усиливают исполнительскую дисциплину, но… Я ненормальный, да?
– Не знаю, что вам ответить. И что посоветовать. Для начала необходимо признать себя таким, какой вы есть. Это будет первый шаг к вашей социализации… и сразу последний, ведь случай такой тяжелый, что традиционные методики скорее всего не помогут.
Доктор замолчал на минуту.
– Что вы видите, – он показал Виктору силуэт столба на картинке.
– Столб, – отозвался тот и в извинении развел руками.
– А что надо видеть?
– Да понимаю, что надо видеть! Но ничего не могу сделать. Черт бы побрал мое здравомыслие.
Доктор взял еще один лист.
– С логикой вообще катастрофа. Нет, с ней все хорошо, размышляете четко, методично, никакого хаоса и подмены понятий. Но где в Министерстве обычная логика? Она отсутствует! С ее помощью полюбить Министерство невозможно! Вы знаете, как размышляют патриоты? Скажем так, нелинейно! Прыжками! Как кенгуру! Чем нелинейней, тем патриотичней. Плохо то суждение, которое хоть немного не противоречит себе. Не надобно оно нам. Сегодня вы последовательно мыслите, а завтра предадите родину. Не может интеллектуал быть порядочным гражданином. Он все время в чем-то сомневается. Замечает то, что не нужно, прошлое не забывает, выводы из него делает. Существует инструкция – считать всех умных неблагонадежными, а очень умных…
– Доктор, скажите… вы ведь не собираетесь никуда докладывать?
Алан опустил взгляд.
– Я понимаю, что мы старые друзья… но я, хоть и психиатр, со своей головой тоже дружу! С недавних пор, конечно. Ровно три месяца, как нам удалось договориться. Возобновить отношения! Пойдем завтра с ней в кафе отмечать. И я не хочу отдавать ее и остальной организм в лапы отдела проверок. Вы же знаете, как сложно у них что-то забрать назад. А чтоб вернули неиспорченным, речь вообще не идет. Поэтому…
Он развел руками и обернулся к разбитому телефону.
– Постойте! – Виктор вскочил на кушетке. – Неужели нет никаких способов?
Алан задумался.
– Есть, но не знаю, согласитесь ли вы. В кабинете номер 39546 найдите Родиона, вероятно, он сумеет вам помочь избавиться от излишков разума.
– Он психиатр?
– Почти. Он слесарь.
– Как это?!
– Где бессильны психиатры, там помогут слесаря. Впрочем, как хотите. Даю неделю, и если положительных сдвигов не будет, не обессудьте, звоню в отдел проверок. Я патриот Министерства, то есть хочу жить.
…На следующий день Виктор, стараясь не думать о плохом, грустно постучал в указанную Аланом дверь. Услышав жизнерадостное «открыто», он опечалился еще больше, но кое-как переступил порог.
…Темный кабинет. Будто пещера. Вдали совсем черно, у входа красная лампа горит адским огнем. Через секунду к дверям вышел крупный бритоголовый мужчина в мясницком переднике. Лицо широкое, благодушное, улыбка простая, что называется, без затей.
– Хаха! Угадаю! Вас прислал Алан! Что, мозги давят? Много их? Министерство поэтому недолюбливаете? Ситуация поправима! Беру недорого, работа несложная. Ломать – не строить! Когда удается помочь человеку, испытываешь удивительные чувства! Это сегодня тут никого, а бывает, очереди выстраиваются! Слава Министерству! Жить-то хочется!
– Вы правы… – осторожно произнес Виктор, – но скажите, как все будет выглядеть? Я волнуюсь, не каждый день ходишь к слесарю решать свои психологические проблемы.
– Не бойтесь! Все хорошо! Большую часть мозга удастся сохранить! А если не удастся – еще лучше! Сильнее Министерству понравитесь! Оно дураков любит! А они его, соответственно! Милые трогательные отношения.
– Ой, – сказал Виктор.
Родион осклабился.
– Не волнуйтесь, метод даже на себе испробован! Я ведь раньше другим был. Худеньким, бледным, мнительным. Стыдно признаться, книги почитывал. Разные, но больше по математике. И писал, бывало! Стишки какие-нибудь. Вглядываешься в формулы, а потом – бац! – поэтическое что-то нахлынет… На полях книги его запишешь и любуешься – как же красиво! Точнее, ужасно! Ужасно было мое положение! Как я мог быть здесь счастлив, скажите? Черные коридоры, бессмысленные бумаги, одинаковые люди? Кричать хотелось! И кричал. В шкаф забирался и кричал. Многие клерки тайно кричат по шкафам. А затем в тоске придумал аппарат. Смотрите, какая красота. Кормилец мой! Зарабатываю на нем неплохо.
Он нажал выключатель, и из тьмы появилось кресло наподобие зубоврачебного, только с кожаными ремнями для фиксации рук и ног. Старое, обшарпанное и залитое чем-то бурым. Лампа светила странно, пятнами и клочками, и над креслом, где должна располагаться голова пациента, по-прежнему висела темнота. Родион щелкнул тумблером, и там что-то металлически зажужжало, будто заработала невидимая циркулярная пила.
– Здорово, правда? – расплылся улыбкой Родион.
Он взял стальную ножку поломанного стула и сунул в жужжащую темень. Раздался кошмарный скрежет, взлетели искры, и отрезанная половинка ножки громыхнулась на пол.
– Хаха! – засмеялся Родион, – одна секунда! С лишними мозгами будет то же самое!
Виктор почувствовал, что ноги перестают его держать, шагнул назад и облокотился на стену. Родион сунул ему под нос гриб с острым противным запахом.
– Специально выращиваю слабонервным. Чтоб сознание не теряли! А во втором ящике другие, для анестезии. Проглотишь парочку – и хоть голову отпиливай, никаких возражений! Тоже проверено, хахаха!
– А нет иных методов? – прошептал Виктор, чувствуя, что пространство вокруг куда-то уплывает.
– Есть один, но он не так элегантен. Патриотический грибок. Вон, в прозрачной банке. Спрятался, света не любит. Вариант обычного зомби-грибка. Ослабленный, если доверять этикетке, но доверять ей не следует. Сажаете его себе на голову, он пускает корни, быстро выедает часть мозга и наполняет образовавшуюся пустоту отходами своей жизнедеятельности вперемешку со злобными идеологическими штампами, то есть любовью к Министерству. Дальше питается мозгами по чуть-чуть, нестрашно, однако велик процент несчастных случаев, по телевизору их часто показывают, в шоу всяких. От патриотического зомби до настоящего путь короток. Хотя и это лучше, чем попасть в отдел проверок. Там, говорят, даже мертвых перевоспитывают. Поэтому решайтесь.
– Я согласен, – Виктор услышал свой голос будто издалека, – с анестезией же не больно?
– Молодец, – сказал Родион, – Правильно. Все соглашаются. Как тут не согласиться! Конечно, не больно! Грибы дело знают! Садитесь в кресло, пожалуйста, и думайте о чем-то приятном.