Оставшееся время отпуска посвятили загородному дому. Едва закончили парилку, и только обосновал мойку, как женщины запросили сделать банный день. Посопротивлявшись, согласился.
Если не считать отсутствие камней, полностью завершённой была только парилка. Женщины принесли не только тазы, но и веники, мочалки, мыло и шампуни. Кроме банных принадлежностей принесли и нижнее бельё. Первую горячую воду из бойлера я слил в канализацию. Там оказалось немало мусора. Ребятишек посадили в наполненные тёплой водой тазы, а сами пошли париться. Парилка была удобной на троих тем, что один грелся на верхнем полке, другого парил третий. Правда, верхнему слишком быстро становилось жарко. Для него была отдушина.
Парить моих женщин мне очень понравилось. Видеть их голыми так мне не много приходилось. В постели не до того. Пожалуй, видел только на диком пляже и сейчас. Для меня зрелище было невероятно возбуждающим. Обе были очень женственными, ничуть не полными, и в то же совсем не худыми. Своими обворожительными формами будто соревновались друг с другом. Там, на нудистском пляже красивее их тел было только тело девочки, принесшей крем от синяков. Даже манящее взгляды мужиков интимное место, поросшее редкими, почти ничего не закрывающими волосками, выглядело почти так же привлекательно, как у той девочки. Хотя я много раз видел его совсем-совсем близко, сотни раз прикасался, терзал и мучил не только руками, вновь и с новой силой возбуждало, манило, одуряло красотой свих форм, едва уловимых изменений и воображаемой сладостью. От перегрева туманило голову, но не хотелось отрываться от созерцания великолепия, созданного природой так изящно и изысканно.
Едва попав в дверь, я вывалился в соседнее помещение и «вполз» под душевую головку. Десяток струй ледяной воды остудили голову, пронзили тонкими леденящими сосульками плечи, будто прикрепляя их к груди.
-- Господи! Когда же это тебе надоест?
Фаина, привстав на цыпочки, целует меня в губы, одной рукой держа над моим достоинством душевую головку, изрыгающую ледяной водопад, а другой растирая ледяные струи по напрягшейся детали, закрывая собой её вид от детей.
-- Наверно, никогда!
Обнимая её одной рукой, я коротко целую её в засос, одновременно, погладив другой рукой одну из грудей и, скользнув по животу, то сладкое место, которое превратило меня в сексуального маньяка. Зная, что будет какой-то ответ, почти прыгаю за дверь парилки, чувствуя на спине стекающие ледяные струи. За дверью раздаётся женский хохот. Две прекрасные мегеры врываются следом и начинают одновременно хлестать меня четырьмя древесно-травяными вениками.
Меня напарили быстро, жёстко и бережно. Когда очередь дошла до живота, я не успел толком сообразить, как на интимное место упал веник, закрыв его от обжигающих ударов. Но и обжигающие удары в том районе стали нежнее и бережнее. Скоро прекратились все удары. Я не столько слез, сколько опрокинулся с полка. Женщины уже крутились под струями душа, повизгивая и постанывая, толи от удовольствия, толи от утомления, снимая с себя перегрев. Их раскрасневшиеся тела стали ещё привлекательнее. Приняв меня в свои объятия, она стали поливать и меня холодеющими струями.
-- Горячей воды мало.
-- Всё остальное – замечательно!
-- Так в общественной бане не попаришься.
-- И там так не подёргаешь. – дернула меня за член, а я их обоих за соски.
Мне казалось, что я опять счастлив, как когда-то с Пашей. Только счастье сейчас другое, более настоящее, пронзающе волнующее.
Я добавил дров в угасающую топку, мы слегка попарили детей, намыли их в снова нагревшейся воде, отсиделись в комнате отдыха, открыв обе двери до парилки. Эльза принесла сверху электрический чайник. Мы выпили по кружке чаю без сахара.
-- Эх! Сейчас бы ещё не идти домой! Такое блаженство! Такая расслабуха!
-- Для начала, уж извините, лучше сделать не получилось.
-- А мне и в этом шалаше рай. Кто бы такое мог для меня сделать?
-- Потому что я вас люблю!
-- И меня тоже?
-- И тебя, и детей! Хотя всё равно больше всех Фаину, но люблю и вас, может чуточку, маленькую граммулечку меньше.
Отдохнув, отдышавшись, пошли домой. Я нёс на руках шаловливую Шурочку, Фаина – Мишу, а Эльза – Эмму. Мне кажется, все были счастливы. Понимая, что я очень люблю её, Шурочка шалила, нажимая пальцем на кончик моего носа, я издавал звук автомобильного сигнала. Она откидывалась назад в позу, от которой я балдел. Я целовал её в оголяющуюся шейку, в маленький прелестный носик, в упругие губки. Она обнимала меня за шею, и мы целовались с ней, как страстные любовники.
-- Папка! Я тебя очень-очень-очень люблю! Я тебя больше всех люблю! Только чуть-чуть больше люблю маму Фаину. Она у нас самая хорошая! Потом самая хорошая мама Эльза. Нет! Эмма! Нет! Потом все-все! У нас все самые хорошие! Я всех люблю!
Прижавшись к моей голове, она затихала. Вспомнив, опять нажимала на кончик моего носа. Я издавал пароходный гудок и на ходу качал её, как палуба корабля. Мы опять баловались, мамы делали нам замечание, мы снова целовались и объяснялись в любви. До дома мы «приехали» на дёргающемся паровозе, стучащим колёсами. Целовались уже в квартире. Дома Шурочка целовала долгими поцелуями, не желая расставаться.
Мамы скоренько согрели ужин. Оказывается, счастливое время пролетело невероятно быстро. Отмытые и утомлённые баней дети засыпали прямо за едой. Я даже не заметил, когда мамы поменяли у них постели. Мы уложили их в свежие простынки. У Шурочки слипались глазки, но она никак не хотела меня отпускать. Фаина и Эльза поцеловали её спящей.
Мы сели на кухне за настоящий чай с сахаром.
-- Какое счастье! Так бы всю жизнь прожить!
-- Хотелось бы…!
-- Я даже с детства не думала и не мечтала, что может быть так хорошо!
-- Это всё он, пакостник! Свёл с ума кучу баб. Я и подумать не могла, что могу так влюбиться в такого юнца! Подумай! Нынче есть случи, когда девчонки уже в четырнадцать лет рожают. Как раз я могла бы быть ему матерью. А он так свёл меня с ума, что я, как сопливая девчонка, готова бежать за ним хоть на край света. Как ни пытаюсь, не могу почувствовать себя старше его.
-- А я уже подписала себе приговор, когда ты познакомила меня с ним. Помнишь, какой я была? Теперь сама себя не узнаю. Он перевернул мне не только мысли и душу, но и переделал всё тело. Прежде на меня люди смотрели, как на пугало, а теперь я купаюсь в похотливых взглядах мужиков. Хоть и тайно, но я рада, что вы меня приняли в свою семью, что я могу отдавать ему то, что имею. Больше же у меня ничего нет.
-- Эй! Я ещё здесь! Могу ведь и зазнаться!
-- Ты не такой! Ты у нас самый добрый! Никто не побеспокоился о Наде или Паше, кроме тебя. А ты им и печки, и уважение. Надя сама дура. Ведь всё это могло бы принадлежать ей одной. Красивая, стройная, душевная, сексуальная – почти идеал мужской мечты. Он бы про нас и знать не знал бы, если бы она хоть чуть-чуть головой думала. Не понимаю, зачем он с нами-то связался? Через десяток лет я же старухой буду! Растратит на меня, на нас молодые годы. Мог бы девок перебирать, пока ту, которая его не найдёт. Пыталась его заставить делать это. Теперь вот обременила его детьми. Верная подруга, страдавшая от того, что у неё отняли первого ребёнка, второго свалила на мою шею. Я, конечно не против, но ведь он сам подставляет свою спину. Саш! Ты не думай. Встретишь свою половинку, я этих детей полностью на себя возьму.
-- Мне ругаться или на слово поверите? От добра, добра не ищут. Всё, что мне надо, я нашёл. Можешь дать гарантию, что молодая жена рогов не наставит? Есть ли такие девицы, которые могут быть хотя бы похожи на вас? Обе всего пережили, поэтому умеете ценить добро и любовь. Если не хотите меня расстраивать, не касайтесь этих тем. Раньше я любил одну Фаину, теперь начинаю двоиться.
-- И кто же наша соперница? Надя?
-- Не воображай! Сама же знаешь, что в нашу любовь вросли ты и Шурочка. Девки! Я прежде детей боялся. А теперь одуреваю от какой-то непонятной нежности, любви. Она как будто стала моей частичкой, моим сердцем. Неописуемое чувство.
-- Продолжай!
-- Не умею хорошо выразить.
-- Ты про меня что-то сказал. Я это хотела слышать.
-- Тоже что-то происходит. Ты как будто стала частью Фаины, частью моей любви. Теперь я боюсь потерять не только Фаину, но и вас с Шурочкой. Не знаю, с чем это связано. Было бы выпить, хлебнул бы. Может, что-то на ум и пришло бы.
Откуда ни возьмись, на столе появилась бутылка водки.
-- Девоньки! Не боитесь, что до утра вам покоя не дам? Я же для красного словца про выпивку сказал.
-- Ты такие струны у меня задел, что я без выпивки не успокоюсь. И ещё посмотрим, кто кому спать не даст.
Начавшие в тесноте спать втроём мои женщины, в этот вечер, раскрепощённые водкой, не только спать легли вместе, но и мне покоя не дали до самого утра. Это было подобно тому, что мы с Лешкой делали с Пашей. Только теперь я был объектом сексуального нападения. Наверно, как и Паша, я безумно любил моих «мучительниц».