За распахнутым настежь окном хлопотал дождь. Гроза только что откатилась к востоку и теперь шумела на окраине дачного посёлка; следом плелись стада беременных аквамарином туч. Ветер улёгся, уступив место штилю, пропитанному шёпотом струившейся с небес меланхолии.
— Обожаю любоваться парными июльскими ливнями — живо вспоминается детство и пионерские лагеря, я была жуткой проказницей,— изрекла Марго, поворачиваясь на бок посреди простора панцирной кровати, каковые теперь — привилегия запущенных дач. Этим она как бы приглашала партнёра к «танцу усталых львов» — излюбленной своей позиции. Одна нога её, согласно устоявшемуся ритуалу, плавно вознеслась ввысь, согнулась в колене и пальчиками с инкрустацией розового педикюра коснулась простыни. Данная вспомогательная фигура на её тайном наречии (только для посвящённых!) именовалась Бермудами Любви, по геометрической аналогии с треугольниками, и являлась как бы преддверием лабиринта, в котором рассудок «особей сильного пола» — Марго всегда брала эти слова в кавычки — тотчас теряет всяческие ориентиры. В последнем она была совершенно убеждена.
— Ну давай же, смелей, мой храбрый солдат! — (Он же Цезарь, Фунтик, Отелло, птенчик, Бонапарт, пирожок, Вася-кочегар и т.д. и т.п.,— имена давались в зависимости от направления ветра в закоулках её чувств. Впрочем, изредка он вознаграждался и своим истинным именем Юрик, но всегда в сопровождении уменьшительного суффикса). — Ну же,— настаивала Марго,— ворота пытливой Трои распахнуты пред твоим конём!
Юрик кинул грустный взгляд поверх её покатого плеча на изумрудную пену заброшенного сада, на обветшалый силуэт беседки в дальнем углу, оттенённый вуалью дождя, и потихоньку приступил к исполнению своей воинской повинности.
— Глубже входи в мою крепость, Тесей ненаглядный — (теперь уже Тесей),— яви всю стать твоего легиона! — не унималась Марго, активно изгибаясь в пояснице.— Прости, малыш, за античные импровизации, я тут недавно у внучки кое-что в учебнике истории почерпнула,— это всего лишь приправа к скуке приевшегося блюда, для возбуждения аппетита, так сказать, ведь он у тебя ещё дремлет. Хотя...
Лабиринт Марго страдал одним существенным недостатком: он был столь же уныл как, например, тоннель метро. И с этим Юрику пришлось смириться.
В процессе развития их с Марго отношений Юрик приметил, что лучше всего расчленить долгий путь любовных сеансов на отрезки, как раз по схеме прибытия и убытия подземных локомотивов. Он даже придумал хитрый манёвр: через два тик-така настенных часов — вход, через два следующих — выход. Расход энергии в данном случае лучше соотносился с законом её сохранения. Марго, судя по всему, была вполне удовлетворена хитростью Юрика, разумеется о ней не подозревая, иначе... Она не терпела чужие хитрости.
Вот и теперь Юрик с помощью своего приёма тихо любил Марго; их тела монотонно покачивались, вызывая сытый рып кроватных пружин.
Марго закурила и раскидистым жестом положила руку с сигаретой на своё поднятое колено, а другую — под голову.
— Мерзавцы! Эти из «Трейд-сервиса». Я им ещё покажу! — грохотнула она в адрес конкурентов, обдав Юрика духом настоящей Марго, Маргариты Фёдоровны, каковой она являлась в своём директорском кресле. Из одной лишь рабочей, так сказать, фразы выплеснулась вся властность её натуры, заставившая Юрика на миг замереть. И эта внезапная слабость густо покрыла его лицо краской стыда,— за то, что однажды уступив натиску метрессы, он до сих пор не нашёл в себе сил порвать с ней.
Он ненавидел себя за гнусность конспиративных встреч на даче, снятой ею на её же деньги; ненавидел должность менеджера по маркетингу, на которую она воздвигла его в своей фирме из рядовых клерков; ненавидел подаренный ею автомобиль; ненавидел... Больше всего он ненавидел в себе способность на связь с женщиной бальзаковского, в расхожем выражении, возраста, в то время как самому ему едва стукнуло двадцать пять.
Дерьмо, мразь, скотина! — нашёптывал он то ли в свой, то ли в её адрес с комком у горла и слезами на глазах. — И это в то время, когда вокруг пропасть смазливых девчонок, бл!.. Последний термин он снабдил злобным качком, отчего как раз затянувшаяся дымком Марго крякнула и зашлась в кашле.
— Знаешь, зайка, я всё-таки вырву наши акции из лап гнусных ублюдков, чего бы мне это не стоило! Контрольный пакет должен быть у меня, — рассуждала Марго, несколько отдышавшись и почёсывая пятку.
— Да, сокровище, ты совершенно права,— поддакнул Юрик, вынужденный в сотый раз созерцать рельеф её спины. Тот был насквозь изучен: сразу за холмами лопаток наблюдалась лёгкая эрозия кожи от застёжки бюстгалтера, а чуть ниже, по обе стороны позвоночной дюны,— россыпь родинок, которые она почитала за завет от несчастья. Их узор стелился до самой поясничной ложбины. Несколько коричневых мушек залетели на ядгану, в которую Юрик так мягко упирался. — Экая масса анатомо-географических подробностей.
— Сырьевые тарифы совсем выбивают из колеи,— продолжала Марго под мерные старания Юрика,— придётся на следующей неделе мчаться в Самару.
Юрик молча кивнул у неё за спиной. Он был занят своим излюбленным ребусом: составлением из беспорядка упомянутых родинок упорядоченности неких фигур, точно так же, как астроном на ночном небе из мерцающей пыли вычерчивает созвездия, например, Большой или Малой Медведицы.
Получалась какая-то абракодабра, пока импровизации не навели его на картинку умозрительных часов. Стало веселее. Выстроились штрихи циферблата, обозначились стрелки. Но все попытки запустить механизм кончались провалом — ключ делал холостые ходы. Ему почудилось, будто и те, настенные, с ритмом которых он сверялся, тоже застыли.
Юрик призвал на помощь заклинания, недавно по пособию освоенный доморощенный гипноз, и зыбкий рисунок фантазий стал принимать неожиданные очертания, точнее, обрывки текста в виде граффити. Содержание последних не принято отражать на бумаге. Юрик был неподдельно счастлив, читая их, обращённые к деспоту, и одновременно огорчён от невозможности гордо озвучить прочитанное. Особенно крылатый слоган, полный принуждения куда-то идти.
Тут, кажется, и время двинулось в путь. Марго мирно похрюкивала.
В этот момент Юрик бесповоротно решил её бросить. Он представил себе, как сейчас встанет и скажет ей всё. В самом деле, сколько можно насиловать себя, сколько можно издеваться над здравым смыслом! Идея воодушевила его. Победа над собой — самая трудная победа, рассуждал Юрик.
Чуть погодя, когда он был на финише своей стайерской дистанции, то есть практически уже коснулся алой ленточки, отчего всё в груди вдруг излилось восторгом и как-то разом обмякло, Марго обнародовала неожиданную новость:
— Освободилось местечко моего зама, я его наконец-то выперла. Вот думаю назначить тебя. Что скажешь?
Финал Юрика окрасился мажорными тонами. Ему сделалось стыдно за ту неблагодарную чушь, что так коварно замутила рассудок.
— Ты всегда знаешь как поступить, любовь моя,— отозвался Юрик и натруженно откинулся на спину.